Последний конунг Пограничья Часть 18. Лесий Як, торговец пастушками

Невозможно с большой армией мотаться по Пограничью, как раньше. Следовало основать свою базу, место, где врагам трудно добраться до конунга. Алекс выбрал для дислокации отрядов широкий залив, глубоко врезавшийся длинным языком в окрестные скалы. Варагские горы прикрывали тыл, кроме случайных вылазок варваров оттуда трудно ожидать неприятностей, а до границ с Империей было относительно далеко.

Всю равнинную землю, прилегающую к заливу, Алекс присвоил себе, также реквизировал длинную полосу территории вдоль гор, до сего времени считавшейся нейтральной. Земли эти в состав округов не входили, следовательно, не могли вызвать конфликта с архонтами. Редкие поселенцы там даже не пытались возмутиться, наоборот, они радовались, что, наконец, обрели защиту. За право пользоваться землями их обязали поставками зерна и мяса для армии. Народ стекался под знамена славного конунга, овеянного грозной славой усмирителя варагов. Алекс охотно разрешал селиться пришлым семьям, на первое время освобождал от повинностей и прочими поборами не донимал. Да и его солдаты потихоньку перетаскивали родню поближе к основной стоянке. Строительного материала, песчаника, вокруг много, с древесиной серьезных проблем тоже не возникало. Все солдаты, за исключением конницы, временно превратились в саперов. Растущий на глазах городок Алекс решил назвать в честь себя, Санта-Алукс, однако в устной речи прижилось другое название, Санталукс, его легче было выговорить. Одна проблема беспокоила Алекса. Среди генералов не было человека, кому можно доверить ведение обширного хозяйства, выстраивание системы налогов, возведение крепости. Хорошо хоть Лармуг занялся обустройством порта, постройкой кораблей. Алекс рассчитывал на Эдгирса, человека сведущего в коммерческих делах. К сожалению, полковник покинул армию, срочно вызванный улаживать торговые дела семьи. Полковник похудел за время варагского похода, пузо не свисало позорным балластом как прежде, на висках прибавилось благородного серебра, да и золотишка у полковника наверняка прибавилось. Удовлетворив интерес к гордым дочерям варагских гор, Эдгирс вновь воспылал страстью к рафинированным зеленоглазым девицам хрупкого сложения, каких не обитало в суровых здешних краях. Он обещал вернуться под знамена конунга в случае необходимости, однако у Алекса оставалось чувство горечи: “Армию на девок променял, кобель седой”. Впрочем, это не мешало деловому сотрудничеству боевых соратников. Алекс со своей стороны обещал продавать захваченных рабынь только через Эдгирса, без посредников и лишних формальностей, на доверии, скрепленном пролитой в боях кровью. В памяти Алекса навсегда запечатлелась картина в день избиения харлаков: в позолоченных доспехах, густо усеянных капельками ярко-алой крови, с прямым обоюдоострым мечом, сверкающим в отблесках пожаров, полковник Эдгирс с радостным ревом тащил за длинные волосы молодую обнаженную женщину с лицом, искаженным даже не страхом, но ужасом, всю словно извалянную в грязи, а на самом деле выкрашенную беспорядочно растертыми мазками свежей крови. Кровь была не ее, просто Эдгирс долго тискал несчастную пленницу и растер об нее со своего панциря кровь порубленных до того харлакских воинов. Теперь конунгу потребовались иные таланты полковника, да вот захотел тот предаться спокойным удовольствиям жизни на своей уютной вилле, утопающей в прохладе возделанного и ухоженного сада на высоком холме совсем рядом с Ферголом.

Не мешкая, Алекс отправился к истокам своей славы, в округ Лабиринта, где находился человек, оказавший конунгу в прошлом неоценимую услугу. И теперь, на вершине славы и богатства, конунг снова нуждался в Филине. До Лабиринта скакать три дня, господин Филина жил поближе, в двух днях конных переходов. Алекс и его спутники остановились на ночевку на постоялом дворе, вспомогательный отряд уругов расположился в чистом поле. После мятежа Тривладира конунг старался держать уругов поблизости от себя. Кочевники не нуждались в крыше над головой, костер заменял им домашний очаг, охапка травы – кровать, седло – подушку. Владелец постоялого двора, грузный пожилой мужчина, обремененный содержанием большой семьи, жил исключительно за счет проходящих торговых караванов. Алекс поинтересовался:

– Рабов чего не держишь?

Хозяин тяжко вздохнул:

– Себя бы прокормить. Не можем дармоедов держать. Раньше еще ничего, караваны почти каждый день шли, а как новый конунг пошел войной на варагов, так опустела дорога...

