Маришка Часть 8

Маришка проснулась от яркого света. Луч светящегося шарика скользнул по ее лицу. Спросонья, испуганная, она вскочила и прижалась спиной к стене. Она не видела, кто вошел. Яркий луч в кромешной темноте подземелья бил по глазам как розга, причиняя почти физическую боль. Разноцветные круги. Какие-то тени.

– Вначале вы, баронет, – голос был незнакомым. Противный, тонкий, почти писклявый. Но сколько уверенности в себе!

Маришка согнулась пополам от страшного удара кулаком в живот, хватая ртом воздух. Потом пинок под ребра. И страшный удар сапогом в живот. Не мягким, кожаным, а тяжелым, окованным железом. Девушка пыталась подтянуть ноги к животу. Но кто-то держал их. Дыхание ее прервалось. Она сипло пыталась вдохнуть воздух.

– Не сюда, баронет. Вы так пособию все внутренности отобьете. Промежность ниже, я же объяснял вам. Бейте вон туда, где кончается серебряная паутинка.

И снова страшный пинок. Как будто из нее хотели душу вынуть. Слезы брызнули у девушки из глаз. Но это было еще не самое страшное. Удар пришелся в мочевой пузырь. И сейчас она корчилась от боли в луже собственной мочи.

– Так. Теперь ты, Охло. Заклинание подготовил?

– Да, мастер, – голос Фирщенко дрожал.

– Ну, читай. Счас посмотрим, как эта сучка просрется.

Такого унижения Маришка перенести уже не могла. Пока Лайменис что-то бормотал, стальные когтистые лапы крутили, мяли ей живот. Встать она уже не могла. И только, собрав последние жалкие крохи гордости, на карачках поползла в угол, к зловонной дыре. И здесь присела на корточки. Красная, как вареный рак. Сгорающая от стыда, корчащаяся от боли ударов и терзающей ее магии. Да еще нужно было умудриться не попасть под жижу, капающую из сточной канавы.

– Так-с. Ну, пока княгиня испражняется, займемся порядком в камере. Вы тут старший?

– Так точно! Я! – Маришка услышала рев Угрюмого.

– Значит, солому отсюда убрать. Пособие, если ему и доведется отдыхать, лежать должно только на голом полу. Никаких дополнительных удобств для сна и отдыха. Только голое тело и голый камень. Вам ясно?

– Так точно.

– Прекрасно. Так-с. А это у нас что? Угу. Родничок. Ух ты, какая маленькая прекрасная ундиночка. Сейчас мы тебя в баночку аккуратненько, а потом и позабавимся…

Маришка услышала только жалобное журчание крохотной русалочки. Поимка водяного элементаля – несложная задача, даже для мага средней руки. Да и не живут они долго, оторванные от своей стихии. Маги спорили, а есть ли у элементалей разум. Большинство сходилось, что нет. Но у русалочки был такой приятный тихий смех… И она так ласково журчала ночью, пытаясь убаюкать ее боль…

С корточек очень трудно прыгнуть. Особенно для избитой девчонки со скованными руками. Лбом она приложилась в коленку. Звон разбитого стекла, ругань, пинок ей под ребра. И высыхающая лужа на полу. Ундиночка успела убежать. А потом ее вздернули вверх. За косу. И она оказалась нос к носу со своим мучителем.

– Эта банка стоит дороже тебя, сучка… Но можешь не сомневаться. Ты мне за это заплатишь. Сполна.

Как только Маришка увидела эти глаза, ей стало по-настоящему страшно. Водянистые, блекло-голубые, они смотрели сквозь нее. Не выражая никаких эмоций. Для него она была просто вещью, которая должна испытывать боль. Про этого человека в колледже ходили легенды. Девчонки с младших курсов говорили о нем шепотом, испуганно озираясь. А старшекурсники пугали их. Говорили, что Йоргена из палачей выгнали. За жестокость. И вот теперь она болтается в руках этого человека. Девушка испуганно дернулась, оглядываясь. Прыщавый и сутулый Лайменис здесь. Баронет де Гланси. Орк Угрюмый. И, конечно, брат Гриша.

– Прошу прощения, что так бесцеремонно прервали ваш сон, княгиня, – серый монах сально улыбнулся и потер ручки, – но мы пришли сообщить вам радостное известие. Ученый Совет утвердил вас в качестве практического пособия для работы господина Лаймениса. Создана рабочая группа по подготовке Ритуала. Вас, как самую главную часть, необходимо подготовить хорошенько к данному событию. Поэтому ректор любезно попросил пана Йоргена помочь нам. В качестве научного руководителя. Пан Йорген давно заслужил степень магистра. Но у него были проблемы с учениками. И посему с сего момента вы поступаете в полное наше распоряжение.

Пан Йорген встряхнул девушку, а потом с силой толкнул к двери. Как Маришка удержалась на ногах, она и сама не знала. Пан был ниже баронета ростом. Но весь будто из одних жил свитый. И сильный. Девушка это уже почувствовала.

– Допросная готова? – бросил он Угрюмому.

– Так точно, – буркнул орк.

– Хорошо. Ну а ты, Теоретик, осколки в мешок собери. Пригодятся они еще. Баронет, проводите пособие.

Де Гланси, по ходу радостно ухмыляясь, все время щипал Маришку. За попку, за грудки. Даже за сосочки хватался своими жирными пальцами. Если бы не орк, они бы точно запутались в этом подземном лабиринте. Маришку втолкнули в комнату, сняли с нее наручники. Она даже схватиться не успела за затекшие запястья, как на ее спину обрушился удар палки. Дерево по обнаженному девичьему телу. Она выгнулась, как кошка, хотела дернуться. Но ее развернули и буквально вбили в массивное кресло. Холод железа обжег ее попку. Рвануться она не успела. Негромкое заклинание Йоргена, и на ее теле защелкнулись оковы. Щиколотки, запястья, бедра, пах, коленки, шея, талия. Везде ее перетянули жесткие кожаные ремни с железными заклепками. Дернешься – кожу сорвут. Заскрипели рычаги, разводя в сторону ее коленки.

– Баронет, вон тот рычажок опустите до упора.

Маришка взвизгнула. Она вдруг ощутила, что сидит над пустотой. Ей даже опереться не на что. Сиденья больше не было. Ее ягодички, промежность, верхняя часть бедер оказались висящими в воздухе.

– Ну а теперь ты, Теоретик. Берешь вон ту банку, макаешь в нее тряпку на палке. Вон там сбоку лежит. И тщательнейшим образом промазываешь этой сучке задницу, ноги, пах, низ живота. Особое внимание на пизденку обрати, она у нее паутинкой прикрыта. Так что масла там не жалей.

– А что за масло вы используете, пан? – сразу же полюбопытствовал монашек.

