Как Машенька "доила" Лукьяна. Машенька порно

Oksana Litovchenko

Как Машенька «доила» Лукьяна

— Isn't that wonderful, Gretta?

— Yeah, that's sweet, Greg.

I.

Машеньку из Новоселовки воспитывала бабушка Мария Михайловна, женщина рассудительная и правильная.

Росла внученька серой мышкой и вдруг, после школьного выпускного, в одно лето, так расцвела, что глаз не оторвать. Это был самый упоительный вид красоты, где пластично переплетаются половая спелость и очарование юности.

Образ Машеньки - это симпатичное сочетание ямочек на щеках, озорной, белобрысой челки, зеленых глаза, сильных, стройных ног и нетронутых грудей девочки, которым еще только предстояло познать ласки мужских рук и губ.

Тут же набежали женихи. Девице на выданье приглянулся Алешенька - его бабушка тоже новоселовская, и на выходные внук приезжает к ней.

Родители юноши живут в городе, они богатые люди души в сыне не чают и строго следят, чтобы наследник не связался с плохой компанией и чтобы девушку себе выбрал достойную.

Михайловне тоже нравится Алеша и не понятно, чем больше, своим покладистым характером или богатством, словом, очень она его внученьке сватает.

Осенью Маша должна уезжать в город на учебу в университет, куда поступила не без поддержки Алешиных родителей, а сейчас - лето, теплый, бархатный вечер, и бабушка с внучкой пьют липовый чай с молодым медом на веранде.

— Главное, Машутка, чтобы девушка сохранила свое «сокровище» до свадьбы, тогда и жизнь будет катиться, как по маслу. Муж будет холить, да нежить, да осыпать подарками, - учит старая молодую, смачно прихлебывая из блюдца с каким — то восточным рисунком.

Внучка машинально кивает своей чудесной, слегка растрепанной головкой, она уж в который раз слушает эту заезженную «пластинку» и теперь пропускает знакомую «песню» мимо ушей, поскольку с Алешкой у них уже пару раз «было», правда, как - то несерьезно и непонятно.

Парень потыкался своим отростком куда — то ей между ног, потом показал подружке свой стручок в крови, Маша тогда еще удивилась:

— Вот это и был секс?!

Дня через три они повторили, но что — то толком понять милашка и тут не смогла.

— Алеша — хороший мальчик, учится, с наркоманами не водится, вон, и родители у него какие знатные. - Меж тем продолжает бабушка, - смотри, Машенька, не упусти и до свадьбы себя блюди.

Внучке смешны эти ветхозаветные наставления родственницы, но вида она не подает, улыбается.

— Мне, бабушка, Алеша нравится. - Дует губки красавица, - да только он меня не любит.

Старушка всплескивает руками, весело глядит на Машеньку:

— Да с чего ты это взяла, милая?

— А он мне на День рождения подснежники подарил, а я розы люблю.

— А чего ж это он так оплошал, али ты про цветы не сказывала?

— Говорила, а он все равно не послушал.

Пенсионерка на миг задумалась, словно чего — то вспомнила, но тут же очнулась:

— Погоди, да у тебя ж в январе День рождения?

— Ну, да.

— Да где ж он подснежники в январе — то взял, Господи?

— Не знаю.

— И куда ж ты девала их? Что — то я их не видела.

— А я их козе нашей Нюрке скормила, назло ему.

— Зачем же ты так — то? Это ж выходит, он сам их вырастил! Это ж как тебя надо любить, моя хорошая, чтобы подснежники зимой добыть.

Машенька просветлела личиком, мечтательно подперла щечку кулачком и тоже задумалась.

— Ну, тогда я шарф ему свяжу, такой, какого ни у кого не было. Как думаешь, бабушка, это хороший подарок?

— Я думаю, что дороже подарка он еще и не видывал.

II.

В ту ночь Маше почему — то не спалось. Она улыбалась Луне уголками губ и корила себя за то, что сразу не поняла про подснежники, а ведь действительно, подснежники зимой — это круче любых роз, это же почти как в сказке про 12 месяцев, где любовь была такая, что растапливала снега. Девица вспоминала своего ненаглядного Алешеньку и думала, что свяжет ему самый красивый на свете шарф: синий — синий с белым орнаментом, чтоб он был похож на цветы, которые подарил ей возлюбленный.