Мужчина явно не узнал в запыленном всаднике усмирителя варагов. Алекса забавляла ситуация:

– Подожди, конунг новый город отстраивает. Скоро тебе двор расширять придется, всех путников не вместит.

– Дай то бог... Конунг, конечно, герой. Теперь хоть не боимся, что вараги двор спалят, дочек угонят...

– Много ль дочек?

– Ох, богат я на них. Две уже взрослые, помогают в работе, да еще две невесты за юбку материнскую держатся.

– Где дочки-то? Заждались мы жаркое ждать, пусть тащат скорей! Сдохнешь тут от голода. И вина самого приличного, неразбавленного!

– Сейчас, сейчас, господа. Уже готово, уже несут...

Расторопные девицы притащили большие блюда баранины, распространяющей вокруг невыносимо аппетитный запах. У голодных всадников потекли слюнки. Покрытые поджаристой темно-золотистой корочкой куски мяса обложены колечками лука и прочей зелени, посыпаны какой-то острой пряностью. Вино оказалось также интересное, терпкое, густое, с привкусом меда. Хозяин двора пояснил:

– Я финики добавляю в амфоры. И вино никогда не закиснет, и сладости больше.

Утолив голод, Кенсар указал Алексу глазами на дочек хозяина. Шепнул:

– Ароматные пышки. Можно с ними поиграться?

Алекс рассердился:

– Кенсар, ты не воин, а кобель. Зря я тебе звание корнета присвоил, не о том думаешь. Они свободные девушки!

– Конунг, я ж не собираюсь насильничать. Я ж понимаю. О-о, конунг, ну взгляни, как у ней грудь качается. Точно, она там ваты в мешочки наложила!

Телеса девиц, накачанные молодостью и хорошим питанием, и вправду ломились из тесных платьев, сшитых должно быть под подростковые фигуры. Зады у пышек тоже были немалые, не обхватишь. Конунг схватил пробегающую мимо с кувшином девушку, силой усадил на колени:

– Ух, какая ты вкусная булочка! От женихов отбою нет, да?

Пышечка, шаловливо стрельнув исподлобья, заерзала на коленях конунга:

– Ой, господин хороший, здесь мужиков-то в округе нет! Одни торгаши перелетные, да крестьяне захудалые.

– А давай я тебе солдата сосватаю! Вон рядом сидит, тебе на сиськи глазеет...

Кенсар возмущенно приподнялся, но опустился под жестким взглядом конунга. Девушка игриво поерзала:

– Милый паренек. Хлипкий какой-то, меня не подымет. По хозяйству не справится, а так хорошенький.

– Поднимет, не бойся. Он парень справный, хоть ветер в голове гуляет. Зато солдат храбрый!

– Ой, такой уж храбрый. А сам застеснялся, покраснел!

Алекс и сам удивился, как это удалось вогнать Кенсара в краску. Приподнял на весу теплую грудь девушки:

– Это он твоих прелестей засмущался. Он думает, ты туда ваты напихала.

Девушка возмущенно распахнула глаза, и без того занимавшие половину хорошенького личика:

– Да как он смел! Самые натуральные, свои, живые!

– Кенсар, подтверждаю! Титьки натуральные, мягкие, как на подушке пуховой можно спать!

Кенсар отвернулся, весь красный до кончиков волос. Алекс прикрикнул на девицу:

– Да чего ты все ерзаешь, колени отдавила!

Она, нахмурив губки, капризно пожаловалась:

– Господин хороший, вы бы поправили кинжал. Он мне уперся рукояткой, синяк будет.

У конунга не было кинжала, да и меч он снял. Когда до всех дошло, что наивная селянка спутала вздыбившееся достоинство конунга с кинжалом, сползли от смеха под стол. Только Кенсар улыбнулся робко, жадно не отводил взгляда от пышных форм девушки. Передохнув от смеха, конунг сказал:

– Отведи Кенсара в комнату для гостей. Вот тебе империал, побудешь с ним до утра.

Обалденно схватив золотую монету, доход их семейства за месяц, девушка испуганно взглянула на отца. Тот мялся в сторонке, не решаясь вмешаться. Алекс хлопнул "пышку" по мягкому заду:

– Иди. Не томи парня. С конунгом не спорят!

Осознав, кто остановился в его захудалом дворе, хозяин побелел. Его руки растерянно заметались, не находя места. Потом прикрикнул на дочь:

– Чего ждешь?! Хочешь рассердить конунга?! До утра свободна!

