Последний конунг Пограничья. Из сборника Эротические рассказы брат и сестра Часть 24. Ланита, сестра Латифа

Эдгирс был назначен генерал-губернатором Фергола. За удачный штурм, в котором почти не участвовал, потомственный работорговец получил звание генерала, а пост губернатора – за знание города и его обитателей. Конунг рассчитывал использовать хозяйственные таланты нового повелителя Фергола на благо государства, однако, зная наклонность Эдгирса ко всякого рода коммерческим махинациям, велел Филину присматривать за ним. Филин имел своих людей везде, исключая армию. Соратники Алекса признали назначение удачным.

Первым делом генерала в новой должности стал сбор всех заметных людей города на рыночной площади. Задача нетрудная, в канцелярии Совета граждан велись списки по имущественным цензам, с указанием кто где живет и чем владеет. Солдаты согнали известных горожан на рынок, наиболее просторное место в Ферголе, к тому же огороженное. Насилия и грубостей не допускали, никого не вязали, не били. Комиссия полковника Дрозда займется селекцией. Торгашей из Империи отпустят с миром, имущество вернут, а кое-кто получит торговые преференции. Заморских купцов выпустят за умеренный выкуп, принесут извинения за разграбленный товар, выпишут охранную грамоту. Умельцев из ремесленной гильдии ушлют в Санталукс, соблазнив низким налогом и покровительством, не препятствуя желающим остаться. Смутьянов и всех, кто замышлял против конунга, отправят в варагские рудники на 6 лет, лишив собственности в пользу казны. Один из десяти имел шанс вернуться, боги выберут выживших. Дельных людишек привлекут к сотрудничеству, наделят властью, но это должны быть новые люди, новая аристократия города, безгранично преданная конунгу за возвышение и опасающаяся прежней знати. Старой аристократии конунг безжалостно отрубит голову, конечно, не в буквальном смысле.

Алекс неторопливо осматривал каменный город верхом. В роскошных доспехах, подарке Кинг-Лерака, на днях спешно выкопанных из тайника, на солнце пробивало в пот, и нижняя рубаха липла к телу, однако из соображений безопасности Алекс не снимал их. Приходилось опасаться камня или стрелы с высоких крыш. Когда он побывал здесь в первый раз, без доспехов, шагал на веревке в голом виде, ему некогда было вертеть головой. И без того веревка шею натерла. Тогда было время осмотреть с высоты торговых подмостков лишь рынок, куда он сейчас и направлялся.

После сельских имений размеры зданий поражали. Многоэтажные улья домов образовывали ущелья извилистых улиц, которые при правильной обороне непросто захватить. В домах таились обыватели, не желающие с оружием в руках отстаивать право на свободную жизнь. Когда-то предприимчивые фергольцы затевали войны, торговые авантюры, и сейчас, быть может, боевой дух жителей мог проснуться, если бы не полнейшая растерянность от неожиданной молниеносной войны. Война в один день спасает множество человеческих жизней.

Около двух тысяч известных людей города понуро толкались на рыночной площади, окруженные цепью солдат. Члены городского Совета заняли лучшие места под тентом, и среди окружающих зрело тихое недовольство привилегиями прежних властителей города. Сидя на породистом белом жеребце, конунг медленно рассекал пеструю толпу, высматривая знакомые лица. Собственно говоря, он искал Нетарха. Всезнающий Дрозд огорошил конунга:

– Нетарха нашли. Он пытался со своими людьми обороняться в доме. Его люди бежали, сам Нетарх убит ударом в спину, скорее всего, собственными рабами. Тело не сразу опознали, обгорело при пожаре.

– Жаль... Должок за ним остался. Людей Нетарха арестовали?

– Нет. Приказа не было, – растерялся Дрозд.

Алекс вспомнил веселые ухмылки стражников Нетарха, когда под принуждением избивал Ремиллу. И удары от них ему перепадали. Сухо приказал:

– Всех его стражников и надсмотрщиков разыскать. Притащить на площадь в цепях! Семьи не трогать.