– Да на кухне взял жир, что после жарки остался. При повторном использовании он прогорклым становится. Ну а нас вкусовые качества пособия не волнуют. А крысы и таким полакомятся за милую душу. Клара, эта сучка, закл там поставила. Ну, я его изменил чуток. Теперь не отгонять хвостатых, а привлекать будет.

– Масло-то нахрена нужно, – баронет недовольно буркнул и втихаря ущипнул Маришку за сосок, так, что девушка дернулась, – головню ей в задницу засунуть. Пусть повизжит.

– Вы свои советы мудрые при себе держите, сударь, – Йорген только головой резко дернул, – но про масло я вам расскажу. Вам еще с крестьянами работать. Долги, отказ от права первой ночи, мостовые да дорожные не платят. Найдется повод, одним словом. У бабы там сзади – место нежное, да к боли чувствительное. Ты вон посмотри, как девчонка от простой тряпки дергается. Ну а посему природа его там жирком прикрыла. Сейчас мы пособие поджарим чуток. Шашлычок то кушал, баронет?

– А то.

– Ну, тогда понимаешь о чем речь. От жара жирок капать начнет. А у нее еще там кожа кнутом драная. Да и округлостей пока не нагуляла. Девчонка-то худенькая. Кожа при хорошем жаре минут через пять обуглится. А дальше уже сам жирок таять начнет. Тут дело подольше будет. Но все равно – не больше часа. А потом все. Как мясцо почернело – так и боль прекратилась. А если вот смальцем хорошенько смазать, так ее и сутки над огнем держать можно. Все время визжать будет, как свинья недорезанная.

Маришка стиснула зубы, чтобы не закричать, и рванулась изо всех сил. Но тяжеленное кресло даже не шелохнулось. Только ремни в кожу до крови врезались. От непереносимого ужаса она дрожала. Кожа покрылась холодным потом. Жаровню она уже ощущала всем телом. Тяжеленная чугунная, она стояла где-то сзади, волнами распространяя жар по комнате. Маришка не могла сдержать рыдания. Просто старалась не завыть во весь голос. Всхлипывала, судорожно втягивала в себя воздух, вздрагивала обнаженными плечиками. Ужас захватил ее полностью. Ее ведь собирались пытать не за что. Просто так, ради собственного интереса. И она никак, никак не могла остановить эту муку. У нее даже не было последнего выхода труса. Она не могла никого предать, ни о чем рассказать. Ее будут пытать, чтобы наслаждаться ее страданиями. И они хотят делать это долго! Очень долго. И ей ведь даже умереть не дадут. Она крепко зажмурилась, но не смогла сдержать слезы.

– А вы не боитесь, пан Йорген, что жар просто выжжет ей матку и задний проход. Все-таки – такие нежные места и над огнем… – заинтересованно спросил монах Серого Ордена.

– Не до конца, брат Гриша, не до конца. А как иначе вы хотите, чтобы распаленный жеребец засадил девственнице, и она не подохла через несколько толчков? Девке нужно болевой порог сломать. А это дело жесткое.

Маришка и не прислушивалась к разговорам своих мучителей. Не до этого ей было. Ее смазывали, смазывали как какую-нибудь дичь. Как индейку перед жаркой. По самым ее женским местам елозила грязная, скользкая, жирная тряпка. Но самым страшным и унизительным было не это. Движения Охло Лаймениса были неловки и неуклюжи. И она сама, (сама!) извивалась в своих путах так, чтобы он смазывал ее пообильнее. Плакала и подставляла свое тело под вонючий жир, сама подготавливая себя к жутким мукам.

– Ну что, Теоретик, закончил? – ухмыльнулся Йорген.

– Да, – Охло робко отступил на шаг, с тряпки, намотанной на палку, на пол капал жир.

– Ну, счас глянем.

Палач подошел поближе. И глянул на Маришку так, что ей показалось, ее колом острым ударили. Этот человек внушал ей жуткий, запредельный, лютый ужас. Она напряглась в своих путах.

– А тут-то ты чего так слабенько намазал? Постеснялся? Дай-ка сюда.

И девушка почувствовала, как палка безжалостно влезает в ее задний проход, покрывая жиром внутренности, елозит между ног. Потом немного облегчения. Пока тряпку вновь обмакивают в жир. И теперь елозят по ее паутинке.

– Вот так получше будет. Ну, а как у нас обстоят дела с фиксацией пособия. Посмотрим-с… – палач попробовал ремни на жесткость, недовольно покачал головой, – что-то вы слишком большое послабление девушке дали, баронет. Вот эту ручку видите? Она ведь не для красоты тут приделана. Ремешок на талии нужно затягивать до упора. Здесь ведь косточек нет никаких, мешать ничего не должно. Вот так крутим ручку. Беритесь, баронет, беритесь и вращайте. Сил особых не требуется, там редуктор поставлен.

Жесткий кожаный ремень глубоко врезался в живот девушки. Маришка напряглась, пытаясь в который уже раз дернуться. Заклепки впились в кожу. Девушка жалобно вскрикнула. Лента сжалась так узко, так выжала живот к верху, что даже вздохнуть было больно.

– Ну вот, баронет. Так уже гораздо лучше. Вот как у нас славненько животик кверху вылез. Теперь дергаться куда как меньше будет. А над огоньком ох как подергаться хочется. Теперь лоб ей закрепите, баронет. Но на этот раз не очень сильно. Голова просто не должна шевелиться. Пока обойдемся без сдавливания черепной коробки. Иначе это может помешать пособию хорошенько прочувствовать остальную боль.

– А внутренние органы ремешочек не повредит? – поинтересовался брат Гриша. Маришка дрожала всем телом. Губки ее непроизвольно шептали: «Пожалуйста. Пожалуйста, не надо…». И понимала, если ее услышат – это только позабавит ее мучителей.

– Нет. Вот если пару-тройку суток ее в таком положении продержать. А вообще-то его хорошо против баб беременных использовать. Только ремешочек другой должен быть, с меленькими шипчиками внутри, чтобы по телу не скользил. Тут если ленту сверху живота пустить, то он ребеночка прямо на угольки выдавит. А если по пупочку – тогда в утробе задушит.

Пан Йорген еще раз внимательно осмотрел обнаженное девичье тело, прикрученное к креслу без днища. Мускулы, играющие под атласной кожей, глаза полные муки.

– Ну что, баронет, надевайте вон рукавички, чтобы не обжечься, и подкатывайте жаровеньку.

Маришка напряглась каждым мускулом. Грохот чугунных шаров по каменному полу. И обжигающий жар. Жаровня входила в специальные направляющие. Пока баронет возился, чтобы направить ее так, как нужно, она успела прочувствовать, какая мука ее ожидает. Раскаленные, потрескивающие, пышущие жаром угли. Они уже прямо под ней. Кожа натягивается, а жир начинает шипеть, почти сразу. А все, что она может противопоставить этой чудовищной пытке – это крепко сжать половые губки и стиснуть ягодички. Тогда жар не войдет вглубь ее тела. Правда, так внешним частям тела будет еще больнее.