Другая дочка осталась обслуживать гостей. На ее выдающиеся телеса никто не позарился, должно быть из-за рябого лица. Слишком светло в трапезной. В темноте-то лица все равно не разглядишь, а на ощупь она была бы не хуже сестры.

Следующим днем конунг добрался до местечка Днепуя, где в небольшой долине утопало в зелени имение Лесия Яка, чьим рабом уже много лет служил Филин. Филин фактически заправлял всей хозяйственной деятельностью в латифундии Яка, человека пришлого, с темным прошлым. Поговаривали, он заведовал судебной канцелярией в одной имперской провинции, был из сословия юристов. Сам не судил, но многое зависело от его решений по исполнению приговоров. Прилипло к его пухлым ручкам немало даже по меркам имперских взяточников. Пришлось ему срочно бежать в Пограничье, когда новый наместник провинции стал наводить порядок. Выкупил латифундию задешево, недалеко от Лабиринта, в местечке Днепуя, незадолго до того изрядно пограбленном варагами. В отличие от других землевладельцев занялся не посевами ячменя или кукурузы, а разведением скота и рабынь. Скупал недорого девочек из окрестных имений, продавал с немалой выгодой, как только вступят они в пору юного цветения. Были и другие дела, которые полностью передоверил Филину. Девственницы никогда не падали в цене, даже в периоды громких побед Империи, когда захваченных рабов сбывали дешевле, чем стоит рваная одежда на них. Накладно кормить огромное человеческое стадо, на мясо его не пустишь, да еще приходится тратиться на охрану и уборку умерших. Понятное дело, в толпе пригнанных на продажу людей из разоренного царства едва ли найдется нетронутая молодая девушка. Солдаты всегда первыми срывали плоды победы. Лесий Як встретил конунга почтительно, снеся свое бочкообразное тело к воротам имения. Его лицо, бывшее в молодости квадратным, теперь расплылось, угловатость скрадывалась толстой прослойкой жира. Маленькие темные глазки настороженно буравили гостя из глубины лоснившихся щек. Алекс подумал, что, назвав бывшего юриста упитанным, сделал бы тому большой комплимент. Нелегко таскать такую тушу под жгучим солнцем. Оказав должное уважение гостю, хозяин похвастал своим питомником:

– Доны не любят ждать, пока дети подрастут. Желают получить все быстро, посеял, пожал, продал урожай и считай прибыль. Нет, питомник не такое быстрое дело, но себя окупает, да. Я ведь грудных девочек не покупаю, беру, когда бегать начинают. Может бегать, можно в поле ее под присмотром рабынь постарше отправить. Пусть подмогою у пастушек будет. А подрастет, грудки расти начнут, сама пастушкой станет, да.

Конунг неодобрительно покачал головой:

– Какой с детей спрос. Они играют, балуются, за скотом не усмотрят.

– Осмелюсь возразить. Девочки вообще аккуратнее взрослых рабов, а едят меньше, содержание обходится дешевле. И у меня не забалуешь, да. Не желаете зайти в загон для наказаний?

Загон для наказаний оказался огороженным двориком под открытым небом. Высокие колья плотно, без зазора, ограждали место от случайных взоров. Старшей по дворику выступила высокая широкозадая девица, коротко стриженная как полевая рабыня, но в отличие от нее прикрытая длинной накидкой, почти до колен. Лесий пояснил:

– Рабов в имении держу мало, опасаюсь подпускать их к питомцам. По своим животным инстинктам спортят мне товар, а у моих овечек девственная плева стоит дороже, чем взрослый раб. Доверяю следить рабыням постарше, они и подходы лучше знают, и товар не обесценят.

Надсмотрщица доложилась:

– Две пастушки отбывают наказание. Одна в ваше зеркальце посмотрелась, когда убиралась в комнате.

Лесий важно заметил:

– Эту я помню. Девчонка на свою мордашку любовалась в мое серебряное зеркальце. Знаете ведь примету, кто в твое зеркало посмотрит, тем ты и станешь. Пусть теперь подумает на цепи.

– Я не суеверен, господин Лесий Як.

Хозяин с едва заметным осуждением продолжил:

– Ну да, ну да... Я слышал о вашем вольномыслии. Так-с, а что там вторая овечка натворила?

Девица, подобострастно заглядывая в глаза хозяину, поспешно ответила:

– Другая рукоблудствовала в поле, письку терла, думала, никто не видит.

Лесий строго спросил:

– Кто наказание определил?

– Я сама согласно Вашим указаниям. Вы вчера приказали Вас не беспокоить.

– Та-ак, давай проверим.

