Последний конунг Пограничья Часть 7.Латиф

Времени оставалось мало, погибать за Месенга Алекс не планировал. Шесть дней пеших переходов посвятил знакомству с людьми в отряде, стремился узнать как можно больше о каждом. На привалах бойцы упражнялись в боевом искусстве, отрабатывали излюбленные удары и групповое взаимодействие. К удивлению Алекса, он выглядел если не лучше, то и не сильно слабее остальных бойцов. Многое он пока не умел, однако был быстрее других. Отличная реакция позволяла упредить противника, уйти с линии удара или отвести в сторону. Товарищи помогли освоиться с мечом, показали, как правильно держать, куда бить. Ночевали в крупных латифундиях, где идущих в Лабиринт обеспечивали хорошей кормежкой, давали пшеничный хлеб и даже клали мясо в похлебку. Алекс выделил из банды парня, отличного рубаку, с умным блеском в глазах и страшными шрамами на животе. Тот тоже присматривался к Алексу, в длинном переходе первым завел разговор:

– Алукс, ты, правда, возил коляску, в упряжке бегал?

Алекс с досадой подумал: ”Ну, все, теперь прошлое как клеймо, вечно будет преследовать. Хотя недолго, будущее мое короткое”.

– Было дело. У меня не было выбора.

– Выбор всегда есть. Ты не похож на раба, мог бы стать воином.

Алекс решил сказать правду, надоело изображать из себя придурка:

– Я попал к вам из другого мира. Совершенно другого. Я был как ребенок, когда меня схватили.

Латиф молча шагал по пыльной дороге, обдумывая признание Алекса. Неуверенно произнес:

– Возможно, ты сказал правду. Ты отличаешься от нас.

– Ты тоже не простой человек Латиф. Почему решил погибнуть за Месенга?

– У меня простой выбор: присоединиться к нему, или отдать родителей палачам...

Латиф явно не хотел рассказывать о себе, затем уступил нажиму Алекса:

– Моя семья бежала из Империи в независимый Фергол. Мы так думали, что независимый, управляется купцами и Советом граждан. На самом деле властью там заправляют те же аристократы, что в Империи, только разбогатевшие на торговле. Проклятые торгаши. Думают, могут купить любого, а сами пресмыкаются перед императором. Месенг был начальником внутренней стражи, по запросу имперской канцелярии арестовал всю мою семью. К тому времени Совет граждан собрался его сместить, многие на него обижены, и он предложил мне освободить семью. Присвоил наши сбережения. За жизнь родителей я обязался сражаться за него в Лабиринте....

– Что с вами случилось в Империи, почему бежали?

– Не стоит тебе об этом знать, Алукс. Пусть это умрет вместе со мной...

– Я не собираюсь умирать...

Латиф кинул удивленный взгляд искоса, глаза его сверкнули, но тут же погасли:

– Пока семья в Ферголе, я обязан биться за Месенга. Дезертировать не буду.

– Бежать не выход. А ты никогда не думал сам стать конунгом?

Глаза у Латифа изменили окраску:

– Никогда... Я не аристократ, мой удел воевать за других.

– А мне надоело подставлять задницу за других. Мы ничем не хуже знатных выскочек!

– Тише... За такие слова здесь быстро убивают.

Больше они не возвращались к этому, однако видно было, как Латиф о чем-то мучительно размышлял.

На очередную ночевку остановились в полевом стане. Ближе к Лабиринту крупные имения встречались редко, все-таки слишком близко варагские горы. Большинство воинов разместилось в гостевом домике, где обычно останавливается хозяин здешних земель, некий Дон Нарс. Не хотелось толкаться в тесноте, угождать Месенгу, следить за тупой игрой в кости и слушать споры об охоте. Алекс подозвал надсмотрщика:

– Тесновато у вас тут. Есть еще место, где прилечь?

Любезно склонившись, мужчина ответил:

– Остались только бараки для рабов. Если вам будет угодно, прикажу положить охапку сена в мужском блоке. Одна бригада занимается заготовкой корма на дальних лугах, так что их блок свободен.

– Годится. Пусть сена больше навалят, не люблю затхлого запаха от ваших доходяг.

Подошел Латиф:

– А в женский блок пустите?

– Мужчины у рабынь не предусмотрены распорядком. И так то одна, то другая с пузом ходят. Детеныша хозяин продаст с выгодой, а с меня спрос за рабочие руки. Плохой из брюхатой работник, да потом, как разродится, не погоняешь... – завел разговор о наболевшем надсмотрщик.

