«Пахомовка». Часть 3: Майор против Хищника. Начало или Панель машка начало

Есть у автомобилей одна нехорошая черта — если уж «заболеют», надеяться на «само пройдёт» не выходит. Мой рено капризничал ещё с позавчера, и я даже пыталась ему помочь, чем могла — послушавшись знатоков из интернета, сменила свечи, что стоило мне сломанного ногтя. Вроде даже помогло, но сейчас, когда я тормознула на светофоре, в мерной работе сердца моего железного коня опять отчётливо слышится раздражающее «бу-бу-бу».

— Ладно, убедил, — вздыхаю я. Планы на предстоящий выходной, похоже, придётся похоронить, тащиться мне завтра через весь город в мастерскую с Сане. Сунуться б куда поближе, да восьмой час уже, ещё и пятница, не факт, что открыто. Разве что...

Луч света моих фар, до того освещавший мусорные баки и придорожные кусты, выхватывает из ранней осенней темноты сияющий бодрой люминисцентной желтизной рекламный стендер — не далее как в двухстах метрах отсюда находится круглосуточный автосервис. Этой дорогой я проезжаю каждый день минимум дважды и до этого на рекламу внимания не обращала, но, видимо, где-то в подсознании отметочку себе сделала — что-то ведь заставило меня оторвать глаза от выбоистой беды, в которую превращаются все дороги нашего города, едва покинешь центр, и посмотреть в нужную сторону в нужный момент. Или у моего француза просто такой хороший ангел-хранитель? Потому что это не иначе как знак.

Двести метров, как обычно это и бывает, оказались пятью сотнями — битая грунтовка заводит меня в гаражный кооператив, где архетипичного вида сторожиха, заспанная, в фуфайке и галошах на босу ногу, открывает шлагбаум и машет рукой куда-то вправо в ответ на мой вопрос об автосервисе. Не то чтоб я ждала, что на окраине города меня встретит сверкающее стеклом и неоном здание, но эти отнорки начинают меня слегка напрягать.

Впрочем, всё не так плохо. Мастерская оказывается здоровенной постройкой из бетонных блоков, без единого окна — похожа она то ли на склад, то ли вообще на бункер, в котором можно пересидеть атомную бомбардировку. Ворота, к счастью, гостеприимно открыты настежь, из них щедрым потоком выливается свет и музыка, к моей радости, не блатняк — нейтральная попса. Рядом с воротами возится, как я понимаю, сам хозяин, явно собираясь их закрыть, но звук подъезжающего автомобиля меняет его планы — прикрыв глаза рукой от света фар, он разглядывает мою машину из-под козырька замусоленной бейсболки.

— А написано же «круглосуточно»? — я высовываюсь в приоткрытое окошко, не торопясь глушить движок.

— Да холодно просто с душой нараспашку. Кому надо, в звонок позвонят. Давай, заруливай, — голос молодой, скорее парень, чем мужик. Смутно даже знакомый. Ладно, рассмотрю потом, на свету, с кем меня свёл тесный мир.

Ворота с лязгом закрываются позади рено, отрезая большое, освещённое добрым десятком ламп дневного света, помещение от сырой осенней тьмы. Я глушу мотор, выбираюсь из машины, цокая каблуками по бетону. Как они тут не задыхаются, без окон? Взгляд пробегает по стенам — под самым потолком вентиляционные решётки, дальше, за отдёрнутой завесой из плотного полиэтилена, жерло промышленной вытяжки. Эстакад здесь нет, зато есть яма, поперёк которой брошено несколько толстых досок, столы и стеллажи вдоль стен, а по центру потолка, от ворот до противоположной стены — монорельс, с которого свисает конструкция, напоминающая мне о подвалах инквизиции — колёса, цепи, крюк. Лебёдка? Таль? Не разбираюсь я в этих механизмах, но вот крюки в потолке меня с некоторых пор напрягают.

— Ну, что у нас болит? — голос парня звучит за самым плечом, я даже вздрагиваю от неожиданности.

— У нас троит, — отвечаю, оборачиваясь. И замираю в изумлении, на целый десяток секунд потеряв нить происходящего.

«Наш человек».

