ПАУК Часть 1

Моторы ровно гудели. Огромный аэробус ИЛ-86 уверенно преодолевал холодное безмолвное пространство. Рейс Париж-Москва проходил на высоте десять тысяч метров, при температуре минус сорок градусов за бортом, о чем приятным голосом сообщила бортпроводница на двух языках , сначала на французском, затем на русском. В иллюминаторе видны были облака, которые лежали под крылом плотным слоем ослепительно белого снега. Казалось, что самолет проплывает над бескрайними заснеженными просторами. Над самолетом было чистое и какое-то низкое темно голубое небо, в центре которого царило ярко желтое, почти белое, солнце. Яркое солнце и белые, как снег облака, создавали ощущение праздничного настроения. Казалось, среди этих снежных холмов вот-вот появится уютный альпийский отель - двухэтажный домик с высокой покатой крышей и с симпатичными башенками под острыми шпилями. Неподалеку от него будет видна ленточка подъемника-фуникулера, вокруг основания которой будут копошиться маленькие яркие фигурки отдыхающих, приехавших со всех концов Европы, провести уикенд на снежных альпийских склонах. Елена Николаевна так ярко представила себе эту, совсем недавно еще вполне реальную картинку, что счастливая улыбка не сходила с ее губ. Она полулежала в глубоком уютном кресле и, повернув голову к иллюминатору, представляла себе - вот сейчас, за этой снежной громадиной откроется панорама горнолыжного курорта. И, хоть панорама не появлялась, чувство ожидания приятного сюрприза оставалось

На душе было блаженное состояние покоя, когда все, что она планировала, все сделано. Все получилось так, как она хотела. Все, о чем она только догадывалась и на что надеялась - все подтвердилось и все сбылось. Позади остались годы напряженного труда, дни и месяцы, потраченные на проработку альтернативных вариантов, бессонные ночи отчаяния, мгновения яркого озарения и вдохновенные минуты успеха. Кульминацией успеха явился международный конгресс по Проблемам Биологии, проходивший во Франции в живописном пригороде Луара, на котором доклад ученого из России, доктора биологических наук, профессора Белоусовой Елены Николаевны произвел эффект разорвавшейся бомбы. За ним последовали награждение премией, наиболее престижной в области биохимии и микробиологии, приглашения прочитать курс лекций в ведущих университетах мира, приглашения на работу в солиднейшие институты Европы и Америки и многие другие атрибуты успеха, который выпадает только на долю избранных. Если еще и учесть сравнительную молодость Елены Николаевны - ей было только 38 лет (для ученого с такими титулами и успехами, согласитесь, это не возраст) и ее утонченную аристократическую очаровательность, можно себе представить, что творилось вокруг нее на конгрессе. Десятки предложений, одно заманчивее другого, в том числе и не только связанных с ее научной деятельностью, сыпались на нее, как из рога изобилия. Будущее представлялось ей сказкой. Впереди грезились фантастические перспективы развития разработанного ею метода - получение новых материалов с невиданными доселе свойствами, приоткрывалась завеса над решением таких проблем, которые в ближайшем столетии считались не решаемыми. А столь неожиданно широкое международное признание сулило, ко всему прочему, и немалые материальные выгоды. Все это было так сладко, что от этих мыслей Елена Николаевна получала почти физическое удовлетворение. Ей казалось, что она вот-вот оторвется и полетит, плавно паря по салону между рядами кресел. Душа ее пела. Ее сильное красивое тело томилось ожиданием восторга. Она закрыла глаза, осторожно потянулась и до предела сжала бедра, ощутив где-то внизу живота сладостное замирание, а по спине и рукам побежали приятные мурашки. Ей хотелось общения. Она бы с удовольствием сейчас с кем-нибудь поболтала. Сидящий рядом с ней мужчина все время полета неотрывно читал какую-то книгу. "Чем это можно так увлечься?" - беззаботно подумала женщина. Повернув голову в его сторону, она выхватила взглядом несколько фраз со страницы:

... по его изрезанной глубокими морщинами щеке медленно ползла старческая слеза. Он стоял, опершись на свою отполированную временем, проверенную смертью двустволку, и неотрывно следил за стаей белых лебедей, грациозно плывущей в безбрежном океане неба. Он думал о Судьбе. Для каждой из этой стаи птицы он мог стать Судьбой. Точнее ее последней точкой. В мутной трясине памяти, словно из болотной вонючей жижи вяло всплывали лица. Десятки, сотни лиц людей, на Судьбе которых он поставил эту последнюю точку.