Латиф вызвался ночевать с Алексом:

– Не хочется внавал спать. Солдаты не бабы, в тесноте не греют, воняют как скот.

– Да от тебя тоже потом разит!

– Завтра в море искупаюсь. Ладно тебе, потерпишь ночь... – просительно улыбнулся Латиф…

Алекс с интересом осмотрел быт полевиков. Блоки напоминали конюшню, только кисловатый запах исходил не от лошадей, а от человеческого скота. Лошади пахли приятнее. Земляной пол посыпан сеном, все сколочено добротно. Деревянные перегородки разделяли помещение на отсеки или блоки, двери отсутствовали. Трехярусные нары по обеим сторонам от перегородки, вентиляция и освещение обеспечивались зарешеченным окном в каждом блоке. На нарах тюфяки, набитые травой с отдушиной. Алекс спросил у сопровождающего:

– Если провинился кто, где держите?

– Вот мы мимо карцера проходим, взгляните. Там на одно место, пустует редко, но сейчас свободно.

Карцер представлял собой маленький чулан с дверью и внешним засовом, весь заполненный массивным ярмом. Конструкция ярма состояла из двух больших деревянных щитов, поставленных один на другой. Верхний щит крепился с одного конца на петле к нижнему, мог подниматься за рычаг. В центральном прорезанном отверстии между щитов зажималась голова, а в меньших по краям зажимались запястья. Надсмотрщик пояснил:

– Провинившийся раб стоит в таком ярме весь день, на ночь его приковывают к стене. Дают отлежаться на связке сухого камыша. В зависимости от тяжести проступка назначают палку по времени.

– Как это по времени?

– Его должны в течение определенного времени бить палкой члены другой бригады. Бригадир следит за исполнением наказания.

– Почти самообслуживание. Так его забить насмерть могут.

– Не забьют. Эти скоты живучие. К тому ж тогда бригадир сам в ярмо встанет.

– Усложнили все. Положили бы на туру и отсчитали сколько положено.

Надсмотрщик свысока посмотрел на Алекса:

– Тура для рабынь хороша. У рабов кожа толстая, если ему за раз всыпать, он перетерпит, отлежится и забудет. Когда битье на три-четыре дня растягивается, в их тупой башке лучше усваивается. Заодно хороший урок для тех, кто лупит, сами не захотят потом в ярмо.

Латиф, весело оскалив зубы, нагло потребовал у надсмотрщика:

– Приведи нам девку молодую и красивую! К утру вернем в сохранности.

Надсмотрщик фыркнул:

– У нас не бордель. Сегодня одну на туру выставили, пользуйтесь.

Латиф возмутился:

– Ты нам кого подсовываешь?! Кусок мяса? Видел я ту старуху. Мы не стервятники – падалью питаться! Золотой империал возьми. Сдачи не надо, приведи молодую да здоровую.

– И титьки пусть побольше будут, как дыни спелые! – добавил с воодушевлением Алекс.

Надсмотрщик переменил угрюмое выражение лица на любезное. Осмотрев внимательно империал, сунул его удовлетворенно в карман. Вежливо уточнил:

– Господа предпочитают какую рабыню? У нас очень смазливых нет, таких в имение забрали.

– Тебе сказали, тащи самую молодую с самыми большими сиськами! Не на рожу будем любоваться, – требовал Латиф по праву клиента, оплатившего покупку.

– Есть такая, недавно родила. Грудь ладонью не обхватишь, молочные, сочные как вымя.

Латиф ругнулся:

– Если родила недавно, на кой черт она нам? Сказали же, давай свеженькую!

– Есть одна, недавно поступила. Очень юная, еще не рожала. Только у нее груди маленькие.

Латиф махнул рукой:

– Черт с тобой! Тащи мелкогрудую. Или это... сам не ходи, просто пришли ее с сеном.

Вскоре молоденькая рабыня с наивным личиком, усыпанном веснушками, принесла охапку сена, аккуратно расстелила на два места. Дав ей отряхнуть от травинок изрядно протертую, но чистенькую тунику, Латиф деловито завел ей руки за спину. Обращаясь к Алексу, ударился в воспоминания:

– Всегда надо быть осторожным с девками. Когда служил, взяли городок один штурмом. Добычи почти не досталось, все начальники прихватили. Зато гаремы большие были, баб на вкус подбирали. Так одна мне так щеку расцарапала, столько кровищи было, потом сотник динар за ранение выдал. Ха-ха, спасибо той девке.