– А тут я для тебя инструментики подготовил, княгинюшка, – пан Йорген подошел к Маришке и ударил ее по лицу, заставляя ее скосить глаза направо. А она даже отклониться не могла. Потом подошел к грубому деревянному столу, сдернул мешковину, покрытую жуткими бурыми пятнами. Одни блестящие, другие закопченные, инструменты были разложены в определенном порядке. И их было много. Какие-то щипцы, молотки, долота, пилы. Маришка и думать не хотела о том, как же они действуют. Но она знала точно – весь этот ужас был предназначен для ее тела. Для того чтобы извлекать из него боль.

– Вот это щеточка металлическая, – Йорген продемонстрировал предмет девушке, – это для того чтобы тебе кожицу подгоревшую и обуглившуюся обдирать. До живого мяса. А это я иголочки на жаровню положу. Раскаленное железо – оно для здоровья полезнее. Заражение не занесет. Кхе! Вот и осколочки в баночку высыплю, а потом водочкой тангарской залью. Вы ведь помните, княгиня, свою неаккуратность? А в этом мире нужно платить за все.

Маришка только зажмурилась и застонала. Жир на ее коже шипел и пузырился. У нее была только одна надежда – потерять сознание. Ведь отваров никаких в нее не вливали.

– Пока наше пособие греется, господа, я предлагаю немножко перекусить. Ленч. Фрукты, вино. Надо подкрепить силы. До обеда нам предстоит еще много сделать. Прошу, – пан Йорген подошел к другому столу. Здесь уже были накрахмаленные салфетки, столовые приборы, ваза с фруктами, тарелочки со слезящейся рыбой и сыром, масло в фарфоровой масленке, парочка графинов с вином, высокие бокалы.

– Вы умеете вести допрос, господин Йорген, – с уважением протянул брат Гриша.

– С вашего позволения пан Йорген, – маг повернулся к монаху с ледяной улыбкой, – Империя пока не предоставила мне дворянского титула. В отличие от моего родного королевства.

– Простите пан Йорген. А вы никогда не задумывались над возможностью принять духовный сан? – брат Гриша с удовольствием налил себе полный бокал красненького. Отщипнул гроздь винограда.

– Духовного сана… не думал. Не думал, – Йорген налил себе немного розового вина в хрустальный бокал. Посмотрел на просвет. На ярко пылающие угли, над которыми корчилась Маришка, – моя работа требует регулярных поставок человеческого материала. Серый Орден может предоставить мне это?

– Безусловно, – брат Гриша энергично закивал головой.

– Но это требует отказ от мирских благ…

– Ни в коей мере. Мы обеспечиваем братьев, коих ценим, всем. Городские дома, загородные вилы, наложницы, конные выезды. Опять же и серый балахон не обязателен. Достаточно нескольких тайных знаков. Перстень, форма носового платка, особое рукопожатие. У нас лишь одно требование – обет безбрачия. Не целибат, разумеется. Имущество предоставляется по праву пожизненной аренды. Наследовать имеет право только Орден.

– Мудрая позиция, – кивнул головой Йорген и пригубил вино, – я подумаю над ней.

Баронет вгрызся в сочное яблоко. Йорген допил бокал, закусил осетринкой и плеснул себе еще вина. Немного, до половины. Чтобы кровь разогреть. А Охло Лайменис при одном взгляде на еду пошел зеленоватыми пятнами. Он о еде и думать не мог. Он и не представлял, что это будет так жутко. Охло любил рисовать картинки, в которых подвергал девушек самым различным издевательствам. Неумение водить карандашом по бумаге компенсировалось богатым воображением. И любимой моделью для его картинок чаще всего становилась Маришка. И что он только не вытворял с ней в своих фантазиях… Запрягал вместо лошади в санки, зимой, голой и за самое интересное женское место. Доил раскаленными клещами. Выжигал на аппетитной попке и плоском животике свое имя. И в его мечтах все это выглядело так эротично. Но он представить, что Маришка будет так жалобно всхлипывать. Слышать шипение жира на ее стройных бедрах, попочке, и даже там, куда он и прикоснуться стеснялся. И запах, ему уже слышался запах паленого мяса.

Кислый комок подкатил к его горлу. Он прижал руки ко рту и бросился прочь из пыточной. Попытался броситься. В дверях он врезался в здоровенного орка. Головой прямо в грудь, спрятанную под толстой кожаной кирасой с железными клепками.

– Куда? – рявкнул на него орк, – вон там, в углу блевать будешь! А в бестиарии гадить не дам!

Лайменис метнулся в угол, и через мгновение оттуда послышались хлюпающие звуки.

– Теоретик, блин, – де Гланси шумно отхлебнул из своего бокала. А потом сграбастал с тарелки едва ли не половину нарезанных кусочков копченого мяса. А Маришка в это время корчилась, пытаясь хоть чуть-чуть уклониться от терзающего ее жара. Нежные волоски в паху скручивались. Жир шипел и капал на раскаленные угли. Ремень стянул ее талию так туго, что живот выжал кверху. Ей и вдохнуть было тяжело, не то, что пошевелиться. Но боль в обжигаемой попке была настолько чудовищной и страшной, что сидеть неподвижно было совершенно невозможно. Она билась, пыталась сдвинуться хоть чуть-чуть, хоть на пядь. Но жаровня была слишком большой, а жар таким чудовищным. Баронет сидел лицом к ней. Наблюдать за изгибами обнаженного девичьего тела было так интересно и приятно. Его малышок ощутимо набух в штанишках, и гульфик заметно оттопорщился.

– Чувствуете напряжение, баронет? – тонкие губы пана Йоргена, – думаю, что сейчас вам, для разрядки, не помешали бы пухленькие женские губки и умелый язычок.

– Ну… это, да. Могет вон Охло сгонять за шлюшкой в кабачок? – баронет радостно похлопал себя по поясному кошельку. Монетки зазвенели.

– Зачем же ноги зря топтать? – Йорген зловеще усмехнулся и взглянул на девушку. Маришка на мгновение даже о боли забыла. Так уколол ее этот взгляд. Палач подходил к ней медленно. И она изо всех сил старалась вжаться в спинку кресла. Йорген своей железной пятерней, как клещами, сжал ее щечки.

– Какие у нас миленькие губки, – он смотрел девушке прямо в глаза. Маришка застонала.

– Ну что, шлюшка, язычком хочешь поработать? – пан Йорген изобразил улыбку. Вот только глаза его оставались мертвыми, не живыми.