"Да, уж..", - разочарованно подумала женщина, - "Придется поскучать" - и снова погрузилась в сладкие грезы мечтаний.

Будучи человеком увлеченным, она, тем не менее, никогда не отрывалась от реалий обычной жизни. Интуитивно она всегда выбирала путь наименьшего сопротивления. Она умела подчиняться, умела работать в коллективе. По существу, она полностью принимала ту административную систему, которая сложилась в институте и, вообще, в научном мире столицы. Она не задумывалась - хороша или плоха эта система и многие вещи старалась просто не замечать или не придавать им значения. Для себя она решила, что всегда можно обойти некоторые острые углы и добиться того, чего тебе нужно. Конечно, некоторые вещи вызывали у нее внутренний протест, но она подавляла в себе эти чувства и там, где от всех требовалось поднять руку она поднимала, а там, где требовалось поставить свою подпись она ее ставила. В этом случае она всегда занимала пассивную позицию и при первой же возможности старалась высказать свои извинения и сочувствие опальному коллеге

Эта особенность ее характера - не вступать в конфликты, а использовать все в своих целях была замечена администрацией еще, когда она только пришла в институт молодым кандидатом наук после успешного и досрочного окончания аспирантуры. С точки зрения руководства она была идеальным претендентом на должность сначала начальника группы, а затем и лаборатории - не без способностей и в то же время понимающей "откуда ветер дует". Елена Николаевна начала постепенное и верное продвижение по служебной лестнице. Уже в 32 года она защитила докторскую диссертацию, в 35 получила звание профессора и стала начальником отдела. Она могла бы двигаться и дальше по административной лестнице и, в конце концов, занять должность директора института, а там и до министерства или Академии наук рукой подать. Но умная женщина понимала, что дальше от нее требовались бы уже иные качества. Дальше уже нельзя было оставаться в тени, занимать пассивную позицию. Там нужны были уже другие качества, там нужно быть не просто ученым - там нужно быть гладиатором. А быть гладиатором ей очень не хотелось. Если уж говорить об этих персонажах, то она бы скорее предпочла бы стать легкомысленной гетерой, нежели каким-то тупым, безмозглым гладиатором. Но, это так, к слову. Обладая всеми достоинствами женщины "приятной во всех отношениях", Елена Николаевна никогда не была гетерой, а тем более легкомысленной. Она просто ничего не хотела менять в своей жизни, а хотела спокойно жить и работать в свое удовольствие

Отделов в институте было около полутора десятков и она со своим коллективом занимала среди них далеко не последнее место. Будучи женщиной очень даже не глупой и, к тому же, тонким психологом, ей удалось сколотить прекрасный коллектив здоровый, дружный, с высоким творческим потенциалом. В нем она была абсолютным лидером. Вся атмосфера в отделе располагала к здоровой конкуренции, в нем процветал культ творчества и вдохновения. Научные статьи и кандидатские диссертации фигурировали в планах отдела наряду с работами по основной тематике института. Во всех работах, выходящих из под пера сотрудников отдела, в соавторах всегда фигурировала Белоусова Е. Н. А учитывая, что буква "б" в алфавите занимает почти первое место, то автоматически ее фамилия выплывала на первое место среди исполнителей. Соответственно, во всех научных каталогах и классификаторах на ее фамилию набиралось столько работ, что не заметить этого, хотя бы из праздного любопытства, было просто невозможно

А вне стен лаборатории это была обычная женщина. Даже заведующая институтской столовой знала Елену Николаевну не как ведущего ученого, профессора и т. д., а как активную домохозяйку, постоянно отоваривающуюся у нее мясом или другими полуфабрикатами. В течение коротких деловых контактов они бойко обсуждали между собой качество каких-нибудь "бройлерных цыплят" или цены на какой-нибудь "фигус-мигус". При этом, Елена Николаевна проявляла такое знание предмета, что прожженная торговка не могла не проникнуться к ней профессиональным уважением и осторожно выпытывала у нее не работала ли Елена Николаевна раньше в гастрономе или, может быть даже, в столовом тресте?! Конечно же, нет. Елена Николаевна никогда не работала ни в столовой ни в гастрономе

За плечами 38-ми летней женщины были другие вехи.

