Последний конунг Пограничья Часть 17. Побег Йены

Война перешла в затяжную стадию. С разгромом Храма анархия и смута распространились среди варагских племен. Каждый вождь хотел получить приставку "кинг" в своем имени. Грызня между вождями усугублялась племенными раздорами, многих раздражало усиление лакхаров. Алекса всегда поражало, как могут ненавидеть друг друга люди одного происхождения и уклада жизни, с незначительным различием в произношении слов. Малозаметные детали в одежде и украшениях становились достаточным основанием для убийства. Кинг-Лерак избрал простой эффективный способ укреплять свое могущество. Земли, освобожденные от непокорных кланов, заселялись лакхарскими семействами и союзниками, принесшими клятву верности. Клятва мало значила после уничтожения носителей религиозного культа, однако земля, полученная за верность, а не в качестве родового наследования, обязывала к подчинению. Лакхары охотно вливали в свои кланы женщин и детей из уничтоженных племен, совместное проживание и борьба за жизнь быстро вымывали межплеменные различия, отягощенные мрачными воспоминаниями о резне родственников. На одной из встреч Кинг-Лерак подарил Алексу замечательные пружинистые доспехи, склепанные из колечек упругой стали. Кольчуга укреплена закаленными пластинами, выгнутыми по форме человеческого тела, отшлифованными до зеркального блеска. Замысловатый орнамент украшал пластины золотой вязью. Вождь лакхаров сказал:

– Такие доспехи на ватной подкладке не пробьет арбалетный болт. Меч не прорубит.

– Спасибо. Теперь я неуязвим?

– Воина делают неуязвимым не доспехи, а его дружина. Но убить тебя будет гораздо труднее.

Алексу очень понравился подарок. Немного настораживало великолепие защитной брони:

– Я оценил щедрость вождя лакхаров. К сожалению, не в силах ответить тем же.

Лерак закачал головой:

– Ты много сделал для нашего народа. Мы останемся друзьями и союзниками, когда уведешь армию на равнину.

Вот оно что! Лерак перестал нуждаться в воинах конунга, большая пришлая армия в горах вызывала тихое недовольство варагов, которое постепенно усиливалось с увеличением количества солдат…

Как ни странно, но за время боевых действий в горах войско разрослось до десяти тысяч человек, не считая рабов, маркитантов, шлюх и прочих случайных людишек, которые всегда крутятся возле большой армии. В отряды брали наиболее смелых кефаров, освобожденных из варагских рудников, приходили с равнины искатели счастья, привлеченные рассказами о подвигах и роскошной добыче, присоединялись вараги, сделавшие военную службу у конунга делом жизни. Из-за гор, с далекого запада, пришло несколько сотен уругов, профессиональных воинов, гонимых голодом и кровниками с родных степей. Они не смогли взять с собой через перевалы коней, конунг обещал снабдить их лошадьми на равнине. Кочевники составят основу его конницы, а пока значительно усилили стрелковую мощь армии дальнобойными луками. Среди длинноволосых, длинноруких уругов находились и женщины. Как их называли сами кочевники, "даркхатын", или в примерном переводе с уругского – "черные вдовы". Даркхатынами становились бездетные жены погибших воинов. По обычаям уругов такую жену хоронили вместе с мужем, или же, чтобы избежать ритуального погребения, она заменяла мужа в военном походе против соседей. Женщины-всадники уступали мужчинам в силе и ловкости обращения оружием, однако превосходили в выносливости, неприхотливости и, как ни странно, в жестокости. Побежденному противнику даркхатын под корень отрезала половые органы, которые затем сжигала в надежде умилостивить богов на хорошее отношение к погибшему мужу. Причем калечили исключительно живых мужчин, считая мертвое тело лишенным интереса для богов. Сам Кинг-Лерак озвучил недовольство нарушениями традиций:

– Конунг, пусть что хотят делают с мертвыми, как твои амазонки. Но нет нужды калечить пленных. Унижение ложится на весь род. Вместо того чтобы договориться с кланом, мы вступаем на тропу кровной мести. Только Терхайда уняли, как новая напасть от твоей армии.

