Последний конунг Пограничья Часть 20. Несладкая свобода Иланы

В зале Восток развлекал свиту конунга. На длинном приземистом столе, убрав блюда на пол, разложили рабыню. На живот ей клали апельсин, который Восток разрубал кривым мечом, единым ударом с размаху, не оставляя даже царапинки на коже. Потом сам слизывал сок с живота девушки, пока та давилась от смеха. Труднее разрубить апельсин, положенный в неглубокую ложбинку меж грудей, но и тут фокус удался. Алекс забеспокоился, не выпил ли Восток. Воин шершений употреблял веселящие напитки крайне редко, всегда делался несколько странным после того. Внешне абсолютно трезвый, но поведение в бою разительно менялось. Как-то конунг послал его с отрядом взять дань с мелкого землевладельца из бывших имперских чиновников. Указание отдал строгое: припугнуть, бесчинств и насилий не допускать. Чиновник радушно напоил отряд вином из своих запасов, однако повел себя крайне неосмотрительно. Нагло отказал в дани, ссылаясь на отсутствие законного налога и нелегитимности конунга в праве устанавливать побор. Восток не понял мудреную лексику спорщика, вывел отряд за ворота имения, а сам вернулся назад. Когда встревоженные криками воины ворвались в дом, то увидели пьяного Востока, творящего языческие молитвы над небольшой пирамидой из отрубленных голов семейства землевладельца. Нет, пить Востоку никак нельзя, он и сам прекрасно об этом знал. Хотя рука у него не дрогнет в любом случае, напрасно конунг беспокоился за рабыню. Когда делегация донов просила конунга выдать им Востока для суда за подобные бесчинства, Алекс не стал ссориться. Предложил самим арестовать Востока. Через несколько минут двое обезоруженных донов просили перевязать им раны. А третьему, самому главному, Восток мечом срезал одежду, обнажив при всех его мужской срам. Дон подвергся позору, зато Восток не стал его ранить. На запястье воина надет широкий браслет, который неискушенный человек примет за украшение, за пустую побрякушку. На самом деле то был тонкий позолоченный тросик, свитый из стальных нитей, в длину достигающий полутора метров. На конце тросика крепилась круглая бритва особой закалки. Такой игрушкой Восток мог развалить лицо соперника, или ловко вспороть горло. Нет, не следует пить много вина воину шершений.

Отвлекшись от захватывающего зрелища, Алекс вернулся к беседе с Парови:

– Хм, я не такой, как твой благородный муж. Считать умею. Итак, ты задолжала поставки зерна на 170 динаров по оптовой цене этого года, и вин – на 40. Думала, в смуте донов все забудется. Эти доны теперь исправно платят. Ты знаешь, я умею убеждать. Продовольствие мне необходимо, а вот вино я тебе прощу. Согласись, выгодная цена за Илану и... твою дружбу.

– Неправда, кто мог насчитать такие суммы?! Я признаю, задержала поставки, но долг не так велик!

– Обратись к квестору Филину за перерасчетом. Я могу своей властью уменьшить долг, если ты готова исполнить еще одну мою просьбу.

– Внимательно слушаю, – насторожилась Парови.

– Заметь, как увял мой член. Если сможешь самолично вдохнуть в него жизнь, долг уполовинится.

Пожалуй, если бы не офицеры вокруг, Алекс поостерегся произносить провоцирующую фразу. Такая женщина как Парови, в гневе могла быть опасной и непредсказуемой. Ему жутко любопытно было увидеть оральные ласки в исполнении бывшей своей хозяйки. В глубине души теплилась надежда на взаимность и извращенный темперамент благородной дамы. Парови, покраснев от сдерживаемого бешенства, прошипела, сохраняя невозмутимую улыбку для окружающих:

– Конунг спутал меня со шлюхой! Не пейте много вина.

Надежды не свершились, Алекс протрубил себе сигнал отступления:

– Не имел намерения тебя обидеть. Так веди себя как госпожа! Делаешь клеймо Илане?