Вот откуда я знаю этот голос. За минувшие несколько месяцев Хищник, кажется, ещё больше раздался в плечах и заматерел. Щёки и череп под бейсболкой гладко выбриты, на скуле слева — тёмное размазанное пятно какой-то автомобильной химии, ею же от него и пахнет, из растянутого ворота старой пайты торчит толстенная, как молодой дуб, шея с наколкой (вернее, татуировкой, привязался жаргон, не отмашешься) — игральные кости, к которым тянутся пальцы скелета, остального не видно. Поверх пайты зелёный комбез с карманами, на нём бейдж. Хищника зовут Роман.

— Привет, Май, — улыбка приятная, и меня несколько отпускает, жуткие образы, периодически навещающие меня в кошмарах, отступают туда, где им и место — в дебри подсознания. — А я тебя сразу узнал.

— Привет... Рома, — надеюсь, ответная улыбка не очень похожа на оскал. Вот вроде и понимаю умом, что все, кто был на той чёртовой сходке, живут где-то в моём городе, а всё же встреча выбивает из колеи. Бывают моменты и люди, которые (и которых) лучше бы из своей жизни вычеркнуть, забыть раз и навсегда, как плохой сон. В какой-то момент кажется, что получилось, но потом, спустя месяцы или даже годы, они вдруг всплывают, как утопленники со дна пруда, и отравляют твоё существование своим... смрадом.

Больше всего мне сейчас хочется вернуться за руль и смыться отсюда на полном ходу, скрипя резиной на поворотах.

— Да ладно тебе, чего напряглась-то? Давай, заводи, включай холостые, посмотрим, что да как, — Хищник отступает назад, идёт к капоту рено. Я выдыхаю. Чего испугалась-то, в самом деле? Ну, был он на сходке пахомовцев — так и я там была. И Василису он не убивал, по-моему, его тогда даже в комнате не было. У него бояться меня не меньше оснований, чем у меня — опасаться его. Правда, весит он вдвое больше... Так и я не институтка, а майор юстиции, меня голыми руками не взять.

Рено заводится аж с третьего раза, чего раньше за ним не наблюдалось. Некоторое время я сижу в салоне, сквозь стекло пялясь на открытый капот и копающегося в хитросплетениях деталей Хищника — он что-то подтягивает ключом, прислушивается, кивает сам себе, опять что-то крутит. По его команде я вырубаю движок, завожу опять, на этот раз с полтычка, что радует.

— Глуши и иди сюда, вот тут держать будешь, — говорит Рома, и я послушно выбираюсь из машины. Парень бросает ироничный взгляд на мои каблуки: — И удобно?

— Дело привычки, — я пожимаю плечами, наклоняюсь. — Где держать?

— Тут, — Рома показывает на пучок проводов. — Клемму не трогай только.

— Угу, — я протягиваю руку, перехватываю проводку. Парень делает шаг назад.

А потом в моей голове взрывается фейерверк, и мир гаснет.

Ох, голова... Первое желание, возникающее в подобной ситуации у каждого — потрогать больное место рукой, — осуществить не удаётся. Не слушается рука. Не потому, что я её не чувствую — мне что-то мешает. Открываю глаза, шиплю сквозь зубы от отвратительно резкого, раздражающего глаза света, и тут же вспоминаю всё, дёргаюсь всем телом в запоздалой попытке спастись.

Поздно.

Руки стянуты за спиной, прямо поверх одежды — плащ с меня сняли, но блузка и жакет всё ещё на месте, и даже застёгнуты. Запястья не режет — скотч? Я лежу на полу, лицом вниз, голова повёрнута на бок, в теле — слабость, в затылке — гвоздь-соточка, во всяком случае, чувство именно такое. И, по-моему, с меня стаскивают юбку.

— Не сметь, сука! — кричу, пытаясь перевернуться. Ага, хрен там — в спину упирается тяжёлая ладонь, прижимает к грязному бетону. Да и «кричу» — сильно сказано, рот залеплен куском скотча, так что получается издать лишь набор невнятных звуков.

— Не тошнит? — голос Хищника почти заботлив.

Я несколько обалдеваю от вопроса, но потом понимаю: видимо, интересуется, нет ли у меня сотрясения мозга. Не тошнит, просто голова как мокрой ватой набита и слабость, вон даже рывка толкового не вышло. Как там ещё проверяют? Глаза из стороны в сторону, вверх-вниз — боль не усиливается, память тоже в порядке — помню всё, вплоть до момента удара. Да, удара, что тут гадать, я не тургеневская барышня, в обмороки без постороннего вмешательства не падаю, да и в сознание таких барышень иначе приводят — похлопыванием по бледным щекам, а никак ...