Алекс запретил зверский ритуал, но уследить было невозможно. Дикие наездницы затаскивали пленников в свой шатер, и позже на этом месте вырастали холмики из беспорядочно набросанных камней. Если родственники сильно хотели найти тело попавшего в плен к уругам, приходилось раскидывать все подозрительные кучки булыжников в тщетной надежде обнаружить обезображенный труп соплеменника. В отличие от жилистых худощавых мужчин, уругские женщины выглядели приземистыми, быть может, из-за широких бедер и круглых плеч.

А еще уруги никогда не мылись. Когда Алекс захотел поближе познакомиться с одной даркхатын, молодость которой скрадывала обычно присущее им свирепое выражение лица, то в нос ему шибанул такой кислый запах одежды, пропитанной многолетним потом, как своим, так и от домашних животных, что он отказался от мысли испробовать телеса уругской вдовушки наедине. Недовольно заметил командиру уругов, Албертай-башу:

– Может, баб хоть помоете. Тяжкий дух от них.

Албертай ответил невозмутимо, сощурив сухие глаза в ухмылке:

– От них пахнет сладко, как от настоящих кобылиц. Хатын помоешь, ее табун к себе не подпустит.

– Тогда вам наши женщины не по нраву будут. Особенно аристократки, они ароматными маслами пользуются.

Уруг, не меняя неизменную интонацию, разъяснил:

– Э, нет. Ваши бабы тоже хорошо пахнут, как посадишь голой на круп горячего жеребца и скакать от рассвета до заката. Яшты таншай. Никого в степи не видно до горизонта, я и конь.

Вытянутое сухощавое лицо уруга засветилось мечтательной думой. Романтика не чужда кочевнику.

– А еще баба, – напомнил Алекс.

Албертай презрительно скривил рот:

– Хороший конь и бабу унесет. А будет мешать, кину под копыта.

Алекс хмыкнул:

– Зачем тогда сажал, если потом скинуть собрался.

Албертай задумался. Пощипывая вислый ус, веско заметил:

– Не буду под копыта кидать. На аркане потащу.

Алекс вздохнул:

– Да уж, после такого от нее один запах лошадиный и останется.

Уруги не замудрялись с семейными отношениями. Со стороны у них не различить, где истинная жена, а кто наложница. Сам муж четко различал, наложнице не доверял управляться с лошадьми. А детей и от той, и от другой принимал и кормил одинаково. Собственно, наложница становилась полноправной второй, или третьей женой уруга, как только рожала и выхаживала ребенка до двух лет. А больше жен редко бывало, трудно прокормить столько ртов. Жены у Албертая не было. Не было в отряде, зато при нем постоянно находились два сына, рослые веселые джигиты. Весь их буйный нрав моментально испарялся в присутствии отца, да и остальных уругов командир держал железной рукой.

Особенно из новых бойцов запомнился Восток. Дальний дозор захватил странного путника, тот шел в горах в одиночку, что выглядело крайне подозрительно. Мужик рвался к конунгу без видимой надобности. Приняв за шпиона, Тривладир решил подвергнуть незнакомца пыткам. Тривладир и привел Востока затем, пораженный:

– Конунг, я таких не видел. Ему ногти ножом отковыривают, а он бормочет себе что-то. Говорит, когда все ногти оторвем, чтоб к конунгу отвели.

– Вы его не покромсали, надеюсь?

– Да нет... на левой руке пару ногтей оторвали, так вырастут потом, не прижигали.

Любые увечья, не приводящие к смерти, Тривладир считал легкими. Алекс оглядел сухого мужчину, обвитого тонкими мышцами как жилами. Грудь впалая, однако мышцы туловища твердые, как плиты из мрамора. С руки капала кровь, на которую мужчина не обращал никакого внимания. Обратился к нему:

– Говори, кто ты, зачем пришел?

– Я воин из рода шершений, жил на восточном краю мира, дальше только океан. Туда даже караваны купцов из Империи не доходят. Мой отец был воином, дед был воином, прадед был воином. В наших краях нет большой войны, поступил на службу к царю хананов. В бою был ранен, взят в плен легионерами. Меня отправили на галеры флота. Два года весло держал. В порту Фергола вырвал крюк с цепью, доплыл до берега.

– Постой-ка! Гребцы на военных галерах под охраной.

– Двоих стражников убил цепью. По ночам шел в горы. Слышал, что конунг берет в армию всех. Хочу служить тебе.

Алекса заинтересовало, какие слухи о нем ходят:

– И что обо мне рассказывают?

