Последний конунг Пограничья Часть 15. Кровавая купель

Позднее эту войну в горах назовут "Кунг блодиг басту", что в переводе с лакхарского наречия означает "кровавая купель конунга". Совместный удар его армия и лакхары направили на ближайшее враждебное племя, раскинувшее стоянки в плодородной долине, где лакхары когда-то пасли стада, пока их не вытеснили пришельцы, облюбовавшие удобные для жизни места. Долина образовалась, когда расплавленный пепел залил ущелье много веков назад, и теперь здесь зеленели обильные пастбищные луга, омываемые подземными ручьями с соседних гор. Враждебное племя было многочисленное и сильное, его воины в нарушение традиций захватывали в кефары даже варагов, выкрадывали мастеров-ремесленников и досадили всем соседям, не имевшим сил справиться с разбоем. По иронии судьбы разбойники звались харлаками. В названии племени использовались те же руны, что и для обозначения лакхаров, только перемененные местами. Безобидный на первый взгляд порядок рун приводил к бесконечным спорам о первородстве, но, если копнуть глубже, интерес заключался во вполне приземленной материи, праве собственности на те или иные пастбища и рудники. Сейчас с помощью армии конунга Рун-Лерак желал поставить точку в спорах. Долину скрытно заперли с одной стороны воины Лерака, а с другой под покровом ночи, перед самым рассветом, ворвались отряды конунга. Перед нападением Алекс напутствовал бойцов:

– Жители этого племени не заслужили жизнь. Жили разбоем, в грехе и насилии. Но я прошу вас щадить женщин и детей. В племени много кефаров, не убивайте их без нужды. Вся добыча будет поделена поровну, не жадничайте. А славы берите побольше, сколько в силах унести на мечах!

Отличился Кунбарс, с двадцати шагов в темноте всадивший стрелы в глаза дозорным варагам. Те дежурили на скале, подобраться вплотную к ним не было никакой возможности. Помощники подавали заряженные арбалеты снайперу, а тот стрелял почти навскидку, ориентируясь по чернеющим на фоне серого неба головам дозорных. Трое свалились, прежде чем четвертый решился закричать. Ему стрела так и вошла в разинутый рот, кроша зубы. Других дозорных удачно вырезали передовые лазутчики. Случайные крики погибающих сторожевых никого не всполошили. Мало ли кто орет по ночам, отгоняют диких зверей, в семье бранятся, или кефара наказывают. Нападения не ждали. Когда армия конунга широким потоком влилась на долину, жители мирно спали в своих глиняных домиках, слепленных кефарами на скорую руку. Поток разбился на железные ручейки отрядов, где каждый знал свой боевой маршрут и конечную точку продвижения. Беспорядочно мечущиеся варагские воины, сорванные из-под теплых боков жен или наложниц, многочисленные, но разрозненные, не могли оказать серьезного сопротивления боевым подразделениям, слаженно атакующим. Алекс во главе конного эскадрона вносил сумятицу в хаос избиения. Быстро перемещаясь, создавал видимость полного окружения. Коней удалось переправить незадолго до нападения по коридору, организованному при содействии Рун-Лерака, а также сочувствующих племенных вождей. Спасая жизнь, люди кидались к противоположному выходу из долины, подальше от копий солдат Пограничья, и нарывались на лакхаров. После полудня враждебное племя лишилось мужчин, воинов и отцов, хозяйственных глав семейств и мелких домашних тиранов – меч не разбирает, кого рубит. Тысячи порубленных, заколотых тел усеяли окрестные места, орошая и без того плодородную землю варагской кровью. Много молодых женщин билось наравне с мужчинами, участь их была незавидной. Если мужчины умирали быстро и скучно, иногда не успев понять, от кого пришла смерть, то девушки, захваченные с оружием в руках, радовались смерти как избавлению. Алекс оказался свидетелем отвратительной сцены, два солдата подняли и развели ноги варажке, удерживая ее тело на весу в позиции шпагата, а третий солдат рубанул секирой по промежности, развалив туловище до груди. Конунг не участвовал в зверствах, но и солдат не думал останавливать, оправдывая все ужасами войны. Мораль забывают на время сражения. Там, где орудовали лакхарские союзники, валялись изуродованные мужские трупы с отпиленными по брови черепами.