А с рассветом, едва Солнце показало одну свою огненную щеку над горизонтом, Машенька побежала к реке - она любила купаться в тумане белом, как молоко, когда вода прозрачна и тепла.

Она входила в реку нагая, подчерпывая воду пальчиками, потом плыла, отталкиваясь ногами как лягушка, и длинные волосы, словно водоросли обтекали это тело юной богини. Она чувствовала себя русалкой, гребла руками под себя, тянула головку над волной и счастливо заливалась звонким колокольчиком.

Туман стелился низко — низко, чем выше вставало Солнце, тем прозрачнее становилась его пелена, мелкая волна упруго билась о камни, качались белые лилии, еще миг, и вот уж высветился другой берег, еще миг, и вся река озарилась утренним светом, добытая солнечными лучами из глубокой и сложной тьмы долины.

На берегу ранняя купальщица хорошенько вытерлась пляжным полотенцем, взъерошила, просушивая, свою гриву, а потом еще долго сидела на накидке, подтянув колени под себя, с полотенцем, наброшенном на плечи, любовалась рекой, слушала плеск волны, робкий шепот камыша и дышала, не могла надышаться, радостной свежестью утра.

III.

— Чего топочешь, как слониха? Всю рыбу мне распугаешь, - шикнул кто - то из камышей, когда Маша возвращалась в деревню по берегу.

Девчонка замедлила шаг, глянула вниз, там, у самой кромки воды, сидел на раскладном, военном стульчаке Лукьян, бородатый деревенский мужик и удил рыбу.

Вообще — то у него было какое — то другое имя, но все его почему — то звали Лукьяном.

Он глядел на Машу, смачивая одну руку в ведре с водой, стоящем рядом с ним, и постепенно его сердитая гримаса сменялась похабной, щербатой ухмылкой.

Маша пошла дальше.

— А ну - ко, погодь! - Окликнул ее мужик, неуклюже ковыряя руками, он взобрался на насыпь, встал на дороге, буравя купальщицу мерцающим, исподлобным взглядом.

— Ты — Машка, Михайловны внучка? - Косился он.

— Ну, да, - ответила девушка, - только какая же я слониха? Все говорят, что я стройная.

— Да где там стройная, когда вон складки висят на брюхе, я отсюда вижу.

— Что вы такое говорите? Да я когда в городе в университет поступала, меня даже в журнал хотели сфотографировать.

— Хотели, да не сфотографировали.

— Да я сама не захотела, зачем мне это.

— В город, значит, намылилась? - Подбоченился рыбак, - а кто ж в селе останется, если все разбегутся? Не стыдно тебе бросать деревню, что тебя взрастила, бабку свою, больную на голову?

Девушка не знала, что ответить, а этот радетель родной земли продолжал распаляться:

— Такая вы молодежь - ни стыда у вас, ни совести. И поддержки нам, старикам, нет - бросаете на произвол судьбы, а нам живи, как хочешь. А то бы пошла дояркой на ферму, да и доила бы коров, вот это и было бы уважение родной землице.

— Да у нас и фермы - то нет, самая близкая - в Осиновке.

— Не перечь, Машка, а слухай, что я говорю, благодарности от вас, желторотых, не дождешься.

— Да какая вам благодарность нужна? Скажите, я отблагодарю.

— Айда в кусты, я тебе про ферму расскажу, в деревне живешь, молоко пьешь, а про ферму ничего, вижу, не знаешь. Заодно и поглянем, толстая ты или тонкая, а то языком трепать все мастера.

Маше стало совестно, что она ничего не знает о ферме, и она спустилась в заросли за Лукьяном.

— Что у тебя там, в пакете, тряпка? Давай расстилай, - велел бородач.

Машенька покорно расстелила подстилку на траву, расправила уголочки.

А Лукьян уже посбрасывал с ног галоши и взялся за ремень на штанах.

— Что вы делаете? - Испугалась селянка, - мы так не договаривались.