– Разное говорят. В Ферголе бранятся, говорят армия твоя из сброда, опасней варагов. Рабы надеются на тебя, толкуют, ты послан богами изменить их жизнь к лучшему.

– Так... Правду толкуют рабы, меня боги послали. Что за наколка у тебя странная на плече?

Беглец гордо вскинул обритую голову:

– Я прошел пять кругов Великого испытания на острове Рождения Воинов. Так сказано в наколке.

– Толковее отвечай. Что за круги такие?

Мужчина упрямо покачал головой:

– Прости конунг, но я не имею права рассказывать никому о Великом испытании шершений. Если бы я прошел все шесть кругов, то никогда бы не попал в плен.

Алекс не стал настаивать, всякий народ имеет право на свои тайны. Наколка была замысловатая, в зловещем готическом стиле, начала расплываться от времени.

– Чем докажешь, что ты воин? Сложение у тебя какое-то тонкое.

Мужчина вздернул подбородок:

– После галер не толстеют. Дайте два меча. Покажу мельницу!

Влез подозрительный Тривладир:

– Конунг, он подослан! Дорвать ему ногти?

– Нет. Дайте ему мечи. Показывай!

Алекс ранее не видел такое филигранное владение двумя мечами одновременно, практически жонглирование. Два солдата доставали из корзин яблоки и бросали в пришельца, он разрубал их на лету, не давая в себя попасть. Быстрота вращения мечей непостижима, глаз едва улавливал круговые перемещения клинков. Одно яблоко все же попало в жонглера. Виновато тот произнес:

– Потерял навык на галере. И ногтей недостает, хватка ослабла.

– Достаточно. Будешь моим личным телохранителем. Как зовут?

Мужчина как-то смущенно улыбнулся:

– На родине меня звали Исынчвалу, кузнечик по-вашему.

Алекс тоже улыбнулся:

– Ну, на кузнечика ты не похож. Раз жил на краю света, то и будем тебя звать Восток!

Конунг и сам чувствовал, пора возвращаться на равнину. Присутствие армии в горах прекратило варажские набеги, однако смутное брожение среди донов беспокоило его. Донам не по нраву было усиление конунга, теперь он не зависел от них, превратился в самостоятельную силу. Тайное недовольство вылилось в открытый заговор, возглавляемый человеком, которому конунг доверял прежде. В тот день запыхавшийся гонец сообщил конунгу:

– Мятеж в войсках. Отряд Тривладира захватил казну армии.

Прервав облаву на разбойников, Алекс немедленно двинулся к базовому лагерю. На переходе другой гонец внес больше ясности:

– Казна цела. Тривладир в плену.

По прибытии к постоянному месту базирования командир амазонок Эль-Дануйя рассказала, как развивались события:

– Тривладир знал, казну ты доверил нашему отряду. Со своими шакалами напал ночью, думал всех спящими перерезать. Девочки не спали, успели поднять тревогу, прежде чем их убили.

Дануйя потемнела лицом. Хотела что-то сказать, но затем продолжила доклад:

– Они и раньше думали, дураки, что мои девочки типа походных шлюшек у тебя под боком. Бараны. Учебная манипула разбежалась, зато уруги оказались верными воинами, надежными. Мы окружили предателей, отрезали от лошадей. Бараны, вместо того, чтобы прорываться, решили нас перебить. Боги лишают предателей рассудка. Подмога поспела вовремя, генерал Валлах поднял сотни по сигналу тревоги.

– Не зря он гоняет своих гоплитов, бегают быстро. Что с шакалами стало?

– Прости, конунг, в живых оставили только главного негодяя, лейтенанта. Остальные пощады запросили, но не смогла девок остановить.

Конунг заметил на поясе Дануйи свежие "листики". Положил ей руку на плечо:

– Понимаю тебя. Много твоих полегло?

– Двенадцать подруг навсегда ушли в темные пещеры смерти. Еще больше раненых, но с живыми все будет в порядке. Раны для нас награда за доблесть. Тривладира забери, боюсь, не доживет до дознания.

