Репортаж Пятница

– Я до сих пор не могу понять, как тебе удалось меня уговорить участвовать в очередной твоей авантюре, – в который раз за вечер произнес Павел Гольдштейн, задумчиво дымя сигаретой в приоткрытое окно автомобиля.

Алиса Вьюн, известная в Городе журналистка, сидевшая за рулем, не сочла нужным отвечать на эту реплику. Машина, не новая, но добротная еще бежевая «девятка», резво бежала по загородной зимней дороге, выхватывая фарами фрагменты заснеженного густого хвойного леса. Быстро темнело, накатывался вечер, и не просто вечер, а вечер пятницы, конец рабочей недели. Павел планировал провести его дома за телевизором, перед этим запастись изрядным количеством пива, и вдруг уже во второй половине дня, ближе к вечеру, Алиса Вьюн вцепилась в него клещами. Он не поддавался ни на уговоры, ни на угрозы, пропускал мимо ушей лесть, в конце концов, Алиса применила последний аргумент, против которого Гольдштейн всегда был бессилен:

– Я пошла прогревать машину, жду десять минут, если ты мне друг, ты со мной поедешь, камеру не забудь.

Гольдштейн долго возмущался на всю редакцию, пока его не перебил помощник редактора Кулагин:

– Гольдштейн, хорош трепаться, все равно поедешь, опять пойдешь на поводу у Алиски своей. Беги уже, вон она вроде свое корыто из снега откопала.

Павел надел куртку, взял сумку с фотокамерой и, в душе презирая себя, вышел из комнаты, от души хлопнув дверью.

– Псих, – констатировала корректор Глухова, не отрываясь от монитора.

Все это происходило в редакции около часа назад, и вот теперь Алиса везла Павла куда-то за город, толком ничего не объясняя.

– Куда мы едем, ты можешь, наконец, сказать? Долго еще?

– Нет, километров двадцать, – наконец снизошла до ответа Вьюн.

– Так куда мы все-таки едем?

– К Яшкову.

– К Яшкову? Он согласился с тобой встретиться и дать интервью? Ну, ты сильна, Вьюн.

– Он еще не знает, что мы к нему едем.

– Так тебя же к нему не пустят! Это он только на вид такой доступный и демократичный, а на деле к нему на кривой козе не подъедешь. Мне Ухов рассказывал, оператор с телеканала новостей, который снимал репортаж перед выборами – шмонали хуже, чем в аэропорту, задавать можно только заранее обговоренные вопросы, заходить только в определенные помещения и в сопровождении персонала.

– Не нуди, что-нибудь придумаем.

Гольдштейн тяжело вздохнул и вытащил из внутреннего кармана куртки плоскую фляжку с коньяком, с которой никогда не расставался и сделал изрядный глоток.

– Пить сейчас обязательно?

– Если ты держишь бедного еврея за фотографа, так я таки буду в порядке. Сама не хочешь хлебнуть для храбрости?

– Я за рулем, если ты не обратил внимания. Бедного еврея я держу за лучшего фотографа в Городе, поэтому я только с тобой и работаю.

– Не подлизывайся, просто никто другой долго бы тебя не выдержал. Кстати, ты не забыла, что ты мне должна упаковку пива?

– Да куплю я тебе пиво, помню я все. Лишь бы только выгоду свою поиметь с бедной девушки, сионист старый.

– Шовинистка, опять испортила мне вечер пятницы. Это же пятница, ты только вдумайся в это:

Злыми буднями время катится,

И пускай мне удача не прет,

ОБЯЗАТЕЛЬНО БУДЕТ ПЯТНИЦА,

И никто ее не отберет.

Телевизор мне врет старательно,

Лишь один календарь не соврет:

БУДЕТ ПЯТНИЦА ОБЯЗАТЕЛЬНО,

И никто ее не отберет.

Наколю я огурчик на вилочку,

И на стол, словно на пьедестал,

Я как статую ставлю бутылочку

Замечательной фирмы "Кристалл".

И пускай мне твердят, что я пьяница,

И пускай несут прочий вздор,

ОБЯЗАТЕЛЬНО БУДЕТ ПЯТНИЦА

Всем начальникам наперекор.

На чужой беде руки греете,

Аппетит мне ваш не унять...

Вы у нас отнять ВСЕ сумеете,

ТОЛЬКО ПЯТНИЦУ ВАМ НЕ ОТНЯТЬ!

– Да, Гольдштейн, поэт в России больше, чем поэт.

– Стихи неизвестного автора, но готов подписаться под каждой строчкой.

– Не сомневаюсь. Мы почти приехали. Яшков, неужели я тебя, наконец, сделаю?

