Нервный ребенок Часть 1

Зазвонил телефон. Вера Сергеевна сняла трубку. Звонили по объявлению. Деловитый женский голос на другом конце провода методично интересовался различными деталями. Возраст, образование, последнее место работы, рекомендации. Вера Сергеевна спокойно, придав своему голосу нужные интонации, отвечала на все вопросы. Все было нормально. Вопросы могли быть самыми неожиданными, вот если бы их не было, это было бы уже странно. Все-таки родители, решившиеся доверить своего ребенка незнакомому человеку, пускай даже педагогу, психологу, должны быть уверены во всех качествах воспитателя. На вопрос «Вы замужем? » Вера Сергеевна ответила «Нет» и добавила «Своих детей тоже не имею».

Она уже 5 лет была в разводе с мужем, а та работа, которой она занималась в последнее время, не способствовала установлению и укреплению личных семейных отношений. Практически все время она посвящала воспитанию того или иного очередного «строителя капитализма», как про себя называла их Вера Сергеевна, а попросту отпрысков так называемых «новых русских» – бизнесменов, банкиров и прочих авторитетов. Перечислив фамилии хозяев, у которых она работала, а это были довольно известные фамилии, Вера Сергеевна решила, что пора поинтересоваться, с кем ей придется заниматься, и что желают иметь от нее предстоящие хозяева. Голос на другом конце провода стал менее четким. Тем не менее, прояснилось, что требовалось провести лето на подмосковной даче, присматривая и ухаживая за молодым человеком 11 лет.

Помимо кормления и присмотра за ним требовались и занятия английским языком, что, впрочем, для Веры Сергеевны было вполне естественно. Настораживало, правда, то, что мадам как бы между прочим обронила, что мальчик нервный и требует к себе особого подхода и внимания. Что это за «особый подход», Вера Сергеевна уточнять не стала. Выяснив наводящими вопросами, что мальчик вполне здоров, она плавно перевела разговор на тему о размере и периодичности выплачиваемого вознаграждения. Голос в трубке снова стал звонким и решительным. Договорившись о встрече, они распрощались.

Дача располагалась недалеко от Москвы, однако добраться до нее, не имея своего транспорта, было практически невозможно. Джип, огромный как слон, резво летел по шоссе. Мальчик сидел на переднем сидении и ел черешню, косточками от которой он обстреливал окрестные кусты. Отец мальчика, коротко стриженный с боксерской челюстью мужчина, одним своим видом внушающий почтение и уважение, всю дорогу не проронил ни слова. Мать изредка обращалась или к Вере Сергеевне или к сыну, давая ему последние наставления. Вера Сергеевна, еще подходя к машине, поймала его мимолетный и как бы оценивающий взгляд, который он тут же спрятал под длинными ресницами. Уже тогда она почувствовала непонятное беспокойство, от которого постаралась побыстрее избавиться. Ей показалось, что в этом мимолетном взгляде она прочла нечто похожее на презрение. Таким взглядом хулиган оценивает прохожего на улице, попытавшегося сделать ему замечание – «А, эта! Ничего, справимся». Это тревожное чувство не оставляло Веру Сергеевну всю дорогу, и она пыталась завязать беседу с участием родителей и мальчика. Разговора не получалось – мальчик лениво плевался косточками в окно, отец молчал, как неприступная крепость, и только мать иногда вежливо поддакивала Вере Сергеевне. В середине разговора мальчик повернул к матери свое вымазанное черешней лицо и бросил ей что-то невнятное. Она сделала строгое лицо и, погрозив ему пальцем, сказала – «Не смей! » Затем она вытерла ему губы, лицо и руки чистой салфеткой и нежно поцеловала в губы. Пошептав что-то ему на ухо, она еще раз строго погрозила пальцем. «Ну, ладно, ладно, ма», – процедил отпрыск.

Ознакомив Веру Сергеевну с обширным дачным хозяйством, родители отбыли в Москву. Вместе с ними на даче остался еще один мрачного вида человек, больше похожего на киллера, нежели на садовника. Распаковав вещи и переодевшись в легкий летний сарафан, Вера Сергеевна принялась за хозяйство.