Внимание привлек черный кудрявый песик, весело прыгающий возле рыжебородого толстяка. Тот с добродушным видом не терял присутствия духа в отличии от остальных. Присмотревшись, Алекс признал в толстяке одного из торговых посланников, гостивших некогда у Парови. В тот далекий вечер Алекс впервые сблизился с Иланой. Конунг громко спросил толстяка:

– Мардас?

Рыжебородый обиженно поправил:

– Мардеус, господин конунг!

– Чем занимаешься в Ферголе?

Мардеус тяжело вздохнул:

– Торгую пивом. В Пограничье пиво дрянь, хотел наладить нормальные пивоварни, да вот не судьба...

Алекс не пил здешнее пиво, по его вкусу – совершенная бурда. Он обнадежил пивоторговца:

– Судьба, судьба. Получишь монополию в Ферголе, если наладишь производство приличного пива. Ты свободен, обратись за лицензией к губернатору Эдгирсу. Он теперь у вас главный.

Мардеус вытер пот, ручейками стекавший по редко заселенной волосиками голове:

– Премного благодарен. Господин конунг, разрешите поставлять пиво в вашу армию. Солдаты будут довольны.

– Будешь поставлять, если мне вкус понравится. А будешь водой разбавлять, заставлю самого бочку выпить.

Повеселевший толстяк хотел удалиться, как Алекс вспомнил:

– Постой. Ты был в делегации к варагам пять лет назад?

– Был, господин конунг.

– Скажи, как звали того торгаша, такой нервный, без бороды, в зеркало все смотрелся. И где его найти?

Мардеус ответил, несколько удивленный осведомленностью конунга:

– Красавчик Сол. Чего искать, он хоть из Империи, да здесь дела вел. Где-то тут наверное, если не убег...

Один из местных коллаборационистов, крутившихся под ногами, услужливо поспешил доложить конунгу:

– Солварис имеет имперское гражданство. Он там знатный человек, а здесь наездами бывает со своим кораблем. Из-за него неприятности могут быть.

Алекс холодно улыбнулся осведомителю. Даже не улыбнулся, а изогнул кончики рта вверх, мягко обозначив угрозу:

– Ты мне этого не говорил. Я не знаю, что он из Империи.

Красавчика отыскали быстро. Алекс с трудом его узнал, обрюзг за эти годы, отяжелел кабан. Даже веревка, на которой его повесили, лопнула в первый раз. Ремилла, сопровождавшая конунга в поисках своих родственников в Ферголе, спросила с плохо скрываемым осуждением:

– Тебе не жаль его?

Красавчик медленно раскачивался с раздувшимся сизым лицом, потеряв былую привлекательность, если и была такая. Алекс ответил равнодушно:

– Нет. Он был плохой человек.

К чести конунга, Красавчик Сол оказался единственным казненным без суда пленником в тот день.

Приволокли с десяток людей Нетарха. Алекс, удовлетворенно улыбаясь, указал Ремилле рукой на растерянных прислужников покойного работорговца:

– Они били нас, помнишь? Издевались и насмехались. Посмотрим, в петле так же веселиться будут? Какой участи им желаешь?

Ремилла выпрямила и без того стройную спину. С презрением кинула взгляд на группу оборванных побитых людей, потерявших без скаргов свой некогда грозный вид. Сейчас они ничем не отличались от испуганных обывателей, затянутых случайно жерновами войны в большую беду. Жались в стайке, явно не признавая в торжествующем конунге своего бывшего пленника. Правда, тогда он зарос щетиной, был гол и голоден, а лоск и великолепие одежд неузнаваемо меняют выражение лица, да и само лицо. Ремилла спокойно, бесстрастным голосом ровно произнесла:

– Мне дела нет до этих оборванцев. Пусть живут в мире.