Парови умела принимать правильные решения, расчет у нее брал вверх над эмоциями за исключением крайне редких случаев. Таким случаем как раз являлась попытка кастрировать Алекса несколько лет назад. Теперь ситуация изменилась, давать волю чувствам при конунге не следовало:

– Да. У меня есть штамп из храма Рупайдана. Илана получит свободу, я не должна поставлять вино в армию.

– Сделка состоялась, заверено словом конунга. Кстати, а где ты взяла штамп?

Парови насмешливо улыбнулась:

– О, у меня свои дела со жрецами. Не будем вникать в детали, чтобы не прогневить богов. Когда клеймим?

Алексу захотелось поскорее осчастливить свою бывшую возлюбленную:

– Да прямо сейчас. Вот прямо здесь.

Парови сделала привычные распоряжения. Принесли закопченную жаровню с углями, в центре калился штамп на длинной железной ручке. Ничего не подозревающей Илане Парови объявила:

– По желанию конунга тебе даруется свобода. Клеймо Рупайдана, да не оставит он нас милостями, навсегда снимет с тебя рабство.

Алекс ожидал слез радости, бурю восторга от Иланы. В крайнем случае, тихой благодарности. Она же побелела лицом:

– О боги, за что вы наказываете бедную рабыню... Снова клеймение?!

Слезы невольно покатились из печальных глаз, прокладывая блестящие извилистые дорожки по щекам. В слезах послушно легла на каменный пол, обреченно выставив место клеймения. Хороший зад у Иланы, четко оформленный, упругий, красиво перетекающий волнующими линиями в талию. Похоже, девушка не оценила предстоящий скачок в свободную жизнь, шанс, который выпадает редко какой рабыне, не говоря уж о клейменой. Страх боли затуманил разум. На ягодице красовалась четкое, совсем свежее фирменное клеймо, аккуратная буква h в овале. Красный ожог на коже зарубцевался недавно, распухший контур смазывал границы, делая нечетким вид отметины. За такой знак моряки в Ферголе переплачивали вдвое в борделе. Фишар, оглядевшись, подозвал помощницу, служанку с мелко завитыми черными косичками. Сказал ей:

– Держать будешь. Удержишь?

Служанка испуганно ответила:

– Я не знаю. Я только коров помогала клеймить.

– Дура. Ладно, я держать буду, а ты клеймо приложишь поверх старого. Приложила, моргнула и убирай. Ясно? Сильно не вдавливай, поди не корова.

Упершись коленом в спину Иланы, Фишар завел ей назад руки и поднял вверх, крепко сжимая запястья. Алекс сердито крикнул:

– Эй, Фишар, ты чего ей дыбу устроил тут?! Тебя не на пытку позвали!

Вредный старик, не отпуская Илану, ответил, расплываясь в приторной улыбке:

– Господин конунг, если она дернется, клеймо смажется. Придется по новой прижигать.

– А, ну ладно. Продолжай, не затягивай.

Придавленная Илана не то что дернуться, а и вздохнуть не могла под тяжестью Фишара.

Служанка с косичками осторожно выхватила за ручку раскаленный штамп из жаровни, взглянула вопросительно на старика. Тот кивнул, заведя руки Иланы еще выше. Служанка прислонила штамп прямо на фирменное, не до конца зажившее клеймо. У Алекса сжалось сердце от глухого вопля Иланы, короткого и дикого, будто в нее вонзили меч. Шипел раскаленный металл, остужаясь в женской плоти. Дым паленой кожи заклубился над задом Иланы. Ее ягодицы сотрясались в мелкой дрожи, все тело судорожно напряглось. Служанка отвела штамп, вся процедура заняла меньше секунды. Секунда, которая определяет судьбу. Фишар сказал с удовлетворением, придирчиво рассмотрев черную отметину:

– Готово. Кожа молодая, схватится быстро. У них как на собаках все заживает.

Парови приказала:

– Выдашь ей мазь целебную, от моего лекаря.

– Слушаюсь, госпожа Парови.

Илана плакала, поднявшись на четвереньки. Слезы часто капали с низко опущенной головы. Плакала от бессилия и боли, но то была благородная боль. Всякая новая жизнь рождается в страдании, через боль обретается и свобода. Парови сказала с едва заметным оттенком сожаления:

– Кольца отдашь Фишару. Пригодятся другим рабыням. Тунику я тебе дарю как награду за прилежное послушание.