– Нет… – сдавленно и тихо промычала девушка.

– Кто бы сомневался, – палач ухмыльнулся и разжал свою хватку. На щеках девушки остались красные пятна от его пальцев, – а придется, шлюшка. Собственно выбор у тебя небольшой. Ты все равно сейчас отсосешь у всех. Взгляни вот на эту интересную штучку.

Йорген помотал перед лицом Маришки каким-то кольцом с цепочками. Потом схватил девушку за левый сосочек и сжал с такой силой, что Маришка чуть не оглохла от собственного крика. Через мгновение она почувствовала во рту вкус железа. И поняла, что челюсти свести она уже не может. Она еще пыталась вытолкнуть кольцо языком, но цепочки натянулись сзади на затылке. Щелкнул замочек.

– Видишь, как все просто, княгинюшка, – Йорген похлопал девушку по щеке, – но для тебя это было бы слишком просто.

Он расстегнул цепочки и вытащил кольцо изо рта. Капелька слюны зашипела, упав на раскаленные угли. Маришка крепко-крепко стиснула зубы. Больше ни одна боль не заставит ее закричать. Палач только ухмыльнулся.

– В колледже магии есть и другие способы, заставить вас причмокивать. Эй, Теоретик, а ну-ка составь нам заклинание Голодный Младенец.

– Я… Я не знаю такого заклинания, пан Йорген, – сдавленно просипел из угла Фирщенко.

– Ну, естественно, в походный триллиум мага оно не входит. Ты сам своей головенкой покумекай. Возьми майшурскую клинописную школу. Голод, Жажда, Оковы. Основу составишь, а дальше подправим, как надо.

– Ну… Это же время займет.

– А ты торопишься? Это вон у княгиньки нашей уже волдырики пошли на кожице. Счас лопаться начнут – снова жирком смазать нужно. Розовое мясцо – оно нежное. Быстро обугливается. А с жирком – дольше жариться будет.

Маришка только застонала. Боль внизу тела была страшной. И еще выслушивать все эти издевательства ее палачей.

– Грелочка – это еще не боль, княгинька. Это так, ласка нежная. Что такое боль – ты чуть позже узнаешь. А пока – успокой баронета. А то у него гульфик скоро лопнет. Сделаешь все сама – я пожалею твое вымечко и прощу тебе разбитую банку. Откажешься – все равно отсосешь. Но тогда я нашпигую твои сиськи осколками. А баронет всыплет тебе пятьдесят розог. По каждой. И твои нежные, упругие грудки превратятся в два опухших, посиневших, кровоточащих куска мяса.

Если сейчас ее исколотые шипами грудки палач называл красивыми. То во что же он собирается их превратить?

– Ну, княгиня? Что мешает вам заключить такую простую и выгодную для вас сделку? Подумайте, насколько вырастет ваш статус в глазах окружающих. Мы, мужики, доверим вам самую дорогую и любимую для нас часть тела. Надеясь при этом только на ваше честное слово. А верить на слово можно только честному и сильному человеку. Не тороплю вас с ответом. Но нежно намекну, что вас ждет в случае отказа.

Маришка с ужасом взглянула на стол с пыточными интересами. В глиняной миске, в гномьей водке (для дезинфекции) мокли острые осколки от банки. Йорген извлек один. Стряхнул в миску капли. В мертвенном свете магических шаров, подвешенных под потолком, он казался темно-синим. Почти черным. Длинный и острый осколок. Почти как ее мизинчик длиной. И неровный весь. Девушка судорожно сглотнула. Представить, что сейчас его будут врезать в тебя, в твою такую нежную и юную плоть. Это невозможно. Ведь так легко сказать «да». Ее же все равно испоганят. Хотя, после огромных и вонючих чресел троллей это не так уж и страшно. Эти хоть иногда моются. А если она еще и постарается. И сделает это хорошо… Может быть, ее будут меньше мучить? Хотя бы чуть-чуть. На глазах девушки вновь заблестели слезы. А ей уже казалось, что она уже все выплакала.

– Ну что, княгинюшка, надумала? – Йорген наклонился к ней. Маришка прикрыла глаза и только прошептала:

– Нет…

И сразу же ее ударили по лицу. От этой пощечины у нее чуть шея не сломалась. Обруч на лбу глубоко врезался в кожу.

– Ну и дура, – брезгливо бросил палач. Руки его были затянуты в перчатки. Такими и стекло можно брать. И железо горячее. Осколок он вогнал в ее правую грудку одним движением. Снизу вверх. Брызнула кровь. Маришка взвыла. И крик ее стал еще сильнее, когда к окровавленной ране приложили жарко рдеющий уголек. Йорген взял его клещами, не перчаткой.

– Маруся, а ведь это только начало! – радостно улыбнулся ей брат Гриша. Девушка закричала. Баронет почувствовал, что малышок его вот-вот порвет гульфик. Смотреть, как корчится обнаженная Маришка, было так занимательно. Но уж больно хотелось ей засадить. Глубоко, по самые гланды! И еще он с надеждой смотрел, как под жаром трещат волосики на девичьем лобочке. Может клещами и удастся оторвать эту проклятую паутинку? И тогда уже и оттопырить девчонку по-настоящему!

Маришка глазами, расширенными от ужаса, смотрела, как Йорген достает из миски очередной осколок. Этот был широкий. Не с ее ладошку, конечно, поуже и поменьше. Но все равно очень большой. И тупой, со всех сторон тупой, еще и изогнутый. Неужели и это в нее? Он же не влезет. Он же… Палач подошел и приложил осколок к ее левой грудке. Приставил прямо под сосочком. А потом нанес страшный удар кулаком. Стекло растрескалось уже в ее теле. Маришка чуть горло себе не порвала от крика. А потом ее грудку вновь жгли углями. Кровь останавливали. От жуткой вони паленого мяса кружилась голова.

– Я вам, баронет, палку дам. Розгой сечь – толку не будет. А палкой стекло помельче раскрошится. А ты, Теоретик, смешаешь мне мазь Лорда Цемака. Попозже. Как с заклинанием разберешься. Знаешь, для чего она используется?

– Да, пан Йорген. Для консервации процессов разложения в омертвевших тканях. Это чтобы продлить срок эксплуатации зомби.

– Вот и прекрасно, что знаешь. На живых она тоже неплохо работает. Останавливает гнилостные процессы в организме. Ненадолго, конечно. Но тебе, княгинька, и жить-то с недельку осталось. Так что на тебя хватит.

– Я сделал заклинание, пан Йорген, вот, извольте посмотреть, – Лайменис робко протянул листок пергамента.