Прости, дорогой читатель, я тебя, наверное, утомляю этими биографическими подробностями жизни моей героини, но я не могу не пройти через это. Главное для меня - нарисовать ее психологический потрет, чтобы затем, сведя ее в остром конфликте с мерзким подлым ничтожеством, потрясти твою душу глубиной пропасти и фатальной неотвратимостью, с которой может сорваться в нее человек в нашей обычной тихой размеренной жизни. Не знаю, получится ли у меня это, но ты, мой дорогой, чтобы не утомляться можешь пропустить несколько страничек и начать сразу со второй главы. А я пойду дальше. И если ты все-таки последуешь за мной, я постараюсь, чтобы тебе не было скучно

Итак, за плечами нашей Елены, кстати, очень даже недурно сохранившейся для своих 38 лет, были другие успехи. Как писали в комсомольских характеристиках... Помните? Были такие. Так вот, там писали "с отличием окончила школу и в том же году поступила" на Биологический факультет МГУ. Кстати, кто имеет хоть малейшее отношение к биологии или медицине, сможет оценить это. В тот год конкурс на Биофак был 25 человек на место! Это чуть поменьше, чем на Юрфаке или Журфаке, но оказаться лучшей из четверти сотни себе подобных, согласитесь, для вчерашней школьницы это большой успех. Отец Елены Николаевны в свое время был известным космонавтом-исследователем. Он работал в Институте Космических Исследований и свой единственный полет посвятил сугубо медицинской проблеме изучению кровообращения человека в условиях невесомости. Материал, который он привез с орбиты, явился основой его докторской диссертации, и в последствии талантливый инженер-исследователь стал одним из ведущих специалистов центра по вопросам подготовки и отбору космонавтов. Но известность ему принес все-таки сам полет. И, конечно же, при зачислении Лены на факультет хоть какую-то положительную роль папина известность сыграла. Однако напрасно даже говорить о том, что он ни разу не появился в коридорах факультета, ни разу не позвонил никому и даже не намекнул кому надо, что дочь поступает в Университет. Хотя, конечно же, мог и позвонить, и намекнуть, и зайти. Он был настолько чужд всем этим полуподпольным махинациям, настолько презирал все окольные пути и компромиссы, что кроме единственно правильного честного пути ничего другого для него не существовало. Это благородное презрение ко всякого рода сделкам частично передалось и дочери. По крайней мере она понимала, когда по тем или иным обстоятельствам приходилось идти на всякого рода компромиссы, что это не возвышает ее, а наоборот опускает с той высоты нравственности, на которой она находилась до этого. А вот от мамы Лена унаследовала нечто другое. Будучи потомком старинного аристократического рода, мама Елены Николаевны была еще, к тому же, женщиной ослепительной красоты. Этот сплав внутренней чистоты, благородства и внешней привлекательности делали ее настолько обаятельной, что все, кто находился рядом с ней, начинали тоже излучать любовь, которая исходила от нее. Люди рядом с ней становились добрее и спокойнее, в ее присутствии невозможно было ни солгать, ни очернить кого бы то ни было. И кто знает, сумел бы папа достичь того, чего достиг в жизни, если бы рядом с ним постоянно не находилась мама. Маленькая Лена росла в окружении добра и любви. Она была такой же целеустремленной и трудолюбивой, как папа, и такой же эмоциональной и красивой, как мама. Она рано научилась быть самостоятельной и сама принимать решения. Еще совсем ребенком, когда мама повела ее в музыкальную школу, она категорически заявила, что будет играть только на скрипке, хотя дома стояло прекрасное старинное пианино фирмы "Беккер". Конечно же, мама нашла способ убедить непокорную девчонку учиться играть на фортепиано, но любовь к скрипичной музыке осталась у маленькой Леночки на всю жизнь. В пятом классе она серьезно увлеклась живописью и посещала изостудию почти до окончания школы, и так увлеклась этим, что одно время даже собиралась поступать в Художественное училище. Однако, в конце концов, предпочтение было отдано биологии, как более перспективному в современном мире занятию.