Щеки ее порозовели, напускное, значит, равнодушие. Восхищенный благородством спутницы, много испытавшей в юные годы, но не ожесточившейся, Алекс решил сохранить жизнь пленникам. Наклонившись к Ремилле, любезно произнес вкрадчивым шепотом:

– Твое пожелание исполнится, милая девушка.

Властно приказал Дрозду:

– Всех заклеймить, отправить в цепях на мой серебряный рудник!

Конунг, разрешите просить за одного человека? – Ремилла неожиданно коснулась руки Алекса. Вообще-то конунг не терпел, когда вмешиваются в его распоряжения. Но сегодня настроение приподнято опьяняющим чувством триумфа, хотелось казаться великодушным и добрым в больших глазах златоволосой красавицы.

– Да знаю я, за кого просить хочешь. Его отпусти, он таких дел натворит... Не знаю уж, почему тебя он пощадил, а из других живьем жилы вытянет.

– Он спас мне жизнь, он добрый. Конунг, прошу за него, отпустите.

– Тебя спас, а со мной худо обходился, – припомнил Алекс грехи человеку, чья судьба сейчас качалась на шатких весах правосудия конунга. На одной чаше весов лежала симпатия к спутнице по страданиям и неволе, а на другой чаше – желание отомстить виновникам его унижений. К тому же тот тип плохо о конунге отзывался.

– Конунг, умоляю. Я... если Вам будет угодно... отблагодарю за него, – Ремилла готовилась принести себя в жертву. Страдать понравилось что ли? Да, незнакомо женщинам наслаждение от мести над врагами. Чем злее враги, тем слаще месть. Не любят они только соперниц в любви, а всех других, даже собственных тюремщиков, готовы пожалеть.

– Чем же ты меня отблагодаришь? Имение твое разорено, рабов нет, самой бы прокормиться, а ты конунга подкупить хочешь, – насмешливо фыркнул Алекс.

– Но конунг недавно хотел... – запнулась Ремилла. Щеки покрылись красными пятнами, длинные ресницы упали на глаза, прикрывая растерянность.

– Меня, – нашла в себе силы закончить фразу.

Алекс сурово сдвинул брови:

– Я взяток не беру. Прими от меня как подарок.

Подозвал Дрозда. Негромко приказал, указывая глазами на прихлебателей Нетарха:

– Вон того, горбатого, гони прочь отсюда! Пусть катится к своей супруге, где она еще такого красавчика найдет. Да вот еще, меч у него конфискуйте. Дома поищите, должен быть. Сам не выдаст, знаешь, что делать....

Сделав самые неотложные дела, Алекс постарался исполнить давнее обещание, данное умирающему другу в Лабиринте. Латиф просил разыскать его семью, помочь ей выжить в Ферголе. Теперь Алекс мог исполнить долг. В общине кесарийцев прояснили судьбу родителей Латифа. Подлый Месенг так и не выпустил их из тюрьмы. После гибели Месенга они остались навечно заточенными. Причин их ареста новый префект стражи не знал, но выпустить на волю побоялся. Так и умерли они от болезней в сырых душных подвалах. Младшая приемная сестра Латифа, красавица Ланита, скиталась по землякам, в бордель не попала, как можно было ожидать в такой безвыходной ситуации. Конунг нашел ее работающей прачкой, прежде обстирывала за смешную плату городских стражников. После падения Фергола она вообще выживала каким-то чудом. Молодая женщина скромно стояла перед Алексом, сложив красные высушенные руки на животе. Жизнь наложила печать на ее лицо, высохшая пергаментная кожа и преждевременные морщины безжалостно набавляли года. Алекс сказал:

– Твой брат Латиф спас мне жизнь, потеряв свою в Лабиринте. Я его вечный должник.

Подняв большие темно-зеленые глаза, сохранившиеся от былой красоты, Ланита ответила с грустью:

– Боги играют людьми в кости. Я каждый день молюсь за него. Всегда им гордилась, и родители гордились им.

– Перед тем как встретить смерть, он вспомнил о тебе. Я позабочусь о тебе вместо него.