– Ну-с… С этим треугольничком вы явно переборщили. У нас Голодный Младенец, а не Оголодавший Монстр. Его раза в три по площади меньше делать нужно. Кроме того, вы забыли включить Стихию Воды. Пособие должно испытывать непреодолимое желание только к жидкой субстанции. Иначе она, с чистой совестью, отхрумкает ваше мужское достоинство под самый корень. А вот эта фигурка должна быть заключена в круг. То есть запрещение смыкаться челюстям более размеров введенного объекта. А в вашем случае вы получите разодранную до ушей пасть. Исправляйте. А в целом – неплохо. Теория всегда должна подтверждаться практикой.

Потом Йорген повернулся к де Гланси:

– Баронет! Смажьте как наше пособие жирком. А то она уже жареным мясцом начинает попахивать. Как бы не подгорела.

Монах тоненько расхохотался. Шутка понравилась. А Маришка заизвивалась, благодарно подставляя тело под истекающую жиром тряпку. Это хоть немного ослабляло терзающую ее лютую боль. Но, кроме этого, она с ужасом понимала, что баронет мажет ее только так, чтобы отвязались. И как бы она не подставлялась, он все равно не намажет ее всю. Мазок там, мазок сям. По паутинке, скрывающей ее интимный девичий секрет, он вообще ни разу не мазнул. По ягодичкам он всего-то два мазка сделал. Брезгует. Чурается грязной работы.

– Ну что, Теоретик. Вот теперь сойдет, при первом приближении. Давай. Бери стекло и выцарапывай закл на лбу этой сучки. И не дрожи так. Дергаться она не будет. Но можешь налобный обруч чуток подкрутить. Чтобы башкой своей шевельнуть вообще не могла.

Баронет бросил палку с тряпкой. Крохотное облегчение прошло. А потом лоб Маришки страшно стянул обруч. И она громко застонала. Зажмурила глаза, чтобы не видеть, не смотреть в глаза Охрима. Глазенки у него трусливые, испуганные. Если она на него смотреть будет – у парня руки затрясутся. И тогда ей не только рот, еще что-нибудь разорвет. Осколок стекла глубоко впился в кожу, рассек ее. Одна линия, вторая… Маришка чувствовала, как теплая кровь течет по лбу. Ей стало дурно. Наконец-то. Может быть, она потеряет сознание? Или даже… Магический разряд, словно черная молния, ударил ее прямо в сердце, заставляя страшно забиться в своих путах. Жуткий крик обжег легкие.

– Не надо, княгинька. Даже не пытайся ускользнуть. А ты, Теоретик, не стой столбом. Пиши-пиши.

И вновь стекло начало царапать ее лоб. Сколько же проклятых линий в этом графическом колдовстве. Не замечаешь, как сама чертишь их на пергаменте. А вот когда их выцарапывают на тебе…

– Возьми губку, Теоретик, смочи в соляном растворе. Протри лоб. Кровь же мешает.

Это все Маришка слышала уже как в полусне. Она не могла потерять сознание. Черная магия, скользким червем угнездившаяся в ее сердце, не давала ей этого сделать. Но нельзя постоянно чувствовать жестокую боль одинаково сильно. Муки притупляют ощущения. Стекло бороздило и бороздило ее лоб, выписывая все новые и новые линии. Это было больно. Но эта боль растворялась в тяжести все остальной муки, наполнявшей ее беспомощное тело.

– Готово, пан Йорген.

– Ну… Вполне терпимо. Колечко только замкни до конца. Вот хорошо. Теперь протри все губочкой, чтобы кровь остановить и в порядок привести мордашку пособия. Все должно быть эстетично. И произноси акустическую формулу.

От словесной абракадабры в царапины Маришки словно огня плеснули. Наверное, в сотый раз она выгнулась в этом кресле. Рванулась из последних сил. Кожа на щиколотках, запястьях, везде, где в нее впивались ремни, была уже содрана. И теперь ее путы рвали живое мясо. Унизительное заклинание корежило ее рот. Не успел Лайменис дочитать до конца, как губки Маришки вытянулись вперед. И она зачмокала ими, совсем как младенец, жадно ищущий сосочек материнской груди. Жажда, голод навалились на девушку. Она пыталась сопротивляться. Но ошейник, который надел на нее Ди Дагросса, сузился и впился шипами в ее тонкую шейку. Так что кровь брызнула и потекла по телу.

– Ну, вы посмотрите, какая лапочка, баронет. Как она страстно желает обласкать вашего жеребчика. Подставки только под ноги возьмите. Стоять удобнее будет.

Де Гланси дополнительного приглашения не требовалось. Маришка уже хотела зажмуриться. Сейчас эта туша взгромоздиться на эти плахи. И его напряженное чудовище окажется прямо у ее губок. А они жили своей жизнью. Они искали плоть, которая их насытит. И язычок ее во рту жадно шевелился, готовый облизать, обласкать кормильца.

– Хе! – баронет взгромоздился на подставки и расстегнул пояс своих полосатых штанов.

«У него оранжевые кальсоны. Баронет де Гланси носит оранжевые кальсоны. Оранжевые, как цыпленок куру-куру»

У Маришки сердце сдавило. Если бы она узнала этот секрет несколько дней назад. Она бы из Таматурка могла веревки вить, только бы она сохранила это в тайне. А сейчас… Ее губки сделали чмокающие движения. Инструмент барона внушал уважения. Хотя, по сравнению с троллем, был как дирижерская палочка против дубины.

Он вошел в нее одним движением. До самого горла. У девушки даже дыхание перехватило. А предатель-язычок уже начал облизывать и ласкать это полено. Маришкин взгляд, полный унижения и муки, столкнулся с взглядом баронета. И ее словно кнутом по лицу хлестнули. Столько самодовольства и превосходства над ней было в глазах Таматурка. Над ней, беспомощной, обнаженной, униженной. И тогда ее захлестнула волна ненависти. Ненависти к этим скотам, животным, которые наслаждаются ее болью. Они назвали это заклинание Голодный Младенец. Но ведь у младенца нет зубов. Девушка, глядя прямо в глаза насильнику, чуть приспустила ресницы. И также, чуть-чуть стиснула челюсти. Потом еще раз. И еще.

– Ооо! Да, сучка! Да! – Таматурк уже был почти на самой вершине блаженства. Легкие покусывания Маришки лишь добавляли сладости процессу. И тогда девушка крепко зажмурилась и изо всех сил стиснула челюсти.

– ААААААА!!!! – рев баронета, казалось, колыхнул тяжелые каменные своды. Он рывком выдернул свой инструмент изо рта девчонки и рухнул с подставок на каменные плиты пола. Больно ударившись задницей. В свое мужское украшение он вцепился обеими руками. Будто стараясь удержать семя, толчками плещущееся наружу. Ни перекусить, ни даже повредить кожу Маришка, конечно, не смогла. Заклинание было составлено грамотно. Баронет и боли-то сильной не почувствовал. Лишь от испуга рухнул.

