Путь к свободе Глава 20. Галерная рабыня. Серия: Жена рабыня

По мозаичному полу великолепного дворца шли две женщины. Примерно одинакового роста, красивые, они, тем не менее, были в совершенно разном положении, хоть и являлись рабынями султана Триполи – Абу аль Али аль Хасифа ибн Дауда. О разном положении в рабской "иерархии" свидетельствовали и одеяния обеих. На шедшей чуть впереди женщине были роскошные одежды любимицы султана. Широкие шаровары тонкого полупрозрачного шелка обвивали роскошные бедра. Расшитое золотом болеро, застегнутое на две изумрудные пуговицы, только подчеркивало великолепный бюст, а на лебединой шее блистало драгоценное колье. Лейла, главная надсмотрщица гарема султана Хасифа, была, как всегда, обворожительна.

Одежда шедшей за ней женщины резко отличалась от великолепного наряда Лейлы. Наверно потому, что её попросту не было. Женщина была совершенно голой. Единственным "украшением" был стальной, но позолоченный ошейник, охватывающий шею рабыни, и позолоченные кольца в её розовых сосках. Руки Шарлоты (а это была именно она) были скованы сзади широкими браслетами, соединенными тонкой, но прочной цепочкой.

Пышные волосы герцогини были туго зачесаны вверх и стянуты золоченым шнурком, образуя длинный хвост. Эта прическа подчеркивала стройность шеи бывшей первой красавицы Французского королевства. Кроме волос на голове, все остальные волоски на теле были безжалостно уничтожены. Для этого Шарлоту несколько раз заставляли принимать ванны из какого-то едкого раствора. И теперь ниже абсолютно гладкого лобка виднелась щель между чуть припухлыми половыми губками.

Прошло две недели, как работорговец Али продал её султану. В первый же день ей прокололи соски и вставили массивные стальные кольца. Прошедшие затем три дня Шарлота провела со связанными сзади руками, прикованная к постели. Отвязывали её только для того, чтобы облегчить естественную надобность. Как потом объяснила на ломаном французском Шурма, это делалось для того, чтобы рабыня не могла трогать свои воспаленные соски, и тем самым занести туда заразу. Она кормила и поила Шарлоту с ложечки и смазывала соски болеутоляющей и заживляющей мазью. Медицина Востока, лучшая в то время, делала свое дело, и спустя три дня только легкая боль при ходьбе напоминала о проколах.

Остальные дни Шарлота провела в неге и праздности. Её прекрасно кормили, купали по два раза в день и делали массаж. Незнакомая до этого с последним, Шарлота была в восторге. Причем массаж делала Шурма, и негритянка знала в этом толк.

Несколько раз вместо Шурмы приходила Лейла. Та тоже делала массаж, но несколько иного рода.

Придя в первый раз, Лейла уложила её на ложе, и крепко привязала руки к изголовью. На ноги она поместила распорку, состоящую из гладкой палки в два фута длиной с веревочными петлями на концах. Затянув петли на щиколотках Шарлоты, Лейла смазала руки пальмовым маслом и приступила к массажу. Она гладила напрягшиеся груди, твердые соски, поигрывая с кольцами, затем её руки скользнули вниз. Когда нежные пальчики раздвинули её нижние губки и стали играть с клитором, Шарлота глухо застонала. Волна желания прокатилась по всему телу, а соски неожиданно слегка заболели. Но это была приятная боль. А Лейла продолжала свою игру. Она то слегка пощипывала бугорок страсти, то легко касалась его кончиками пальцев и ласково поглаживала. Дыхание распяленной женщины всё учащалось. Шарлота со смешанным чувством стыда и наслаждения чувствовала приближение оргазма, как Лейла прекратила ласки и поднялась с ложа. Глазами полными слез, Шарлота недоумевающе смотрела на неё. Почему?!! Почему она остановилась?!! Лейла понимающе усмехнулась и вдруг резко воткнула палец между губок. Раздался протяжный стон. Выгнувшись, насколько позволяли её путы, Шарлота билась в спазмах великолепного оргазма. Такого она еще никогда не испытывала!

– Ты горячая, даже слишком, – покачала головой Лейла.

– А… ох, не могу больше… а разве это… плохо… ах!

– Тебе на галере придется нелегко.

– Но почему?

– Там узнаешь.

Больше они на эту тему не говорили, но посещения Лейлы продолжились. И с каждым разом Шарлота замечала, что она всё больше и больше может оттягивать наступление оргазма, тем самым продлевая удовольствие.