У Ланиты потекли слезы. Она молчала, ни на что не жаловалась. Алекс достал золотые побрякушки:

– Ланита, взгляни. Узнаешь?

Женщина прижала руки к груди, шепнула:

– Да. Это единственное, что осталось от родителей.

Зеленые глаза с мольбой глядели на конунга. Он протянул ей медальон и кольцо:

– Извини, раньше не мог передать. Пришлось Фергол взять, чтоб исполнить волю друга.

Глаза Ланиты, большие и красивые, засветились тихой благодарностью. О жизни отвечала кратко, про трудности не распространялась. Ветхое, но чистое платье без сомнений выдавало крайнюю бедность существования. Пришлось конунгу провести собственное расследование, опросить ее знакомых. Ланита жила на чердаке купеческого дома, куда пустил ее скаредный хозяин, посчитавший, что использовать свободную прачку ему обойдется дешевле, нежели содержать специальную рабыню. Ланита днем стирала грязную одежду стражникам, по ночам стирала белье домовладельца. Не тяжелая работа ее тяготила, но постоянные домогательства как самого хозяина, так и его подрастающих сыновей, которым хозяин отказывался купить наложницу из-за экономии. Еще можно было терпеть редкие визиты на чердак хозяина, больше из самолюбия пытавшегося преодолеть старческое бессилие. Но созревающие сыновья все время пылали неудовлетворенной страстью, превращая жизнь бедной девушки в кошмар. Жалобы хозяину лишь на короткое время прекращали ночные вылазки юнцов. Выяснилась интересная подробность – оказывается, один из сыновей, старший, участвовал в фергольском десанте в Пограничье, где сгинул безвестно. Два оставшихся сына как совершеннолетние сидели вместе с отцом на фергольском рынке, комиссия Дрозда разбирала дела вдумчиво, без спешки. По приказу конунга всех их привели к нему на разбор.

Алекс строго сказал главе семейства, уважаемому купцу верхней гильдии Кинофу:

– Вы очень плохо обходились с сестрой моего лучшего друга, а значит, тем самым обидели меня.

Киноф, не понимая, чего от него ждут, пытался оправдаться:

– Она лжет, мы спасли ее от голодной смерти на улице. Кто бы еще приютил безродную сироту?

– Она отрабатывала своим трудом достаточно, но ты бесчестил ее, пользуясь ее слабостью. Тем самым ты бесчестил меня.

Киноф испугался по-настоящему:

– Прошу простить меня, великий конунг. Мы щедро заплатим ей за все труды, я куплю ей лучшее платье и дам десять золотых динаров!

Это была неслыханная трата для известного скупердяя. Сыновья с удивлением воззрились на отца. Присутствующая на разборе Ланита оживилась, с радостной надеждой следила, чем окончится дело. Но у конунга было иное мнение насчет откупа:

– Я знаю о твоем состоянии, квестор Филин снабдил меня справкой о твоих торговых операциях. Пожалуй, ты отпишешь в собственность Ланиты загородное имение с тамошними рабами. Дома и склады в Ферголе можешь оставить себе.

Киноф посерел. Сдавленно прошипел:

– Это грабеж. Я никогда не поставлю печать на сделку! С этой потаскушкой? Нет!

Убедить упрямца можно, но конунг не желал тратить время на такие мелкие дела. Приказал удалиться Ланите. Поставил вопрос ребром:

– Киноф, выбирай, имение или жизнь? Я уделил тебе слишком много внимания.

– Подавитесь моей жизнью! Имение не отдам!

От жадности старик не контролировал себя. Алекс кивнул Востоку, через секунду тот положил бледную голову Кинофа перед еще более бледными сыновьями. Алекс обратился к ним:

– Теперь по фергольскому закону в отсутствие старшего сына вы наследники, распоряжаетесь имуществом по праву. Думаю, имеет смысл вам обоим подписать дарственную на имение.