– И что с нами случилось, господин баронет? – язвительно спросил пан Йорген.

– Откусила! Откусила! СССУУУКА!!! – ревел Таматурк.

– Ручонки убери с сосалки своей. Ну и где следы от зубов?

– Да… – Таматурк с удивлением рассматривал своего опавшего малыша, – да нахрен мне вообще такое счастье. Я лучше вон в уголке сдрочну, чем этой твари в рот суну!

– Ну, а ты Теоретик, тоже предпочитаешь правую руку? Ну?! Не писай мимо тазика! Это же девушка, которую ты хотел всегда. Чего тебе еще нужно? Голенькая, ножки раздвинуты, сиськи пока целые, почти. Хе-хе. Ртом чмокает. Да и писюн у тебя поменьше баронского будет. Тебя она даже и прикусить не сможет! Давай! Смелее!

Охло несмело подошел к креслу, где корчилась над жаровней Маришка. Неловко поправил плахи подставок.

– Ты тока штаны не спускай, – посоветовал баронет, сам он уже поправлял силы у стола красненьким, – а то там снизу жарковато. Огоньком шибко поддувает.

Маришка наблюдала за Лайменисом взглядом затравленной, загнанной в угол крысы. А парень явно робел. Одно дело предаваться фантазиям одному, укрывшись с головой одеялом. Там где никто не может нарушить его уютный мирок. И совсем другое вот так, при всех. Да еще этот запах обожженной плоти, пота, крови, страха. Охло поднялся на подставки. Ему пришлось широко расставить ноги. И баронет был прав. Жар снизу подогревал основательно. Чувствовалось даже сквозь штаны, почти до боли. А он ведь и стоял выше, да и защищала его ткань брюк и подштанников. Какую же муку должна была терпеть тогда эта девчонка? Ведь ее попка, лобочек, интимное местечко, бедра, жарились над углями как шашлык. На них даже жир пузырился, как на сочных кусках мяса в таверне. И от этой мысли его крантик слегка затвердел. Он дернул за завязки штанов, путаясь в ширинке кальсон, извлек его наружу. В нос Маришки ударил противный, едкий, кислый запах. От желтых разводов вокруг ширинки к горлу девушки подкатила тошнота. На прачку для личного белья у Охло денег, конечно, не было. Сам свое бельишко стирал. Раз в год, наверное, не чаще, пока колом не становилось. Непроизвольно губы Маришки, занятые поиском кормильца, скривились от брезгливости. И она прошептала, едва слышно.

– Вялый грязный писюн…

Охло всхлипнул и сразу же спрыгнул с подставок.

– Не могу! Не могу! – взвизгивал он тоненьким голоском. – Не могу я так.

– Ну, сами видите, с кем приходится работать, – пан Йорген пригубил бокал белого шиндзанского и повернулся к брату Григорию. – Я неоднократно обращался к ректору с просьбой ввести практические тренировки по курсу пыток. Но нет же. Ди Дагросса, как всегда. Под дождем, без плаща, между струйками. И всегда сухим и чистым хочет быть. Боль – если не единственный, то наиболее эффективный источник магической энергии, и именно для некромантии. А в итоге получается вот такая размазня…

– Я думаю, мы найдем пути для плодотворного сотрудничества, пан Йорген. Ваше желание воспитать достойных учеников понятно Серому Ордену. Думаю, что и с материалом недостатка не будет.

– Я тоже надеюсь на плодотворное сотрудничество, – пан Йорген поставил бокал, а потом шагнул к смущенным парням:

– Ну что, господа подмастерья. Меня терзают смутные сомнения. А не испытываете ли вы жалость к пособию? Не решили ли вы свернуть с избранного вами пути? Вот и брат Гриша находится в недоумении. Так что вам придется заглаживать свою вину. Вам, барон, предлагается нашинковать стеклом сиськи пособия. А потом как следует обработать их палкой. А вы, господин Лайменис, будете поддерживать тишину в помещении. Простым и эффективным способом. Раз не смогли справиться с девчонкой заклинанием – вставите ей в рот механический ограничитель. Вон там пинтовая баночка с морской солью. Ну, пока барон с выменем будет заниматься, вы пособие солью и накормите. Только затычки ей в ноздри не забудьте вбить. А то вся ваша кормежка наружу полезет.

Потом палач подошел к Маришке.

– Да, сучка, удивила ты меня. Я думал, ты только через час что-нибудь вякнуть сможешь. Рад, что ты оказалась крепче. Но только ты у меня все равно к ночи животным станешь, пол под моими сапогами лизать будешь. Чтобы хозяин по чистому ступал.

Йорген присел. Внимательно осмотрел обнаженное тело девушки. Особенно ту его часть, которая жарилась над огнем.

– Ну вот. Уже и для щеточки время пришло. Ну что, Теоретик, колечко взял? Вот и ладненько. Тогда готовься, сейчас она взвоет.

Когда металлическая щетка содрала обугленную кожу, Маришка действительно закричала. Слишком уж нестерпимой была ее мука. Металлическое кольцо расперло рот. Защелкнулись цепочки. Деревянные пробки туго вошли в ноздри. Теперь она могла втягивать воздух только через рот. Палач снова намазал ее жиром. На мгновение уменьшая боль. А потом поворошил кочергой угли.

– Поссы в банку, Теоретик. Ежели и этого не можешь, тогда воды плесни. Кашицей тебе удобнее пособие кормить будет.

Осколок полоснул по Маришкиной груди, рассекая нежную кожу.

– Мля. Тупой, зараза, не лезет.

– Вымя в руку зажми, чтобы грибком наружу вылезло. А потом уже втыкай. Да сильнее жми, сильнее. Не лопнет. А лопнет – так и хер с ним. Легче шпиговать будет.

Йорген развалился на стуле, рядом с монахом. Чуть склонил голову к левому плечу. Критически наблюдая, как двое его учеников терзают обнаженную беспомощную девчонку. Маришка еще раз пискнула, но тут Теоретик влил в нее первую ложку соли. Комки попали не в то горло. Девушка закашлялась. Но Охло, не переставал всовывать полную ложку в отверстие кольца. Рот она закрыть не могла. Она даже дышать не могла с полным ртом. И ей приходилось глотать эту гадость. Чувствуя, как, с каждой крупинкой, ее охватывает страшная, нестерпимая жажда. А баронет терзал ее грудки. Сдавливал, вбивал в них осколки стекла. Жег раскаленными углями, чтобы кровью не изошла. И самым страшным была даже не боль от рвущейся мякоти молочных желез. Самым страшным была мысль, о том, что ее грудки, ее девичью гордость и красу превращают в два куска истерзанного обожженного мяса. А потом в руках баронета появилась тяжелая палка. И когда первый удар обрушился на ее нежный сосочек, Маришка просто задохнулась. Она крик рвал ей горло. Но рот и дыхательные пути были забиты соляной кашей. Вены на ее шейке набухли до фиолетовой синевы. Жилки напряглись туже натянутых струн. Маришка билась, извивалась, корчилась от непереносимой, смертной муки. И с ужасом, сквозь тугую пелену боли, понимала. Она не умрет. Ей не дадут умереть. Ей не дадут даже потерять сознание. А баронет, распаляясь от беззащитности и наготы обнаженной девичьей плоти, лупил палкой все сильнее и сильнее. Пока от каждого его удара не начали отлетать окровавленные ошметки мяса. Он вбивал, вбивал в стонущую Маришку все свое унижение, всю свою попранную мужскую гордость. Йорген все-таки дал провалиться Маришке в небытие. На краткий промежуток между двумя замахами баронета. Так, чтобы девушка на мгновение почувствовала блаженство мира без боли. А потом вырвал ее из этого блаженства. Многократно усиливая и без того лютую муку.