Много варажских женщин избежало насилия благодаря строгому указанию конунга, солдаты вязали им руки и выталкивали из домов, не задерживаясь в этом месте для грабежа. Добычи много, на себе все равно не унесешь. Пленниц подбирали специальные команды, организованно сгоняя кнутами всех как скот в толпу. Приходилось поддерживать боевую дисциплину жестокими мерами. Генерал Валлах лично заколол двух мародеров, отставших вопреки строгим приказам от своей сотни ради пышнотелой молодой варажки. Молодка громко вопила из-под навалившихся на нее солдат, навлекая на себя несчастье. Пока парни, изголодавшиеся по женской ласке, тешили свою плоть, их товарищи рисковали жизнью в штурмовых атаках. Валлах в гневе убил и женщину, погубившую фигуристыми прелестями и несдержанной глоткой пару его неплохих воинов. Кефары с радостью приняли участие в избиении бывших хозяев, указывали схроны и тайники, вылавливали разбегающихся харлаков. Обезумевшую в угаре погрома чернь пришлось сдерживать. Рабы жестоко глумились над варагами, вымещая на них все обиды и притеснения, если таковые были, а если и не было, то глумились от природной жестокости слабого. Когда солдаты не успевали отбить варагскую женщину из рук кефаров, та навсегда теряла товарный вид, если даже ей посчастливилось остаться в живых. Ближе к вечеру всех кефаров согнали в огороженный лагерь, в другой лагерь согнали женщин и детей племени, всех, кого пощадили в резне или спасли от мести рабов. Наиболее крепких, не озлобленных мужчин из кефаров привлекли сторожить пленников, строго запретив издевательства. Рун-Лерак забрал трофейный скот и кефаров, ранее похищенных у лакхаров, остальных Алекс под конвоем поскорее отправил на рынок Фергола, оставив несколько привлекательных рабынь при армии. Рабынь обязали обслуживать солдат за умеренную плату и еду, так что при достаточном усердии они имели все шансы скопить денег для собственной свободы. Свобода даровалась также, если не менее 30 солдат или 10 сержантов поддержат прошение шлюхи об этом. Офицерам просить не надо, они могут и выкупить при желании для личного пользования. Варагских детей выдавали за выкуп родственникам из других племен, девушек и женщин детородного возраста счастливый Эдгирс отправил с доверенными лицами на продажу в Империю.

Караван варагских пленниц смотрелся внушительно. Хомуты из длинных жердин лежали на плечах одновременно трех-четырех женщин, поперечные планки делали невозможным извлечь голову из такого захвата. Даже присесть или лечь невольницы могли только все вместе. Руки стянуты за спиной пеньковой веревкой, маленькие дети висели перед матерями в плетеных люльках на хомутах. Женщины обреченно переступали с ноги на ногу, подавленные внезапно свалившимся на них бедствием. Лица прикрыты растрепанными жесткими волосами, закопченные в пыли руки и ноги исцарапаны, в ссадинах и синяках. Одежда, на тех, на ком оставалась, надорвана на груди или спущена на одном из плеч таким образом, чтобы оставался открытым ореол соска. Охранники издевались над несчастными, задирая мечами до пояса длинные накидки из грубой льняной ткани, домашней одежде варагских женщин. Жертва инстинктивно приседала, повиснув головой в хомуте, сводила ноги, вызывая хохот у мучителей. Вокруг прыгали боевые псы конвоя, низкорослые собаки с широченными туловищами. Приплюснутые морды чернеют злобной свирепостью, из раскрытых пастей пенисто капает слюна. Собак использовали для преследования безоружных людей, дрессировали распарывать клыками, по-волчьи острыми, ноги бегущих. Псы оставляли упавшую жертву и кидались за другой в безрассудном инстинкте погони. Руками от боевого пса не отбиться, низкий экстерьер позволял им безнаказанно вцепляться в голень, а сильная челюсть сдирала мышцы до кости. Собаки наводили на пленниц больший ужас, чем солдаты, хотя и были сравнительно безобидны для неподвижных людей.