Поспешно те заверили заготовленный документ, поставили печать отца. Ужас у них прошел, пробивалась робкая радость от свалившегося внезапно богатства. Алекс предвидел, наследнички скоро промотают все немалое оставшееся состояние, но это уже не его забота. Прежде чем отпустить парней, Алекс позвал Ланиту, вручил ей документ на право владения имением. Девушка понимала умом – жизнь принимает сказочный оборот, но испугалась величины подарка. Скорее ошеломленная, чем радостная, прошептала:

– Спасибо...

Алекс подозревал, 10 или лучше 20 динаров сделали бы ее более счастливой. Ничего, придет в себя. По-доброму радуясь за сестру друга, решил посоветоваться:

– Они возместили тебе за труд. За твою поруганную честь я думаю всыпать им по сто палок. Или мало, может, двести?

Парни переглянулись, бухнулись в ноги Ланите, заголосили:

– Прости нас, добрая Ланита! Отец был во всем виноват! Сжалься!

Девушка смутилась:

– Зло надо прощать. И так его много в мире. Конунг, пожалуйста, отпусти их...

Алекс вздохнул, Ланите он не мог отказать:

– Убирайтесь! Хотя нет, стойте. Порку отменяю, взамен выдадите колесницу с кучером Ланите, пусть отвезет ее в имение. С моим офицером, на всякий случай. Упряжка ей в подарок за доброту. Будут возражения?

Возражений не последовало, в тот же день Ланита уехала хозяйкой в имение. Она не переставала удивлять Алекса. Сопровождать ее напросился сам Лармуг, суровый генерал, обычно всегда сторонившийся женщин. Алекс старался не лезть в личные дела своих офицеров... если не пересекались интересы на любовном фронте.

По поводу победного взятия Фергола ремесленная гильдия отчеканила наградные фалеры. Небольшие кругляшки, из собственного серебра конунга, выдавались отличившимся в боях солдатам регулярной армии. Вараги и уруги не награждались, варвары признавали только золото. Денежная цена фалер значительно превышала стоимость серебра, потраченного на их изготовление. Указом конунг ввел правила обращения фалер на подвластной территории. Довольно необычные правила, породившие множество пересудов и стимул дорожить серебряными знаками. Так, за десять наградных фалер допускалось выкупить родственника из тюрьмы, или значительно смягчить наказание суда. За одну фалеру, переданную сборщику налога, уплата подати могла быть отложена на год без риска наказания для недоимщика. Если недоимщик приписан к более высокому имущественному цензу, требовалось всего лишь больше фалер. Все фалеры номерные, передача или продажа осуществлялась путем записи нового владельца в канцелярии по купчей, заверенной подписью офицера. Алексу рассказали, владельцы борделей разрешали пользоваться бесплатно шлюхами целый месяц, а то и два, за одну только фалеру. Простаки, поторопившиеся отдать фалеру за ночь с дорогой шлюхой, пылают теперь яростью на свою глупость. Что ж, каждый сам решает, как распорядиться знаком доблести. Все амазонки получили по наградной фалере, для своих любимиц галантный конунг не поскупился. Дануйя наморщила носик:

– Конунг, что нам делать с этими кругляшками? Вместо бус носить? Мы в бордели не ходим.

– Лейтенант Эль-Дануйя, это награда за храбрость. Носите вместо дурацких “листиков”. Приказываю не появляться в городе с вашими “листиками”, незачем лишний раз пугать обывателей.

Отряд под командованием Дануйи занял роскошную виллу прежнего префекта Фергола, и скоро среди горожан поползли смутные слухи о царивших там возмутительных нравах и безобразиях. Женская гвардия конунга, внезапно оказавшись в большом городе, не смогла устоять против соблазнов цивилизации. Амазонки приводили к себе артистов, циркачей, заставляли устраивать веселые представления, после которых впадали в дикие оргии, забывая, что имеют дело не с пленными, не с кефарами, а со свободными людьми, подданными конунга. Вместо коротких шкур и кожаных ремней амазонки облачились в шелка и наряды, несуразные на взгляд просвещенного гражданина. Купцы отдавали им дорогие ткани за символическую цену, не смея торговаться, лишь бы не возбуждать гнева воительниц. После настойчивых просьб генерал-губернатора Эдгирса, Алекс услал отряд Дануйи обратно в Санталукс, поближе к горам и подальше от разлагающей городской суеты.