— Так мы и к воде сходить не договаривались, - ухмылялся селянин, - а вот, поди ж ты, сошли. Да ты не бойся, девка, Лукьян тебя плохому не научит.

— А штаны зачем снимаете?

— А как — же я тебе про ферму буду рассказывать, в штанах что — ли? - Постучал себя по лбу костяшкой пальца рыбак, - ты головой — то тоже думай.

События развивались столь стремительно, что Маша ничего не успевала осмыслить, этот наглец как - то сразу взял над нею власть, ей было и боязно, и неловко. В общем, интересно.

— Вот как ты думаешь, кто на ферме главный? - Спрашивал рыболов, выпрастываясь из штанов.

— Ну, не знаю. - Нерешительно начала будущая доярка, - заведующий или, может, зоотехник.

— А вот и нет. - Лукаво подмигнул искуситель, - главный на ферме бык! Коли он не объездит телочку, так не быть ни телятам, ни молоку. А главное у быка, что?

— Что? - Переспросила Маша.

— А вот, что главное! - Спустил Лукьян семейные трусы и показал красный, торчащий почти вертикально член.

Замасленная фуражка, мятая, клетчатая рубаха навыпуск, голые, шишкастые ноги. Был мужик похож на шелудивого кобеля, что было забавно, но вот его ядреный член, мощно торчащий из - под рубахи, кривой и багрово - красный с крупной, кривой шишкой на конце — это было серьезно и очень опасно для молоденьких девиц.

Красавица хотела было убежать, и могла бы, поскольку охальник был неуклюж, однако такой член и так близко она видела впервые во всем его природном естестве и уродстве, он пугал, но в тоже время завораживал милашку, она глядела на него во все глаза.

— Давай, Маха, заголяйся, - приказал Лукьян.

— Вы что, я не могу. - Очнулась девица, - у меня жених есть.

— Раздевайся, говорю, будем из тебя доярку делать, али ты стыдишься своего села, али тебе не дорога память предков?

— Дядь Лукьян, отпустите меня, мне домой надо, там бабушка волнуется. Что люди подумают?

— Подождет твоя бабка. Да ты не бойся, дуреха, погладишь меня слегка, поймешь, чем бык телушку — то ублажает, поднаберешься практики, да и пойдешь себе своей дорогой. Мне ты и не нужна совсем, это я так, из огромного моего благородства, от необъятной доброты моей души.

— Правда?

— Правда.

Маша, не сводя глаз со члена, несмело потянулась рукой.

— Не так, дура, голая!

— Как «голая»?

— Ты телушка, я бык, так на ферме молоко и добывают. Или ты где — то телушек в платьях видела?

Если бы Маше еще полчаса назад сказали, что она будет заголяться перед каким — то деревенским алкашом, то она, наверное, умерла бы со смеху. Ну, теперь этот неотесанный мужик и его член, словно навевали на нее какие - то неведомые чары. Если бы девочка была опытнее, она бы уже знала, что это зов природы, от которого не убежать, не спрятаться, не скрыться.

Она нерешительно взялась за края платья, а этот спрут внезапно сделал бросок, и она и сама не поняла, как оказалась совсем голой в его липких объятиях.

Он моментально опутал ее своими кривыми, сильными щупальцами и погрузил в какую — то огненную пучину порока. Она вырывалась, его щетина колола ее щеки, губы, ключицы, его горячее дыхание с какими - то крошками обжигало ее соски, пупок, клитор. Его проворные губы гуляли по потаенным, самым нежным ее местам, заставляя тело обливаться пупырышками.

Красотка ежилась, извивалась, колотила кулачками по чем ни попадя, она изо всех сил рвалась из этих силков, чувствуя своей беззащитной вагиной близкие прогулки его страшного, липкого члена, который метил ее то в лобок, то в ляжку. Но чем яростнее Лукьян жалил ее своими поцелуями, тем более вялыми становились ее движения.

Наконец, когда он засунул свой горячий язык глубоко ей в рот и пошевелил там, она совсем сомлела. Уронила руки, ее ноги подкосились, она окончательно сварилась, и мужик утащил ее на подстилку...

Полная история на Бусти