Подавленный Тривладир вначале молчал, даже под жестокими пытками молчал. Не подобрали пока ему на замену такого же, как он был, искусного в пыточных делах палача. Алекс предложил ему выбор: отдать амазонкам на их усмотрение, или рассказать все и погибнуть достойно, как полагается настоящему мужчине, расстрелом по офицерскому суду. Человеку не все равно, как уходить из жизни, особенно в мире, где рассчитывают на загробное существование. Тривладир согласился на сделку, поведал перед всеми командирами об организаторах заговора. Архонт западного округа обещал Тривладиру место конунга, если тот увезет казну армии. Разбитыми губами бывший лейтенант неразборчиво шепелявил:

– Он сказал, конунг награбил несметные сокровища, вознесся выше архонтов. Конунг не уважает Совет архонтов, ведет себя как наместник в Пограничье, посылает приказы и отряды без совета с архонтами. Он обещал набрать мне новую армию, много воинов, за счет казны. Обещал прислать легионеров имперских.

Генерал Валлах встрепенулся:

– Как, Империя вступится за архонтов?

Тривладир повернул потухший взор к генералу:

– Он обещал потратить захваченную казну на подкуп префектов. Легионеры готовы сражаться за золото, но у архонтов нет столько золота.

– Золото у них есть, урожай за два последних года неплохим выдался. Полевые рабы подорожали, – заметил полковник Эдгирс. Эдгирс внимательно следил за ценами на рабов и был в курсе рыночных тенденций. Алекс не выдержал:

– Не обеднели архонты, жадные просто. Гиены паршивые, на наше золото позарились! Ладно, пора кончать.

Тривладира привязали к столбу, голого. Расстреливать его в одежде посчитали за незаслуженную честь. Прежде чем семь арбалетчиков выстрелили, к неудачнику подбежала Эль-Равола. Безумными глазами осмотрела окружающих, крикнула:

– Ему повезло, легко умирает, собака! Пусть отправляется к богам таким!

Сильной рукой схватила жертву за половые органы и, оттянув, молниеносным движением чиркнула кинжалом, отхватив под корень мужское достоинство. Ноги Тривладира мгновенно окрасились алой кровью, хлеставшей из рваной раны. Веревка не дала ему согнуться, лишь просел от боли, беспомощно дергая ногами, словно опрокинутый на спину жучок. Равола высоко подняла кровавый ошметок:

– Мы храним фаллосы убитых врагов! Но он не враг, он предатель! Пусть это жрут собаки!

Амазонка с брезгливым выражением лица отбросила отсеченные гениталии в сторону. Ее белоснежные сапожки из шкуры горного козла запачкались кровью предателя, добавляя ненависти в распаленную душу. Раволу увели подруги, утешая по дороге. Сразу же последовал залп, пришпиливший тело предателя к столбу.

Улаживать инцидент приехал старый знакомый, дон Ремиус, с новым архонтом западного округа, молодым и очень богатым Баркисом. Дочерна загорелый архонт имел репутацию заядлого бабника и пьяницы, жители его округа за глаза называли Баркиса плохим черным котом, совмещая в прозвище внешние черты и повадки. Однако Алекс знал и другое, молодой архонт собрал самую большую во всем Пограничье библиотеку, держал при себе артистов. Более того, о нем говорили, будто бы он запретил телесные наказания к беременным рабыням, к немалому удивлению крестьян, не видевших особых причин для таких поблажек брюхатым самкам. В некотором роде рабыням Баркиса жилось даже лучше, чем свободным крестьянкам, свобода которых сильно ограничивалась патриархальными обычаями внутри семьи. Ремиус увещевал сладким тоном:

– Конунг, Совет архонтов осудил самоуправство Дамкерсиса. Вы знаете, он бежал в Империю. От имени Совета приношу Вам извинения за его действия. Мы все восхищены Вашими успехами в горах.

Новый архонт, после заверений в дружбе, спросил конунга, немало смущаясь:

– Мне нет дела до забот старых пердунов из Совета. Я верю в Вас, конунг, располагайте мной на равнине. Благодаря Вам мы познали варагских женщин, спасибо. Но....

Архонт замялся. Обычно самоуверенный, сейчас в чужих владениях он чувствовал себя не в своей тарелке. Алекс симпатизировал Баркису, тот интриг не плел, похоже и говорил, что думал. Подмигнул ему:

– Ладно. Говори прямо, я не этот лиса Ремиус.

– Нельзя ли одолжить амазонку на ночь? Буду премного благодарен.