А конунга ждали новые дела. Все Пограничье под его властью, только проблем не уменьшилось. Пока удавалось сохранять мир с варагами, но никто не мог быть уверен в надежности союза с варварами. Кинг-Лерак не вечен, жажда легкой наживы в грабеже пьянила умы слишком многих в горах. Не везде спокойно и внутри Санталукса, так все чаще и чаще стали называть всю территорию, подвластную конунгу. Создав государственное образование в буферной зоне между Империей и варварами, Алекс в политических интересах решил пожертвовать частью Пограничья, прилегающего к имперским землям, в пользу могучего соседа. Все равно его власть там не действовала, даже номинально. Такой дар заставит императора забыть на время о поглощении Фергола, былое могущество которого сильно подорвано перемещением торговли в Санталукс. Формальное предложение он послал при помощи леди Охайя. С ее же помощью выслал щедрые подарки влиятельным сенаторам, каждому под его вкус. Кому-то шкатулку империалов, кому-то диковинных животных, вроде горной росомахи, прирученной есть с руки, а кому-то досталась юная девственница варагских кровей. Хорошим универсальным подношением являлась позолоченная кольчуга из мелких колечек, удобная для скрытого ношения под верхней одеждой. Ответ со стороны Сената запаздывал. По некоторым признакам Империя решила проглотить дармовые земли. Их наводнили имперские чиновники из налоговой канцелярии. Через префекта пограничной провинции Алексу дали понять: сделка может состояться, но не с конунгом, а со всеми признанным титулованным лицом. Конунг рассматривался как военноначальник, не уполномоченный на решение государственных дел. Казуистика и формализм захлестнули ведение дел в Империи. Стратегически Империи не выгоден сильный сосед-король, но она готова закрыть глаза в обмен на тактическое приобретение новых земель, а также защиту границ от варварских набегов.

Пустая формальность, по мнению Алекса, оказалась хлопотным делом, требующим много времени, дипломатических усилий и уговоров. Празднество по случаю официальной коронации Алекса должно состояться в наспех отстроенном дворце, при стечении послов и гостей. Ведение внешних дел, дипломатию Алекс поручил Зеркальщику. Так прозвали образованного кесарийца из простого сословия, получившего прозвище за страсть натирать свои доспехи до зеркального блеска. Круглоголовый, с нескладной длинной фигурой, Зеркальщик не проявил воинской доблести, но, тем не менее, дослужился до лейтенанта под командованием Дрозда. Отличился работой в Комиссии. Нудный, до въедливости дотошный он упрямо сутками допрашивал подозреваемых, доводя их до истерики своей заунывностью. Выдержавшие пытки ломались под Зеркальщиком. Один из его трюков был весьма жесток. В процессе допроса Зеркальщик как бы рассеянно прижигал по очереди свои пальцы, приводя допрашиваемого в полнейшее замешательство. Свою волю, или, как подозревал Алекс, мазохизм, Зеркальщик применял с пользой для дела. Теперь он взвалил монотонную дипломатическую работу, совмещая ее с более динамичной дальней разведкой. Зеркальщик также составлял карты прилегающих к Пограничью мест, пунктуально наносил все дороги и мелкие тропинки. Еще он не любил женщин, хотя активно использовал для сбора информации. По слухам, так повлиял на него развод с взбалмошной супругой, дочкой бывшего архонта, в результате которого он остался без средств существования и подался в армию конунга. Если не армия, тесть бы сгноил Зеркальщика. За поганый нрав бывшей супруги расплачивались женщины, попавшие в лапы Зеркальщика. Обычно это были жены смутьянов, или пленные амазонки из враждебных племен. Конунг заметил лейтенанта после расследования гибели Востока.