Бизнесмен Петр Андреевич Яшков относился к числу самых богатых и влиятельных людей Города. Он появился несколько лет назад, до этого жил где-то на севере, ходили слухи, что имел отношение к газодобывающей отрасли. В Городе Яшков развернулся очень быстро – сеть автозаправок, несколько супермаркетов, два бизнес-центра… В прошлом году Яшкова выбрали депутатом областной Думы, «отцы» города и области ходили у него в друзьях, бизнес приносил стабильный доход. Яшков любил выступать по телевидению, и надо отдать ему должное, умел это делать – внешне немного неуклюжий, невысокого роста полноватый крепыш, всегда в дорогих, но немного мешковато сидящих костюмах, он умел говорить просто, связанно и интересно, не терялся при острых вопросах, чувствовал аудиторию и, безусловно, обладал лидерскими качествами. Рядовые избиратели видели в нем простого толкового работящего мужика, «парня с нашего завода», и Яшков действительно на удивление легко сходился с людьми, был остроумен, логичен, доступен каждому. Он одинаково легко держался в среде рабочих сталеплавильного комбината и преподавателей университета, военных и милицейских начальников и студентов, для каждой группы он находил правильную манеру поведения, нужные слова, поднимал интересующие данных людей вопросы… Алису Вьюн Яшков невзлюбил за статью о бизнес-центре, построенном на месте Дома детского творчества, в который журналистка в детстве ходила заниматься танцами. С получением земельного участка вышла полудетективная история, Алиса ее осветила в газете. Их вражда усилилась во время предвыборной компании, всплыла история с избирательными бюллетенями за Яшкова, заполненными «мертвыми душами», Алиса написала большую статью и окончательно попала в немилость к новоиспеченному депутату.

Между тем Алиса съехала с шоссе на неширокую, но качественную лесную дорогу, которая буквально через десяток километров привела к высокому железобетонному забору с автоматическими воротами. Алиса остановила машину и выключила двигатель.

– Готовь камеру, приехали, – сказала журналистка, поднимая воротник пальто и туже затягивая шарф на шее. Они вышли из машины, и Алиса невольно поежилась, настолько было холодно. Было никак не меньше десяти градусов мороза, для здешних мест немного, Алиса невольно вспомнила, что когда училась в университете в Москве, при минус двух мерзла значительно сильнее, чем в Городе при минус пятнадцати. Стояла такая тишина, что было слышно, как падает снег с сосновых веток. Журналистка решительно подошла к воротам и нажала на кнопку переговорного устройства. Из динамика сразу же ответил женский голос:

– Слушаю вас, что вы хотели?

– Я бы хотела видеть господина Яшкова.

– Он не принимает дома, обращайтесь в понедельник в офис, запишитесь у секретаря.

– У меня важная информация, она может быть интересна господину Яшкову.

– Ничем не могу помочь, приходите в понедельник в офис.

– Пожалуйста, доложите Яшкову, что для него есть информация, это важно.

– Приходите в понедельник в офис.

Алиса отошла от ворот, Гольдштейн сделал несколько снимков ворот, забора, окружающего леса.

– Ну, все? Поехали?

– Да щас! Ты думаешь, я тебя потащила только ради этого? Садись в машину, – Алиса развернула «девятку», отъехала от ворот метров сто и остановилась на обочине. – Пошли, камеру с собой бери.

– Что ты задумала?

– Пошли, по дороге расскажу.

Журналистка и фотограф вышли из машины, и Алиса направилась прямо в лес, провалившись чуть не по колено в снег. Павел, чертыхаясь, шел за ней, они шли вдоль забора, которому, казалось, не было конца. Уже совсем стемнело, стало еще холоднее, Алиса промочила сапоги и джинсы до колена, но, упрямо склонив голову вперед, продолжала углубляться в лес. Впереди росла невысокая ветвистая сосна, ее ветки вплотную нависали над забором. Алиса подумала, что это то, что им нужно. Минут десять Павел пытался ее отговорить, но когда цель была так близко, журналистку было уже не остановить. Фотограф подсадил ее на дерево, и через несколько минут Алиса уже сидела на заборе. Павел передал ей сумку с камерой, потом, кряхтя и чертыхаясь, влез сам. Газетчики спрыгнули с забора и оказались точно в таком же лесу, только уже на территории поместья Яшкова. Сквозь деревья просвечивал свет фонарей, и Алиса с Павлом пошли на этот свет. Минут через пять лес кончился, и газетчики попали на очищенную от снега дорожку, освещенную фонарями, которая вела к огромному особняку, светящемуся окнами метрах в пятистах. Рядом с особняком угадывались какие-то хозяйственные постройки.

Павел сделал несколько снимков, когда тишину разорвал грохот двигателей – стремительно приближаясь, по дорожке неслись четыре снегохода. Алиса на мгновение растерялась, а Павел ухватил ее за руку и потащил обратно в лес. С переднего снегохода поднялась в рост фигура с винтовкой в руках, грохнул выстрел, и Гольдштейн, нелепо раскинув руки, ткнулся в снег. Алиса истошно закричала, но со снегоходов уже спрыгнуло несколько человек в черных комбинезонах, и через мгновение журналистка оказалась лежащей на животе, лицом в снег, с выкрученными за спину руками. На запястьях защелкнулись браслеты наручников, локти крепко стянули вместе пластиковой стяжкой, сильные руки ухватили пленницу за воротник пальто и подняли сначала на колени, а потом и на ноги. Только сейчас Алиса поняла, что ее «упаковали» женщины в количестве восьми человек, по две на каждом снегоходе. Двое из них подхватили тело убитого фотографа и сноровисто поволокли его по дорожке. Одна из нападавших подтолкнула Алису в спину к снегоходу, журналистка пыталась упереться, но охранница негромко сказала ей в самое ухо:

– Не хочешь ехать на снегоходе – накинем аркан и поволочим за собой, выбирай.

Журналистку перекинули поперек через сидение, и колонна тронулась. Ехали недолго, около минуты, остановились у ступенек в дом, Алису стянули со снегохода и подтолкнули в сторону входа. Идти по обледеневшим ступеням со скрученными за спиной руками было неудобно, и журналистка слегка замешкалась. Одна из охранниц ухватила ее за концы длинного черного шарфа и как кобылу под уздцы втащила Алису в дом. Журналистка оказалась в просторном холле, обитом деревом с большой круговой лестницей на балкон второго этажа. По этой лестнице быстро спускалась вниз высокая блондинка лет сорока пяти, одетая в камуфляжный костюм.