Туника была неплохая, совсем новая, без заплаток. Видно, выдали по случаю прибытия высокого гостя. Зря Парови расщедрилась. В загодя припасенном сундучке для Иланы лежали роскошные шелковые наряды, расшитые золотой нитью, сандалии из крокодиловой кожи, жемчужные ожерелья, золотые с камешками браслеты, золотые и серебрянные динары. Достойное приданое, на обзаведение хозяйством хватит. Алекс недовольно прикрикнул:

– Илана, иди к себе! Нечего на людях плакать, тоску наводить.

А Восток продолжал развлекать публику. Теперь показывал умение владеть браслетом-бритвой, молнией летающей у него в руках. Опасное зрелище, не для слабонервных. Рабыня заводила назад руки и крепко зажмуривала глаза. Тихий свист бритвы, и на тунике прорезано глубокое декольте до пупа. По команде рабыня наклонялась немного, и вторым ударом туника раздваивалась. Хотя обычно требовался еще и третий удар. Затем рабыня выпрямлялась, и туника плавно ниспадала к ее стройным ногам, открывая жадным пьяным взорам точеное молодое тело. Смеясь, офицеры кидали монеты Фишару за разрезанную одежду, утаскивали к себе голую рабыню. Тут же очередной весельчак выталкивал свою пассию с просьбой Востоку раздеть ее. Дикий человек, этот Восток. Пока другие вовсю погрузились в пучину сладострастного разврата, он развлекал фокусами и смешил двух прибившихся к нему рабынь.

Отпустив Илану, Алекс продолжал заботиться о ее будущем. Задумчиво спросил Парови:

– Куда теперь ее?

– Разве конунг не желает забрать девушку с собой?

Конунг не думал о последствиях. Благородные порывы вообще редко бывают обдуманными. Алекс дернул бровью в затруднении:

– Не хотелось бы ее в Санталукс. Она из прежней моей жизни. Может в деревне поселить, дом ей куплю?

– Одной ей все равно не выжить. В общину одинокую женщину не пустят, сама хозяйство не осилит. Можно на свободный промысел выйти, в бордель наняться...

На Алекса накатил гнев, тем более сильный, что он внутренне признавал правильность рассуждений Парови:

– Издеваешься? Скажи еще, я ей жизнь порушил!

Парови поджала губы, но всем нутром Алекс чувствовал, как она тайно насмехается над ним. Он добавил с нажимом:

– Замуж за офицера могу выдать. Только зачем тебе проблемы с солдатами? Время сейчас неспокойное, начнет еще за жену мстить...

Признав резон в угрозе конунга, Парови вздохнула:

– Есть на примете бывший раб, торговлей скотом занимается. Если конунг протекцию составит, он женится на ней.

– Торгаш не пожалеет. Но пусть знает, будет обижать Илану, шею сверну!

Спать улегся конунг на матах, среди рабынь. Руки его не были связаны за спиной как несколько лет назад, однако, утомленный, он недолго тискал девушек. Обхватив Илану, шепнул ей:

– Ты – свободный человек. Видишь, мечты иногда сбываются.

Илана лежала как каменная, не вырываясь, но и не сближаясь податливо телом:

– Я не мечтала, конунг.

– Лукавишь? Ты в самом не деле не рада обрести свободу?

Илана горестно усмехнулась:

– Свободу быть вечно голодной? Свободу отдаваться каждому за кусок хлеба? Свободу получать побои от других?

– Мрачную картинку не рисуй. Никто безнаказанно не прикоснется к тебе пальцем. Ты же теперь свободная женщина, не забывай!

Илана шмыгнула носом:

– Забыть об этом мне не дадут клейма. По закону я свободна, а в глазах людей последняя шлюха.

– У тебя будет муж. Я позаботился.

– Муж... Он такой же самец, как все остальные. Мне было легче лежать под одним мужчиной, и не видеть его никогда потом. Теперь я буду всегда терпеть одного...