Смерти Востока предшествовал эдикт конунга, запретивший клеймение рабов в Санталуксе. Многие оказались недовольны, особенно воспротивились жрецы, справедливо полагавшие, что власть их над бесправными рабами ускользает. Усмирял дух смутьянов Восток, воину шершений не страшны кары местных богов. Осквернить священное место кровью жреца ему ничего не стоило. Востока ненавидели гораздо сильнее, чем конунга, но подобраться к нему долго не могли. Заметив, что в последнее время Восток часто отлучался, Алекс поинтересовался:

– Ты чего, милую на стороне завел?

Восток покраснел, неопределенно выдавил:

– Воины шершений о самках не говорят. Женщина в разговоре воинов – знак к беде, так учат мои боги.

– Не хочешь говорить, не надо. А женщины беду накличут и без разговоров.

Слова конунга оказались пророческими. Востока нашли в отдаленном глухом месте, поверх него лежала мертвая девушка. Нашли не сразу. Сначала поймали местного жителя, пытавшегося продать браслет-бритву Востока за чистое золото. Мародер показал место, где снял он блестящее изделие с руки мертвого воина. Зеркальщик бесстрастно докладывал:

– Осмотр показал, смерть наступила в момент совокупления. Сначала думали, они умерли от порченной любви, заклятья, внешних ран не обнаружили. Привлекли знающего лекаря, тот заметил зеленоватый цвет глаз, признак отравления смертельным снадобьем. Яд специфический, варится из крылышек медных бабочек.

– Каких бабочек?

– Медных. Водятся в пещерах. Лекарь сказал, яд действует только через кровь, обычно им кинжалы натирают перед делом. Царапина – и сердце перестает биться. На воздухе яд теряет силу, выдыхается, потому на стрелы не годится. В месте контакта с ядом кожа зеленеет, и еще глаза. Пришлось внимательно исследовать тела, причина смерти установлена.

– Что же их, подстерегли на оргазме и оцарапали? Восток бы к себе никого не подпустил.

– Никого больше не было. Яд хранился в вагине девушки, скатанный в восковый шарик. Восток раскатал воск внутри нее, у него на члене зеленое пятно. У той вывернули вагину, тоже внутри вся зеленая.

На Алекса бешенство накатило волной, как никогда до того:

– Зеркальщик, найти отравителей! Найдешь, считай, твоя жизнь удалась.

Девушку-отравительницу опознали как служанку храма Рупайдана, рабыню из мест, откуда Восток происходил родом. Жрецов храма истязали долго, ничего не добились. Фанатики молчали упорно, все отрицали. Принялись за служанок. Те или ничего не знали, или превратились в совершенных зомби. Вера защищала их от боли. С помощью веры и дознались правду. Зеркальщик догадался. Растянув служанку на столе, развели ей широко ноги. В открывшийся зев стали заталкивать змею средних размеров. Зеркальщик приговаривал своим обычным заунывным тоном, похожим на заклинания:

– В греховном совокуплении со змеей сама станешь змеей в царстве мертвых. Жалить будешь людей ядом, палками тебя будут бить, ногами топтать, никогда не вернешься в обличии человеческом в мир. Лакать будешь воду гнойную и извергать ее обратно, и то лишь самое легкое из мучительных наказаний, что предстоит тебе вечно испытывать...

Голос его звучал очень убедительно. Такого издевательства над психикой служанка не выдержала, выложила, что слышала или знала. Яд передали люди от наместника имперской провинции, тот просил расправиться с конунгом. Жрецы же погубили досаждавшего им Востока. Всех их, включая служанок, зарыли по голову в землю возле большого муравейника, жилища черных хищных муравьев. Через пять дней возле муравейника пустыми глазницами в никуда смотрели голые черепа.