Возвращение домой

Сначала три года профучилища, потом работа по контракту в Украине — одним словом, взрослой я увидела ее уже в 1995 году, когда приехала домой из Германии на отпуск. Правда, жила она к тому времени уже отдельно, снимала, как мне сказали, дачку в Юрмале.

Имея ориентиром дзинтарскую «шашлычку», я довольно быстро нашла двухэтажный деревянный домишко. Открыла калитку. Весь дворик был завален крупными желтыми листьями.

Она увидела меня в окно и выбежала встречать. Мы очень обрадовались друг другу.

Ленка сильно изменилась: раздалась в бедрах, обзавелась волнующе-высокой грудью, я бы даже сказала — заматерела, если такое уместно сказать о двадцатилетней девушке. Но вот большие темно-карие глаза остались те же самые, из детства.

— Видала, как я устроилась? Настоящая помещица! — радостно говорила она. — Дачники уже съехали, хозяева тоже убрались в город, а я договорилась и буду жить тут до весны — бесплатно, за то, что присматриваю за этой халупой.

Мы прошли через большую комнату, в которой стоял только огромный белый диван.

— Идеальное площадка для неслабого групповичка, — заметила я.

— Еще бы! — хмыкнула она в ответ. — Дар благодарного клиента. А вот, собственно, моя берложка.

Мы нырнули в маленькую комнатку. Стол, два стула, кушетка, на которой мы возились еще детьми. В углу — примитивно сколоченная полка. На столе — ворох бумаг, чайник, пара искусственных фаллов, сахарница. Занавесочки на окнах.

— Правда, неплохо?

— Неплохо, — сказала я.

— А это видела? — она с гордостью указала на полку. — Сама сколотила!

Полка была старательно обклеена полосками ламинированной бумаги.

— Мне ее очень не хватало. Теперь диски можно поставить, книги. Ну, и стаканы иногда... Наши знают, что ты поехала ко мне?

— Нет. Вы что тут, крепко поцапались без меня? Мать говорит...

— А, пусть говорит! — Ленка махнула рукой. — Она все время что-нибудь говорит. То она говорит, что ей стыдно со мной на люди показаться, потому что у меня, видишь ли, такая юбка короткая, что анус виден. То они с отцом стесняются, что за мной заезжают на крутых тачках. То находят презер в сумочке, то еще что-нибудь... Ну так и не копались бы! Одним словом, не укладываюсь я в их представления о приличном образе жизни. Стало невмоготу, я и ушла.

— Как же ты зимой-то будешь?

— А что зимой? Печка у меня есть. Дрова найдутся — вон, старых ящиков сколько!

— Но ведь домик-то летний?

— Ничего, как-нибудь натоплю! Да и мужички помогут. Это они платить не любят, жмутся. А там подвезти уголька или подбросить бельишка — это пожалуйста!

В общем, видно было, что решение о переселении сюда для нее окончательное. Но зачем, во имя чего так болезненно и резко нарушать привычный ток жизни? Тогда я понять этого была не в состоянии.

— Видишь ли, — она задумчиво посмотрела в окно, туда, где стоял высокий раскидистый клен. — Ебаться, жить и расти надо просто. Просто и естественно как дерево.

В детстве мы были не особенно близки — сказывалась почти 18 летняя разница в возрасте. И ссорились часто, и ревновали друг друга к отцу, а все же она мне доверяла. Однажды ночью, помню, она пришла ко мне на кровать и, ласкаясь, рассказала таинственным шепотом, что дружит с деревьями, которые растут в нашем дворе.

«Они радуются, когда я прихожу, — говорила она, нежно и страстно целуя мою письку, и глаза ее восторженно блестели в темноте. — А иногда я прошу у них совета и они говорят...»

«Как же они говорят?» — сквозь стиснутые зубы спрашивала я, извиваясь.

