Stylophorus chordatus

Она стоит возле кровати спиной к нему. Ленивым движением рук она сжимает полы синего шёлкового платья и медленно стягивает его через голову. Проводит ладонями по бёдрам. Расстёгивает застёжку  голубого лифчика на спине, мгновение медлит и сбрасывает его. Словно двугорбая мёртвая олуша он падает на кровать. Через мгновение к нему присоединяется всё остальное. Она потягивается, поднимая руки, и подходит к окну. Её фигура далека от идеала, но всё же прекрасна. Именно такими и должны быть богини. Простыми, далёкими от эстетических канонов, мягкими, круглыми, нежными, белыми. С полнолунными ягодицами, с яблочно-грушевой грудью и с пушистым, отливающим медью в солнечных лучах, лоном. Маленький скрюченный становится твёрдым стилом с бордовой верхушкой, которым можно выписывать на белой атласной бумаге ягодиц эротически-тайные письмена.

Вороной конь мчится по золотистой ковыльной степи, расчёсываемой упругими бореями. Огромная грива и непомерно длинный хвост колыхаются шёлковыми магическими волнами. Конь расправил свои гигантские чёрные крылья, зеркальные плотные перья которых отливают синевой. Кажется он вот-вот взлетит  в серо-угрюмое небо с ярко-зелёными широкими полосами на горизонте. Но он всё мчится и мчится едва касаясь рубиновыми копытами земли. Огромные фиолетово-золотые лилии распускаются на берегах небольшого озера, похожего на гигантскую каплю ртути, исторгнутую с металлических небес. Сухопутные левиафаны холмов притаились в позе охотящегося хищника, готовые мгновенно распрямится в чудовищном прыжке и поглотить окрестные луга, озеро и рощу. Травы, кусты, деревья, вода, воздух, всё небо и вся земля в каком-то параноинальном вибрирующем напряжении. Видно как под землёй дрожат корни деревьев. Листья и ветви в каком-то натяжении антимузыкальной настроенности. Монструозные звуки, будто мегатонные железные глыбы перетягивают по железобетонным хаотически набросанным блокам, угнетают слух, вжимая его в глинистые лужи. Внезапно чёрные молнии прорезают апокалипсические небеса, и все предметы искажаются, деформируются, сплющиваются, являя кривозеркальный хоррорический пейзаж.

Химероголовые лошади, пасущиеся на бело-голубых от росы лугах, стаи одиннадцатикрылых журавлей с анклавами пурпурных чаек передвигаются между лоснящимися от влаги лошадиными крупами как чёрно-серые каракатицы-облака упавшие-вынырнувшие на землю. Движутся будто в лёгком танце невесомо ажурно прозрачно. Огромный зверь серебряно-зеленоватого цвета появляется из-за кустов орешника. На первый взгляд он похож на массивного датского дога, но если его внимательно рассмотреть, то ничего похожего, кроме размеров не останется. Непропорциональная, похожая на обломок горной породы, голова без шеи прикрепляется к мощному бугристому телу. Где на этой голове уши, ноздри, глаза и пасть понять невозможно. Похоже, что у монстра всего один глаз. Лапы длинные и какие-то прямоугольные, причём передняя правая и задняя левая раза в полтора больше остальных двух. Хвост прямой длинный и негнущийся или это… да это же самый настоящий рог. Чудовище издаёт утробные глухие железобетонные звуки. Над кустами вспыхивают кольцевые чёрно-фиолетовые сияния и пролетают отяжелевшие кубически-несуразные птицы, медленно и тихо без взмахов крыльями, словно гружёные бомбардировщики. Небо серыми и тёмно-серыми полосами нависающее над предутренней землёй, поглощает их. В чёрном зеркале реки смутно отражается мрачно-тяжёлое перемещение птиц и их растворение в гееноподобном небе. Над рекою медленно, окружённый клочками тумана, плывёт синий светящийся шар неправильной формы, больше похожий на отсечённую кабанью голову, чем на шар. Внезапно перед ним из воды высовывается гигантский язык. Алый с бледно-голубой полосой посередине, покрытый  ярко-розовыми пупырышками, он извивается словно королевская кобра, выползающая из мешка факира под трансцендентную музыку. Шар тормозит, поднимается над языком и падает на его кончик. Раздаётся гневное ржание химероголовых коней. С крутых берегов обваливаются внушительные куски земли и глины. Всплески и жуткое булькание сливаются с ржанием в мрачную какафонию. В прибрежных камышах шевелится что-то глыбоподобное, неповоротливое и недовольное что его разбудили…

Она, плавно передвигаясь, будто в замедленной съёмке, подходит к столу, берёт кувшин с молоком. Молоко выливается медленно, будто оно сгущённое, растекается лениво по всей спине, по ягодицам. Капает на пол идеально круглыми, совершенно неестественными каплями и катится, подпрыгивая, по полу разбросанным жемчугом.

А где-то в глубине комнаты на грудах одежды лежит толстуха  с золотистыми волосами. Её растёкшиеся груди свисают вдоль всей длины тела и уходят куда-то дальше и заканчиваются где-то в другом углу комнаты, увенчиваясь огромными с яблоко сосками. Её непропорционально выпуклый гротескный невероятный зад похоже упирается в потолок.

Она идёт не спеша, обнажённая, лишь на ногах у неё ярко-красные лакированные туфли на высоком каблуке да на груди ярко-красные бусы. И абсолютно белое роскошное тело. Груди, бёдра и ягодицы мягко покачиваются.

Лёгкий ветерок развевает фиолетовое знамя, развевает белые длинные волосы