Одной невольнице, рослой молодой варажке с крупной, свисающей как вымя, грудью, накидку оборвали снизу до пояса, а в задний проход вставили пучок длинных роскошных перьев, сорванных с харлакского парадного шлема. От постоянного раздражения и неудобства женщина порывисто водила бедрами, пытаясь безуспешно вытолкнуть чужеродный предмет, тем самым невольно разжигая веселье шутников. Алекс прикрикнул на солдат. Приказал выдать потерпевшей накидку нормальной длины за счет виновных. Сделал выговор сержанту, начальнику конвоя:

– Будете веселиться со своими рабынями, или женами. А эти являются общей добычей, чтоб довели в целости и сохранности! Ущерб вычту из вашего жалованья.

Подозревая охрану в ненужных издевательствах, конунг спросил у Эдгирса:

– Почему у них одна грудь обязательно оголена?

– Признак пленницы у варагов. На варажек ошейников не надевают, ошейники только для пригнанных кефаров, – объяснил всезнающий полковник.

– Привилегии своим?

– Да нет, пленница ведь не кефарка. Ее выкупить могут, а могут и в жены взять. Вот чтоб не путать со свободными, грудь и открывают. А за попытку побега сосок крест накрест разрезают. Грудь уже непригодна ребенка кормить, для варагов такая женщина неполноценна. После смерти ихние боги ее в камень обращают. Потому и боятся они, смирные. А то трудно бы справиться с ними, здоровые кобылы, и руки сильные, с мечом знакомые.

– В таком хомуте их до самой Империи будете гнать?

– Не-ет, они запаршивеют совсем, в цене потеряют. Подальше отойдут от гор, а там как обычно погонят. Конвой хомуты снимет, для охраны псов будет достаточно. В Пограничье варажке не убежать.

– Запаршивеют?

– Ну да. Сам видишь конунг, по отдельности нужду не справить. Привалы у них регулярные, а которым понадобится на марше, будут на ходу. Детей грудных тоже на ходу будут кормить. Дорога длинная, гнать быстро будут.

– На ходу кормить... Смогут ли?

– Смогут, смогут. Дикие народности не избалованы. Они то же самое делают с кефарами, видел же, совсем голыми гонят. Я слышал, даже рожать заставляют на ходу.

– Мы не варвары. Пусть матерям руки развяжут, от детей не убегут. Излишние притеснения ни к чему.

Полковник не мог сдержать восхищения:

– Конунг, из варажек получатся отличные полевые рабыни! Сильные, выносливые, родят в поле и будут дальше пахать. Они пойдут за двойную цену, а у кого вид лакомый, за тех можно и в десять раз больше снять в борделях. У меня уже покупатели ждут, в очередь записываются. Эх, жаль, девиц молодых много побили. Мы разбогатеем, конунг!

Алекс подумал: “Да вроде ты и так не бедный”, – выразительно и четко, чтобы окружающие слышали, произнес:

– Всю прибыль разделим по справедливости, своих солдат не обижу. Мне по обычаю полагается десятая часть добычи, большую часть отдам в казну армии.

– Как прикажешь, конунг. Я рад служить под твоим командованием, – склонил голову полковник.

Алекс не собирался копить богатств, чтобы достойно встретить старость. Золото, рабы, земли пусть интересуют неуверенных в себе людишек, пусть они ищут послушных наложниц и верных жен. Ему же нужна только послушная и верная армия. Будет армия, будет и все остальное.

Пока варагские кланы приходили в себя от ужаса уничтожения целого племени, совместным ударом еще одно разбойничье племя было истреблено. Снова понуро зашагали в далекую Империю, на восток, колонны крепких работящих невольниц, стиснутых жесткими жердинами хомутов. Варагские горы закипели. На сторону Рун-Лерака переходили кланами, в верности ему клялись вожди других племен. На тропу беспощадной войны вышли сторонники Храма, они клялись биться до последнего с вероотступниками. Война тянулась год, и конца не просматривалось. Когда мечи не помогали, Алекс пускал в ход коварство, или, другими словами, военную хитрость. Непримиримый вождь одного сильного племени послал делегацию из трех своих родственников, чтобы договориться о свободном проходе своего народа через ущелье, занятое войсками конунга. Одарив послов богатыми подарками, Алекс обещал им еще больше, если место непримиримого займет кто-нибудь другой из родни вождя:

– Я намерен дружить с вашим народом, но упрямство вашего вождя мешает нашей дружбе. Поверьте, моя дружба лично к вам будет закреплена полновесно, я безмерно щедр к друзьям. Меня сдерживает только ваш недальновидный вождь. Я слышал, он очень неосторожен на охоте...