– Ну, пожалуй, достаточно, баронет. Факелом приласкайте вымечки. Чтобы кровью не изошла.

Таматурк отступил, тыльной стороной ладони вытирая пот. Потом отбросил в сторону окровавленную палку. Вытащил из зажима факел. Запаха горелого мяса потек по комнате. Маришка затрепетала, тело ее изогнулось в судорогах. Капелька крови вытекла из уголка рта. Девушка обмякла в своих путах.

– Затычки вытащи, Теоретик! – рявкнул Йорген. Но Охло только заелозил пальцами по скользкому дереву.

– Мля! – палач быстро подошел к девушке и с силой сжал ей нос. Деревянные пробки выскочили из ноздрей. Пан Йорген достал из кармана пробирку с чем-то ядовито-зеленым. Откупорил пробку и отвернулся, стараясь не дышать. Густой едкий дым окутал голову девушки. С хрипом она вновь задергалась в своих путах. Пыталась закричать, но только страшно закашлялась. Слюна, пузырившаяся на ее губах, была алого цвета. От крови. Йорген заткнул зеленый пузырек, и достал из кармана желтый. Этот дым был не менее едок, чем первый. Глаза девушки, затянутые мутной пеленой безумия, вновь обрели осмысленное выражение. Так мог бы смотреть раненый, затравленный волками маленький олененок.

– Молодость – дар Богов, брат Гриша, – пан Йорген обернулся к монаху, – сорокалетняя баба давно бы уже кони двинула от такой боли. А вот девку в шестнадцать лет можно пытать еще очень долго. И откуда они силы только берут? Мяса ведь на костях почти нет. Едва только округляться по-бабьи начинают. А вот, сучки, крепкие. Инстинкт, брат Гриша. Животный инстинкт продолжения рода. Целки особенно крепко держатся. Пока их не порвут, конечно.

Ногой Йорген подбил плахи поближе к креслу. Маришка и глазом моргнуть не могла, как увидела перед своим лицом напряженный, крепкий мужской инструмент.

– Ну, ученички. Внимайте! – кольцо, вставленное в рот девушке, было выдернуто. Так, что жалобно пискнули защелки на цепочках.

– Кто-то бабам зубы выдирает клещами, кто челюсть ломает. А я делаю проще.

Стальные пальцы палача надавили на какие-то точки, ниже ушек девушки. И Маришка раскрыла рот в безмолвном крике. Она не лизала этого упругого удава, одним движением скользнувшего в ее горло. Она даже пыталась остановить его язычком. Удар по щекам заставил ее сжать губки. А когда она, только чуть-чуть сжала челюсти, то сразу же последовал страшный удар по глазам. Она хотела плакать, но слез уже не было. Да и сопротивляться не было сил. Она даже не могла крепко сжимать анус и половые губки. И безжалостный жар, высушивал, выжигал ее нежное влагалище и задний проход. Йорген кончил в нее с утробным звериным рыком. И она глотала, глотала семя своего врага. Глотала, чтобы хоть чуть-чуть погасить терзающую ее жажду. Последние капли Йорген стряхнул ей на лицо.

– Ну и чего ты добилась, сучка, своей гордостью? Отсосала бы сразу – вымя твое целым бы осталось.

Он злорадно рассмеялся. Потом застегнул ремень на штанах. Оправил куртку. Маришке даже веки было тяжело поднимать. Опухли они от слез и боли. Но она следила за своим мучителем. Настороженно. Но уже без страха и ужаса. Ничего в ее душе уже не осталось. Все перегорело. Она даже, если дергаться пыталась, то слышала хруст остатков своей кожи. Румяная золотистая хрустящая корочка. Как на индейке. Йорген надел кожаный фартук. С натугой взялся за тяжелый стол со столешницей из черного мрамора. Маленькой столешницей на высокой бронзовой ножке. Маришка подумала, что мама на таких цветы держала в их доме. Йорген подставил стол справа. Подогнал его размер под правую руку. Потом ловко закрепил пальчики в зажимах.

– Ну, подмастерья, я один что ли работать буду? Делай как я. Берете второй столик – и аккуратненько кладете на него пальчики левой руки.

Маришка еще пыталась стиснуть левую руку в кулачок. Но баронет просто схватил ее кожаной перчаткой за измочаленную, истерзанную грудку. И она разжала пальцы.

– Аккуратнее, господа, аккуратнее. Посмотрите, какие нежные пальчики у нашей княгинюшки. Ноготочки ровненькие. Даже маникюрчик остался. Ты ведь любила музицировать? Арфа, и так нежно-нежно пальчиками по струнам. Да и рисовала, говорят, неплохо. Даже масляными красками. Куда лучше Лаймениса. Но вот его рукоблудные грабли останутся целыми. А твои нежные ручки нам уже не нужны. Нет, ампутировать мы их не будем. Как же мы тебя потом на звезде для Ритуала закрепим? Просто переломаем во многих и многих местах. И поверь мне, княгинюшка, все, что было до этого, тебе нежной лаской покажется.

Йорген перчаткой взял длинную иглу, раскаленную на железной решетке жаровни. А потом всадил ее Маришке под ноготок правого мизинчика. Девичьи пальчики были притиснуты кольцами к мрамору в нескольких местах. Не могла она ими пошевелить. От чудовищной боли в глазах заплескалась тьма. А игла рвала, рвала нежную плоть.

– Брат Гриша, вы, если желаете, можете заняться левой ручкой пособия. А вы, господа подмастерья, столбом не стойте, а натрите нашу девочку жирком. А то она что-то подгорать начала. А потом угольки пошевелите, для большего жара. Потом ты, Теоретик, будешь мазь составлять, какую я тебе сказал. А баронет займется новой жаровней. Нужно, чтобы дрова прогорели хорошенько. Да, баронет, и распорядитесь там насчет обеда.