– Спеленали сердечную? Попалась, которая кусалась? Спасибо, девочки, все свободны, можете отдыхать, я дальше сама, – сказала блондинка с легким прибалтийским акцентом.

– Здравствуйте, Алиса Вьюн, много о вас слышала, не могу сказать, что только хорошее, разрешите, я вам представлюсь – Марта Озолинь, во времена СССР сотрудница КГБ Литвы, после развала Союза перебралась в Петербург, служила в Управлении ФСБ, ныне начальник службы безопасности господина Яшкова. Проходите в дом смелее, раз уж пришли, а то вы стоите в дверях, как понятая.

Алиса сделала несколько шагов по холлу, Марта слегка подтолкнула ее небольшому столику, развернула за плечи лицом к себе и профессионально и быстро обыскала. На столик легли ключи, документы, редакционное удостоверение, мобильный телефон, блокнот и диктофон.

– Ну вот, теперь у вас нет ничего лишнего, возможно, господин Яшков найдет для вас немного времени, хотя он очень занятой человек. Руки не затекли, наручники ослабить или в самый раз?

У Алисы действительно затекли скрученные руки, но из гордости она промолчала. Марта повела Алису по лестнице на второй этаж, потом долго вела через коридор. В доме было жарко, и тепло одетая Алиса быстро вспотела. Она почувствовала, как по спине, под свитером, между лопаток пробежала капля пота.

Но в то же время журналистку терзало чувство вины за смерть Павла, пожалуй, единственного ее друга, неуклюжего и немного рассеянного, трогательного и ранимого недотепы Гольдштейна. Когда-то давно, лет десять назад, когда молодая и амбициозная выпускница журфака московского Университета, носящая тогда совсем другие имя и фамилию, пришла в редакцию и «шумнула» своей первой по-настоящему острой статьей о коррупции, Павел, тогда уже маститый фоторепортер с именем и репутацией, пытался за ней ухаживать, дарил цветы, водил в театр и на фотовыставки. Алиса отвергла его любовь категорически, снизошла до дружбы, на которую тот, переступив собственное «я», без колебаний согласился. Случилось за эти десять лет много всякого, Алиса успела дважды побывать замужем, правда, оба раза недолго, родить дочь, которая практически постоянно жила с бабушкой. Павел, обжегшись в ранней молодости и с тех пор оставаясь холостяком, был всегда рядом. Они вместе пережили шквальный минометный обстрел в маленьком чеченском селе, где готовили материал об омоновцах Города, командированных в Чечню, они вместе сидели в милицейском «обезьяннике» после разгона митинга оппозиции, вместе убегали от банды скинхедов, когда собирали материал об убийстве темнокожего студента, вместе чуть не на смерть замерзали в сломавшийся и увязшей в снегу машине, когда делали репортаж о забытой богом и властями глухой деревне на окраине области… Тогда их спасло только чудо в образе случайно проезжавшего мимо сильно нетрезвого сельского тракториста на «Беларуси», который дотащил их машину на тросе до ближайшей деревни и устроил на ночлег в свой дом. В какую бы авантюру Алиса не ввязывалась, она тянула Гольдштейна за собой, он ругался, отказывался, крутил пальцем у виска, и Алиса, внутренне ненавидя себя, бросала на стол последний козырь: «Если ты мне друг, ты со мной поедешь» и шла к машине. Вся редакция знала дальнейший ход событий, пропускали мимо ушей дежурное сотрясение воздуха, метания фотографа по комнате, призывы к богам обрушить на Алису Вьюн все возможные кары… Иногда кто-то из сотрудников, устав от надоевшего много раз повторяемого спектакля, говорил – старичок, хватит орать, тебе пора, ты же так и опоздать можешь…

И вот Павла больше нет, практически по ее вине. Подталкиваемая Мартой в спину несильными толчками, Алиса шла по бесконечно длинному коридору особняка Яшкова, мягкая ковровая дорожка заглушала шаги. Журналистке было непонятно, зачем иметь такой огромный особняк. Яшков был холостяк, с женой давно развелся, их дочь выросла, давно уже жила в Цюрихе и на Родину не рвалась. Наконец Марта придержала Алису за связанные пластиковой стяжкой локти напротив двойной деревянной двери – видимо, они пришли. Марта уверенно постучала в дверь и, дождавшись разрешения, распахнула ее и легко подтолкнула журналистку в комнату. Это был, безусловно, кабинет хозяина. Вдоль всех стен высились шкафы с книгами и журналами, в один шкаф были ловко вмонтированы плазменная панель, DVD-проигрыватель и музыкальный центр. У окна стоял массивный письменный стол с включенным ноутбуком, а за столом в огромном кожаном кресле восседал, конечно, сам хозяин, Яшков Петр Андреевич, промышленник, владелец заводов, газет, пароходов… Одет он был по-домашнему, в адидасовском спортивном костюме и удобных тапочках.

– Вот она, шеф, мои девочки накинули, наконец, сеть на эту «акулу пера».

– Отлично, Марта. Твоя служба на высоте, впрочем, как всегда. Ты можешь быть свободна, только вызови ко мне Риту.

– Я поняла, шеф. Освободить ей руки?

