Маришка Часть 5

– Ла Ноэрто Ди Дагросса! Я требую от вас объяснений!

– Как кто? Классный руководитель государственной преступницы? Как человек, напавший на должностное лицо во время проведения оперативно-следственных мероприятий? Можете полюбоваться. Донос лежит у меня на столе. Или как моя любовница? Прости, милая, не помню какая по счету.

– А ты умеешь быть жестоким, Ноэрто. Особенно, когда захочешь. Хочешь посмотреть, как истерзали бедную девочку? В глаза ей посмотреть? Она ведь ни в чем не виновата. И ты это прекрасно знаешь! Спаси ее. Я тебя умоляю!

– Сядь, Клэр, – эльф встал из-за письменного стола. Он работал, когда к нему влетела де Рижжак. Раскрасневшаяся, возбужденная, гневная.

Он любил эту женщину. Любил… Просто любил. Красота ее была неброской, скромной. Небольшого роста, милая и уютная в спокойной обстановке. Никогда ничего от него не требовала. Но за этой внешней мягкостью скрывался булат. Очень неплохой боевой маг. По меркам людей, конечно. Он любил ее карие глаза, вьющиеся каштановые волосы. Любил ее и ненавидел себя. Ей давно пора было стать матерью, завести семью. Человеческий век так краток. Через десять лет она начнет маскировать старость. Еще через десять – уже и этого не сможет делать. Десять тысяч дней и ночей пройдет. Человек родится – человек умрет. А он видел уже не один миллион рассветов. И не два миллиона. Больше. А у нее осталось очень мало времени на жизнь. И лучшие свои годы она потратила на него. Она имела право спрашивать.

Эльф подошел к бару. Налил древнего вина. Себе и Кларе. У него был очень неплохой винный погреб. Пожалуй, лучший в Даргонлайне. Протянул бокал, женщина взяла. Теперь она говорила уже без надрыва:

– Ты вообще представляешь, что такое грудь для девушки? Это же предмет гордости. Первое, на что мальчишки смотрят. А когда грудки расти начинают – появляются мечты, как ее будут ласкать, гладить нежно. Сама себя трогаешь. А потом маленькие губки ребенка, твоей кровиночки, у сосочка. Как они жадно хватают его. А ты кормишь, кормишь его досыта. Пока он сладенько не зачмокает и не засопит, довольный и сытенький. Думаешь, Маришка о таком не мечтала? Мечтала, будь уверен. А грудки у нее красивые. Упругие, крепкие, сосочки маленькие, нежные. А по ним раскаленным железным прутом. Отбить, истерзать, выжечь. Раз и навсегда отнять и женскую, и материнскую радость. Ее же никто пальцем до сегодняшнего дня не тронул. Из парней никто не прикасался. А ты ее к троллям. Чтобы эти чудовища наизнанку ее вывернули. Ты просто подлец, Ди Дагросса. Обыкновенный подлец, – Клара спрятала лицо в ладонях. Зачем ему видеть ее слезы?

– Да, Клэр. Я трус и подлец. И у меня своя правда. Ведь так было просто упасть сердцем на острый штырь. Но она ведь этого не сделала. А наказаний без вины не бывает. Ты вспомни, как ее сюда родители привезли. Мать плакала. Дочь не хотела на чужбину отдавать. Отец тоже особой радости не испытывал. Сама Ланская к некромантии вообще склонности не имеет. Лягушек резать боялась, от крови ее вообще мутило. Зачем ее к нам отдали, ты подумай? В Столице Институт благородных девиц есть. А там факультет магии. Как мышей да крыс от дома отвадить. Как болезни лечить. Как погоду нужную в страду наводить. Самый ее профиль. И от дома уезжать не нужно. И кавалеры да балы под боком. Партию хорошую составить легко можно. А у нас тут что? Тишь, глушь, провинция. Да еще сыро и холодно. Значит, уже тогда ее отец в заговоре участвовал. Дочку подальше от опасности прятал. Случись чего – нужный человек упредить должен был. Да, видимо, сорвалось что-то. Родичей ее казнили. Всех. Последняя она осталась. А теперь скажи мне, простит она эту казнь Императору? Стерпит, или мстить будет? А?

– Ну, какой заговор, какой? – Клара только рукой махнула. – Что ты такое говоришь?