Алекс искренне рассмеялся, повергнув собеседника в еще большее смущение:

– На равнине об амазонках ходят одни сплетни. Они отличаются от наших женщин, сами выбирают себе партнеров. Любовь с ними ты можешь испробовать в качестве раба, кефара по-ихнему.

Баркис покраснел:

– Я не раб, а воин! Я хочу овладеть амазонкой как мужчина!

– Такое возможно. Но у них обет. С воинами любовь возможна, только после этого его убивают, а член высушивают и на поясе носят. Скажу по секрету, я не познал ни одной амазонки. Вот так-то.

Архонт растерялся:

– Страшные женщины... Я представлял их другими. Что же делать?

Алекс улыбнулся. Дружески тронув за руку, решил сократить дистанцию:

– Архонт, я тебя отлично понимаю. Говорят, в общинах все девки прячутся, как завидят тебя. Даже котом называют.

– Плохим Черным Котом. Болтуны. Смуглый цвет кожи мне достался от матери, она была рабыней, кстати. Не простой, дочерью варварского вождя. Отец выкупил ее за морем, дал свободу и женился по любви.

– А почему Плохой?

– А ну их! Девки сами отдаются, потом оправдываются перед родней, якобы снасильничал. Досадно, так хотелось амазонку испробовать...

– О, все не так плохо. Я подарю тебе ночь со свободной варагской женщиной, бывшей женой вождя. Поверь, она стоит долгого путешествия в горы.

Алекс позвал Йену. Та встала перед своим повелителем, сумрачно осмотрев гостя. Алекс приказал:

– Моя младшая жена, к нам прибыл друг. Ты поступаешь в его распоряжение на ночь. Ни в чем ему не отказывай.

Архонт застыл в немом вопросе, подозревая открытое издевательство над собой. Алекс разъяснил, рассеяв его опасения:

– У варагов так заведено. Бездетная жена в клане не смеет отказать никому, если муж приказал. А жена у меня славная, благородных кровей. Проведешь ночь со львицей, хотя по-ихнему зовется Стрекоза…

Мыслил конунг практично: “Страсти у Йены на всех хватит, использовать ее необузданность в любви для укрепления политического влияния не возбраняется. Хорошая жена в помощи мужу не откажет. От нее не убудет, а мне прибавится”.

Баркис, разглядев дирклинку, ничего не ответил. Блестящими глазами вперился в нее, задышал часто и с вожделением. Алекс отлично его понимал, сам так же возбудился, как в первый раз ее увидел. Ее как раз солдаты хотели подмять, вытащив перед тем из-под трупов расстрелянных варагов, да он помешал. Если совсем честно, то помешала солдатам их жадность. Они стали делить сорванные с Йены золотые украшения, когда громкий спор привлек внимание конунга. Она тогда даже измазанная в чужой крови, растрепанная, с загнанным взором, выглядела богиней соблазна, а уж теперь куда краше. Алекс хотел похвастать великолепной фигурой жены, приказать ей обнажиться, но отказался от мысли, едва взглянув на женщину. У Йены глаз не видно. Скрывая вулканический гнев, она потупила взор, лишь ноздри ее чуть вздернутого носика яростно раздувались. Ничего не ответив, резко развернулась и удалилась без спросу, озадачив Алекса. Никогда так раньше себя не вела. Спустя какое-то время, еще до наступления сумерек, вбежал встревоженный Кенсар. Алекс сразу подумал, что Терхайд принялся безобразничать. Решил, если берсерк опять надругался над свободной девушкой, отдаст безумца под суд, невзирая на прошлые заслуги. Однако дело оказалось деликатней:

– Конунг, дозор задержал на тропе в горы вашу жену.

– Йену? Зачем ее туда понесло?

– Она не одна. С варагом.

Без слов Алекс вспрыгнул в седло и помчался на место, не утруждая дополнительными приказами. Он был уверен, охрана нагонит. Через двадцать минут увидел солдат, полукругом прижавших к отвесной стене здоровенного парня, за спиной которого пряталась его Йена. Парень устало ворочал длинным мечом, отгоняя солдат, но те и не думали приближаться. Алекс крикнул:

– Йена, иди ко мне!

Молодая жена обхватила широченные плечи варага:

– Нет! Лучше смерть! Я никогда не вернусь к тебе!