Алекс удивился;

– Я не пойму, ты и в самом деле желала остаться рабыней?

У Иланы выкатилась слезинка:

– Я не знаю, чего я желала. Я была среди своих, я знала свое место. Теперь я не знаю ничего.

Впервые в голове Алекса зашевелились противные мысли: “А ведь верно Парови предупреждала. Иланка ж свободной жизни не знает, все равно, что в реку ее кинули. Пока плавать научится, много бед претерпит. На свободе здесь нравы еще те, покруче, чем в имении будут. А, ладно, с моей помощью выплывет”.

Алекс, опустив ладони на зад Иланы, попытался притянуть ее поближе. Женщина вскрикнула. Упершись в грудь Алекса, оттолкнулась от него с криком:

– Не трогай меня!

– Ах, черт, позабыл про клеймо. Извини.

– Конунг, прошу, оставьте меня в покое.

У Алекса ушло желание. Увы, женская любовь непостоянна. Делаешь им добро, а в ответ холодная неблагодарность. Ну и ладно, боги осудят ее за пренебрежение конунгом. Удобно устроившись, Алекс уснул быстро на мягких грудях Иланы. Привычку использовать женскую грудь, или живот, в качестве подушки выработала у него выносливая Йена, верная варагская жена, хотя и поступила в конце легкомысленно. Стрекоза и есть стрекоза, судьба не зря подкинула ей такое имя. Илана морщилась от свежего ожога на ягодице, однако терпеливо продолжала лежать на спине. Формально уже не рабыня, могла бы протестовать, но сознание так быстро не перестроишь. Согнать конунга с груди не хватало духу. Конунгу необходимо выспаться, завтра важный разговор с леди Охайя.

Проснулся Алекс от шума. Никого вокруг не было, девушки вставали рано исполнять обязанности по дому. Даже Илана убежала куда-то, видимо, по привычке. Шум за дверью не прекращался. Алекс крикнул караульным пропустить возмутителя спокойствия, дело могло оказаться важным. Ввалился Восток, втащил за собой упирающуюся девушку:

– Вот, конунг, пряталась в комнате. Я ее по запаху учуял.

Восток не врал, чутье у шершеня было звериное. Он мог спокойно спать, но стоило незнакомому человеку неслышно подкрасться к нему на несколько метров, как шершень вскакивал с широко раздувающимися ноздрями, сжимая в руках свой меч-бритву. Девушка стояла, неудобно согнувшись, огненные волосы намотаны на руку Востока. Он добавил:

– Я думаю, она подослана, в наших краях молодых девиц часто используют для убийств. Они подозрения не вызывают в доме. А эта, рыжая, таилась явно!

Девушка обратила красное от возмущения лицо к Алексу:

– Сволочь! Слова сказать не дал! Я живу здесь!

Алекс признал повзрослевшую Элайю. Девица вытянулась, у нее ужалась талия за счет раздавшихся бедер, потяжелели груди. Интересно, характер у нее изменился? Приказал Востоку:

– Она не опасна. Иди. Спасибо за бдительность.

Дочка Парови облегченно выпрямилась. Соски натянули ткань легкой туники. Ножки у нее хорошенькие, видимо, как у мамки в юности, покрыты золотистым пушком. Яблочко от яблони недалеко падает. Алекс учинил допрос:

– Зачем пряталась? Тебя архонты подослали?

Элайя сверкнула глазами в негодовании:

– Какие архонты?! Я здесь живу, тут мой дом! Не пряталась я, просто солдат в доме много!

– Солдат в доме мало, в основном офицеры. Признавайся, кто такая? Иначе палача позову, пытать будем!

Элайя часто заморгала, обескураженная строгостью конунга. Она по молодости лет не умела различить насмешливой интонации в словах Алекса:

– Правда-правда, я здесь живу! Я дочка управляющей имения, госпожи Парови!

Алекс лежал голый на матах, как всегда спал с женщинами. К этому приучило его пребывание в рабстве. Конечно, он нисколько не смущался какой-то девчонки.

– Ага, так ты есть та самая Элайя?!