– Прямой. Заговор на свержение Императорской власти. Владыка наш – седьмой десяток начал. И детей у него никогда не было. Ни в двадцать лет, ни в сорок. Значит, и сейчас вряд ли наследник появиться. Ни братьев, ни сестер, ни племянников. Значит и по закону Корона ни к кому перейти не сможет. А Ланские – род древний. Со многими королевскими семьями Аллангора в родстве. А древние-то рода Император в последнее время от себя отодвинул. Оборотней к себе приблизил. Новое Дворянство создает. Ему хоть и шестьдесят, а мужик крепкий. Лет десять, а то и все двадцать протянет. А за это время выскочки безродные всю власть под себя подгребут. Понятно, не о себе пеклись, о благе Государства. Порядки старые сохранить. Чтобы все по обычаю, благочинно было. За это и на мятеж пошли. Они бы победили – сейчас бы другие в бестиарии сидели. Александр Шу Михневич, к примеру. За него бы ты тоже брату Грише морду била, да в блевотине собственной возюкала?

– Не знаю. Он настоящий мужик, и мою помощь, как оскорбление бы воспринял. А Маришка твою задницу спасла. Брат Гриша там колдовать пробовал. Слова его так и висят там в закле. Можешь послушать.

– Слышал уже. Герте, я боюсь, и троллей показывать не нужно. Она и так любые показания даст. А брат Гриша такого шанса не упустит. Половину колледжа – на кол отправит.

– Пожалей Маришку, я тебя прошу. Ну, сделай все, что можешь. Спаси ее. Я умоляю, умоляю тебя!

– Ты не понимаешь, о чем просишь. Обвинение в измене – еще не самое страшное. Есть вещи и пострашней. Кристалл Тамариска мертв. А эта девочка помечена Знаком Смерти. Чьей-то Печатью.

– Что? Какой еще Печатью?

– Над каждым человеком висит Знак Смерти. Кому суждено быть повешенным – тот не утонет. Даже простые люди это чувствуют. Вода, Земля, Воздух, Огонь. Их сочетания. Иногда знаки меняются. Человек ведь сам определяет свою судьбу. Знак ярче – смерть ближе. А над ней не Знаки Стихий, а клыкастый череп и дракон со сложенными крыльями. Кто-то ее избрал.

– Ты можешь его убрать?

– Я знаю, какую цену нужно заплатить за Знак. И знаю, КОМУ ее платить. Но снять чужой знак… Для этого нужно быть Богом. И очень сильным Богом.

– Или Демоном.

– Боги одних – Демоны для других. Все зависит от точки зрения. А кристалл Тамариска у меня умирал только один раз. В день, когда исчез мой народ, вся моя раса. Тогда он был мертв несколько часов. Теперь уже семь дней. Внутри него клубится тьма, и он больше не показывает будущее. Избранная получит оговоренную цену. Или вергельд, если ее избрали без Договора. Но те, кто кругом нее – лишь орудия, инструменты. Одноразовые инструменты. Не лезь в это дело. Теперь тебя прошу я. Король Гиуртании прислал контракт на придворного мага. Я хотел рекомендовать Джета Ласло. Хороший выпускник, диплом с отличием. Но сейчас я хочу, чтобы поехала ты. А группу твою мы распределим по другим. Вместе они уже все равно не будут.

– Когда ехать? – устало вздохнула Клара. Разговор опустошил ее.

– Завтра. В крайнем случае – послезавтра. Конец снежня. Скоро начнутся осенние шторма. Трудно будет найти подходящий корабль.

– То есть я должна уехать до Ученого Совета.

– Ты правильно меня поняла, Клэр.

– Контракт, я понимаю, бессрочный. Да? – женщина внимательно читала пергамент. – С золотым парашютом на пять лет?! Пять лет… Или больше.

– Да. Или больше. Ты всегда была умницей. И всегда хотела ребенка. А не могу тебе его подарить. Потому что он умрет раньше меня. А родители не должны хоронить собственных детей. Когда твоя дочь умирает у тебя на руках и шепчет: «папочка, милый, спаси. Я еще жить хочу…»

– У тебя была дочь? Прости меня я… Я не знала.

Женщина развернулась, готовая обнять, разделить, принять боль на себя. Но темный эльф только отстранился.

– Прощай. Ты не поймешь меня.

Эти слова ударили ее как пощечина.

– Да. Наверное. Тогда, может, ты поймешь меня. Плаванье дальнее. А я маг достойный иметь учеников. Я хочу взять Эрика Ла Кладона.

– Ла Кладона? – Темный Эльф удивленно вскинул брови. – Я хотел рекомендовать Совету именно его работу. Возможно, это шанс. Но я не уверен, что Министерство Юстиции согласится на эти предложения. Да и знак слишком насыщен. Я боюсь, что Маришка…

– Маришка хочет родить Дракона. Эта казнь удовлетворит нашего милосердного Императора? Хороший подарок для любимого колледжа и его ректора? Девочка даже в этом не создает тебе проблем. А я даже не прошу, чтобы ты пожалел ее. Все равно ведь не пожалеешь, – Клара обреченно махнула рукой.