В университете Лена училась хорошо. Уже на третьем курсе она всерьез увлеклась научно-исследовательской работой под руководством сравнительно молодого для преподавателя кандидата наук, доцента Белоусова Валерия Павловича. Она сутками могла сидеть над стареньким микроскопом, наблюдая и регистрируя те поистину волшебные явления, которые разворачивались перед восхищенным взором любознательной студентки. Но не только тяга к познаниям заставляла молодую интересную женщину проводить дни, а иногда и ночи в стенах учебной лаборатории. Валерий Павлович готовился к защите докторской диссертации и вся его жизнь была ограничена только этими стенами. Он сразу покорил Леночку своей рыцарской отрешенностью от всего во имя того дела, которым он занимался. Если бы можно было вообще не есть и не спать, он бы не ел и не спал. Впрочем, иногда ей казалось, что это так и есть. По крайней мере, она ни разу не видела его, стоящим в очереди в университетской столовой, или утром, идущим на работу или вечером домой. А в стенах лаборатории у него было только два состояния - он или о чем-то напряженно думал, писал, читал, наблюдал в микроскоп либо что-нибудь кому-нибудь объяснял. Прорваться в орбиту его жизни можно было только через это второе его состояние. Молодая девушка испытывала какое-то трепетное волнение, когда он своим низким хрипловатым баритоном пытался объяснить непонятливой студентке, прикрепленной к нему деканатом, очередную свою гипотезу или догадку. В эти минуты, часы, она, студентка 3-го курса, существовала для него только первые несколько секунд. Затем, если он видел хоть какое-то "шевеление мысли в ее голове", она становилась для него объектом теоретической атаки. Она должна была приводить контраргументы, опровергать его версию или, по крайней мере, хотя бы понимать то, о чем он ей говорит. В общем, она была для него чем-то вроде "спарринг-партнера". А другой исход для нее был и не мыслим и она старалась, как могла, и понимать и опровергать, пытаясь в то же время не пропустить тот момент, когда он переходил к конкретной для нее части - описанию эксперимента, который она должна была организовать и провести. Параллельно с научной работой она внимательно следила за его бытом, который, как я уже сказал, почти полностью был ограничен стенами лаборатории. После лекций и семинаров, она заскакивала в буфет, накупала булочек, пирожков, бутербродов и спешила в лабораторный корпус. Там она кипятила на газовой лабораторной горелке и заваривала в литровой реторте чай, варила в стеклянной кастрюльке яички или сосиски. Затем пробиралась, ловко лавируя между стеллажами с различными приборами и оборудованием, в его угол, где он, сутулый и бородатый, сидел, склонившись над микроскопом. В этот момент он не был для нее руководителем. Перед ней был непослушный 30-ти летний подросток, который так заигрался в футбол, что забыл обо всем на свете. Решительным тоном, не терпящим возражений, она говорила:

"Валерий Палыч! Вы опять не обедали? Так Вы ноги протяните задолго до защиты моего диплома. А меня это совсем не устраивает. Извольте-ка быстро пройти в мой кабинет и принять необходимое количество калорий... Пойдемте, пойдемте и, побыстрее, пожалуйста!"

Он, смущенный таким вниманием к своей персоне, отваливался от микроскопа и виновато смотрел на девушку

" Ну, что Вы, Леночка, я крепкий спросите у моего рюкзака. Он важный, врать не будет все "пяти тысячники" облазил. А когда у Вас защита?"

- " Через два с половиной года"

- " Два с половиной? Пожалуй, еще не скоро. Надо бы действительно чем-то подкрепиться. У меня тут где-то бутерброд завалялся."

- " Вот и хорошо. Берите свой "завалявшийся бутерброд" и пойдемте ко мне, расскажете о похождениях Вашего рюкзака "

Они пробирались в ее закуток, где на стареньком лабораторном столике уже ждал их приготовленный на двоих простой, но сытный обед. Он, от смущения не переставая говорить ей неуклюжие комплименты, поглощал "необходимое количество калорий" и лихорадочно размышлял как выкроить время на посещение концерта какой-то очередной заезжей поп звезды, на который его подопечной "с таким трудом удалось урвать два билета"... Затем он снова погружался в одно из своих обычных состояний, а она, удовлетворенная, благоговейно вникала в суть его новой гипотезы, параллельно прибираясь на столе.

Они не стали дожидаться, когда она закончит институт, а он защитит докторскую диссертацию. Свадьба была скромная, но шумная. Студенты, аспиранты и университетские доценты и так мало чем отличаются друг от друга, а здесь в шумной галдящей тусовке и подавно невозможно было отличить кто это там с бородой и с селедкой на вилке, светило науки или не сдавший зачет третьекурсник.