– Зачем? Незваных гостей лучше держать в своем доме под контролем.

– Вы правы, шеф. Я попрошу кого-нибудь из девочек пригнать сюда ее машину, не хотелось бы оставлять ее на обочине в ста метрах от ворот. Вы позволите поставить ее в гараж?

– Да, пожалуй, это хорошая идея. Иди, Марта, работай, дальше я передам нашу гостью Рите.

Марта вышла из кабинета, а Яшков не спеша подошел к пленнице. Он подошел совсем близко, вплотную и некоторое время в упор рассматривал Алису.

– Мы встречаемся лично первый раз, не так ли? Вы хотели узнать обо мне больше? Вы узнаете, но вряд ли захотите об этом написать. Вы в моей власти, я могу сдать вас властям, могу сделать с вами что хочу. Капкан захлопнулся, если вы этого еще не поняли.

При этих словах Яшкова дверь кабинета без предварительного стука открылась, и вошли три девушки. Первая, коротко стриженая шатенка лет тридцати, в джинсах и клетчатой рубашке, и с ней две девушки помоложе, лет двадцати с небольшим, одинаково одетые, в униформу горничных или официанток, в черных мини-юбках и белых блузках. Алиса их поначалу приняла за клонов – девушки были абсолютно одинаковые. Первой мыслью журналистки было, что это роботы-киборги, но потом она поняла, что перед ней просто сестры-близнецы. Про себя она их так и обозвала – Близнецы. Яшков кивнул старшей из девушек и указал на Алису.

– Займись, Рита.

Рита подошла к пленнице и, явно наслаждаясь своим превосходством над ней, издевательски погладила ее по щеке. Журналистка мотнула головой, пытаясь укусить мучительницу за руку, но та вовремя одернула руку, слышно было, как в тишине клацнули зубы. Яшков захохотал, а Рита процедила сквозь зубы:

– Кобылка-то с норовом, придется объезжать. Разрешите уводить, шеф?

Яшков, вдоволь насмеявшись, сделал разрешающий жест рукой. Алису подхватили двое близнецов за скрученные руки, Рита пошла первой. И опять коридоры, нет им конца и края, и лестница вниз, мимо каких-то кладовых, еще на пролет вниз, деревянные лестницы сменились каменными, еще ниже, наконец, журналистку подвели к большой металлической двери, которую Рита после некоторой возни открыла большим ключом с причудливой бородкой. За дверью оказался большой зал без окон, чем-то похожий на гимнастический. Но предназначен он был явно для упражнений другого рода. Здесь было и гинекологическое кресло, снабженное ремнями для пристегивания жертвы, и большой андреевский крест у стены, и столб, подпирающий потолок, диаметром со среднее дерево, в стены были вделаны многочисленные крюки и кольца, с потолка свешивались цепи и веревки, чуть сбоку находилась рама, похожая на дверную коробку, только массивней и с наручниками по углам, Алиса даже обнаружила здесь железную кровать с панцирной сеткой и явно привинченными к полу ножками. Вдоль стен висели многочисленные плетки, розги, стеки и кнуты, на любой вкус и размер. На стоящих вдоль одной из стен лавочках лежали аккуратно смотанные мотки веревок разной длины и толщины, наручники и кандалы различных конструкций… Журналистка на мгновение почувствовала себя ведьмой в подвалах инквизиции или подпольщицей в подвалах гестапо. Тем временем Рита зашла к Алисе со спины и расстегнула браслеты наручников. Далее последовала перерезанная бокорезами стяжка, которой были стянуты локти пленницы. Руки жертвы были свободны. Алиса хотела сразу кинуться в бой и попытаться сбежать, но вовремя сообразила, что если даже вдруг ей удастся справиться с тремя здоровыми и явно спортивными и подготовленными соперницами, она ни за что не найдет дорогу на улицу и запутается в этом лабиринте лестниц и коридоров.

– Раздевайся, здесь не холодно, – предложила между тем Рита.

И здесь Алиса все-таки решилась дать бой. Носком сапога она неожиданно пнула Риту под колено, на которое та со стоном припала, локтем левой руки попыталась достать одну из близняшек, стоящую за спиной, и достала, та охнула, сложилась пополам в пояснице и стала судорожно хватать ртом воздух. На этом локальные успехи Вьюн закончились. Она еще пыталась достать вторую близняшку ногтями по лицу, сделала выпад, размахнувшись слишком широко, та качнулась назад корпусом, пропустила руку нападавшей мимо своего лица и взяла запястье на излом. Рита между тем попыталась захватить журналистке ноги, но получила коленом по носу и на некоторое время из борьбы выключилась. Несмотря на вывернутую руку, Алиса билась как амазонка, рыча на соперниц, словно разъяренная тигрица, но силы были слишком неравными, продышавшаяся вторая близняшка схватила ее за вторую руку и тоже вывернула. Так, выворачивая каждая свою руку, сестры принудили журналистку встать на колени. Дальше начался процесс раздевания пленной, который занял не менее получаса. Вьюн сопротивлялась как могла, но все же Рита, не торопясь, смотала с ее шеи шарф, общими усилиями стянули пальто и сапоги, долго провозились с джинсами и колготами, потом пришла очередь и свитера. С нижним бельем не церемонились, бюстгальтер и трусы просто разорвали. От обиды и бессилия Алиса заплакала, даже скорее завыла. Ее подняли на ноги, продолжая удерживать за выкрученные за спину руки. Рита, хромающая и с распухшим носом, обвела взглядом зал, явно пытаясь придумать наказание для строптивой журналистки. Она размышляла около минуты, потом скомандовала:

– К столбу мерзавку!