Прошла неделя. Все шло нормально. Мальчик с приятелями из соседних дач ходил на рыбалку или просто купался, загорал на берегу неглубокой речушки. Всегда на некотором отдалении от него находился «садовник», бдительно опекающий хозяйского сынка. Вера Сергеевна только готовила обеды и прибиралась в доме. Уже с первых дней она почувствовала на себе не очень здоровый интерес юноши. Он свободно расспрашивал ее – замужем ли она, и как она может обходиться без мужа, расспрашивал ее, есть ли у нее любовник. Такие разговоры ее явно смущали. Она была довольно привлекательна для своих 35 лет и, в принципе, не давала обет затворничества, но разговаривать на такие темы со своим воспитанником считала неуместным. Однако как ни старалась она завести разговор на другие темы, он постоянно возвращался к одному и тому же. Она чувствовала, что в ней поселяется страх, страх перед какой-то надвигающейся на нее сексуальной агрессией. Самое опасное было то, что он тоже уловил в ней эту неуверенность, это еще больше подхлестнуло и раззадорило его. Он стал позволять себе вести себя с ней бесцеремонно, мог запросто похлопать ее по ягодицам или ущипнуть за грудь. Однажды, когда она, держа в руках горячую кастрюлю с супом, шла к столу, он подошел сзади и полез ей под юбку. Руки ее были заняты, и она не могла отбиваться. А нахал, задрав ей юбку до пояса, обеими руками полез к ней в трусы и беспрепятственно шуровал там, знакомясь с интимными подробностями ее тела. В тот раз она все-таки вырвалась от него, однако пожаловаться было некому. В тот же день вечером, войдя к ней в комнату, он начал в открытую домогаться ее, уговаривал раздеться, обещая, что ничего делать не будет. В его глазах она видела лишь похоть, цинизм и еще какое-то болезненное выражение, адский огонек, манию.

... Она не сильно сопротивлялась, понимая, что рано или поздно это произойдет обязательно. Она видела, что он уже на грани истерики. Прерывистое сопение и визгливые интонации его голоса говорили ей об этом. В любую минуту мог последовать срыв. Мать не даром предупреждала ее, что мальчик очень нервный, и с ним нужно обращаться чрезвычайно бережно. Она вспомнила, как странно и многозначительно смотрела она на Веру Сергеевну при этом. И все же на что-то нужно было решаться – или строго одернуть зарвавшегося хулигана, или... В первом случае, учитывая болезненное состояние ребенка, последствия могли быть непредсказуемыми, во втором – тяжелейшую моральную травму получала она. Поддаваясь бешенному, какому-то животному напору подростка, Вера Сергеевна упала в кресло и почувствовала, как потные ладошки потянули вниз ажурный капрон колготок. Затем через голову было стянуто платье и шелковая комбинация. Оставшись в одних трусах и бюстгальтере, Вера Сергеевна, словно в оцепенении, наблюдала, как ее подопечный, сбросив с себя одежду, оголил свой, не по детски развитый, напрягшийся член. Затем он расстегнул на ней бюстгальтер и бросил его на спинку кресла – крупные груди женщины выкатились на пухлый живот. И, наконец, последняя деталь туалета – тесные трусики – поползли вниз, оставляя на мягком белом теле исчезающие красноватые полоски. Раздев женщину догола, он поднял ей ноги и, широко разведя их в стороны, положил на подлокотники кресла. Вера Сергеевна умирала со стыда. Никогда и никому, даже когда она была замужем, она не позволяла с такой бесцеремонностью и цинизмом рассматривать свои половые органы. «Словно на приеме у гинеколога», – моталась в сознании позорная мысль, круша и калеча хрупкую, целомудренную нравственность педагога. А подросток, насладившись представшей перед ним картиной, приблизил крупную головку к широко распахнутому влагалищу и по самое основание погрузил член в пышное белое тело...

Сделав несколько судорожных движений внутри тесного влагалища, он кончил...

Через несколько недель Вера Сергеевна почувствовала, что забеременела. Срочно нужно было ехать в Москву на операцию. Однако оставить подопечного она не могла. После того, как она вступила с ним в половую связь, отношения между ними нормализовались, они как бы уравновесились на новом уровне. Он слушался ее и вел себя прилично в рамках установившихся между ними отношений, а она за это пускала его к себе. К концу лета срок уже был довольно большой, ни о каком аборте не могло быть и речи. Мать мальчика, глядя куда-то в сторону, отсчитала Вере Сергеевне сумму, в несколько раз превышающую оговоренную. Она как бы извинялась перед Верой Сергеевной, давая таким образом понять, что никаких претензий с ее стороны быть не может.

Никаких претензий у Веры Сергеевны и не было. Она решилась рожать, никого не обременяя при этом своим положением. Она верила, что ребенок родится здоровым. Ее бывший подопечный продолжал втайне от родителей посещать ее, когда они уже по осени перебрались в Москву. «И никакой он не нервный, – с нежностью думала Вера Сергеевна, поглаживая голову спящего у нее на груди юного любовника, – у меня будет такой же», ощущая при этом внутри себя слабые поталкивания...