Ангел

Ангел

Не благодарите. Считайте, что согласие на разговор — награда за то, что, вычислив, меня разыскали. Представляю, сколько сил и денег потратили. Сколько на взятки ушло за информацию, которую не принято предоставлять. Да, ладно. Не говорите. Не любопытный. Только не пойму, зачем вам это сегодня? Кому интересно? Почти двадцать лет прошло. Давно травой забвения поросло.

Нет, не надо. Не говорите. Сказал ведь, не любопытный. Искали меня — и нашли. Значит вам интересно. Может, даже и важно. Мне-то жить с гулькин нос. Самый щедрый доктор от всего сердца полгода мне отвалил, самый скупой неделями ограничился. После меня, пусть не потоп, так трава. Если вырастет, разумеется.

Все. К делу. Я не только не любопытен, но и не болтлив. Тем более у вас вечером поезд. Не оставаться же на ночь. И гостиницы нет. А у меня — сами видите. Не до гостеприимства. Только даже, если время останется, о нынешних скорбных делах говорить я не стану. Пенсия хоть и маленькая, но помереть с голоду не дает. Не обессудьте.

Хотите с начала? Хотите с конца? Ладно. Начну с середины.

Только вот что еще вам скажу. Думал, говорить или нет, решил, что скажу. Келья, в которой мы с вами беседуем, или будка, или чулан, эта та самая. Его. Он в ней обитал. Я унаследовал. Не сразу. Когда приехал, месяцев через семь или восемь. Здесь все и случилось. Надеюсь, не испугал. Столько времени прошло, чего тут пугаться. И кровать та же, и стол. Только шкаф прикупил. Он без него обходился. Ну, и доски половые сменил. Вначале стал скоблить, но потом плюнул и на последние деньги нанял мужика, мастеровой алкоголик, большой души человек, доски украл, перестелил и покрасил. До сих пор, видите, держится. А те доски, старые, сменял на бутылку, когда заработанное у меня быстренько пропил.

Да-да, вы правы. Конечно. Времени мало, а я мыслью по древу. Точней сказать, белкой. Зегзицей летаю, о днях давних кукую. Думал, все забылось. Откуковал. А тут вы. И я всполошился. Ну все. Белка в дупло. Кукушка в лес, подальше, чтоб не мешала.

Вы со станции ко мне добирались, так что кой-какое представление о здешнем житье-бытье успели составить. Не очень от тогдашнего отличается. Сколько лет прошло, но, кроме десятка новых зданий, которые уже стали старыми, ничего не построили. А развалилось немало. Стоят без окон, без дверей и без крыш.

Вот сюда его занесло. Не по своей воле, конечно. Он об этом темном уголке на задворках жизни земной до того слыхом не слыхивал. Сколько таких диких мест? Не сосчитать. Скифское царство! Что вы хотите? Евангелие еще не проповедано. Владимир Креститель еще не родился. А мы с ним уже родились. И учимся на одном курсе, от этого убогого местечка очень неблизко. На одном курсе, хотя я его старше, года на три, ну, да, без месяца, почти так получается. Мало того, что учимся вместе. В одной комнате обитаем.

Он учится ровно. По всем предметам одни высшие баллы. Преподы на него не нарадуются. Всем ставят в пример. Такая тогда манера была. Прескверная очень. Зависть пришпоривала. Зачем? Отвечу: не знаю. Слышал, что за бугром результаты экзаменов, тестов всяких публично не оглашаются. Вывесили результаты, вместо имен данные документа, последние цифры.

Ладно. Это не важно. А важно то, что с первого дня, с первой же встречи меня к нему потянуло. Но и это не важно. Дело ведь не во мне. Я когда сюда прибыл, все еще было свежо. Сдуру сказал, что вместе учились. При каждом удобном или не очень случае лезли ко мне с разговорами. Кто хоть раз видел, а таких оказалось немало, считал своим долгом мне о нем что-то свое рассказать. И никто. Повторяю: никто без «потянуло» не обходился.

Тянуло. Притягивал.

Без всякого дела тянулись, поговорить, помолчать, постоять просто рядом. А местные дамы лет преклонных и даже не очень стали его кормить и всячески обихаживать. Готовую еду приносили. В чуланчике, когда его дома не было, убирались. Занавески-салфеточки повесили-постелили. Белье стирали. Вначале, рассказывали, сопротивлялся, но не слишком активно, потом совсем с этим свыкся.

Слова не вытащить. Ответит, но всегда будто нехотя. Поначалу странным казалось, однако привык: словно куда-то не по своей воле идет — то ли ветер, то ли ноги несут. Не он ногами — они им управляют.

Когда случилось и сразу никого не нашли, сообщили, что пострадавший от потери крови скончался. Но не сказано было, от чего смертельная потеря крови случилась. Все, кто с разговорами ко мне лез, об этом молчат. Впечатление: всем все известно. Что настораживало. Вскоре понял: ничего не узнаю. К запретной теме подходим — молчок, при всей предыдущей неуемной болтливости. Надо было иной путь отыскать. И нашел. Бутылка языки развязывает на раз. В крайнем случае приходится раскошелиться на вторую.