Близнецы проворно подтащили свою жертву к столбу, прижали к нему спиной, заведя руки за столб. Теперь уже Рита наслаждалась моментом. Не спеша она взяла со скамейки моток веревки, быстро и крепко связала Алисе запястья, предварительно перекрестив их. Вторым мотком она стянула локти. Немного отойдя в сторону и полюбовавшись на свою работу, Рита кивнула близнецам, и те принесли еще несколько мотков веревки. Втроем они несколькими мотками стали еще крепче привязывать свою жертву к столбу – плечи, торс, бедра, колени, щиколотки. Через пять минут совершенно беспомощная Алиса была настолько крепко прикручена к столбу, что не могла пошевелить ни одной частью тела, только мотать головой. В голове ее не укладывалось, как это она, известная и успешная журналистка оказалась в таком унизительном положении – абсолютно голая, если не считать серебряной цепочки с крестиком, крепко прикручена веревками к позорному столбу, не в силах пошевелиться. Собрав остатки сил, Алиса рванулась, веревки впились в тело, перехватило дыхание, заломили суставы в плечах. Сопротивляться было бесполезно.

Рита некоторое время как завороженная стояла в отдалении, потом, не спеша и слегка припадая на ушибленную ногу, подошла к связанной.

– Еще раз ударишь меня – вздерну на дыбу и буду сечь кнутом, пока не выбью всю дурь. На первый раз прощаю, я добрая. Ты даже себе не можешь представить, насколько. Сейчас мы с тобой познакомимся поближе, уверена, тебе понравится.

– Не мучай меня, пожалуйста. Отвяжите меня от этого дурацкого столба, я уже достаточно унижена, ну, хотя бы ослабьте немного веревки… – договорить Алиса не смогла, Рита запечатала ей рот страстным поцелуем. Руками она оглаживала тело беспомощной жертвы, начала с бедер, потом провела рукой между ног. Алиса, не в силах пошевелиться, от неожиданности потеряла дар речи, а Рита уже ласкала ей соски, гладила груди, щекотала языком шею. С удивлением журналистка поймала себя на том, что возбуждается, все сильнее и сильнее. «Что со мной? Меня ласкает долбанная лесбиянка, и мне это нравится? Я поганая мазохистка, которых никогда не понимала? Хотя, какой с меня спрос, я же связана по рукам и ногам, повлиять на события не могу». Рита знала толк в ласках, очень скоро Алиса билась в своих веревках, постанывая от желания, закатывая глаза в безумном вожделении, но мучительница продолжала свою сладкую пытку, еще больше распаляя свою жертву и в то же время не давая ей кончить.

– Умоляю, не мучай меня больше, я сейчас умру от желания… – как безумная повторяла вконец замученная журналистка, облизывая сухие губы. Рита, наконец, сжалилась над своей жертвой, и Алиса забилась в продолжительном глубоком оргазме. Веревки ослабли, близнецы отвязывали журналистку от столба, освободили ноги, потом торс, потом плечи. Развязали локти, потом освободили запястья, отделившись от столба, Алиса сделала шаг, но ноги были ватными и подкосились, она бы неминуемо упала, если бы Рита не поддержала ее за локоть. Поддерживаемая с двух сторон журналистка кое-как доковыляла до ближайшей скамейки, стоящей вдоль стены.

– Теперь все? Вы меня отпустите? Даю честное слово, клянусь дочерью, больше на пушечный выстрел не подойду к вашему шефу…

– А ты не такая глупая, как можешь показаться на первый взгляд, выводы делаешь правильные, мне кажется, мы подружимся. Может быть, я даже и не буду тебя пороть розгами. Но несколько уроков я тебе все-таки преподам. Отдохни минут десять пока.

– Подожди… Скажи мне одну вещь. Я понимаю, что проникла на частную территорию без разрешения, что меня сейчас можно выставить и шпионкой, и воровкой, и срок любой припаять, но как вы собираетесь скрыть убийство?

– Убийство? О чем ты говоришь? А, о своем приятеле… – не сразу сообразила Рита и почему-то улыбнулась. – Ты не представляешь возможности моего шефа.

– А у него работают только девушки?

– Здесь, в доме – да. И охрана, и водители, и садовники, есть даже девушка-электрик, конюх и егерь. Он единственный мужчина – таков каприз гения.

– А… почему?

– Много лет назад его предали те, кому он доверял… Мужчины.

– А женщины не предают?

– Нет, мы же все с самого низа, я, например, до работы у Яшкова была учительницей физики в сельской школе, близнецы вообще на свиноферме горбатились, ты думаешь, они хотят туда вернуться? Аглая, горничная, пастушкой была, коров пасла в глухой деревне. Ну, ты отдохнула, готова продолжить воспитание?

– Рита… Пожалуйста, не мучай меня больше, я устала, все болит…

– Терпи, раз попалась. Близнецы, чего расселись, вяжите.

