Что такое идеальный поцелуй?

Что такое идеальный поцелуй? Мы все еще ищем ответ на этот вопрос. В тот момент, когда секс утрачивает всякое значение, будучи неспособным выразить и одного процента чувств и эмоций, которые мы испытываем друг к другу, мы вступаем на тропу поиска того средства, которое могло бы стать более выразительным.

Человек мыслящий находится в постоянном поиске. Ему мало того, что он уже познал, его вечно тянет в сторону непознанного. Порою хочется сделать простое самым сложным, наблюдая с разных сторон, познавая красоту каждой грани, ее уникальность. Так мы осознаем, что ничего не бывает просто и ничего не дается просто.

Не зря говорится: “простота, хуже воровства”. Будучи сложным многоклеточным организмом, мы не имеем права воспринимать этот мир и себя в нем чем-то простым и понятным.

Чтобы понять красоту, что нас окружает, нужно заметить ее, изучить, проанализировать. Нужно научиться не просто смотреть, а видеть. Не просто слушать, а слышать. Позволить всему, что нас окружает, пройти сквозь нас, чтобы впоследствии отторгнуть то, что неприемлемо для нашей внутренней организации.

Человек мыслящий всегда задает вопросы и, получая на них ответы, знает, что это всего лишь предположения. В мире нет ничего абсолютного и совершенного. Как нет нуля, а есть всего-лишь бесконечно малые переменные, к нему стремящиеся, так нет того самого идеала, но мы продолжаем к нему стремиться, тем самым все более и более усложняя свою жизнь, делая ее более развернутой, вытягивая ее из скучной двухмерности алгоритмов принятия простейших решений.

И так, вопрос задан: что такое идеальный поцелуй? И чтобы ответить на него, нам не нужно целоваться с тысячами или с кем-то конкретным? В вопросе чувств достаточно теории. Чтобы что-то попробовать, изначально нужно это познать.

Ведя бесконечный диалог с собой, человек мыслящий, знает, что все ответы изначально находятся внутри нас самих. Поиск в “чертогах сознания” ничем не отличается от поискового запроса в интернете. Мы вынуждены проанализировать целую уйму информации, чтобы отфильтровав ее, получить то, что искали.

Живой ум делает нашу жизнь многогранно прекрасной. Любознательность делает ее интересной. Не для того мы эволюционировали в то, чем являемся сейчас, чтобы отказывать себе в удовольствии противостоять первобытным инстинктам.

Ища ответ, мы неосознанно начинаем задумываться над тем, чтобы испытал тот, кому бы мы этот поцелуй подарили? Чтобы при этом испытали мы сами? Чтобы произошло, если бы ошибившись в выборе, мы бы подарили поцелуй не тому самому. А разве бывают те самые?

Вопрос риторический.

Вот он стоит перед нашим внутренним взором. Не герой грез, а обычный человек, не лишенный своих недостатков, совершивший кучу непоправимых ошибок, такую же кучу ошибок, которые можно исправить. Побуждаемый своими страхами идти все время в неверном направлении, позволяющий себе быть унесенным течением. И внезапно его выбросило на берег, на котором стоишь ты. Ты строишь мост, чтобы перейти эту бурную реку, несущуюся к скалистому водопаду. Но прежде чем, ты начала его строить, тебе тоже однажды посчастливилось быть выброшенной на берег, вместо того, чтобы радовать своим полетом острые камни.

Мы всегда об этом забываем, пытаясь научить кого-то жить. Жизнь сама самый лучший учитель и человек мыслящий, понимая это, более не пытается лезть в воду.

Ты смотришь на него и у тебя появляется впечатление, что ты невообразимо высоко взлетела и паришь, а он лишь крохотная точка на земле. Неизвестно откуда, может причиной тому жалость, сочувствие, симпатия, у тебя появляется желание подарить ему полет. Прекрасно понимая, что полет тот будет не более, чем полет бабочки или трудолюбивой пчелки. Полет, который продлиться не более трех недель. Рождается желание подарить идеальный поцелуй тому, кто вскоре после этого этого вновь рухнет на землю, оставив тебя парить в небесах.

Тут сразу возникает другой вопрос: что важнее: мимолетное счастье или, возможно, вся жизнь потраченная на то, чтобы найти нечто более приземленное, устойчивое, вечное.

Вы оба понимаете, что у вас нет никакого будущего. Ты птица высокого полета, а он красивая бабочка, порхающая с цветка на цветок. Но ты манишь его своей недосягаемостью, а у него появились крылья, чтобы до тебя добраться.