Вараг молчал, только вращались налитые кровью белки. Похоже, беглецы и вправду приготовились умереть. Алекс сделал необходимые распоряжения. Арбалетчик всадил парню стрелу в ногу, сразу же солдаты со всех сторон бросились на него. Сбили с ног щитами и крепко стянули веревками. Йена тоже сопротивлялась. Отчаянно размахивая кинжалом, порезала двух солдат. Ей надавали тумаков и притянули узлами к своему другу.

Предварительное дознание выявило следующее: парень из племени лакхаров давно заглядывался на Йену, кружил вокруг нее. Она ему симпатизировала, оказывала знаки внимания, но не сближалась, пока конунг оставался единственным мужчиной, которого она обслуживала как женщина. Когда гордую Йену предложили архонту, та убежала к ручью и долго лила слезы в одиночестве. Молодой лакхар нашел ее там, утешил, предложил бежать с гор на равнину. Перед этим парень хотел зайти домой, взять необходимые припасы. На выходе из лагеря они нарвались на патрульный дозор. Все могло обойтись, если бы лакхар сдуру не бросился защищать возлюбленную, выхватил меч. Алекс оказался в затруднении. По всем местным понятиям он должен жестоко казнить обоих. Обычно вараги за прелюбодеяние сдирали кожу с любовника, заворачивали в нее любовницу и затравливали собаками. Воспитанный в других понятиях Алекс считал такое наказание чрезмерным. Кинг-Лерак уступил своего соплеменника суду конунга. Через гонца передал:

– Делай с ним что хочешь. Отдаю в твою волю.

Алекс колебался, непросто решить судьбу близкого человека. Приходила просить за Йену Элля-Дануйя:

– Конунг, убей ее милосердно. Она же по характеру амазонка, не ее вина, что так рано замуж выдали за вождя.

– Она опозорила меня, как смыть мне такое пятно, как не ее кровью?

– Ты не вараг, ты по-другому себя ведешь. Не гневайся на нее, прошу.

– А ты как поступила бы на месте Йены, ушла бы от меня?

– Я никогда бы не вышла замуж. Хотя... от тебя бы не ушла. Ты мой конунг.

– Да что ты заладила, конунг, конунг. Как от мужа бы ушла?

Дануйя задумалась. Ее лицо сделалось таким смешным, брови наморщились в усилиях непривычного раздумья. Подумав, ответственно заявила:

– Нет, не ушла бы. Зачем мне этот бычок, силы полно, но глупый, раз попался сразу.

Пленники сидели неделю в глубокой яме, обреченно ожидая своей участи с терпеливостью, достойной уважения. Одежду у них отобрали, как всегда делали, чтобы затруднить побег. Начальник караула, еще не свыкшийся с простыми нравами в горах, обратился:

– Конунг, они там голые сидят. Любовники бывшие.

– Тебя что беспокоит? Говори прямо.

– Не вышло бы чего. Любовники все-таки. Вместе сидят.

Алекс разозлился:

– Слишком роскошно будет, каждому преступнику по яме копать. Или ты предлагаешь кастрировать варага?

Начальник, наслышанный о резко отрицательном отношении конунга к наносимым в качестве наказания увечьям, испугался:

– Конунг, калечить нет нужды. Просто надрежем ему головку, тогда у них и мыслей греховных не возникнет.

Алекс задумался. Злобы к парню он не испытывал, виноватой считал полностью свою супругу. Смесь гордыни и импульсивного характера толкнули ее на необдуманный поступок, а парень оказался скорее слепой жертвой влюбленности. Приказал:

– Преступников не трогать. Я пока не вынес им приговор. Вот если захотят трахаться в яме как жуки навозные, тогда отсечем им все причиндалы, чтоб не только мысли не возникало, а и возможности не случалось.

Возможности у несчастных и так не могло случиться, даже если бы поддались физическому влечению. Постоянно, днем и ночью под факелами у ямы толпились зеваки, рассматривая обреченных любовников. Ни конунг, ни обычай не препятствовали этому. Конунг рассматривал публичность существования преступников как предварительное наказание, обычай же полагал воспитательной мерой для остальных членов племени. На местных знаменитостей, в обнимку согревающихся на дне ямы, приходили поглазеть издалека целыми семьями. За мелкую мзду караул подпускал их вплотную, без оружия конечно. Вараги уважительно отзывались о парне как о храбреце, чуть не умыкнувшем жену самого конунга. Поступок Йены рассматривали как несусветную глупость, дурной каприз вздорной избалованной бабенки. Среди лакхаров существовало мнение, что конунг сам был виновен в побеге жены. Кенсар ему доложил:

– Они треплются, что надо жену было чаще под родственников подкладывать, тогда бы ей тот парень даром не нужен был. Говорят, прости меня за их слова, у справного быка корова телится, а не безделится.