Она вонзала свой язычок на всю длину и некоторое время крутила «мельничку», размышляя. Потом подняла лицо:

«Не знаю... Они шумят, а я слушаю и знаю, что они хотят сказать мне...»

— Слушай, дерево, у тебя колготки поползли.

— А, знаю! — она равнодушно посмотрела на свои длинные ноги. — Понимаешь, в последнее время я немного болела, ну и отменила несколько свиданок. В результате — дохлый гонорар.

— Сколько?

— На круг — 58.

— Пятьдесят восемь! Слушай...

— Нет, Галыч, не обижайся, но я не возьму. Я знаю, как тебе достаются марки в этой гребаной Германии. Небось, всю попку разворотили проклятые боши?

— Ну... потрахивают, конечно. Только не боши, а чаще всякие там турки. Я же в дешевеньком, хоть и с душем.

— Хозяйка...

— Крутая лесбо, приходится ублажать. Без этого никак.

— Часто?

— Да нет... И больше демонстрации. Две девочки, коврик, само собой — секс-причиндалы.

«Глубже, девочки, глубже! На всю длину! Быстрее, айн-цвай, айн-цвай!» — это, да? — Ленка хохотнула.

— Ну... приходится вонзать. А что?

— Да чего ты краснеешь? Думаешь, для меня тут что-то новое? Может, ты воображаешь, что я не знала, чем ты с папаней занималась в сарайчике?

— В каком еще сарайчике?

— В таком... «Тачка с членом», — передразнила она голосом отца. «Ножки пошире! Поехали!»

— Ты что — подсматривала? Да?!

— Да брось ты, Галь. Полдвора подсматривало, как родной папаша мою старшую сестрицу отоваривает.

— О, Боже!

— Ты правда не знала?

— Конечно, нет! Постой-ка... Так это ты мамаше наябедничала?! Из-за тебя они чуть не разошлись, а меня из дому выпихнули? Ну ты и су-ука!

— Пдожди, Галыч, не психуй! Пойми и меня! Мне же обидно было, что он только на тебя внимание обращает, только с тобой в связывание играет!

— Да знаешь ли ты, что из-за тебя, идиотки, мать меня теперь смертным боем ненавидит?

— Зато он тебя любит, души не чает. До сих пор вспоминает.

— Тебе-то отуда знать?

— Он это в дневнике пишет.

— В каком еще дневнике?

— Который он под обшивку дивана в спальне прячет. Там все про его любовниц, про разные случаи с матерью, про тебя.

— Про любовниц?

— Помнишь Людмилу Александровну?

— Врачиху?

— Да. Натянул... дважды. Также Зинаиду из гастронома, Паньку-девственницу барал, Королеву с третьего этажа — в зад. Там все подробно описано.

— И про меня?

— Про тебя каждая мелочь, вплоть до щеточек и крема для клитора.

— Какой кошмар!

— Ты совсем как наша мамаша: сосать — пожалуйста, но говорить об этом — фуй, какая гадость! Почему не принять собственные желания? Сколько можно осуждать саму себя за эту давнюю связь? Ты думаешь, я не понимаю, почему ты покуриваешь?

Я не знала, что ответить.

— Не бойсь, не заложу! — снова хохотнула Ленка. — Я и сама того, не без греха... А про отроческие забавы — я тут с одним психологом свела знакомство. У него на все один ответ — отреагировать немедленно! Знаешь, что это значит? Проделать теперь, и осознанно. Думаешь, я не знаю, как тебе хочется повторить кое-что из прошлого? Видела ремни в диване? Сделано вполне профессионально. Получше, чем дурацкая бельевая веревка, которой вы забавлялись!

— Ну и что ты предлагаешь? — спросила я почти против своей воли.

— Во-первых, пропустить по стакашке за встречу, — ответила она, наполняя стаканы тягучей жидкостью из витиеватой бутыли. — Во-вторых, лечь на дивашку, привязаться ремнями и расслабиться.