Алекс недоуменно спросил:

– Латиф, она же тростинка против тебя. Чего опасаешься?

– Та крошка тоже тоненькая была. Зато ногти как когти, весело мы покувыркались.

– Ха, девчонки испугался! Ты ж в Лабиринт идешь, терять нечего.

Подумав, Латиф признал:

– И то верно. Чего теперь бояться? Вязать не буду.

Затем Латиф спросил ничего не понимающую рабыню:

– Тебе надсмотрщик ничего не сказал? Как зовут то?

– Дже-Милла. Пожалуйста, отпустите меня!

– Джемила... странное имя. Издалека тебя пригнали, видно. Джемила, не дергайся. Нас всего двое, вреда большого не сделаем. Мы идем умирать в Лабиринт, так доставь последнее удовольствие героям!

Сдернув накидку с девушки, Латиф пригнул ее по направлению к сидящему на нарах Алексу:

– Зажми ей коленями голову, да смотри, чтоб не откусила чего!

Алекс недоумевающе смотрел на Латифа. Тот скинул штаны, но оставил висеть меч на боку.

– Слушай, друг, не забыл меч снять?

Латиф ухмыльнулся:

– А-а, привычка со службы осталась. В нашу манипулу нагнали сброда туземного, тащили все подряд. Я спал с мечом. Да он и не мешает.

Дже-Милла наконец осознала, для чего ее послали к солдатам. Бессильно подергавшись в крепком захвате, она завыла тихонько, действуя на нервы Алексу. Он оттянул ей за волосы голову, грубо прикрикнул в наполненные болью и страхом глаза:

– Замолкни. Не прекратишь, откушу титьки как фишар! Обожаю жрать девичьи грудки!

Испуганная рабыня молча задергалась под частыми поступательными толчками Латифа. Худая спина с выпирающими позвонками сотрясалась в ритме совокупления, только маленькие груди раскачивались не в такт. Хлюпающие звуки привлекли внимание Алекса:

– Латиф, что там захлюпало? Ты ей до крови разворотил?

Утирая пот, Латиф весело ответил:

– До крови я только девственниц люблю. А у этой все разболтано, обманул надсмотрщик, гад. Молодая по личику, а по дыре – так нарожала уже выводок. Потекло из нее как из ведра, уж не обоссалась ли? Признайся, маленькая шлюшка, рожала уже?

Джемила, сдерживая слезы, коротко шепнула:

– Нет еще...

Латиф поставил рабыню на колени, сам встал перед ней:

– Будь умницей, Джемила. Раскрой слюнявый рот, мы не в Империи, у нас можно.

Алекс со смешком подначил:

– Что, дырка слишком большая оказалась? Больше ее рта?

Несколько смущенно Латиф признался:

– Да я, честно говоря, ни разу так не пробовал. У нас в Империи запрещено так, ртом, греховно считается. Зато, говорят, аристократки сами этим балуются. Где ж тут возьмешь аристократку?

Поджимая широкой ладонью затылок девушки, он с силой погрузил в ее рот мокрый член, облепленный белыми комочками сбившихся выделений, женских и своих. Джемила, закрыв глаза, прилагала все усилия, чтобы не подавиться. Края аккуратного ротика натянулись, с трудом обхватывая разбухший от желания мужской член. Внезапно, резко закашляв, она выдернула голову, опрокинувшись назад. Широко расставила ноги, удерживая равновесие, тяжело дышала и судорожно сглатывала что-то. Латиф расслабленно присел:

– А ведь у меня давно женщин не было. А эта козочка что надо, хоть сиськи не отросли. Бери ее, пока не остыла. Можешь в зад, нетронутый. Только предупреждаю, тесноват будет.

Алекс подумал: “Еще чего, в зад. Нет уж, так хоть есть шанс оставить какое-нибудь потомство. Все ж не так обидно сгинуть черт знает где...”

Алекс давно уже возбудился. Ладно скроенная девушка ему нравилась, угловатости в ней не наблюдалось, несмотря на юный возраст и тонкое сложение. Глазки испугано блестят. Маленькие белые зубки отсвечивают лунным сиянием через приоткрытые губки, распухшие от стараний Латифа. А может, и не распухшие, может, просто пухленькие от природы. Светлые волосы, до того тщательно уложенные, растрепались от непредвиденных упражнений. Хороша девчушка, а он, кроме Иланы, за последний год никого еще не любил. А у него теперь день за десять лет жизни идет. Ласково позвал:

– Вставай, Дже-Милла. Садись мне на колени и попрыгай немного. Не боись, я не надсмотрщик.