Желание конунга совпало с желаниями беспринципной родни. Вскоре вождь оступился и сорвался в глубокую пропасть, а его место занял один из послов, догматичный последователь старого уклада жизни. Обнявшись с ним, Алекс обещал ему свободный проход колонны племени через ущелье, просил навещать чаще и одарил богато. Жадный вождь, бездарный предводитель в отличие от “случайно” погибшего предшественника, заехал к конунгу при переходе через ущелье в надежде выторговать подношения у богатого глупого конунга. Голова вождя вознеслась высоко вверх на пике, а колонну завалили камнями в узком ущелье и расстреляли из арбалетов. Только одному воину удалось спастись. Обмотав себя в несколько слоев пеньковым канатом, в котором застревали стрелы, он пробежал сквозь строй стрелков, ловко уворачиваясь от мечей с такой неподъемной бухтой. Его не преследовали, конунг уважал отвагу. Конунгу вернулось все золото, потраченное на подкуп, а в придачу молодая жена жадного вождя, расцветающая какой-то особой красотой дикарка.

Алекс удивлялся, как этому индюку, неизвестно за какие заслуги ставшему вождем, удавалось справиться с такой норовистой красоткой. В первую ночь он выбился из сил, прежде чем сумел скрутить и овладеть ею. Дикарка билась как лань в лапах льва, лягалась как кобылица, царапалась как кошка, кусалась как волчица. Со стянутыми за спиной руками она не прекратила сопротивление, как надеялся Алекс, а ожесточилась, брыкаясь крепкими коленями, невероятным образом вытягивая гибкую шею, чтоб цапнуть конунга. Зубы у нее белые, по-звериному острые. На шум забежал солдат из караула и тут же вылетел обратно, испуганный грозным рыком раздосадованного Алекса. Схватив меч, он приставил его к голой груди пленницы. Отбросив кивком назад густую копну волос, женщина не затихла. Ослепляя немыслимой белизной здоровых зубов, варажка сама навалилась на острие, яростно завизжала:

– Не буду тебе наложницей, смердящий предатель! Убей меня, как подло убил мужа!!

Алекс в бешенстве орал:

– Заткнись! Будешь грязной потаскухой! Обслужишь всех солдат, прежде чем сдохнешь как последняя сука!

– Обслужу всех твоих поганых солдат и сдохну, сдохну, а твоей не буду! Не буду!!

С размаху Алекс ударил дикарку по щеке, брызнула кровь из прокушенного языка. Вместо того, чтобы угомониться, женщина попыталась укусить ладонь зубами. Алекс отбросил бесполезный меч, схватил плеть. Не сдерживая усилий, стал наносить беспорядочные удары по плечам, груди, животу. Женщина извивалась как угорь на горячей сковороде, сильное тело судорожно сжималось и распрямлялось, теряя силы на борьбу с болью. Навалившись всем телом, Алекс придавил ее спиной к ковру, забил какие-то тряпки ей в рот, чтоб не кусалась. Разведя ослабшие колени, смог, наконец, грубо ворваться в нее, став вторым мужчиной в ее жизни после убитого вождя. Дикарка продолжала биться как пришпиленная бабочка. Алексу не надо было ничего делать, только следить, чтобы она не сорвалась. Ощутив тугую струю внутри себя, женщина в отчаянии замычала, замотала головой, как-то разом затем сникнув. Там, где погуляла плетка, набухали красные ленточки. Злость уходила. Подобрев немного, Алекс потрепал по щеке женщину, так и лежавшую безжизненно с широко раздвинутыми коленями:

– Как же портит бабу высокий статус. Побывала в женах у вождя, прямо не подойти к тебе!

В ответ она изловчилась чувствительно пнуть Алекса. Перестав сердиться на проигравшую неравный поединок женщину, Алекс болезненно схватил ее за саднящую промежность:

– Все это принадлежит теперь мне, запомни, дорогая! Я – твой вождь!