Она обрадовано закивала головой:

– Да, да, я самая. Господин конунг, должно быть, помнит меня!

– Да уж помню... Ты заставляла меня изображать быка. Еще хотела кастрировать, помню все.

Девица испуганно облизнула припухлые губки:

– Извините, пожалуйста, господин конунг! Я не хотела!

– Ладно, история давняя. Подойди сюда. Сядь рядом.

Алекс притянул ладонь Элайи на свой член:

– Ты почувствуй, какого красавца хотела загубить. На, держи его крепче.

Сглотнув слюну от волнения, молодая госпожа сжала покрепче заметно укрепляющийся орган. Алекс грозно прикрикнул:

– Чего теперь, так и будешь просто сжимать? Не игрушка. Раз взяла, пробуй на вкус!

Растерянная девушка, запуганная сурово сведенными бровями конунга, стала медленно наклоняться, как вдруг ворвалась растрепанная Парови, растолкав караульных:

– Конунг, отпусти девочку! Она ни в чем не виновата!

Алекс подумал раздраженно: "Некоторые люди своим появлением способны все испортить". Вслух сказал вполне мирно:

– Да я вроде ее не держу. Наоборот, она меня держит. К тому же сомневаюсь, что она девочка.

Парови воскликнула:

– Я предоставлю тебе любую рабыню, но не трогай ребенка!

– Парови, раскрой глаза. Какая она ребенок? Сиськи больше твоих выросли. Она меня мастурбировала еще года четыре назад.

Парови с ошарашенным видом повернулась на дочь:

– Ты что, с рабами путалась за моей спиной? Честь не берегла?!

Элайя, подбежав к матери, стремительно приняла невинный вид:

– Мамочка, наговаривает он все, клянусь! Я девственница, можешь проверить!

Алексу надоела семейная сцена. Он крикнул грубо:

– Оставьте меня! Раскудахтались тут, разбудили. Раз никто не собирается мне отсосать, пошли вон!

Намеренная грубость возымела действие. Бледная от унижения Парови молча удалилась с дочкой. Конунг не искал дружбы с ней, она его подданная, и он дал это понять. Не обижался же он, когда она лупила его по кончику стеком, а это было куда больнее слов. Обижаются на равных, сильным подчиняются. Хотя, как внутренне признался Алекс, причина грубости на самом деле была куда более прозаичной. Ему сломали кайф, который он уже предвкушал, а с конунгом такие вещи не должны оставаться безнаказанными. Караульным на посту у дверей он крикнул:

– Болваны! Еще пропустите посторонних без моего приказа, отправлю рудники охранять в горы!

Вошел Дрозд, доложил:

– Вас ожидает леди Охайя.

Настроение Алекса моментально улучшилось. Он, быстро натянув одежду, подмигнул офицеру:

– Как она выглядит?

Дрозд задумался, как бы вежливо изложить впечатления от знатной аристократки:

– Фигурная дама. Лицо строгое, а глаза шаловливые.

Леди Охайя ожидала конунга в своих покоях. Никого больше не было, чужие уши опасны для обсуждения государственных вопросов. На голове у нее закручена немыслимая пирамида темных волос, отливающих жемчужным блеском черного шелка тончайшей выделки. Охайя улыбнулась:

– Здравствуйте, конунг. Вы так внезапно исчезли три года назад, что я не имела возможности попрощаться с Вами.

Алекс растерялся. Или леди смеялась над ним, или, что более предпочтительно, она и в самом деле подзабыла о его тогдашнем статусе. Галантно наклонил голову:

– Я вынужден был оставить Ваше гостеприимное место в связи с неблагоприятными обстоятельствами.

– Что с Вами случилось? Мне сообщили, Вы пожелали уйти в Лабиринт. Это было безумие, Вы и в самом деле любимчик богов?

Алекс оказался в затруднении. Как-то несолидно конунгу жаловаться о том, как его хотели кастрировать. Пришлось поддержать версию, освещающую его бегство в более благоприятном свете:

– Рожденный для славы не может долго возить коляску. Восставший из праха сильнее сияет.