На защиту диплома она вышла уже значительно пополневшая. Острый животик невозможно было укрыть даже под просторным платьем-сарафаном. Седовласые старцы, патриархи отечественной науки, сначала снисходительно мол, женщина, что с нее требовать, а потом все с большим вниманием слушали докладчицу. К концу доклада один академик так разволновался, что с возгласами "Чушь, чушь, этого не может быть!" вскочил и снова сел, углубившись в магическую кабалистику формул на плакатах. Позабыв о том, что перед ними обыкновенная дипломница, да еще в интересном положении, доктора и академики в течение часа въедливо пытали девушку вопросами, уточняя условия проведения эксперимента, обьем и репрезентативность выборки, методику обработки результатов. Никакие их предположения не позволяли сделать других выводов, кроме тех, которые выносились на защиту. Потом кого-то озарило "А ну-ка, давайте-ка сюда руководителя!" Полемика обострилась до предела. По всей видимости дипломной работой были затронуты фундаментальные основы науки, которую все присутствующие считали своей вотчиной. В конце концов, декан факультета, академик с мировым именем, по всей видимости вспомнив, что они находятся не на сессии Академии наук, а на защите дипломной работы, положил конец разгоревшейся дискуссии. Решено было защиту диплома считать успешной и рекомендовать работу на соискание ученой степени кандидата наук.

Защита кандидатской диссертации состоялась через год. К этому времени Славику было уже 9 месяцев. Он родился здоровым и крепким мальчиком

"Вылитый папа!" - орали молодые доктора и кандидаты наук, наклонившись над детской кроваткой. Видя столько склонившихся над собой улыбающихся бородатых физиономий, жизнерадостный бутуз от переполнявших его чувств пустил вверх веселую прозрачную струйку, приведя склонившуюся над ним компанию в состояние полного экстаза

"Ну просто вылитый папа!!!" - давясь от смеха, сквозь слезы вопили приятели. Гордый отец, ухватив одной рукой свое любимое чадо, другой заменял ему мокрую простынку на сухую. Лена, прекрасная и счастливая, прислонившись к дверному косяку, с нежностью и любовью смотрела на своих мужиков.

Примерно через три года после рождения сына на безоблачном небе их семейной жизни начали появляться первые тучки. Нет, быт тут был не при чем. Все, что нужно молодой семье для счастливой семейной жизни у них было. У них была прекрасная отдельная трехкомнатная квартира, выделенная отцу Лены администрацией ИКИ, как ветерану космонавтики и остро нуждающемуся в улучшении жилищных условий все эти годы они втроем прожили в маленькой двухкомнатной "хрущевке". Родители там и остались, а молодым отдали новую квартиру. Материально молодая семья также была вполне прилично обеспечена. Ветер подул с той стороны, где зародилось их семейное счастье из стен лаборатории, где продолжал работать кандидат наук, доцент Белоусов В. П. Докторская диссертация была практически завершена. Работу читали все ведущие ученые факультета. Положительные отзывы приходили из смежных организаций. Правда, с внедрением результатов была небольшая заминка. Однако руководитель работы заведующий кафедрой, академик, успокаивал Белоусова, утверждая, что это не имеет большого значения, и постоянно торопил с защитой. "Многие гениальные открытия", - говорил он, - "получали свое развитие значительно позже своего рождения, иной раз, через целые столетия. Вспомните, дорогой мой, Галилея, Леонардо, Менделя все они при жизни так и остались не понятыми и не признанными своими современниками". Конечно, Валерий Павлович не считал себя Менделем, и потом, Мендель и не пытался защищать диссертацию, то есть не искал общественного признания, он просто работал, но не все его понимали. Однако возражать академику не хотелось. Да он и не стал бы тянуть, но червь сомнений сидел в нем. В общую стройную теорию не укладывалась серия опытов с бета-активными изотопами цезия. Вместо того чтобы начинать делиться с основанием 1/4, облученные клетки начинали делиться с основание 1/2. Сначала он относил это за счет погрешности регистрации эксперимента, но десятки, сотни повторных опытов опровергали его сомнения вместо 1/4, как следовало из его теории, была 1/2... Белоусов подолгу сидел один в пустой лаборатории за пустым столом. Обхватив голову руками, он думал. Он уже понял, где ошибка! Такая маленькая незаметненькая ошибочка, можно сказать погрешность. Однако эта "погрешность" после проведения всех повторных выкладок приводила к тривиальному результату. И в числителе и в знаменателе Соотношения Белоусова получался ноль! Ноль на ноль - в результате неопределенность. Это все равно что, отправившись в путь, через некоторое время оказаться в той же точке, откуда и вышел. Дьявольская шутка! Наваждение! Боже! А сколько научных статей написано на эту тему! Сколько работ сделано дипломных проектов, кандидатских диссертаций! И все это пыль? Прах?.. Белоусов открыл сейф, в нижнем отделении которого стояла пятилитровая бутыль с лаконичной надписью на боку С2-Н5-ОН. Отлив из нее полстакана и долив воды из под крана, он залпом выпил обжигающую смесь.