Пока он летит ввысь, вы оба находите ответ: идеальный поцелуй - это тот, который запомнится навсегда так, что в порывах мечтательной ностальгии, ты, чувствуя его вкус на своих губах, улыбаешься.

Вся жизнь или один краткий миг? Или вся жизнь в этом кратком миге?

***

Мы бы могли описать цветочных фей, спрятавшихся в лепестках розы или птиц, парящих в небесах, но мы позволим себе сегодня не прикасаться к этой эфемерной метафоричности и поищем наших героев среди ходящих по земле.

Нас всегда раздражают глупые ошибки других, потому что мы забываем о том, как делали их сами. Мы не будем распространяться о людях с полным отсутствием критического мышления, идущих всю жизнь по пути наименьшего сопротивления, который неизменно приводит в тупик. Мы поговорим о тех, кто однажды научился летать и о тех, кто только учится. Ведь у каждого должен быть шанс изменить свою жизнь и, осознание того, что второго шанса, вопреки всеобщим заблуждениям, более не представится.

Есть пословица, закрепившаяся в веках: “Когда Бог хочет наказать, он исполняет желания”. Страстно желая чего-то, мы перестаем думать о последствиях, которые могут быть поистине разрушительными.

***

Они хотели увидеть друг друга хотя бы раз. Хотя бы на минуточку. Их тела горели от одной мысли о том, что могло бы произойти, если бы они сейчас же оказались наедине, вдвоем, вдали от всего мира.

Эти мысли докучали, становились все более и более навязчивыми, налетали ураганом в самые неподходящие моменты, чтобы скрыться на миг за пеленой наигранного безразличия.

Они чувствовали, как эти мысли сжимают их горло, заставляя задыхаться от жгучего непреодолимого желания, которое казалось чем-то непередаваемо возвышенным. Они думали, что это сделает их счастливыми.

Истинное счастье в неповторимости момента, в его скоротечности, в вечной памяти, запечатлевшей его. Но беда в том, что большая часть наших воспоминаний, если не все, являются ложными. Каждый из нас видит этот мир по-своему, поэтому один и тот же момент может запечатлеться в памяти по-разному.

Смотря друг на друга сквозь тьму километров, касаясь друг друга лишь словами и голосом, они будто бы лишаясь своих тел, перемещались в неведомое измерение, всем сердцем боясь, что реальная встреча не принесет ничего кроме разочарования. Но им хотелось очутиться в этом неведомом измерении, в этих застенках мироздания телесно.

Высокий интеллект порождает изощренные фантазии, в то, время как глупость скучна и примитивна. Уровень нашей сексуальности, раскрепощенности и открытости прямо пропорционален нашему интеллекту. Глупые люди не способны создать феерии, учитывая то, что они попросту к этому не стремятся. Но мы же люди мыслящие, от этого и отталкиваемся.

Поэтому, думая друг о друге, они, по большей части, представляли себе волшебное слияние, не подразумевая под этим простой физический контакт. На грани эмоций мы только и можем думать, что о поцелуях. Предпочитая того, кто хочет тебя целовать, тому, кто попросту желает с тобой совокупляться.

Тщетно пытаясь вообразить, что будут испытывать их тела при поцелуе, который мог стать первым, а мог стать и единственным, они, высказав пренебрежение своим страхам, договорились встретиться на нейтральной территории, уверенные в том, что при встрече, бросятся в объятия друг друга, и земля, внимая их страсти, запылает у них под ногами.

Но как говорится: “Мы предполагаем, а Бог располагает”.

Он увидел ее сразу, но не поверив своим глазам, набрал ее номер. Прекрасное видение ответило на звонок, быстро отыскав его местоположение взгядом.

Одновременно сбросив, они на мгновение замерли. Как в замедленной съемке, их руки держащие телефоны опустились. Около полутора метров, разделяющего их расстояния, превратились в вибрирующую, подобную прозрачному густому киселю материю, которая одновременно текла в обе стороны.

Телефоны пришлось убрать, ведь руки, их держащие, стали слишком слабы для столь тяжкой ноши. Удержать бы почву у себя под ногами, перестать бы ощутимо чувствовать вращение Земли.

Она не двигалась к нему навстречу, а он стоял, как вкопанный, не замечая людей, снующих в обе стороны по залитому солнцем проспекту.