Охайя с сожалением покачала головой:

– Я жалела тогда, что не увезла Вас с собой. Но миром правят боги, они разглядели в тебе героя.

Алекс улыбнулся одними глазами:

– А кого разглядела во мне ты? Жеребца с большим членом?

Охайя с досадой наморщила умный лоб:

– Члены я видала и побольше. Я знала, я чувствовала, тебя ждет великое будущее, но не знала, как мне поступить. Не стоит ехидничать, конунг.

Алекс вальяжно присел на диван к Охайя. Ноздри мягко вкусили очень сладкий аромат пропитки платья, слишком приторный для официальной беседы. Такой дурманящий запах не мог быть случайностью – это знак, явный для посвященных в тонкости этикета благовоний. С помощью запаха леди Охайя выказывала свое расположение. Нет, не расположение, такой сильный аромат мог быть только приглашением. Утреннее возбуждение вернулось к нему с новой силой, нахлынуло прибоем неконтролируемого желания. Невозможно думать о политике Империи, разбираться в интригах наместников, когда рядом обдавала пылающим жаром красивая женщина в самом расцвете жизненных сил. Он осторожно положил руку на крутое бедро госпожи:

– Ты умеешь покорять мужчин.

Охайя усмехнулась:

– Глупых кобелей, которые теряют голову от запаха самки, нетрудно покорить.

Рука осторожно двинулась в нижний разрез богато украшенного платья. Не хотелось, чтобы под платьем было еще что-нибудь. В Пограничье нижнее белье не носили, однако в Империи могли учудить какую-нибудь ненужную штуку.

– Я не глупый кобель. Однако твой запах превращает меня в него. Я не могу приступить к делам, пока не согреюсь жаром твоего сладкого тела... Обманчивая сладость. Яд желаний проник в мою кровь, убивает наповал мучением страсти.

Умом Алекс понимал, что нес чушь, но лапать леди молча представлялось совсем уж невозможным.

Кончики пальцев ощущали горячую кожу, становившуюся все горячее по мере приближения к заветной серединке, и тепло, вливаясь в пальцы, перетекало в нижнюю часть живота, где распалялся жгучий пожар, от которого судорожно рвался из штанов напрягшийся орган конунга. Охайя с удивлением следила за действиями конунга. Не то, чтобы ей неприятны ощупывания, но скорее непривычны казались мужские ухаживания в таком стиле. Она с искренним любопытством спросила:

– Конунг познает устройство женского тела?

У Алекса вырвалась банальная фраза:

– Твое тело совершенно.

Охайя прищурилась:

– Да? Что же ты в нем нашел, чего не было в других телах?

Алекс не нашел нужного ответа и почел за благо промолчать. Пальцы продолжали осторожно шарить под платьем. Охайя не препятствовала. Расслабленно откинувшись, она задумчиво сказала:

– Признаюсь, конунг, я сильно недооценивала тебя. У тебя нежные пальцы, как у девушки. Как жалею, что сразу не забрала к себе.

Алекс, вспомнив давний разговор с ее личным рабом Асандром, улыбнулся:

– О, это было слишком опасно для меня. Твои остолопы пообещали переломать мне ноги. Им не понравился бы такой конкурент. А куда, кстати, делся тот парень с огромным золотым кольцом в члене?

Охайя вздохнула:

– Асандр. Я его подарила подруге. Член у него был тоже огромным.

– Во как! Он тебя, похоже, любил как верный пес.

– А я не люблю, когда такой здоровенный член не может встать при виде меня. Боги наградили Асандра размерами, позабыв про мужскую силу. Член не женская серьга, чтобы все время висеть как украшение.

Алекс обхватил плечи Охайи:

– У меня не женская серьга, ты знаешь.

Женщина повела плечами, отстраняясь. Недовольно заметила:

– Конунг решил взять меня атакой? Спутал с наложницей?

Возбуждение мешает трезвости мысли. У Алекса, опережая мысль, вылетело:

– Ты могла бы стать самой лучшей наложницей, каких я знал!

Охайя встала. Официальным тоном произнесла:

– Мы встретились по важному делу. Я не смею задерживать конунга, отвлекать от наложниц.