Наконец Алекс решился. Измученных ожиданием любовников подняли на белый свет, обмыли в ручье и привели на суд обманутого мужа. Алекс развалился в кресле, перед ним поставили виновных в супружеской измене. Тяжесть преступления состояла не в прелюбодеянии, которое вроде бы не успело случиться, а в побеге, уходе из семьи. Общественное мнение снисходительно относилось к рождению чужих детей, ведь внутри варагских кланов все считались повязаны одной кровью. Но уход из семьи приводил к разрушению привычного уклада, и здесь обычай не знал пощады. Еще раз Алекс восхитился фигурно отточенной формой груди дирклинки, ее крупными шагреневыми сосками, которые так любил ласкать прежде. Благодаря ему эти груди могли скоро набухнуть от напора молока, не оставил бы он милостями мать своего ребенка. А вот иначе все повернулось. Ругнулся с досадой:

– Ромео и Джульетта, проклятье. Что с вами делать, а? Вместо государственных дел с беглыми любовниками разбираюсь.

Вараг молчал, Йена ответила с вызовом:

– Не томи, конунг. Позволь нам умереть вместе!

Посмела дерзить, характер дурной проявляет. На супружеском ложе покладистей была.

– Не зови смерть. Она придет рано или поздно и не по твоему зову.

Алексу захотелось услышать голос парня:

– Ну, Ромео, любишь мою Стрекозу? Иль опозорить решил конунга из куражу?

Лакхар, догадавшись, что обращаются к нему, повел плечами, сдавленно выдавил:

– Она взяла мою жизнь. Мы никогда не расстанемся в Темных пещерах смерти.

– Ясно с тобой. Влюблен по уши, молокосос. А ты чего в нем нашла?

Йена посмотрела на парня, как никогда не смотрела на конунга. Выдохнула:

– Он любит меня.

Алекс кивнул стражникам. Те крепко схватили лакхара, схватили Йену так, чтобы пошевелиться не могла. Алекс достал кинжал из отличной лакхарской стали, недавно выковали под присмотром Илы-Рун-Резиха в личной кузнице конунга. Такая сталь уже приближалась по качеству к изделиям древних мастеров, легко пробивала медные доспехи или мягкое железо. Своим оружием перевооружали армию, конунг задумывался и о продаже на сторону. Алекс вынес приговор:

– Любовь требует жертв.

Грудь Йены как литая легла в ладонь, удивительно пружинистая для натуральной. Глубокие синие тени вокруг глаз Йены стали еще глубже, женщина задышала прерывисто и часто. Алекс спросил офицеров:

– Как зовут варага?

– Рун-Лерченд, конунг.

Непривычно длинное имя для лакхара. Покрепче сжав теплую плоть, Алекс слегка оттянул и кинжалом прорезал руны Лерченда, который рванулся, сумев протащить навалившихся на него двух воинов. Поступательное движение варага сумел остановить телохранитель конунга Ланвер, ударив парня кулаком под ребра. У Ланвера не кулак, а кувалда, легко им ломает ребра в драках. Примитивный набор рунов нетрудно запомнить, сложнее произнести. Кровь залила грудь так, что не разглядеть правильность написания имени. Алекс искренне надеялся, что не допустил ошибки. Решил уточнить у пленника:

– Лерченд, смотри сюда. Правильно тебя написал?

Лакхар замычал что-то непонятное, дико завращав белками глаз. Кенсар доложил:

– Конунг, он неграмотен.

– А, действительно, зачем тебе грамота? Ты же воин, а не писатель. Чужую жену умыкнуть тебе доблесть, читать надобности нет.

Плеснули водой на женщину, смыв кровь. Красные разрезы тут же налились кровью, но уже слабее, все-таки Алекс делал царапины осторожно, неглубоко. Обратился к жене с нотацией:

– Непутевая ты от молодости. Мышцами он обвешан, а даже своего имени не прочитает.