Так вот. Я о чем? Тянуло. Притягивал.

По себе хорошо это знаю. Я человек был когда-то не слабый. Тянуло — сопротивлялся. Притягивал — меры свои принимал. Старался с ним меньше общаться. Он не навязывался. Только, живя в одной комнате, без минимального общения не обойтись. К тому же повода не общаться не было никакого. Ладно, повздорили. Бывает. И часто. Можно друг на друга дуться неделю, ну, месяц. А тут — ничего. Друг от друга не скроешься. Раздевались один при другом. И — тянет, не удержаться, хотя раньше такого со мной не бывало. С девицами дома до учебы шалил и так, и сяк, и по-всякому. Хотя, вспоминаю, все пацанки мои немного на мальчишек были похожи. Невинность, как только волосы внизу выросли, потерял. А тут — потянуло. Невыносимо. Неотвратимо. Как ни держался, сколько ни помогал рукой от наваждения удержаться, это случилось.

Гроза. Гром. Молния. Потоки дождя на стекле. Потоп. Отдельно взятый город смывает с лика земли.

Из черных длинных волос не лицо — лик белым-бело, словно снежная поляна в черном лесу, выступает. В нынешнем веке и лицо трудно сыскать, о ликах нечего толковать. Лик из века Серебряного, хоть и тогда подобные редко встречались. Немножко от демона. Согласитесь, ангела без демонских черт не бывает. Одна и та же порода.

Представьте. В свете молнии. Белоснежное тело без единой помарки. Ни родинки, ни пятнышка — ничего. Взрослое, но очень детское. Скажу так: детскость его покинула не до конца. Розовые пятнышки на груди. Лобок, подмышки на белоснежности невыносимо чернеют. Глаз не оторвать. Руки тянутся сами. И сразу, минуя, туда — тугой мешочек, слегка обвисающий, взять в кулак и сжимать-разжимать, пока из вздернутого к пупку не брызнет — залупа, розовея, темнеет, попочка сжалась, на бедрах выемки появились, живот напрягся, глаза блестят, рот полуоткрыт, краснеет язык, который хочет, не смея, к твоему дотянуться.

У меня полное смятение чувств. Вулкан сам вот-вот взорвется. А он — ни малейшего движения навстречу тебе. На ласки не отвечает. Все принимает. Ничего взамен не дает. Не прикасается.

Представьте. Стоит голый юноша, живой и земной, от нетерпения весь дрожит, от одного вида своего визави того гляди брызнет. А напротив — голый мраморный юноша потусторонний, белоснежный, холодный, хоть и стоит у него, но как-то ужасно обидно спокойно.

А вокруг голых, живого и мраморного, бушует сексуальная революция. Все со всеми. Позы — ни в какую Индию ехать не надо. От натуги лопаются гондоны. Даже импортные, куча денег за штуку. Из прорвавшихся сперматозоиды стаями вылетают. Наше с ним не слишком, думается, угодное Богу, заведение вроде бы в стороне. Островок благонравия. Оазис лицемерного благочестия. Только всем ведь понятно, кто сюда поступает. Хотя исключения вероятны. Учащиеся друг с другом. Преподы с учащимися. Косо на это не смотрит никто. Дело житейское. Привет Карлсону, прописанному на шведской крыше.

И то сказать. Половозрелые самцы взаперти. На малом пятачке друг возле друга целый день крутятся, спят в нескольких метрах один от другого. Если не друг с другом, то что? Под одеялом гонять? В туалет из-за этого дела никак не пробиться. А традиции?! Заведению этому больше ста пятидесяти лет. Воздух пропитан легендами. Какие только имена в них не звучат. Но это тема другая. Поинтересуйтесь — на книгу немалую наберется.

Клинья и ко мне подбивали. Скажу честно, котировался высоко. Но ни с кем, кроме него, ни-ни, ничего. Не хотелось. Ни тогда, ни потом. Да и кто мог быть после него?

Сделал я с ним тогда все, что хотел. Что мужчины с мужчинами делают, знал хорошо: кассеты, видики — это было в полном достатке и стоило очень недорого. Зато гондоны на долгую бурную ночь в состояние обходились. Поэтому, на СПИД несмотря, обходились без них.

Что с ним я сделал тогда? То, что потом, пока он не уехал, делал всегда. Вас интересуют подробности? Для полноты картины. Портрета психолого-сексуального?

Ладно. Яволь. Если угодно.

Я ведь сказал, что он, как бы это сказать, не мешал. Но не сотрудничал. Примеры? Экая настойчивость, достойная, как по мне, лучшего применения.

Ну, взял его руку, сжал, гоняю свой в его кулаке — ни единого шевеления даже мизинцем.