Дурманящий аромат благовоний куда-то испарился. Ледяные глаза леди смотрели в упор, строго, побуждая приступить к государственным делам. Алекс медленно перестроил сознание мужчины в сознание конунга. Его волновал основной вопрос – как будет реагировать Империя на появление вблизи границ нового царства. Беседа затянулась, Алекс даже отказался от обеда. Император и Сенат озабочены неудачной войной на востоке. Дикие кочевые племена там накатывали волнами, отвлекая большинство легионов на оборону границ. С севера грозили набегами мелкие варварские царства, однако имперским чиновникам удавалось избежать большой войны, затевая ссоры и противоречия между царьками. Конунга не опасались как серьезной угрозы. По мнению Охайи, его рассматривали как мелкого тирана, захватившего власть волею удачного случая. Выразив желание получить протекторат от императора, возможно обезопасить себя от немедленного вмешательства Империи. Однако Сенат не смирится с существованием независимого государства. Рано или поздно Империя по всей логике своего развития постарается захватить Пограничье, или же вернуть его в анархию управления архонтов.

Раздражение сенаторов вызывала политика конунга по отношению к беглым рабам. Если они сбежали из Империи, в Санталуксе их не преследовали, наделяли землей и уравнивали в правах со свободными общинниками. Свободу и права они обретали после того, как создавали семью. Вынужденные поскорее жениться, бывшие рабы или сговаривались с общинниками, или покупали в долг жен из рабынь, расплачиваясь в течение трех лет увеличенной податью. Только клейменых снова обращали в рабство, тут уж ничего не поделаешь. Повальное бегство рабов из провинций, прилегающих к Пограничью, стало головной болью для тамошних наместников. Зато население Санталукса росло как на дрожжах.

Еще одной серьезной проблемой являлось отношение конунга к дезертирам из имперских легионов. В армии конунга не спрашивали имен, брали всех, кто доказал умение владеть оружием и проявил храбрость. Давали новое имя, а впоследствии дезертир мог рассчитывать на надел земли. Заселенные земли, еще недавно бывшие безлюдной ареной варагских набегов, превратились в очень ценный ресурс, которым конунг мог вознаграждать своих приверженцев. Еще одним ресурсом являлись конфискованные у донов владения, но в этом вопросе Алекс проявлял осторожность. Наследственные латифундии хорошо управлялись и вносили в казну высокие налоги, преимущественно в виде натуральных поставок. Насильственная смена собственности разрушала хозяйство, в чем Алекс совершенно не был заинтересован. Его политика в отношении донов была проста и доступна для понимания: "Верность конунгу выражается в полной уплате подати. Недоимки – признак мятежа". Гневное устное осуждение конунга игнорировалось со снисхождением. Отказ в уплате налога немедленно приводил к появлению карательного отряда.

В отличие от имперской знати Алекс не считал себя тираном, он старался править с соблюдением демократических норм, вбитых в его сознание воспитанием. Никого не казнили без суда, пусть даже формального. Законов, правда, не было, но возможность оправдаться осужденному предоставляли. Еще не пришло время для законов в том кипящем котле, в который превратилось Пограничье с приходом нового конунга. Здесь смешивались в единое государство народы и племена, уклады и религии. Обычаи и нравы веками регулировали взаимоотношения между людьми, право сильного безоговорочно признавалось, чего нельзя сказать о каких-либо других нормах.

Алекс попросил уточнить:

– По твоему мнению, откуда исходит непосредственная угроза моей власти?

Охайя неторопливо размышляла вслух:

– У тебя три опасности. Во-первых, фергольские олигархи ненавидят тебя. Ты ввел дорожные налоги, твои земли окружают город все ближе и ближе. Я думаю, фергольцы поддержат любой мятеж своими отрядами, а они могут выставить до 15 тысяч наемников. Вторая опасность исходит от наместников в пограничных провинциях Империи. Ты ущемил их интересы, в их руках пограничные легионы. Конечно, легионы неукомплектованы, однако до двух десятков тысяч солдат могут под каким-нибудь предлогом поддержать вооруженное выступление донов, вторгнуться в Пограничье.