Бледная Йена сжала губы намертво, до посинения, не произнесла ни звука во время болезненной процедуры. Лишь живот сильно втянула, сузив и без того осиную талию.

– Я знаю свое имя! – прорезался голос у Лерченда, который никогда уже не станет писателем.

Обращаясь к окружающим, конунг театрально взмахнул рукой:

– Вот он, стимул к грамоте. Желаете научить варвара читать, пишите на женской титьке!

Послышался подхалимский смех солдат. Затем Алекс накорябал имя Йены на груди парня. Это было полегче, на широкой груди можно особо не стараться, черкать размашисто, не заботиться о глубине царапин. Отошел, сел в кресло. Приказал страже:

– Отпустить ее. Снять веревки.

Окровавленные пленники с недоумением следили за конунгом, приготовясь к ужасной казни и желая скорее прекратить мучения. Алекс скучным голосом сказал:

– Иди, Йена.

В голове вертелось сожаление: “ Вот и улетела Стрекоза”. Йена, часто заморгав, спросила с подозрением:

– Куда?

Алекс махнул рукой в сторону гор:

– Ну, куда ты собралась. Дарую тебе свободу, ты больше не моя младшая жена.

У Йены дрогнул голос:

– Конунг... Ты дал мне свободу?

– Конунг не бросается словами. Хорошая ты баба, Йена. Жизни достойна.

Поверив наконец в нежданное спасение, дирклинка с радостным визгом подбежала к остолбеневшему парню, который и в самом деле не отличался быстротой соображения. Озабоченно выкрикнула:

– А Рун-Лерченд?!

– Иди, Йена. Уведите ее!

– Конунг, я не уйду без него! – заупрямилась женщина.

– Оставайся. Не думаю, чтобы тебе понравилось зрелище. В Темные пещеры он уйдет один, без тебя.

Конунг нарушил все нормы поведения мужчины, обычаи, вынуждавшие принимать решения по образцу и подобию предков, не рассуждая и не терзаясь долгими раздумьями. Если бы Алекс не был конунгом, то рисковал потерять уважение в глазах воинов, прощая Йену. Алекс охотно бы отпустил и варага, чья вина в этом деле ему была совершенно неочевидна. Однако обычаи требовали иного, требовали смерти парня. Конунг не мог позволить такой роскоши – проявлять милосердие за счет собственного авторитета. Дальнейшее милосердие расценят неизбежно как мягкотелость, самое худшее из качеств вождя. Алекс кивнул Кенсару и отвернулся. Он отвлеченно рассматривал красочные верхушки плоских гор, украшенные пурпурными мазками заходящего солнца. Солнце на излете приятно грело обветренную кожу лица. Ему не хотелось наблюдать, как с варага сдирают кожу. Кожа слазит с человека удивительно легко, будучи надрезана в правильных местах, совсем как шкурка банана. Отвлек сержант, ответственный за исполнение приговора. Почтительно спросил:

– Конунг, как сдирать, рукавом или пластать?

– Что? – не понял Алекс.

Сержант неуверенно пояснил:

– Это... Если изволите чучело из него делать, то кожу рукавом снимать надобно, аккуратно. Только я не мастер из них чучела лепить, не делал никогда.

Конунг озлился:

– Сдирай быстро, как умеешь. И вот еще... как закончишь, ткни кинжалом в сердце. Пусть умрет быстро…

Сдавленное рычание варага заглушилось воплем Йены – так кричит раненная волчица, загнанная охотниками в западню, когда поймет звериным умом, что бежать уже некуда. “Вона как голосит”, – неприязненно подумал Алекс: “По мне бы так не убивалась”. Конунг поступал как конунг. Приговоры мудрого вождя определяются вынужденной целесообразностью, нежели благими намерениями и личными пристрастиями. Здравые рассуждения не заглушали терзаний Алекса. Он жалел Йену, безрассудно порушившую жизнь под влиянием вспышки настроения. Младшая жена, которой он благородно даровал свободу, никогда уже не станет женой важного человека. А если ее кто-нибудь и осмелится взять в жены, Алекс искренне порадуется за нее...

Вскоре армия конунга начала покидать горы. Теперь основные события ожидались на равнине, преданные бойцы нужны там.