Каждый раз заниматься борьбой с бабой было бы утомительно, и так все руки искусаны. Позвать на помощь кого-либо не позволяла гордость, приручить не хватало времени, а отказаться от такой справной породистой кобылки Алекс не желал. Вызвал Дануйю, возглавлявшую отряд из сорока амазонок, в основном лакхарок, но были и из других племен, судя по рунам на груди. Женщины служили старательно, прилежно и точно исполняли все приказы. Алекс предпочитал доверить ответственные поручения, не связанные с большим риском, отряду Дануйи. Но тут задача была более чем деликатная:

– Эль-Дана, ты знаешь, я взял в наложницы младшую жену погибшего вождя. Ты знаешь также, с каким уважением я отношусь к женщинам. Как бы мне обуздать норовистую кобылку?

– Я видела эту дирклинку. Они все такие, неотесанные. Отдай ее нам, мы сумеем накинуть упряжь.

– Хорошо, забирай. Что вы собираетесь с ней сделать?

– Мне тетка рассказывала. На севере племена совсем дикие, жен воруют у соседей. Потом всем кланом их к покорности приводят.

– О, расскажи. Может пригодится... в будущем.

– Жизнь для нее будет мукой, только от мужа должна ждать избавление. Захаживай к нам почаще, девочкам ты нравишься.

– Хм, а тебе?

– Я клялась тебе в верности. Мое тело и жизнь в твоем распоряжении.

– Спасибо, Эль-Дануйя. Я ценю твою преданность.

Мысленно Алекс чертыхнулся. Если бы не обещание Рун-Лераку… Как часто в его нынешней жизни политические соображения брали вверх над романтическим порывом, не мог он позволить себе минуту страсти. Кольчуга стягивала груди командира амазонок железным бюстгальтером, между теплой кожей и холодным металлом лежала подбивка из шкуры молодого барса. Невозможно пробить пружинистую кольчугу на мягком основании груди, звенья под напором атакующего железа вдавливаются в живую плоть, гася смертельную остроту удара. Боль гасит смерть. Алекс отвел взгляд с соблазнительных полушарий, выдавленных тесной броней:

– Имя у нее странное... Йенстиккла, не выговоришь.

Дануйя повела крепкими плечами, поправила грудь под железным лифчиком:

– Обычное. Меня назвали как аристократку с равнины, так отец захотел. А ее по старой примете. У нас девочку называют по имени живого существа, которое первым появится вблизи роженицы. Считается, боги так высказывают свою волю. Йенстиккла – значит, стрекоза.

Алекс забеспокоился всерьез о здоровье Ремиллы:

– Вы поосторожнее там со "стрекозой", не враг она нам, хоть дури в голове много. Молодая, горячая...

Дануйя беспечно пропела:

– Ничего с ней не случится. Дирклинки выносливы как самки бизонов.

– Не бросится она на меня потом с ножом?

– Она? Не-ет... Когда варагская девушка при трех свидетелях встанет на колени перед мужчиной и скажет: "Принадлежу тебе телом и сердцем. Повинуюсь в любви", то будет верной женой, хорошей...

Алекс опять мысленно выругался. Запротестовал обиженно:

– Я не собираюсь жениться! Мне нужна временная подруга и только.

Дануйя с упреком взглянула на конунга:

– Ты опозоришь Йену, если откажешься от нее после таких слов. Возьми ее как младшую жену, потом дашь свободу.

Подумав, Алекс с облегчением чмокнул амазонку в щеку:

– Умничка! На том и порешили!

Заметил плоские "листики" на поясе воительницы. Пожухлые сморщенные стручки, вид отвратительный и жалкий. Поморщился:

– Ну ладно, девчонки недавно в отряд вступили, форсят друг перед другом. Тебе то зачем эти обрубки высушенные?

У боевой амазонки едва не навернулись слезы. С обидой выплеснула:

– За эти обрубки они жизни кладут, без листиков уважать не будут. За один такой... до сих пор шрам не зарубцуется. Смотри!