Так пролетели две недели. Ужасная мысль о галере стала потихоньку забываться, как однажды вечером Лейла совершенно будничным тоном сообщила:

– Завтра ты будешь представлена нашему господину.

Шарлота слегка побледнела:

– За… завтра? И… и меня… меня отправят на галеру?!!

Лейла пожала плечами:

– Скорее всего. Если бы ты была мусульманка или иудейка, то может тебя и оставили бы в гареме, но ты француженка, притом знатная. А для франкской знати у нашего хозяина путь один – в галерные рабыни!

Шарлота низко опустила голову, и две предательские слезинки скатились по её щекам. Лейла молча смотрела на рабыню. В её душе, зачерствевшей от перенесенных унижений, как будто бы что-то сломалось. Эта женщина разбудила в ней воспоминания далекого детства. Когда она не была рабыней по имени Лейла, а звалась Мари де Вуаянь, графиня де Шатильон. Попав в девятилетнем возрасте в рабство к берберам, она, тем не менее, сохранила яркие, детские впечатления о родном доме, и сейчас они нахлынули с новой силой. Отвернувшись, Лейла украдкой вытерла предательские слезы и строго сказала Шарлоте:

– Хватит реветь! Сегодня будешь спать одна. И моли аллаха, чтобы завтра у господина было хорошее настроение!

И вот, идя за Лейлой, Шарлота с изрядной толикой страха думала о её вчерашних словах. Что значит "хорошее настроение"? И что будет с ней, если у султана "плохое настроение"?

Пройдя анфиладу прекрасных залов, Лейла и Шарлота оказались перед массивной дверью, возле которой стояли два стража. Шарлота, вытаращив глаза, смотрела на охрану. Таких людей она еще не видела. Оба стража были более двух метров ростом, в сверкающих доспехах дамасской стали и вооружены длинными ятаганами и огромными копьями.

– Это московиты, – шепнула Лейла. – Они наемники и обладают чудовищной силой. Говорят, у них на родине всегда лежит белый снег, а они спят с медведями.

Один из стражей слегка повернул голову и стал разглядывать женщин. По Лейле его взор скользнул мимолетом, но голая Шарлота со своими кольцами в сосках видимо заинтересовала воина. Смущенно подняв глаза, герцогиня встретилась с синими, как родное небо Франции, глазами славянина. Тот бесстрастно осмотрел женщину и отвернулся. Шарлота стояла, закусив губу и чувствуя, как её лицо заливает краска стыда. За время своего "путешествия" она не раз стояла нагишом перед мужскими взглядами, и всегда в этих взглядах читалась только похоть. Этот же молодой воин рассматривал её как красивую вещь и только!

Мысли Шарлоты отвлек звонкий удар гонга. Створки двери распахнулись, и женщины вступили в опочивальню султана Триполи.

Войдя в опочивальню, Шарлота остановилась, пораженная роскошью и красотой. В центре зала бил небольшой фонтан, изваянный из розового мрамора. Кругом висели золотые клетки с певчими птицами и благоухали невиданные цветы. На низкой софе возлежал сам хозяин всего этого великолепия, облаченный в белоснежный бурнус с зеленой полосой на голове – знак хаджа в Мекку. Перед софой на коленях стояла обнаженная девушка, судя по ошейнику и скованным сзади рукам – рабыня. По знаку Лейлы Шарлота встала на колени рядом с девушкой и низко склонила голову.

– Приветствую тебя, мой повелитель, – Лейла распростерлась на полу перед софой. – Позволь показать тебе, о светоч могущества, ничтожную рабыню, купленную для твоей галеры.

– Встань, Лейла, – раздался звучный голос, – иди ко мне.

Лейла вскочила с пола и бросилась в объятья Хасифа.

– Любимый мой, – простонала она. – Как же я по тебе скучала, а ты даже не позвал меня!

– А, это всё Хафиза, моя старшая жена. Представляешь, она стала ревновать! Тебя, рабыню, к ней – принцессе Багдада! Умора!

– Да, я твоя ничтожная рабыня, мой господин, – Лейла низко склонила голову.

– Да брось ты, – фыркнул Хасиф. – Лучше покажи, что ты там мне приготовила?

Благодарно скользнув губами по руке султана, Лейла соскочила с софы и подошла к коленопреклоненной Шарлоте.

– Господин, эта рабыня – француженка! И не просто француженка, а Шарлота Лавуазье де Котэ, герцогиня Нэверская, придворная дама короля Генриха Второго Валуа!