Смелый, задорный, душа компании, он вмиг превратился в робкого юнца, разрываемого огромностью своего чувства. Он смотрел на нее, не отрываясь, его зрение не замечало ничего вокруг кроме той, что стояла напротив.

Она смотрела на него, не понимая того, что по сути с ними происходит. С ним хотелось смеяться, шалить, читать книги, лежа на остывающем пляже соленым южным вечером, обсуждать тайны мироздания, не находя ответов на извечные вопросы, на которые до них их никто не нашел. С ним хотелось жить, проживать каждый волшебный миг, наполненный этой густой и вибрирующей рекой времени. Хотелось чего угодно: высокого и возвышенного, но не бежать к нему сломя голову, не бросаться в объятия. Их страсть давно приобрела другую форму.

Он хотел сделать шаг, осознавая, что она его ждет и может неправильно истолковать его поведение, но ноги плохо слушались. Он был заворожен, зачарован, пропал, как путник случайно вступивший в круг танцующих фейри. Время в этом круге тянется намного медленнее. Но нужно было сделать шаг, нужно было к ней подойти.

Первый шаг, другой, третий, сколько еще? Не чувствуя земли под ногами, он шел по этому странному потоку материи их соединяющему.

Что будет, когда они наконец смогут друг к другу прикоснуться, если и без того уже подкашиваются ноги и трясутся колени? Оказавшись в шаге от нее, он забыл как дышать.

Нужно было что-нибудь сказать, как-то поприветствовать друг друга, но они молчали. Их рты были зашиты прочными нитями, переполняющего их чувства.

Слова были и не нужны. Их взгляды говорили красноречивее всяких слов, представляя собой  смесь обожания с жаждой обладания. Есть она, есть он, и ничего больше нет.

Она решилась преодолеть разделяющий их шаг первой, оказавшись при этом так близко, что все его тело начало звенеть и вибрировать, подобно соединяющему их потоку.

У него был четкий план действий, но сейчас все летело в пропасть. Они то взлетали, то падали. Не в силах отойти друг от друга и к друг другу приблизиться.

Боясь все испортить, он не в силах был пошевелиться. Последние силы ушли на то, чтобы до нее дойти.

Пальцы на ее руке слегка подрагивали, когда она протянула ее, чтобы взять его за руку и, когда его рука сжала ее хрупкую ладошку, они разом ощутили одновременные взлет и падение. Их тела остались стоять на тротуарной брусчатке в то время, как сама суть их существа, души или самосознание, понеслась ввысь с немыслимой скоростью.

Ни он, ни она не были бабочками, тщетно пытающимися долететь до парящей высоко птицы. Они парили на единой высоте. Им не приходилось ждать друг друга. Ждать наступления тех перемен, которые способствовали бы их кратковременному совместному времяпровождению. Для них свои объятия открыла вечность.

Они могли себе позволить быть медлительными и нерасторопными, уже преодолев самое большое расстояние. Расстояние их разделяющее.

Им казалось, что их мысли, став материальными, подобно эффекту наложения, возникли между ними, обнаруживая себя, заставляя их еще больше смущаться.

Простое рукопожатие запустило древний механизм. Внутри у них будто прорвало плотину, и это тягучее чувство растекалось по напряженным телам.

Они были подобны прародителям богов Олимпа - титанам, ощутив как их кровь в долю секунды превращается в кипящую магму, стремительно несущуюся по извилистым истокам вен.

Ее шаги были легки, ветер слегка трепал широкий подол ее ситцевого платья. Они желали скрыться. То, что должно произойти, казалось им слишком интимным, чтобы доставаться на растерзание прожорливым взглядам прохожих.

Маленькая квартирка, педантично чистая и минималистично обставленная, встречала их своей холеной прелестью. Ее сумочка нашла приют на обувнице, босоножки приютились у двери.

Эта квартира была последним пунктом в списке их развлечений, но по необходимости оказалась  первым, вытеснив все остальные.

Преодолев маленький коридор, они оказались в гостиной, соединенной с кухней, также, выполняющей роль спальни, о чем нетрудно было догадаться, наблюдая там огромную двуспальную кровать, занимающую добрую половину комнаты.

Она забралась на барную стойку, являющуюся неким разделительным элементом. Расположившись между ее ног, он положил руки по обе стороны от ее бедер.

Слегка наклонившись к нему и приподняв его подбородок указательным пальцем, она погрузилась в бездну его глаз, в то время как он подарил ей первый робкий поцелуй.

Чувства, еще неясные, но вполне ощутимые накрыли их с головой, сливаясь в одно единое неописуемое, как капли воды в Мировой Океан.