Девчушка шмыгнула носом, смотрела на Алекса как на удава. Алекс рассердился:

– Членов больших не видала, что ли? Совсем вы тут в глуши темные.

Отбросив в сторону ласковый тон, прикрикнул:

– Ты, полевая шлюха, садись сама, или насажу силой. За тебя империал уплачен.

Грубый тон сработал. Тонкими пальцами рабыня осторожно ввела в себя вздыбленный орган. Алексу понравилась аккуратность, с которой Дже-Милла обращалось с его частицей тела, не то, что бесцеремонные “шлюхи от Парови”:

– Ну вот, дурочка, а ты боялась. Я ж тебя не насилую, ты сама давай уж дальше...

Невесомое тело девушки как челнок заходило вверх-вниз на твердой направляющей Алекса. Непонятно, чего Латиф на нее напраслину возводил. Ничего там не разболтано, не туго, но и не свободно. А туго и не надо, особенно когда не особенно-то скользко. Не текло с нее, опять Латиф напутал. Иногда раскрасневшееся личико насаженной девушки передергивалось, в такие моменты Алекс упирался внутри нее в мягкую пружинистую преграду. Он придерживал ее за узкие бедра, маленькие коричневые соски мелькали прямо перед лицом, провоцируя на импровизацию. Алекс скорчил страшную физиономию. Прикусив краешек соска, оттянул его с силой, одновременно пробуя на вкус языком. Перестарался, заалела капелька крови. Солененькая. Некогда разбираться и просить прощения, азартно подогнал вскрикнувшую девушку:

– Не останавливайся, соска! Замедлишься, точно откушу сиськи!

Разрядка, к сожалению Алекса, последовала быстро. Он предпочел бы так играть хоть всю ночь, тем более, что не ему приходилось напрягаться, но теперь захотелось спать. Латиф уже отвалился и мирно урчал во сне. Рабыня, соскочив с Алекса, быстро села на корточки, широко раздвинув ноги. Напрягала живот, стараясь выгнать из себя сперму. Алекс неодобрительно хмыкнул, но возражать не стал. Встав над девушкой, погладил виновато по прикушенной груди:

– Спасибо, из тебя получилась бы хорошая наложница. Почему тебя в имение не взяли?

Не веря, что все кончилось, Джемила с привычным послушанием повернулась задом:

– Господин не заметил. Я клейменная, в детстве заклеймили с мамой.

– Детей разве клеймят?

– Хозяин очень рассердился на маму, как наказание и мне прижгли знак.

– Ладно, иди отдыхай.

Галантно подал ей накидку. Неожиданно у Джемилы брызнули слезы. Пораженный Алекс спросил:

– Ты чего? Обиделась на меня?

– Вы лямку разорвали на накидке. Мне носить ее год, а она вся разваливается. Надсмотрщик накажет теперь...

– Не накажет. Передашь ему, твое рванье входило в стоимость. Пусть выдаст новое.

На прощание игриво провел рукой ей в промежности. Вляпавшись в липкое, выдернул руку:

– Черт, забыл. Натекло из тебя.

Джемила обиженно надула губки, посеревшие от схватившейся спермы Латифа:

– Это не мое, это ваше...

Рассмеявшись, Алекс хлопнул ее по попе, выпроваживая в коридор. Только теперь он увидел стремительно исчезнувшие головы полевиков из соседних отсеков, которые все это время тайно глазели на происходящее, оставаясь невидимыми в потемках. Убогое развлечение убогих людишек...

Отведав местное угощение, вареную в солевом растворе кукурузу, ранним утром выступили в последний дневной переход. Алекс толкнул плечом Латифа:

– А я не знал – ты богач, оказывается. Целый империал дал тому пройдохе!

Как бы оправдываясь, Латиф беспечно отмахнулся:

– Последний был. Зачем беречь, где его потратишь. Я заснул, как там девчонка?

– Обиделась на тебя.

Латиф встрепенулся:

– За что? Я ей больно не делал!

– Да ей ничего с империала не перепало. Только накормил досыта из своего шланга...

Латиф обеспокоился всерьез:

– Зачем деньги рабыне? Она же не шлюха. Хорошая девчонка, мне понравилась...