– Не самая лучшая перспектива. А третья опасность?

Охайя прищурила карие глаза:

– А третья опасность тебя погубит. Слишком ты любвеобилен, конунг.

– Неправда! Боги желают, чтобы я любил женщин. Не смею противиться их воле.

– Странно ты любишь женщин. В Ферголе мне поведали, как ты насилуешь жен, чтобы наказать мужей.

– Странно было, если б я насиловал мужей, чтоб привести в чувство жен. Эти дуры потом целовали мне ноги, только бы я не отдавал их солдатам. И потом – я творил добро, оставляя им жизнь, а некоторым и имущество. Ты знаешь, как поступает император с теми, кто отказывается признать его власть?

Охайя согласно кивнула головой. Она знала, как поступает император. На главной площади столицы постоянно висели кожи, содранные с еще живых людей. Иногда внутрь кожи набивали солому, придавая ей форму прежнего владельца. Даже существовала специальная должность при палаче, делать чучела из людей.

– Император импотент, он не может наказывать бунтовщиков как ты. К тому же, в Ферголе ходят слухи, будто конунг щедро одаривает землями, если женщина удовлетворит его самые низменные извращения.

– Сплетни врагов. Конунг не платит землей за любовь. Они сами толкутся в Санталуксе, готовые на все ради решения вопросов в свою пользу. Шлюхи с благородной кровью, думают обойти закон своими телесами. Но какая бесстыдная ложь! Проглотить сперму для благородной дамы является низменным извращением!

– Они не виноваты. В Империи за оральные ласки девушке отрезают губы.

– Дикие нравы! И нас они считают варварами!

– Да. Человеческая глупость безгранична.

Не скрывая намерений, Алекс снова запустил потную ладонь под платье леди Охайи. Крепко сжав колени, благородная дама вдруг заявила:

– Я не ублажаю мужчин.

Алекс растерялся:

– Не пойму твоих слов. Я тебе противен?

– Нет, конунг меня неправильно понял. Алукс, я плачу любовью за любовь, и плачу щедро. Но я требую искреннего обожания. Если конунгу хочется просто женщину, он в избытке найдет их среди рабынь.

– Я не хочу рабынь. Я хочу тебя.

Взгляд Охайи упал на штаны конунга, вздыбившиеся неприлично пониже пояса:

– О, я вижу это. Прости, конунг, твоя любовь кажется сиюминутной прихотью. Конунг просто пресытился наложницами.

Алекс страшно разозлился. Он смутно чувствовал, что хотела сказать ему леди Охайя, но сейчас ему действительно хотелось просто женщины. Если быть точнее, женской ласки, искренней, не по принуждению. И леди Охайя совершенно верно все это угадала. Проницательность собеседницы злила и пугала одновременно. Алекс подошел к выходу из покоев хозяйки:

– Спасибо за полезный разговор. Я надеюсь, леди Охайя изменит свое отношение ко мне.

– Удачи в Ваших делах, конунг.

Разыскали и привели Илану. Алекс обратился к ней ласково:

– Ну, лапушка, привыкаешь к свободной жизни? Я, честно говоря, успел соскучиться по тебе. Подойди ко мне.

– Конунг, я благодарна Вам за заботу.

Алекса удивила сухость слов. Он ожидал, Илана скоро оттает и отблагодарит его, как только она одна умела. Неблагодарное дело – давать людям свободу.

– Ты все обижена за второе клеймо? Болит?

Илана избегала смотреть на конунга. Упершись взглядом себе под ноги, ответила:

– Болит. Я знаю, боль тела пройдет. Больнее мне делают люди, когда желают добра.

Алекс насторожился:

– Детка, ну хватит обижаться. Давай лучше займемся любовью. Я осторожно, клейма не трону.

Илана еще сильнее пригнула голову:

– Конунг волен делать, что пожелает. Если Вам хочется моего тела – берите.

Алекс почти взбесился:

– Спасибо, Иланка. Рабская ты душа! Что за день! Как к женщине подойдешь, прямо себя негодяем чувствуешь! Седлать коней!