И вот тогда Маришка завыла. Но ее жалобные стоны только ласкали слух мучителей.

– Иголочку, брат Гриша, надобно по центру вводить. И поглубже, поглубже. А потом просто поводить вправо-влево. Силы там особой не требуется. Когда ноготок от мясца оторвется, иголочку вверх нужно поддеть. Он и отвалится. А если держит что, то и клещиками можно. Ну вот так… Видите – ничего сложного в этом нет.

Маришка не видела, как сдирают ее ноготки. Боль накатывала на нее волнами. Она не слышала собственных криков. Ей, казалось, что она уже оглохла от них. Но это просто собственное горло уже отказывало ей повиноваться. Сорвала она свой голос. Теперь только хрипеть негромко могла. Да, Йорген был прав. Прежние муки теперь ей казались ласками. Самая страшная боль та, которая еще не кончилась.

– Некоторые предпочитают использовать для этого процесса долото. Или клещи. Варварство и насмешка над профессией. Дилетанты. Раскаленная игла – лучший инструмент. Во-первых – гигиенично. Крови почти нет, и она сразу останавливается. Во-вторых – боль значительно сильнее. Ну и уменьшается опасность заражения. Нельзя допустить, чтобы пособие умерло от сепсиса.

Момент, когда ей закончили срывать ноготки, Маришка пропустила. Только через несколько минут она осознала, что лютая, непереносимая боль больше не усиливается. С трудом она приподняла свинцовые веки. И взгляд ее упал на обеденный стол. На белую льняную скатерть, ломкую от крахмала, на множество серебряных блюд под крышками, судков и судочков с соусами, приправами и майонезами, с десяток хрустальных графинов разнообразнейших форм. И три вазы, две с фруктами и одна с букетом из осенних цветов. Столовые приборы на каждого не отличались изысканностью. Всего лишь по шесть парных вилок и ножей, ну и несколько дополнительных приспособлений. Щипчики для омаров, к примеру.

Жаровня с углями под ней стояла свежая. Она чувствовала это по жуткому усилению жара. Боль пульсировала в опухших, отбитых грудках, буравчиками ввинчивалась в искалеченные пальцы. Йорген на просвет рассматривал хрустальный бокал, полный искрящегося вина, чуть подогретого магией графина. Хрусталь тангарской работы сохранял тепло напитка. И там, в прозрачной глубине, сиреневые искры вели свой бесконечный танец, сплетаясь в сверкающие струи и рассыпаясь мириадами мерцающих огоньков. Только гномам известен секрет варки свинцового стекла. В таком бокале нельзя подать яд или приворотное зелье. Стекло сразу же затуманится косматыми клубами тьмы. Каждый подгорный клан придавал своим творениям особенные Танцы Огней. Этот бокал проделал дальний путь от Этенгарда до Минода и только потом попал в Дарг. Маришка застонала от невыносимой боли.

– Музыка женских стонов – лучшая приправа к хорошему обеду. Не стесняйся, Теоретик. Ты вряд ли когда-нибудь пробовал что-нибудь подобное.

Для Маришки, растянутой над углями, как жаркое, обед длился вечность. Для ее мучителей – совсем недолго, около двух часов. Йорген прерывался только один раз, когда заставил вдохнуть девушку сиреневый дым. Магия пила ее жизненную силу, не давая соскользнуть в блаженную тьму беспамятства. Если сознание начинало гаснуть, в Маришку словно жуткий иззубренный кол вонзался, в клочья разрывая ее внутренности. Она сама была вынуждена держаться в реальном мире. А баронет наслаждался обильной жратвой. Так вкусно даже в их замке не готовили. Пьянкари под соусом рованьяль, мягкие нежно-розовое ангузи в белом вине, яйца-кокотт с шампиньоновым пюре в чашечках тончайшего фарфора, марамболь с ассорти из сыров – из закусок. Уха под стопочку тангарского «Белого Крыла», суп-прентаньер – первая перемена. Нежные розовые тончайшие ломтики оскреллы, в мельчайших янтарных капельках выступившего жира, в серебряной кастрюльке под прозрачной крышечкой, переложенные раковыми шейками и свежей икрой. Только под фалернское амантильядо. Из горячих – жаркое по-домашнему с красным коронарским. Филейчики из дроздов, дупеля, гаршнепы (по сезону), и к ним ровно тринадцать различных соусов и приправ в маленьких кувшинчиках. Это из дичи. Ассорти из агунских ананасов, персики, абрикосы, виноград.

– Господин Ди Дагросса любит вкусно поесть, за свою долгую жизнь он собрал множество любопытных рецептов. Это вам не местечковый барон, запивающий острые прандейские устрицы собственной ягодной наливкой.

– Да уж, – брат Гриша, сыто рыгнув, развалился на стуле, не забыв прихватить блюдечко с янтарным виноградом. Он и подумать раньше не мог, что пища гораздо вкуснее, когда его приправляют зрелищем мучений красивой обнаженной девчонки. Гораздо, гораздо вкуснее.

– После обеда работа не должна быть долгой. Однако нам остался один очень важный и ответственный момент. Баронет, возьмите вон ту деревянную кувалдочку.

Маришка почувствовала, как между ее пальчиков вставляют металлическую палочку. Так плетень плетут. А потом страшный удар и хруст костей. Фаланги пальцев, кисти рук, локти, предплечья. Они дробили ей всё. Йорген не оставил ей ни одной целой косточки. У нее теперь не было рук. Но ей уже было все равно. Палач ошибся. Она уже не чувствовала боли. Боль была вне ее. За пределами сознания, за пределами чувств. Она была отдельно, а боль отдельно. Она даже внимания не обратила на жуткую мазь, пахнущую гнилью и трупами. Ее ранам она не могла принести облегчения. Зомби не чувствуют боли, и анестезия им ни к чему. Пан Йорген отцепил ее от кресла и поднял за волосы вверх. Она не могла говорить. Она не могла кричать. Но рот ее был полон черной крови. Соль выела слюнные железы. И она бросила ее в лицо своему мучителю. Он так и не успел спросить ее, хочет ли она облизать его сапоги. А в углу, над вонючей дырой, тихо давился блевотиной Лайменис. Не пошел ему в прок царский обед. Желудок его был давно пуст. Но рвотные спазмы все еще катились по пищеводу. А в ушах у него стоял хруст девичьих костей.

Как ее отволокли в камеру, Маришка не помнила. Наверное, ее пинали, тупые удары она чувствовала как сквозь вату. Блаженство холодного и мокрого каменного пола. И кто-то огромный и черный нависающий над ней. Она долго не могла сфокусировать взгляд. И только когда свет факела упал на ее лицо, поняла. Над ней, расставив ноги, стоял Шрам. А за его спиной угадывались силуэты других орков.