Он поднял ее на руки, понес в маленькую ванную комнату со стеклянной душевой кабинкой.

Когда ее ступни коснулись прохлады керамической плитки, он одним движением, легко касаясь ее плеч, смахнул с них тонкие бретели. Свободное платьице, более ничем не удерживаемое побежало вниз к ее ногам струями легчайшей ткани, давая наконец воочию увидеть то, что он и в своих смелых фантазиях не видел.

Реальность всегда отличается от сна, но боясь прогнать ожившее сновидение, они боялись касаться друг друга. Внутри нее все клокотало и рвалось наружу. Как голограмма, ее память стояла теперь перед ней, демонстрируя десятки, представляемых ими годами откровенных картин. Но она смахнула их рукой, и они мгновенно рассеялись.

Стараясь не касаться его тела, она стянула с него футболку, он избавился от брюк, за ними последовало нижнее белье. Все было робко и неуклюже, как в первый раз, который уже давно стерся из памяти.

Едва разместившись вдвоем в узкой душевой кабине, заставляющей их разгоряченные от одной только близости тела, покрываться зыбкими мурашками, они включили тропический душ.

Теплая вода тонкими лентами крупных увесистых капель, побежала по их телам, закрывая их звенящей ширмой от незримых глаз пустоты.

Погружая друг друга в ароматный дурман невесомой белой пены, они вздрагивая от каждого невинного прикосновения, делали те или иные до невыносимости продолжительными.

Гель для душа превращал кожу в лыжню, по которой скользили их руки, покрывая ее белоснежным снегом пены, которая мгновенно смываясь с их тел, исчезала или небольшими сугробиками падала к их ногам, чтобы мгновенно растаять.

Раньше ему казалось, что ему уже ничего не в новинку, но сейчас ее тело казалось для него неизведанной книгой о непорочности. Ее пальцы касались  его затылка, бегали по спине, ладони скользили по груди и ягодицам. Его руки стали подобны номинальным первооткрывателем. Он столько раз представлял ее без одежды, но ни разу, ни разу его фантазии не были столь приятно далеки от реальности.

Она повернула его к себе спиной, оставив жгучий поцелуй на затылке. Маленькая шалость. Запотевшее стекло душевой кабинки, приняло на себя орнамент его ладоней.

Прижавшись грудью к его спине, оставляя на его затылке жгучие поцелуи, переходящие на плечи и спину, она обняла его, положив ладони на его грудь, а после они мучительно медленно поползли вниз, но остановившись внизу живота, сложившись в треугольник, остановились в паре миллиметров от цели.

Запотевшие стекла кабинки, делали проникающий сквозь них свет сумеречным. Он ложился на их обнаженные тела, даруя им странное мистическое свечение.

Идеальный поцелуй - это тот, о котором помнит все тело. Снова повернув его к себе лицом, она прижала его к стенке кабинки. Эта картина называлась бы: “обнаженная мужская фигура сзади”, если бы кто-нибудь удосужился такую написать.

Запотевшее стекло, быстро бегущие по нему крупные капли воды, кажущиеся объемнее в искусственном свете и его тело, стоящее у того самого стекла, которое бесстыдно вновь стало прозрачным.

Их поцелуи стали более требовательными, ласки - более изощренными. Им хотелось всего и сразу и каждого в отдельности.

Теплая вода и мягкие трепещущие губы, поцелуи рассыпались лепестками неведомых науке цветов по их телам, и каждый из них был чувствительнее предыдущего.

Отстранившись от его губ, она медленно покрыла поцелуями его подбородок, шею, плечи, перешла к ключице, грудь, живот…

Теперь стенка душевой демонстрировала “обнаженную женскую фигуру сзади. Он прошел по ее пути, но оба, не сговариваясь, останавливались, не доходя до конца.

Возбужденная плоть пылала, горела пламенем тартара, в то время как губы, возвращаясь той же дорогой назад, возвращались к губам.

Тела их, мягкие и упругие, как идеальное тесто для булочек бриош, отныне стали настолько чувствительными, что каждое прикосновение отдавалось в них пленительной истомой наслаждения.

Ее ладони мягко ложатся на стекло душевой кабинки, он медленно входит в неё, постоянно наращивая темп. Вода продолжает литься, стуча по кафельным плитам. Он целует ее шею, плечи, запястья, отложив самый главный поцелуй на потом. Когда они окажутся на той огромной кровати, но это уже совсем другая история.