Конунг с Алексом зашли в загон, напоминавший внутри арену цирка из-за круглой площадки. В центре площадки врыты несколько столбиков, между ними стояла пара длинных скамей. Тоненькая смуглая девушка, с виду взрослая по меркам Лесия, сидела под палящим солнцем, покачиваясь на низкой скамейке со связанными за спиной руками. Спина девушки неестественно выпрямлена, плечи отведены назад, высоко поднятые колени напряженно сжимают деревянную доску, пропущенную между ног. От палящего солнца тело девушки прикрыто ветхой полевой рубахой. То, что именовалось полевой рубахой, типовым одеянием пастушек, являлось, по сути, куском дешевой материи простейшего покроя. Прямоугольная ткань сгибалась надвое, в центре сгиба прорезалось отверстие для головы, бока соединялись шнуровкой. Низким девушкам стандартного размера рубаха доходила до середины бедер, а высоким почти не прикрывала срамное место. Тогда девушки умудрялись подшивать удлиняющую полоску от старых тряпок. Выдавали пастушью рубаху для защиты от москитов, из расчета одну на год. Вторая девушка, полностью голая, сидела на корточках возле низкого столбика, утыканного острыми гвоздями в верхней части. Приподняться она бы не смогла, ржавая цепь связывала ее шею со столбиком коротким поводком, не давая возможности ни встать, ни лечь, а облокотиться на столбик не позволяли гвозди. Девушка старалась спрятать голову в узкой тени от столбика. Лесий спросил у доверенной рабыни:

– Давно сидят?

– На цепи третий день, последний. Вечером выпорю в последний раз и отпущу, ей завтра на работу выходить. На скамейке – со вчерашнего вечера...

– Пить даете?

– Которой на цепи, разрешаю полакать из миски. Эту, рукоблудницу, поим как велено.

– Смотришь, чтоб на цепи под себя не мочилась?

– Глаз не спускаю! Если бы описалась, я б ее на скамью посадила.

Алекс влез в диалог:

– Не понял, так воды даете девчонке на скамье?

Надсмотрщица по разрешающему кивку Лесия пояснила:

– Которая на скамье, та пьет мочу другой. Спускаем "собачку" с цепи, она мочится в рот рукоблуднице.

Алекс поморщился:

– Заставляете ее так?

– Да нет, она сама хочет. От жары вон губы потрескались, а тут хоть какая-то влага.

Девушка на цепи смотрела на вошедших господ жалобными глазами, глазами побитой собачонки. Устав сидеть на корточках, она встала на четвереньки, нацелив маленькие груди вниз. Колени у нее совершенно сбиты, видно гоняли по загону на четвереньках. Мокрые от пота волосы прилипли к гладкому лобику. Алекс вступился за бедную пастушку:

– Солнечные деньки выдались, она просидела довольно. Не соблаговолит ли уважаемый Лесий Як отпустить ее без порки?

Хозяин кашлянул, сказал после недовольной паузы:

– Не в моих правилах жалеть пастушек. Они от доброты совершенно отбиваются от рук. Но я не могу отказать прославленному конунгу. Кизелла, сними с нее цепь.

Надсмотрщица нерешительно заметила:

– Господин Лесий, может "собачка" перед уходом напоит наказанную на скамье? Пекло страшное, а Вы запретили давать воду наказанным за греховное поведение.

Лесий закачал головой, тяжело вздохнул:

– И в тебе жалость взыграла. Ну ладно, сегодня я добрый. Пусть пописает.

Радостная девушка, освобожденная от ошейника, встала на скамью перед подругой, и, разведя руками половые губы, подвела свой источник ко рту сидящей. Та безжизненно сидела с закрытыми глазами, с трудом удерживая равновесие, не реагируя на предстоящее питье. Девушка закричала:

– Танита, приоткрой рот!

Отклика не последовало. Надсмотрщица приказала:

– Давай, лей скорей и выметывайся!

Наморщив гладкий лобик от досады, пастушка выпустила струю в полуприкрытый рот Таниты. Прозрачная моча струйкой разбивалась о губы несчастной, брызгами разлеталась по подбородку, впитываясь в остатки накидки, прикрывающей главным образом живот и бедра. Почувствовав влагу, пересохшие губы Таниты дернулись и с трудом раскрылись. Однако источник уже иссяк. Серый язык Таниты, обманутый в ожиданиях, судорожно вылизывал остатки живительной влаги. Разочарование лишило последних сил девушку, мучимую жаждой. Покачнувшись, она повалилась без сознания вбок со скамьи. Надсмотрщица рванулась поддержать, но не успела. Упав, Танита закричала срывающимся тонким голосом, дугой выгнувшись от боли. Только теперь Алекс увидел, в чем состояло наказание за мастурбацию. Девушка была прибита к скамье тоненькими гвоздиками за разведенные крылышки половых губ. Теперь же губы свисали разорванными лохмотьями, заливая алой кровью промежность. Лесий побагровел от злости:

– Не усмотрела, дура! Сама сядешь на скамью!!