Ввел в рот. Пальцами сжал его губы. Долблю — ни единого движения губ, языка. Хочу кончить — кончаю. Если сразу вынимаю, сплюнет. Если нет — он проглотит.

Уложу на кровать, живот на подушку, чтобы попа повыше. Разведу, смажу — лежит не шелохнется, хотя яйца — лапаю — жутко набухли, а пися огромная, из крайней плоти ствол вылез, головка красная, я всегда ему выдрачивал рукой или сосал, чтобы он кончил. Я на нем прыгаю, яйца по попочке, мной обцелованной и вылизанной, шлепают — хоть бы что, ни движения, ни звука, будто не с ним прелюбодеяние вершат во всю мощь разъяренного до любви ненасытного органа полового.

Это сейчас я понимаю. А тогда — тупик, ничего непонятно. Любит — не любит? По своей воле мне отдается, или я парня насилую? Ум за разум заходит. Как только вечер, не успеет снять брюки — я тут как тут с готовым к любви наперевес.

Поначалу наваждению сопротивлялся слегка, больше для виду. Понял потом: бесполезно. Подходит — разум покидает, тянет и против воли: встал, яйца набухли, в голове пустота, все в низ живота переместилось. Там все мысли, эмоции все.

Наваждение.

Вы давно Завет Ветхий читали? Нет, не отвлекаюсь. Напротив. Очень даже по делу. Напомню. Сказано вскользь. Между прочим. Будто не очень и связано с предыдущим. Про ангелов, которые с неба спускались и с девами земными грешили. Так вот, думаю, он в земном обличии ангел, с неба на землю спустившийся. Все как у людей, ест-пьет, какает-писает, весь этот чулан малофьей может обрызгать, только воли человечески лютой лишен. Делайте со мной, что хотите, но я с вами, чего хотите вы от меня, делать не стану.

Глупая мысль? Некорректное объяснение? Очень возможно. Только без этого, скажем так, допущения, ничего непонятно. И почему неизъяснимую любовь к себе вызывает и чем так невыносимо притягивает, и почему сам будто воли лишен. Сделаете это допущение, и все ясно-понятно.

Что же за бутылкой, уточняю, второй, я услышал?

Как приехал и стал в здешнем приходе служить, церковь ветхая, старая, не ремонтировалась десятилетиями, народу мало, а какой есть очень бедный, на грани нищеты, прибился к нему один паренек, из местных, странный очень с самого детства.

Юного священника полюбили, мужики собрались — подремонтировали, крышу заново переложили, даже пару икон из домов принесли. Ожила церквушка, внутри стало светлее.

Вижу. Еще пару минут. Мы, можно сказать, добрались до эпилога. Паренек, от рождения странный, священника в скором времени в постель уложил. А через пару месяцев еще один пацан объявился. И тому не отказал. А странный оказался вовсе не ангелом, психически больным оказался. Поговаривали, на почве секса свихнулся. Будто к пацанам с детства тянуло. А те ему не давали. Девчонок подсовывали. Те письку лизали, сосали, кусали даже — ничего. На пацанов стоит — орет — отпустите!

Ангел от потери крови скончался, а та произошла оттого, что странный топором, которым дрова колол, ниже живота его наказал за измену. Гениталий священника не нашли. Зато нашли парня. Через пару недель. А через месяц к берегу и тело прибило. Речка тут протекает, воды нефтекомбината в большую реку несет.

На всякий случай сумасшедший ревнивец, батюшке отомстив, церквушку поджег. Не слишком умело. Чуть-чуть погорела, да и погасла. Какая-то рухлядь сгорела.

Все, кому не лень, вволю на костях поплясали. Ангела отпели, на кладбище отнесли и в землю зарыли.

Все.

Что притягивало к нему? Запах? Свечение? Или плоть ангельская невидимой силой такой обладает?

Наверное, именно так в моей голове и должна была рождаться легенда об ангеле, на землю спустившемся соблазнять ее обитателей. Только даже зародиться толком, увы, не успеет. Разве ею вы заболеете? Услышав от меня, не сильно поверите, но привыкнете, сживетесь, без нее жить не сможете и уверуете, да так, что додумаете до конца, чтобы уже мифом готовым граду и миру поведать. Только просьба. Имя городку этому измените. Уж больно похабное. И за что такое досталось? Других вроде не хуже.

Вывод? Ангелы не должны на земле пребывать. Безнаказанно не обходится. Люди в состоянии сизифово тащиться на вершину холма, а затем вниз, обдираясь, катиться. Ангелы этого вынести не в состоянии.

Кстати, полагаю, тот фрагмент из Ветхого завета в свое время подвергся цензуре. На предмет понятно какой.

Спеть бы напоследок об ангеле тоскливую песенку. Только вначале надо ее сочинить. Может, попробуете? У меня уже не получится. Вряд ли успею.

Все сказал. Спасибо, что выслушали. Помирать будет легче, ангела своего вспоминая.