Не в силах никому признаться в своем прозрении, он угрюмо и тупо имитировал научную деятельность. Ни о какой защите теперь не могло быть и речи. Он просто не смог бы теперь найти в себе силы, чтобы преодолеть последние непринципиальные препятствия - разослать реферат, подготовить отзывы, не говоря уж о том, чтобы выйти перед ученым советом и защищать свою работу. Уровень в пятилитровой бутыли постепенно понижался... Дома все его раздражало: жена, с тревогой наблюдающая за ним; трехлетний сын, с нетерпением ждущий папу; тесть и теща, беспардонно сующие нос в его дела. Друзья стали звонить все реже и реже. Ну и хорошо. Неприятно было видеть их, успешно защищающихся, азартно обсуждающих свои проблемы. А тут еще жена начала делать ему замечания, что он, видите ли, плохо о них отзывается, что он за глаза кого-то обсуждает. Смотрите, какая благородная! Тебе они что, родственники, что ли? Да среди них половина скотов и подлецов. Этот вон, второй раз разводится, а этому кафедру дали потому, что он жопу шефу лизал! Что перестань! Ты же не знаешь ничего, ну и помалкивай тогда!.. Лена видела, как они все дальше и дальше отдаляются друг от друга. Она стала замечать, что в его характере начали проявляться такие мерзкие качества, как злобность, мстительность, завистливость, не говоря уже об элементарной занудливости. Из талантливого ученого, яркого романтика он превращался в ноющего неудачника, мелкого обывателя. Она давно заметила, что он стал попивать. Несколько раз он приходил домой вдрызг пьяный, буянил, скандалил, а потом рыдал и блевал в унитаз. Он стал тяготить ее своим присутствием. Никакой любви между ними уже не было, уважение тоже таяло, как грязный сугроб во дворе дома под лучами апрельского солнца. Ей оставалось только убедиться нужна ли она ему. Если нужна тогда сложнее. А, если нет тогда все прекрасно. Развязка пришла как-то сама собой. Однажды, после двухдневного отсутствия, что, в общем-то, было уже не редкость, он пришел утром, трезвый и какой-то возбужденно приподнятый. Чувствовалось, что он на что-то решился. Лена, с каким-то болезненно радостным замиранием сердца, ожидала развязки. "Лена, прости меня, но я не могу жить с тобой. У меня другая женщина". Как будто камень свалился с ее плеч. Еле сдерживая свое радостное волнение, она сказала:

- "Вот как? Это новость. Ты твердо решил?"

- "Да, мы любим друг друга. Прости меня Лена"

Развели их без проволочек. Жильем он был обеспечен у него была комната в коммуналке, поэтому никакого размена квартиры не требовалось. Он забрал только свои личные вещи и ушел. Единственно о чем он просил - не препятствовать ему общаться с сыном. Но этого она и не собиралась делать. В глубине души она чувствовала себя в чем-то виноватой перед ним может быть в том, что так просто выкинула его из сердца и еще в том, что с его уходом ее жизнь станет только лучше, более насыщенной и разнообразней. Сына было жаль - он любил отца и очень переживал его уход. Но боль этой потери в какой-то мере снижали частые общения с дедушкой и бабушкой Лениными родителями. В общем, развод прошел почти безболезненно. Правда через год он снова начал делать попытки сойтись с Леной - что-то там в новой семье не складывалось. То ли она его разочаровала, то ли он своим подчеркнуто бережным отношением к сыну раздражал свою новую "половину". Однако Лене это было не важно. Для нее он был в прошлом. Она была ему благодарна за все, и в первую очередь за сына, но возвращаться в прошлое она не собиралась. Ей было 28 лет, сын был уже самостоятельным мальчиком, она была молода и красива, недостатка в поклонниках у нее не было, и у нее была прекрасная работа