Всерьез испуганная рабыня оправдывалась:

– Простите! Хлипкая девица оказалась, кто знал, что солнечный удар схватит!

Алексу была крайне неприятна вся сцена. Он тронул Лесия за руку:

– Что будет с пастушкой?

Хозяин пыхтел и кипел, но все же ответил уважаемому гостю:

– Срастется как-нибудь, кожа не мясо. Дырка останется, спариваться сможет! За что мне такое наказание, безмозглых дур растить?! Работать эта овца не сможет, придется ей отдых дать!

– И кормить за мой счет! – поджал Лесий губы со злостью.

Танита лежала с широко раскрытыми глазами, устремленными в бесконечность. Залитая кровью промежность выглядела устрашающе, как будто девушке злоумышленники разворотили в ярости весь пах. Лесий уже спокойнее приказал:

– Уберите эту падаль! Если она себе плеву повредила, я ее собственноручно приколочу опять к скамье, у меня не сорвется!

Вызванные подруги бережно подняли Таниту, перекинув ее руки через плечи, и, придерживая за талию, повели девушку. Напор крови ослаб, ленивыми каплями она редко падала на землю, юрко скатываясь по ногам до колен. Лесий поманил пальцем провинившуюся надсмотрщицу:

– А ты останься! Жди здесь, в загоне. Не могу с тобой разобраться, у меня очень уважаемый гость. Подумай пока, как мне тебя наказать!

Алексу не нравилась надсмотрщица, с изощренным энтузиазмом издевавшаяся над девушками. По его мнению, стоило наказать ее сурово, однако Лесий мог простить подручную, когда приступ злости спадет. Хозяин не простит доброту, а уж к излишней жестокости отнесется снисходительно. Отъявленные негодяи чувствуют позывы жалости только к таким же негодяям. Поэтому Алекс предложил:

– Господин Лесий, я не настолько тороплюсь, чтобы стоило откладывать правосудие. Давайте справедливо накажем Кизеллу. Что вы с ней планируете делать?

Лесий немного растерялся. Он не привык приводить наказание в исполнение сам. Отказ карать рабыню мог рассматриваться как проявление малодушия, доброта к рабам считалась самым смертным из грехов в здешнем обществе. Несколько вызывающе он задал встречный вопрос:

– Конунг, Вы собираетесь мне помочь?

– Охотно, господин Лесий.

– Как Вы наказываете своих рабынь?

Алекс в душе посмеивался над жирным барыгой, привыкшем вымогать взятки и держать в строгости пастушек чужими руками:

– Я их трахаю до смерти. Правда, меня осуждают, говорят, что это слишком сладкая смерть для рабынь.

– Вы все шутите. А я не люблю шутить. Прибить ее к скамье?

Надсмотрщица с загнанным видом переводила наполненные ужасом глаза с хозяина на конунга. Решалась ее судьба, покатый лоб взмок от переживаний. Алекс снизошел до благородства:

– Ну, зачем так бесчеловечно? В конце концов, пастушка сама упала. Предлагаю ее просто жестоко оттрахать, как на войне. Чтоб потом на карачках ползала, как та девчонка на цепи.

Лесий не мог понять, но заподозрил, что над ним замаскированно издеваются. Он сощурил свинячьи глазки:

– Я сам служил в легионе, брали городки штурмом. Согласен вспомнить молодость.

Без дальнейших рассуждений, споро заломили рабыне руки за спину. Лесий взнуздал ей рот тонкой палочкой, притянув веревкой к голове. Надорванные палкой краешки губ в зеве сочились кровью. Кизелла не могла сжать зубы, но губами шевелила как травоядное животное. Рабыня молчала, надеясь снискать расположение покорностью. Под накидкой оказалось вполне бабское тело, с округлыми рыхлыми бедрами, потными складками на животе и отвисшей блинами грудью. Вполне достаточно, чтобы вызвать эрекцию. Толкнув рабыню животом на скамью, Алекс вежливо спросил:

– Надеюсь, Вы не возражаете, если я первый пошурую в ее нутре?

Лесий злобно усмехнулся, нависнув животом над головой надсмотрщицы:

– Как Вам будет угодно! Я все равно предпочитаю черный вход в бабу.