Задрав кольчугу, Дануйя обнажила правую грудь с неглубоким корявым разрезом, недавно схватившимся, еще с вкраплениями свежей крови. Повинуясь приливу чувств, Алекс осторожно обхватил раненую грудь и, склонившись, одними губами благодарно поцеловал в сосок. Смешливо предложил:

– Еще немного добавить разрезов, будет надпись в рунах. Есть у тебя любовник? Можно его имя навечно в шрам запечатать...

Командир амазонок с возмущением почти закричала:

– Конунг, что я тебе сделала?! Не надо мне никаких любовников! Амазонки не признают мужчин, кроме своих вождей! Бери любую из нас, но прошу, не навязывай нам самцов!

Алекс удивился бурной реакции, видать, отношения с мужчинами были болезненным вопросом у амазонок. Он знал, амазонки легко и охотно насилуют захваченных пленников. Неизвестно, как они это проделывали, насилие свершалось без лишних свидетелей, а выжившие жертвы отказывались рассказать о произошедшем. Они довольствовались тем, что с них не сняли “листики”, хотя вполне могли лишиться мужской гордости, если бы упрямились в удовлетворении капризов воинственных девушек. Пленники, конечно, не рассматривались как мужчины, они представляли собой "пушечное мясо", годное в лучшем случае на удовлетворение потребностей молодых женских организмов, а в худшем случае на убой.

Алекс слышал, что девушка, решившая стать амазонкой, теряет девственность только от человека, от которого потеряли невинность подруги по отряду. Таким образом, воительницы скрепляли узы боевого братства. Как-то не хотелось ему стать тем самым избранным, не чувствовал в себе сил на столь ответственную роль, особенно когда отряд амазонок разросся и наполнился крепкими мускулистыми бойцами, не уступающими силой и отвагой воинам-мужчинам. Сколько их еще не потеряло невинность, он не знал. С раскаянием в голосе произнес:

– Прости. Прошу, береги себя. Ни один из наших врагов не стоит капельки твоей крови.

Беспечно махнув нечесаной гривой, Дануйя потеплела:

– А, заживет как на кошке. Зато тот баран помучился, я его не сразу добила... И еще, конунг...

– Да? Говори.

Дануйя язвительно процедила:

– Если Терхайд еще раз полезет, мы с него “листик” снимем. Пусть знает.

Алекс улыбнулся:

– Ладно. Спасибо, не прибили мужика.

Колоритный Терхайд выделялся в разношерстном войске конунга. Высокий, с большой окладистой бородой он больше походил на варага, чем на человека с равнины, одевался как варвар и отличался только косичкой, которую любил заплетать перед боем. Рожденный аристократом, он отщепился от своего сословия, внезапно заболев навязчивой идеей стать берсерком. Сменил аристократическое уважаемое имя, прославленное предками, на Терхайд, что означало “вселяющий ужас”. Семья не желала его знать, простолюдины также не принимали за своего. Безумство заросшего бородой воина проявлялось несколько необычно. Шум сражения, кровь из ран, лязг мечей, стоны умирающих возбуждали Терхайда неимоверно, возбуждали его мужскую потенцию. Распаленный воин бросался на любую женщину, оказавшуюся поблизости, и с диким ревом удовлетворял похоть прямо на поле брани. Если женщина пряталась за толпой воинов, возбужденный Терхайд способен был прорубить просеку в строю, лишь бы добраться до вожделенной цели. Огромной секирой колол черепа как орехи, и действительно соответствовал в этот момент своему вновь принятому имени. Конунг недолюбливал берсерков, однако ценил Терхайда из-за его огромной боевой мощи. Ужасный в сражении, в обыденной жизни берсерк казался вполне добродушным, чем успешно пользовались всякие проходимцы. Захваченных пленниц Терхайд тут же проигрывал в кости, или же обменивал на флягу крепкого веселящего напитка, а после страдал из-за отсутствия женщин. Денег на шлюх у него никогда не было, да и против его правил было покупать женщину за деньги. Инцидент, о котором упомянула Дануйя, произошел накануне. Амазонки купались в ледяном горном ручье, когда на них набросился голый Терхайд. Ему перебили ключицу обухом топора, после чего воин успокоился. Конунг надеялся, это образумит насильника. И так уже берсерком пугали молодых варагских девушек, а для прочих его имя стало нарицательным. Означало человека, которого в мире Алекса-инженера называли сексуальным маньяком.