– Ладно, успокойся... Пошутил я. Джемиле понравилось твое угощение, да и не били ее…

Дорога вилась вдоль моря. Свежий ветер, со специфическим морским запахом водорослей и подгнившего планктона, приятно обдувал вспотевшие лица. Ноги взбивали горячую пыль в походном ритме. Из-за песчаных барханов береговой полосы показались фигуры призраков, неподвижно парящих как ангелочки на фоне морской синевы. Когда подошли ближе, разглядели призраков, которые оказались не ангелочками, а побелевшими скелетами, каким-то чудом державшимися на растрескавшихся от времени деревянных столбах. Перед каждым столбом торчали высокие шесты с насаженными человеческими черепами. Кто-то в первых рядах отряда спросил Месенга о шаманском кладбище. Тот охотно поведал историю резни берегового поселения, произошедшую в то время, когда Месенга только назначили префектом стражи Фергола.

Жители рыбацкой деревеньки имели пристрастие к скверному способу заработка. В штормовые ночи на высоких деревьях разжигали костры, сбивая торговые корабли с курса к Ферголу. После кораблекрушений всегда можно было чем-нибудь поживиться на береговой полосе. Однажды они совершили роковую ошибку, своим нехитрым трюком заманив на отмель корабль из личной флотилии императора. Корабль не вез ни золота, ни припасов, но был набит наложницами из северных краев для гарема императора. Почти все они утонули, так что вместо бочек с припасами жителям пришлось собирать на берегу трупы светловолосых девушек, которых разочарованно свалили в братскую могилу. Спустя 3 месяца напротив деревеньки уткнулись в песок остроконечными носами боевые галеры флота. С них высадились две манипулы имперской гвардии, проводником и лоцманом одновременно служил сам Месенг. Всех жителей согнали в лощину, отделили женщин с грудными детьми и совсем маленьких, кто смог пройти, не пригибая поясницы, под брюхом лошади. Прочие были наказаны согласно личным распоряжениям самого императора.

Месенг с почтением вспоминал о расправе, которую учинили гвардейцы над провинившимися жителями:

– Сначала смерды вырыли и достали трупы наложниц. Ха, некоторые из них даже после могилы выглядели вполне ничего, как будто бог смерти Рангантан отказался принимать девственниц к себе. Рослые девицы были, отборные. Я бы за такую не пожалел динаров. За живую, конечно, ха-ха-ха. Поселянам передали слова императора, несправедливо его наложницам уходить к Рангантану, не познав мужчину и сладость любви. А-а, от старых мужиков толку никакого не было. Ничего не могли сделать, даже когда им ремни из задницы вырезали для пущего усердия. Пришлось парням помоложе обслужить всех мертвых девиц. Старались они, берегли задницу, ха-ха-ха. После передали слова императора, что он благодарит жителей за оказанную услугу, а чтобы не оставаться в долгу, в качестве ответной услуги гвардейцы оттрахали всех лиц женского полу независимо от возраста на глазах их мужей. Забава та еще, хе-хе... Солдаты разыгрывали в кости кому кого ублажать, а те, кто проиграл, убивали старух сразу, лишь бы не исполнять услуги. Невыполнение приказа, конечно, но их простили. Воплей было, визгов. Славно ребята повеселились, ха-ха-ха. В приказе гвардейцам император пожелал, чтоб красотой его наложниц любовались многие годы, раз самому властителю не удалось насладиться прелестью юных дев. Вот тогда их трупы водрузили на высокие столбы, крепко прикрутили, а всем поселянам отрубили головы и насадили на шесты. Столько лет прошло, а они вон... любуются на северянок...

Ветер покачивал мумифицированные полуразвалившиеся скелеты некогда прелестных дев. Жара высушила тела, а соленый ветер сохранил остатки человеческих тканей на костях. При сильных порывах кости с глухим стуком бились о столбы, исполняя невеселый танец мертвых наложниц, так никогда не узнавших божественной ласки императора. Латиф шел, набычившись, загребая сандалиями песок. Алекс толкнул его в бок:

– Чего такой хмурый? История расстроила?