Алиса, не сопротивляясь больше, завела руки за спину, спокойно дала их крепко связать. Связанные руки подцепили к свисающей с потолка цепи с крюком на конце, где-то в углу зала Рита манипулировала с пультом, чем-то напоминавшим микшерный. По нажатию одной из кнопок цепь поползла вверх, подтягивая за собой связанные руки несчастной пленницы. Остановила механизм Рита только тогда, когда пятки жертвы оторвались от пола, и она была вынуждена встать на цыпочки. На каждую щиколотку Алисы близняшки накинули по петле, и каждая потянула в свою сторону, вынуждая журналистку раздвигать ноги шире и шире. Ноги растянули до боли в бедрах, журналистка практически вынуждена сесть почти в «шпагат», когда близнецы зафиксировали веревки, привязанные к ногам. Так, распятая за ноги, со скрученными за спиной и вздернутыми вверх руками, изогнувшись в форме вопросительного знака, Алиса Вьюн только тихо постанывала. Рита некоторое время молча наблюдала со стороны за муками журналистки, потом, не спеша, подошла к ней.

– Если не хочешь простоять так до утра, отвечай: зачем ты приехала сюда?

– Хотела сделать статью про Яшкова.

– О чем?

– Что-то вроде «Частная жизнь олигарха». Рита, ослабь немного веревку, пожалуйста, я не могу больше, сейчас руки из суставов вылетят. Вы меня инвалидом сделаете.

– Терпи. У кого ты узнала адрес загородного дома, шеф его не афиширует.

– У одной знакомой телеведущей, она снимала здесь перед выборами в Думу. Рита, ради Бога, сними меня с этой дыбы, я отвечу на все вопросы, обещаю.

– Правда? Ты быстро стала покорной и сговорчивой, мне это нравится. И я знаю, что понравится тебе. Тебе же нравится, правда? – Рита слегка погладила Алису по бедру, потом перешла на внутреннюю сторону ноги.

– Нет… Не надо, – только и смогла простонать журналистка. В силу своего положения она не могла сопротивляться, будучи совершенно беспомощной. На этот раз ее ласкали сразу трое, и очень скоро Алиса уже билась в своих веревках в безумном вожделении.

– Что вы со мной делаете… Девочки, пощадите, я не могу больше…

Одна из близняшек зашла сзади и поглаживала несчастной пленнице бедра, талию и ягодицы, ее сестра присела на корточки перед Алисой и ласкала ей языком промежность, руками оглаживая внутренние стороны бедер, Рита мяла в руках груди и покрывала поцелуями шею и лицо Алисы. И та второй раз за вечер зашлась в глубоком продолжительном оргазме.

Ее развязали, поддержали за плечи, не дали упасть. Еле-еле Алиса добрела до скамейки.

– Маргарита Николаевна, может быть все? На сегодня, – робко спросила одна из близняшек.

– И правда, у нас еще столько дел, – поддержала ее сестра.

– Ша, девочки, не кричите с места, поднимите руку, я еще не приняла решения. Ну, и что с тобой делать? Распять на ночь на андреевском кресте? – спросила Рита замученную Алису.

– Рита, умоляю, оставь меня в покое, дай мне хоть немного отдохнуть, просто посидеть, не связывайте меня больше. Пожалуйста, я тебя очень прошу, хочешь – на колени встану? Пожалей меня хоть немного, будь милосердна к несчастной мученице.

– Ты быстро понимаешь, что к чему, а всего полтора часа назад волчицей на нас смотрела, прямо принцесса в плену у разбойников, мне чуть нос не сломала, а теперь ведешь себя нормально, о пощаде просишь. Я прямо горжусь своей педагогической победой.

– Ну, вы мне очень доходчиво все объяснили, я поняла. Прошу прощения, если неправильно себя вела. Рита, я умоляю, сжалься надо мной. У меня болят суставы, саднят запястья и щиколотки, ломит поясницу, мне стыдно, я замерзла голая и очень устала.

– Ну, так, девочки. Проводите ее в душ, дайте какую-нибудь одежду, отведите на кухню, пусть немного поест, на ночь – в карцер, и дайте ей одеяло.

– Спасибо, Рита, я оценила, про поесть я даже и не мечтала.

– А ты сытая?

– Откуда? В полдень наскоро перехватила котлету с рисом в редакционной столовке, а сейчас уже поздний вечер.

– Ладно, можешь не благодарить. Считай еду бонусом от меня лично за хорошее поведение. Увидимся завтра, будь умницей, слушайся сестренок, их зовут Валя и Галя, кто из них кто не знаю, я сама их не различаю, рыпаться на них не советую – покалечат.

Рита небрежно чмокнула Алису в щеку, помахала близнецам и, слегка припадая на левую ушибленную ногу, вышла из зала. Сестры помогли Алисе подняться, довели до душевой кабины. Алиса мылась долго, с остервенением, терла себя жесткой мочалкой, извела полкуска мыла. После душа близняшки выдали ей чистое большое вафельное полотенце и новый комплект камуфляжной формы – брюки и майку. Немного пошушукавшись, в каком-то из ящиков нашли комплект нижнего белья – трусы и бюстгальтер. Алиса одела все это и стала похожа на охранницу супермаркета, единственное, что ее немного смутило – она оставалась босиком, но спросить про обувь не решилась. Близнецы повели ее по коридорам в другое крыло дома, одна из них шла немного впереди, другая на полшага сзади и справа. Алисе даже не приходила мысль о побеге – босая, в майке, по морозу, как? Кухня оказалась большая, с несколькими столами, Толстая неразговорчивая повариха поставила три тарелки с мясным пловом. Сестры посадили журналистку между собой, все трое начали есть. Повариха принесла через некоторое время два стакана красного вина.

– Тетя Зина, нас трое, – подала голос левая близняшка.

– Ничего не знаю, нет указаний.