– Любите женскую задницу? Не разделяю Ваш вкус, оставлю Ваше предпочтение нетронутым!

С размаха, продавливая мягкие ткани внутрь, Алекс сильным отработанным толчком воткнулся внутрь рабыни. Она глухо замычала, прогнув от боли спину. Толстые ягодицы заколыхались волнами, судорожно сжимаясь и разжимаясь большими лопухами. Мычание сменилось задыхающимся всхлипыванием, когда Лексий забил свой короткий, но толстый в обхвате член, напоминающий чем-то разбухший от сырости гриб, во влажное отверстие взнузданного рта жертвы. Нисколько не заботясь о женщине, Алекс с похотливым ожесточением скреб сухую слизистую изнутри, разваливая отверстие грубыми толчками. Перестарался в негодовании, собственный член стал гореть от трения. Алексу пришла отвлеченно-высокопарная мысль: "Приходится жертвовать собой для торжества справедливости". Освободив растревоженную, воспаленную плоть надсмотрщицы, вывернутую стараниями Алекса наружу слизистыми красными складками, предложил:

– Не сочтет ли возможным уважаемый Лесий Як поменяться местами?

– С удовольствием. Как я понимаю, конунг разрыл пещеру в ее лоне? – пробудилось вдруг чувство юмора в жирном борове.

– Увы, пещеру там разрыли задолго до меня. Я лишь немного расширил.

– Хи-хи, дура, скажи конунгу спасибо. Тебе же рожать легче будет, – противно захихикал боров. Кизелла, привычно не размышляя, прошамкала взнузданным ртом:

– Пасипо, аспатин онунк...

Мужчины перешли. Алекс охлаждал горящий член в слюнявом рте Кизеллы. Тонкой струйкой слюна стекала по ее круглому подбородку. Когда рабыня сжимала губы, натуженно обхватывая член, то выглядела как верблюд. Палка мешала ей, палка мешала и Алексу насладиться послушными губами, а губы у Кизеллы являлись самым примечательным местом на лице. Большие, оттопыренные, сосредоточие всех женских прелестей. Если бы родители позаботились о глазах покрупнее, да более изящном носе, то девушку ожидала бы карьера ценимой наложницы. Впрочем, ее теперешнее положение не сильно отличалось от судьбы наложницы на излете карьеры. Алекс развязал тесемки, убрал палку изо рта. Женщина сразу же облегченно задвигала подбородком, разминая затекшую челюсть. Кивнул вопросительно партнеру:

– Надеюсь, ваша рабыня не склонна к опрометчивым поступкам?

Лесий ехидно заметил:

– Конунг опасается? На войне как на войне, риск всегда есть.

Что-то у него не ладилось. Похоже, не мог впихнуть свой разжиревший член в зад Кизеллы. Алекс опрокинул красное лицо надсмотрщицы к себе, бросил ей:

– Почувствую зубик на коже, выбью все зубы разом. Поняла, сука губастая?

Кизелла молча кивнула. Глаза ее покраснели, большие ноздри трепетали, захватывая воздух. Алекс рискнул, засунул уязвимый член в рот пытаемой рабыни. Чем больше ему приходилось рисковать, тем старательнее он избегал ненужных опасностей. Но сейчас эти влажные мягкие губы, обтянутые вокруг его разгоряченной плоти, провоцировали на бесшабашность. Кизелла натужно дышала носом, синяя жилка на ее шее билась как безумная. Лесий воскликнул:

– Проклятье!

Кизелла вздрогнула, нечаянно прикусив член конунга. Лесий продолжил:

– Все-таки порвал дуру! А, ладно, кровью не изойдет!

Теперь настала очередь ехидничать Алексу:

– А вам не жалко портить свою собственность, господин Лесий Як?

Пыхтящий господин процедил:

– Заставлю ее упражняться с расширителями, совсем разленились.

Тело Кизеллы сотрясалось от частых толчков Лесия. Отвисшие груди тряпками беспорядочно болтались, подметая пыль. Алекс не рискнул повторно всовывать укушенный член. Схватив Кизеллу за волосы, зловещим тоном обратился к ней:

– Куснула все-таки, кобыла дурная. Должен бы сдержать слово, выбить тебе зубы, но ладно. Молись своим богам за доброго конунга. А чтоб не забыла, вот тебе!

Обоими руками изо всех сил сжал груди надсмотрщицы, крутанул их в разные стороны. В ушах Алекса аж зазвенело от пронзительного визга Кизеллы, на удивление тонкого для ее крупного тела. Дернувшись всем телом, она задом выпихнула из себя Лесия, раздосадованного таким обращением. Он крикнул:

– Мы так не договаривались! Если титьки оторвете, возместите мне ущерб в двойном размере!