– Ты не жил в Империи... Не хотел говорить, мой отец входил в адвокатское сословие, часто помогал неимущим. Если в Империи возникает спор, то по закону обе стороны подают друг на друга жалобы и объяснения в письменном виде. Судья по бумагам выносит приговор. Кто грамотнее пишет, тот и побеждает. Мой отец составил прошение от жителей деревни с просьбой уменьшить несправедливые налоги. Если бы оно затерялось в канцелярии, мы бы и сейчас благополучно жили в своем саду. Какой у нас чудесный сад, если б ты видел. Я мальчишкой лазил по деревьям, любил подслушивать разговоры взрослых сверху, спрятавшись за ветвями. А как все вокруг благоухало весной, когда зацветала медовая акация... Судья оказался честным, вынес приговор в пользу жителей. Тогда прошение прочитал сам император. Мы едва спаслись бегством, упросив знакомого купца отвезти в Фергол. От всего нашего богатства у меня остались лишь фамильное кольцо да медальон матери, отдала мне как талисман...

– Ты был женат?

– Хм, не мог. Я после армии пошел учиться в философский класс.

– Ха, какой из тебя философ?! Ты же мечом орудуешь ловко, гораздо лучше, чем языком!

– Да так называется, философский... Отец хотел меня адвокатом видеть, продолжить семейное дело.

– И у адвокатов оружие основное – это язык. А ты немногословен, верно?

– Я бы писал больше. А говорить можно и раба нанять ученого. Дорого стоят такие, ценятся...

– Эх, как мне не повезло. Мог бы карьеру сделать в Империи, а вот занесло меня на окраину, в глушь деревенскую. Вместо языка ноги нагружал, да еще лупили почем зря!

Латиф невесело улыбнулся:

– Оказался в неправильном месте... А что потом случилось, почему в Лабиринт бежишь, на верную смерть?

Алекс вздохнул:

– Из-за бабы пострадал. В моей жизни все несчастья от баб.

Латиф снова помрачнел:

– Не говори так. Ты не любил. В Ферголе осталась сестра, не по крови сестра. Так случилось, она жила с нами, ее родители погибли в эпидемию... А зачем я тебе рассказываю? Нет, не буду...

Чтобы отвлечь своего друга от мрачных мыслей, Алекс принялся расспрашивать его о телохранителях Месенга, двух огромных рунгах со свирепыми физиономиями. Рунгами местные называли профессиональных воинов, служивших за плату кому угодно, проще говоря, наемников. Рунги Месенга могли биться обеими руками, и Алекс терялся в догадках, с чего вдруг наемники будут жертвовать жизнью за лидера. Латиф объяснил:

– Они не простые рунги, а берсерки. Сумасшедшие воины, со своей собственной моралью и верованиями. Для берсерков жить после 35 лет означает позор, они верят, бог смерти Рангантан рассердится на них за столь продолжительное пребывание во власти бога жизни Ралайтана, лишит покровительства после смерти. Вот и ищут славной гибели.

– Откуда такие берутся?

– Они считают, их боги благословляют. На самом деле, если с детских лет мечом махать, то свихнуться легко. А если убивать с детских лет, то прямая дорога в берсерки.

Латиф сплюнул и договорил:

– Жизнь своя для них обуза, а чужая – так помеха. Убивают с радостью. Никогда не женятся, детей не заводят. Берут женщин силой, а если сама отдается, то могут и отказаться. Не в почете у них женская любовь.

– Выродки какие-то. Что ж им в жизни надо? – Алекс заранее стал испытывать ненависть к берсеркам.

– А ничего им в земной жизни не надо, кроме почетной смерти. Они даже от жалованья отказываются на войне.

– Хм, они хуже, чем я представлял. От денег отказываться глупо, надо на что-то кормиться.

– Они свободу сохраняют. Живут добычей, если только не мир.

– У них есть слабости?

Латиф покачал головой:

– Нет. Я проходил службу в восточном пограничном легионе, там насмотрелся на одного такого. Любил драться в одиночку пешим против всадников, а погибнуть никак не мог. Утонул при переправе, плавать не умел.

– Шрамы тогда же получил?

– Хех, нет. Шрамы оставили стражники, пытались арестовать нашу семью. Зла на них не держу, надеюсь им хорошо у Рангантана.

Алекс с уважением взглянул на Латифа. Стало понятно, почему Империя упорно преследовала семью адвоката. У Латифа действительно не было иного выбора, кроме как идти в Лабиринт, ведь на нем в немалой мере лежала вина за произошедшее. Алекс вернулся к теме:

– Получается, отряд из берсерков непобедим?

– Из них нельзя составить отряда. Каждый бьется во имя себя. Если берсерка обозвать трусом, он один бросится на фалангу. Сам погибнет, строй поломает. А если пробовать удержать, то и своего зарубит. Бешеные, одно слово.

До следующего привала Алекс не проронил ни слова, продумывая, как бы справиться с рунгами.