– Убудет от тебя, что ли? Ну, хоть стакан пустой еще один дай.

Повариха с грохотом шарахнула на стол еще один стакан и правая близняшка с цирковой ловкостью и аптекарской точностью, видимо имея в этом большую практику, быстро разлила вино на три равные порции.

– Спасибо, девчонки, не ожидала.

– Пей, тебе сейчас нужно.

После ужина сестры поблагодарили повариху, которая не удосужила их ответом, и повели Алису опять в подвал. В какой-то кладовой по дороге взяли с полки шерстяное одеяло и выдали его журналистке. Дверь в карцер была железная, с большим тронутым ржавчиной засовом, а само помещение маленькое, с двумя узким койками вдоль стен, высоким темным окном. И главное, здесь было холодно, так что изо рта шел пар. За спиной Алисы хлопнула дверь, и лязгнул засов. Все. Журналистка села на койку и закуталась в одеяло, пытаясь согреться. Глаза понемногу привыкали к темноте. Но прежде чем увидеть, она услышала мычание и сопение с койки напротив. Она была здесь не одна. Не вылезая из одеяла, Алиса прошлепала босыми ногами по холодному как лед каменному полу ко второй койке. На ней на животе лежала варварски жестоко связанная девушка – запястья и локти связаны за спиной, колени и щиколотки связаны, ноги подтянуты к рукам, ступни уперты в ягодицы. Рот несчастной заткнут кляпом с ремешками, застегнутыми на затылке, из углов рта капала вязкая слюна. Пленницу трясло от напряжения мышц и холода. Алиса подумала с минуту, потом стала освобождать коллегу по несчастью, вынула кляп, отвязала ноги от рук, развязала щиколотки и колени. Немного поколебалась, развязывать ли руки, потом решилась, освободила локти, а потом и запястья. Только здесь журналистка узнала свою сокамерницу – одна из охранниц, которые скрутили ее на территории. Та пока разминала затекшие руки и ноги и тяжело дышала, лязгая зубами. Посчитав свою миссию законченной, Алиса вернулась на свою койку. Охранница, одетая точно также, как журналистка, в брюках и майке, наконец, продышалась, с легким стоном перевернулась с живота на спину, потом сбросила непослушные ноги на пол и села. Некоторое время сидели молча, глядя в темноте друг на друга. Первой заговорила Алиса:

– Со мной все понятно, а тебя так за что?

– За глупость… Спасибо тебе, иначе я к утру бы окочурилась, я как тебя здесь увидела, подумала ты надо мной связанной издеваться будешь, мстить, а ты развязала, странная ты.

– Я тебя не сразу узнала.

– А если бы узнала?

– Да все равно бы развязала, не могу смотреть на чужие страдания. И потом, ты же просто свою работу делала, как говорится – ничего личного, зачем же мне над тобой издеваться?

– Добрая ты. Ладно, расскажу. Я в службе безопасности работаю, Марта у нас главная, есть железное правило – на дежурстве никакого алкоголя. А дальше как говорила Мерилин Монро в «Некоторые любят погорячее» – все девочки пьют, а попадаюсь только я. Я глотнула коньяка всего-ничего, три глотка, а Марта унюхала. Хотела выгнать, все девчонки за меня поручились, в качестве первоначального наказания кинули сюда, завтра будут решать, что со мной делать…

– А ты не хочешь, чтобы тебя выгнали?

– Да что я, ненормальная? Где мне еще столько платить будут? Да если хочешь знать, мне даже институт шеф оплачивает, я на заочном юридическом учусь, на четвертом курсе уже.

– Тебя зовут как?

– Анна. А что?

– Иди сюда, под одеяло, ты совсем замерзла. В тесноте, да не в обиде.

– Да ты святая просто, у тебя нимба над головой нет?

– Иди, будем согреваться.

Анна соскочила с койки, прошелестела босыми ногами по полу и прилегла рядом с Алисой. Ее тело было настолько холодное, что журналистка поневоле отпрянула, но лишь на мгновение. Жалость к измученной сокамернице переселила инстинкты, и Алиса крепко прижала Анну к себе. Та только простонала в блаженстве:

– Ой, как тепло. Ты спасаешь мне жизнь.

Некоторое время они лежали молча, обнявшись, закутанные в одно одеяло. Не сразу, не вдруг, но тепло стало разбегаться по телу, девушки согревались. Однако, сон не приходил.

– Расскажи что-нибудь, – попросила Алиса Анну.

– Про шефа? Нет, не могу. Ты для этого меня согрела? Напрасно старалась, – Анна попыталась вылезти из под одеяла, но Алиса не выпустила ее из объятий.

– Ну что ты, за кого ты меня принимаешь? Я хоть и журналистка, но у меня тоже есть свои принципы. Тебя я пустила под одеяло просто так, из чувства сострадания, а не за информацию о твоем шефе. Не хочешь, не говори ничего.

– Тогда ладно. Про шефа я говорить не буду, если будешь слушать, расскажу про себя.

– Конечно, буду, я же журналистка, мне все интересно, я умею слушать.

– Я выросла в семье военного, мой отец был танковым полковым командиром. Он очень хотел мальчика, а родилась я. Роды были очень тяжелые, и мать больше не могла иметь детей. Поэтому я единственный ребенок в семье. В детстве занималась дзюдо, бегала на лыжах, а в шестом классе серьезно занялась биатлоном. Выступала за область, выигрывала по юниорам республиканские соревнования, выполнила норму мастера спорта. В тот год, когда я закончила школу, началась первая чеченская война. Тебе это о чем-то говорит?