Глупый баран, он так и не понял расстановку сил в Пограничье. Условия ставит конунгу, идиот. Алекс недобро усмехнулся:

– С конунгом не торгуются.

Лесий не услышал ответа. Закатив глазки, обвалился мешкообразным животом на широкий зад женщины в приступе оргазма. Счастливец, легко его довести. Жирный кролик. Еще раз приподняв за волосы голову Кизеллы, Алекс сказал ей в ухо:

– Запомни урок. Не вздумай издеваться над пастушками.

Глаза надсмотрщицы бессмысленно блуждали, залитые слезами. Глазки маленькие, зато брови густые, роскошные. И губы шикарные, их бы целовать, а не взнуздывать. Алекс, любуясь фигуристой формой губ, закончил:

– Будешь калечить девчонок, сиськи оторву. Обещаю. Зад у тебя широкий, а душа узкая. Ладно, живи пока...

Лесий пришел в себя. Очень кстати, у Алекса пересох рот:

– Не пора ли нам потрапезничать, господин Лесий? Надеюсь, у вас в подвалах есть холодные морсы. Денек выдался жарким для наших потех...

Пока Алекс надевал штаны, Лесий с чувством выполненного долга вытер о Кизеллу засаленный член, уютно спрятавшийся в складках большого пуза. Расслабленным тоном хозяин имения произнес:

– Да, обед давно подготовлен. Отвлеклись мы. Прошу Вас в трапезную...

Как только удовлетворили жажду, Лесий нетерпеливо обратился к конунгу:

– Так что же привело уважаемого воина в мое имение? Я исправно посылал продовольствие в ваши отряды согласно разнарядке.

Алекс не торопился с ответом. Запеченная в молодых листьях винограда рыба сочилась янтарем вкуснейшего жира, кусочки нежного мяса таяли во рту. Надо будет ввести рыбу в подать. С набитым ртом он заметил:

– У вас отличная кухня.

– О, да. Я привез повара с собой, из Империи. Здесь таких не найдешь, да. Здесь легко можно найти жену, но повара не найти.

Лесий не был женат. К богатому землевладельцу засылали предложения, он отвергал даже выгодные партии. Очень странное поведение для человека, умеющего делать деньги из воздуха. Алекс знал объяснение. Повара и хозяина связывало не только гурманское отношение к еде. Противоестественные связи между мужчинами преследовались в Империи, что было еще одной причиной поспешного бегства оттуда. Алекс с наслаждением отведал фаршированную овощами, прожаренную до мелких косточек птицу в винном соусе. Сделал комплимент:

– Вкусно. В горах меня кормила младшая жена. Я был вполне доволен, но ваш повар меня развратил.

– Он мастер, да. Мне предлагали обменять его на самую дорогую шлюху столицы, но я не согласился. А знаете его секрет? Он все тушит на медленном огне до мягкости. Главное – подобрать правильно заливку, да.

– Нет, я не желаю знать поварских секретов. Пусть будет вкусно, мне этого достаточно.

– Напрасно. Кулинарное искусство – очень интересная область, в здешних краях кухня достаточно примитивная. Так какие у Вас дела в нашей скромной латифундии?

Пора переходить к делу:

– Ваша латифундия совсем не скромная. Вы могли бы не скромничать, в Пограничье нет налоговых сборщиков. Ваши земли раскиданы далеко за пределами латифундии, пастушки гоняют отары на ничейных пастбищах. Кроме девственниц у вас немало и полевых рабов на заготовке кормов.

– Зато есть вараги. Обирают почище сборщика податей.

– Забудьте о них. Они заняты внутренними делами. К тому же созрели для мира, мир выгоднее набегов.

– Вы желаете увеличить поставки в армию? Это невозможно, поверьте, мы так зависим от погоды!

– Нет. Я никогда не потребую невозможных вещей. Мне нужен Филин.

Лесий наклонился к блюду, перемалывая желтыми лошадиными зубами белое мясо птицы. Пауза затянулась, Алекс не спешил нарушить молчание. Наконец Лесий произнес:

– Давайте лучше обсудим увеличение поставок вяленого мяса для ваших солдат.

– Мне нужен Филин.

– Это невозможно, конунг. Он моя правая рука. Вы сможете жить без правой руки?

Кажется, настало время показать зубы. Алекс небрежно бросил:

– Я не смогу. Но вы сможете, уважаемый Лесий Як. Называйте цену за Филина.

Лесий не уловил слишком тонкого намека на жизнь без руки. Его упрямство мешало понять ситуацию.