При словах Лейлы у девушки, стоящей рядом, вырвался возглас удивления, смешанный с разочарованием. Девушка подняла голову, и её глаза встретились с глазами Шарлоты.

– Виттория?!! Виттория Пазолини, это вы?!! – прошептала потрясенная Шарлота.

– Да, это я. Но как вы…

– А где Амалия?

Виттория отвела глаза:

– Али, когда узнал, что это она отомкнула оковы и открыла вам дверь, велел её казнить.

– Казнить?!! – прошептала Шарлота.

– Да. Её привязали к мачте и запороли насмерть. А мы, остальные девушки, должны были смотреть на это.

Шарлота стиснула зубы, чтобы не закричать во весь голос. Перед мысленным взором промелькнули эпизоды их знакомства с Амалией. Вот она иронично предлагает ужин на заставе Сент-Антуан, вот ядовито издевается в тюремной клетке и горько плачет у нее на плече в каморке корабля Али. Две слезы скатились по щекам, как реквием по простой французской девушке, давшей ей, пускай недолговечную, но свободу!

"Прости меня, Амалия. Прости, если сможешь. Ты была настоящей дочерью Франции, и я тебя никогда не забуду!"

Хасиф внимательно следил за рабынями. Будучи прекрасно образованным, он владел французским, итальянским и испанскими языками, поэтому всё прекрасно понял из краткого разговора двух девушек.

– Прекрасно, значит, вы знакомы?!

– Да мой повелитель, – хором ответили Виттория и Шарлота.

– Что ж, дочь венецианского дожа и французская герцогиня – прекрасное пополнение моей команды. Две благородные христианские собаки на веслах моей галеры!! Что может быть прекрасней!! Эй, кто там! Отведите благородных сучек в порт, к остальным! Они теперь ГАЛЕРНЫЕ РАБЫНИ!!!

Дворцовый ансамбль Триполи включал в себя и небольшой порт, где покачивались у причалов несколько боевых галер и среди них любимая галера султана, галера, где гребцами были прекраснейшие представительницы христианского мира.

Шарлоту и Витторию привели в небольшое портовое здание, где сдали высокой, смуглой женщине, являющейся смотрительницей шиурмы, как звалась команда гребцов. Женщина сняла с рабынь ручные кандалы и громко сказала:

– Так, птенчики мои, и как вас зовут?

– Меня Шарлотой, а её Виттория, госпожа.

– Нет, так не пойдет! Отныне ты будешь Лали, это созвучно твоему имени, не так ли? А ты будешь Виа, ясно?

– Да, госпожа.

– Прекрасно! Теперь заведите руки назад и обхватите пальцами свои локти. Я должна примерить вам цепочки.

Шарлота и Виттория молча выполнили приказание. От этого груди девушек выпятились вперед и немного разошлись в стороны, а кольца свободно повисли в сосках. Скосив глаза, Шарлота разглядывала юные груди подруги по несчастью, её набухшие, алые соски, с которыми очень гармонировали золоченые кольца.

– Так, ну-ка, примерим, – раздался голос женщины.

Подойдя к Шарлоте, она соединила кольца увесистой цепочкой. Длина цепочки была подобрана так, что она только чуть провисла. Женщина улыбнулась и прикрепила к цепочке маленький колокольчик.

– Ну-ка, пройдись!

Шарлота сделала пару шагов. Колокольчик мелодично позвякивал в такт шагам, а колеблющаяся цепочка слегка оттягивала соски. От этих колебаний у Шарлоты сладко заныло внизу живота, и женщина со стыдом заметила, что её соски затвердели и даже немного набухли.

– Отлично! Ну а теперь ты, крошка.

Цепочка у Виттории была натянута между сосками, как струна. Колокольчик тонко звенел, когда девушка по команде сделала несколько прыжков. Женщина остановила венецианку и провела пальцем у неё между ног.

– Гм, сухая, – недовольно пробурчала она. – Тяжко тебе придется, девочка! Ладно, идем.

Следуя за женщиной, Шарлота и Виттория оказались в просторной комнате, где находилось около сорока обнаженных женщин. У всех в сосках блестели кольца, соединенные цепочками с колокольчиками. Женщины лежали или сидели на низких скамьях, лениво переговариваясь. На Шарлоту и Витторию не было оказано ни малейшего внимания. Лишь несколько пар глаз мимолетом оглядели новых гребцов, и всё.

Женщина громко сказала:

– Ну, сучки, зажрались? Завтра наш повелитель решил отправиться на прогулку! Так что готовьтесь!

Шарлота тяжело вздохнула. Её путь продолжался, и где был конец…