– Говорит, я была в Чечне, правда в 2000-м и недолго, но мне хватило.

– Полк моего отца участвовал в штурме Грозного в новогоднюю ночь 1995 года. Утром 1 января отца убил снайпер, когда отец немного высунулся из танкового люка. Что мы с матерью тогда пережили, это описать невозможно, после похорон я пошла контрактницей в армию, помогли друзья отца. Сначала попала в роту связи, а тут узнали про мои биатлонные подвиги. Взяли в учебку снайперов, окончила ее, получила погоны прапорщика. Дальше спецназ ВДВ, Чечня. Скажу без ложной скромности – духов там настреляла столько, что не каждая рота похвастаться сможет. И все больше полевых командиров, проводников, снайперов, пулеметчиков. Нормально воевала, да на несчастье свое запал на меня заместитель командира бригады, подполковник. Связисток-санитарок ему показалось мало, ко мне полез. Ну, я поначалу терпела ухаживания, потом отшила, сначала вежливо, потом порезче. А он просто голову потерял, проходу мне не давал, а как-то на дне рождении чьем-то перебрал, да полез ко мне силой. А я же дзюдоистка, да и занималась рукопашкой и в учебке, и в бригаде, он мало того, что сильно пьяный, да еще не ожидал отпора. Короче, отоварила я его по полной программе. Он потом долго разбитой рожей сверкал. Меня хотели под суд отдать, потом спустили на тормозах, из бригады пришлось уйти. Вернулась в Город, к матери, я же местная, бывший тренер по биатлону меня поначалу пристроил в стрелковый клуб инструктором. Учила богатых дядек стрелять, обращаться с оружием, а они через одного ко мне с глупостями – что вы сегодня вечером делаете, да давайте встретимся, и это еще самые культурные, а некоторые просто сразу лезть начинали, Ну я, помня армейский скандал, никого не калечила, старалась мирно проблемы решать, отшучивалась. Может, там бы и сидела сейчас инструктором, но два года назад в клуб пришла Марта, мы тогда еще не знакомы были. И попросила два пистолета. Ну, у нас было правило – выполнять любое пожелание клиента, любой каприз за ваши деньги, хоть пулемет Максим дадим, только плати. Я ей два спортивных Марголина принесла, а она смеется, попросила два обычных Макарова. И из тира выходит на стенд, где тарелочки, знаешь? С пистолетами! Я говорю, может вам ружье, или карабин? Она опять смеется. А дальше было шоу! Бог ты мой, как она стреляет, ты бы видела, с двух стволов, с двух рук, навскидку, это в голове не укладывается! Отстреляла обойм 20, а дело уже под вечер было, к закрытию. Я уже переоделась и собираюсь к автобусу, клуб за городом был, и вдруг Марта говорит – я на машине, тебя отвезу. По дороге разговорились, она расспросила про мою службу, про то, как и из чего стреляю. Я рассказала, а она вдруг предлагает мне работу. Служба Безопасности, охрана загородной резиденции, только профессионалы, вахтовый метод, с проживанием. Я и согласилась.

– Это она тебя сюда кинула?

– Нет, конечно. Дежурная смена. Марта вообще хорошая, строгая, но всегда по справедливости – и дежурства, и премии, никого просто так не прижимает, но если кто накосячил, как я сегодня, – отвечай.

– Ты же так умереть могла – задохнуться, замерзнуть, руки-ноги могли отняться.

– Ну, если только замерзнуть, все остальное вряд ли. Я сама виновата, Лидка – зараза, меня соблазнила, самой хоть бы хны, а я опять горю как свеча.

– Ты что, не первый раз уже?

– Если бы – первый! Два раза меня просто предупреждали, потом премию снимали, а потом у нас внутренние соревнования были по огневой подготовке, я первое место заняла, даже Марту в финале перестреляла, у нее все-таки коронка – пистолет, из винтовки я лучше ее стреляю, меня шеф лично наградил призом, я на радостях и позволила себе на дежурстве, немного. Господи, что со мной делали, вспомнить нехорошо. Голую привязали перед домом в парке к дереву, на ночь. В августе! Меня комары чуть до костей не сожрали! У меня все тело один сплошной укус было.

– Как ты вообще вытерпела-то?

– Не знаю, чуть с ума не сошла, напарница моя, Нина, еще сжалилась надо мной, ночью тихонько прокралась ко мне и какой-то дрянью побрызгала вокруг из баллончика, поменьше насекомых стало, а то бы все, концы бы отдала. Кстати, что ты так поздно, где была все это время?

– Где-где? Мучили меня, вот где. Как отпустили, так и пришла. Слушай, а Рита кто?

– О, уже познакомились? Управляющая, старшая по дому, вроде мажордома, вся обслуга ей подчиняется, кроме нас, конечно. Мы только Марту слушаем. Марта с Ритой вообще не очень ладят, борются за расположение шефа, хотя на людях стараются вражды не показывать.

– Понятно. Ты согрелась? Давай спать, у нас обоих был очень тяжелый день.

– Давай. Тебе не тесно со мной? Я могу на свою койку лечь.

– Не говори глупости, там одеяла нет. Прижимайся ко мне, и будем спать.

Анна и Алиса еще крепче обнялись и затихли, засыпая. Последнее, что услышала журналистка перед тем как провалиться в сон, как Анна пробормотала: «Ты святая…».