– Филин не простой раб. Он не продается.

– 50 золотых динаров? Или предпочитаете империалы?

Лесий покраснел:

– Филин стоит половину этого Имения!

– Хорошо. 100 динаров, 300?

Алекс предложил невиданную цену за раба. Сумма приближалась к выкупу за плененных царей. Лесий уперся словно баран:

– Я заработаю 300 динаров на девках. Но где я куплю на эти деньги другого Филина?

Лесий отстал от жизни среди своих пастушек. Все-таки недалекий человек. Алекс поднялся из-за стола:

– С конунгом не торгуются. Все было очень вкусно.

Лесий испугался:

– Подождите, Вы еще не попробовали чудных салатов из сушеных мидий. А вино? Великолепный прадзион с привкусом смолы, напиток богов.

– Спасибо. У вас превосходный повар.

Лесий проводил конунга до ворот с видимым облегчением. Сопровождающий конвой заждался Алекса, солдаты дремали в тени. Все резво вскочили по команде:

– По коням! В Санталукс!

Через четыре дня Лесия Яка мучили дурные сны. Сквозь сладостную негу он осознал причину, беспокоили мокрые ноги. Подтянул поближе, однако дискомфорт не исчез и более того, усилился из-за неприятного тяжелого запаха, назойливо раздражавшего ноздри. Недовольно разодрал веки, потом еще думал несколько секунд, пытаясь избавиться от кошмарного видения. Однако, это был уже не сон. В ногах на него смотрел тусклыми высохшими глазами из-под полуприкрытых век его любимый повар. Вернее не повар, а голова повара, побледневшая от исхода крови. Закричав, Лесий толкнул голову пяткой. Голова упала на бок, и откинувшиеся волосы открыли полностью желтовато-белый лоб. На лбу аккуратно вырезана надпись – 50 динаров.

Провернувший операцию Восток рассказывал:

– Мы наблюдали, суета поднялась в имении страшная. Хозяин хотел куда-то ехать. Тут уруги загарцевали вокруг имения, так никто оттуда носа не высунул.

– Тихо все сделал? Никто тебя не заметил?

Восток сделал обиженный вид:

– Дрыхли все. Пастушки его за день так набегаются, живыми могу унести, не проснутся. Прислуга допоздна шляется, а как факелы догорят, одни кони дают о себе знать. Собаки донельзя дурные, за кусок мяса руки лижут. Понадобится, я там к хозяину в спальню гору голов накидаю.

– Хорошо, лишних голов не надо. Отдыхай. Позовите Дрозда.

Лейтенант Дрозд исполнял для конунга поручения деликатного характера, сопряженные с расплывчатыми инструкциями. Алекс ценил помощника за умение принимать решения в неясной обстановке. Дрозд улыбался одними глазами:

– Горячий мужик этот Лесий, вспыльчивый, однако. Хотел приказать меня забить сначала, но тут уруги поближе к воротам подъехали, одумался.

Алекс улыбнулся, представив как сложно было кочевникам удержаться от разгрома имения:

– Если бы сам Албертай их не вел, разграбили бы Лесия.

Дрозд согласился:

– Мне и то жутко показалось. Вымазали морды в красном, краской, а может настоящей кровью. Всадили пару стрел в задницу стражника, тот на меня замахивался.

Алекс насторожился:

– Не убили его? Ни к чему нам на своей земле кровь проливать.

– Да нет. Уполз бедняга за ворота. Так уруги вломились, потребовали вернуть стрелы. Шуму там наделали. В общем, принял меня Лесий...

– Сразу согласился?

– Нет, не сразу. Грозился Советом архонтов. Кары всякие на наши головы насылал. Я ему еще раз повторил, как Вы велели: "С конунгом не торгуются. Цена падает вдвое". Так он сразу заткнулся, побелел. Стал нудить, что с Вами на 50 динаров согласился. Слизняк! Отдал я ему динары.

– Документ о свободе Филина с тобой?

– Не о свободе, он же клейменный. Купчая о переходе собственности к Вам.

– Сам Филин где?

– Он пока задержался, с непустыми руками хочет приехать. Охрану ему выделили.

Алекс смог расслабиться. Ведение хозяйства в Санталуксе, сбор податей, обширное строительство постоянного военного лагеря, причалов пристани, крепости перешло в надежные руки. Никто не вспоминал о клеймении Филина, а если и вспоминали, то пугливым шепотом, оглядываясь по сторонам. В Санталуксе за это можно легко поплатиться. Теперь у бывшего раба должность звучала так: старший квестор и глава казначейства при конунге Санталукса.