Темный эльф только устало вздохнул. Как жаль, как жаль было расставаться с Кларой. Но… Сколько их было, этих расставаний…

– Если Ла Кладон согласится – с моей стороны возражений не будет.

Клара выскочила из кабинета, резко хлопнув дверью. Косяк, застонал, задрожали вырезанные на нем фигурки драконов, единорогов, химер. Словно освободиться пытались.

…Его дочь прожила двести восемьдесят шесть лет. В свои двести она выглядела моложе Клары, обожала укрощать необъезженных пегасов и меняла фаворитов как перчатки. И рожала. Как кошка. Подданные боготворили свою королеву, а она отвечала им материнской (и не только) любовью. В триста лет умирать больнее, чем в шестнадцать, особенно когда жизнь была веселой и сладкой. Но люди смертны. И когда закончился траур – его внуки и правнуки начали делить освободившийся трон. И гвардия кормила своих боевых леопардов только нежным мясом. Клара для них была бы уже жестковата. Но и звери скоро зажрались. Они начали выгрызать только самые сочные места. А потом еще живые объедки доставались пехоте… Сегодня даже легенд о том времени не осталось. А боль от потери дочери жива в нем до сих пор. Клара не поймет его. Не поймет, что самое главное в жизни – стабильность, неизменность, постоянство. Потому что для нее главное – совсем другое. Иногда Ди Дагросса завидовал смертным.

Эльф подошел к окну. Темно. В снежне темнеть начинает рано. Пламя редких факелов. Мерцание свечей в окнах жилого корпуса. Синим светом горят ворота караулки. Студиозусы начинают возвращаться с вечерних забав. Светящиеся шарики, как на поводках плывут над их шляпами. Островерхими у дам, широкополыми с пряжками у кавалеров. Некромантия. Его попытка победить смерть. Или хотя бы обмануть ее. Даровать смертным вечность. Растворить в них свое одиночество. У него есть колледж. Он часть Империи. Его ученикам даруют дворянство. Он сделал многое. И сделает еще больше. Если поступит по Закону. По Закону, а не по Справедливости. Ну зачем, зачем ему бороться с неизвестным магом? Да и кто ему эта девчонка? Кто ее выбрал – тот пусть и пользует ее по своему усмотрению. А он не будет вмешиваться.

Треск поленьев в камине. Робкий стук дверь. Мордочка секретаря-гоблина с огромными мохнатыми ушами. Жалко, что Клэр уехала. Но осталась Лариса Рейсинг. Молоденькая дурочка. А у нее такой чувственный ротик. И она очень на многое готова для своего господина ректора. Надо будет разобраться потом с ней и этими амулетами. Девочка нуждается в помощи. А потом ее благодарность будет безмерной.

– Господин ректор, к вам тут просители хотят.

– Кто?

– Господин Ю Гаэшти и господин Нефедов и сын.

– Проси.

– Кого именно.

– Всех сразу. И пошли за Смотрителем. Пусть приведет сюда Марию Ланскую.

– Будет исполнено, господин.

Эльф устало потер виски. Когда же, наконец, кончится этот бесконечный день?

– Господин О’Нил? – Ланка в длиннополом плаще с надвинутым на самое лицо капюшоном робко вошла в комнату. Прошелестел, сдвигаясь, за ее спиной бамбуковый занавес.

– Ну, проходи, садись, моя милая. Вон стульчик то стоит. Рассказывай, с чем пришла. А капюшончик-то откинь. Дабы я личико твое прелестное лицезреть мог. И ручки на коленках держи. А то, знаешь, мало ли что.

Ланка робко прошла и присела на краешек стула. Столько трудов ей стоило найти именно этого ростовщика. Говорили, что у него можно заложить все. Буквально ВСЕ. А она обязательно должна была достать деньги. Достать во что бы то ни стало! Девушка откинула капюшон. Ее рыжие волосы волнами рассыпались по плечам. Почему-то она покраснела. Низенькое темное помещение. Одна только свеча на столе и горит. Стены обшарпанные. Стол массивный, потертый весь. Книги бухгалтерские засаленные. Чернильница бронзовая со старым гусиным пером. Ой, не похоже, чтобы тут ей денежку дали. Да еще такую большую. Как бы худого чего не вышло. И старичок этот пухленький тоже доверия не вызывает. Глазки-то его хитренькие вон как бегают. Всю-всю ее рассматривают.

– Господин О’Нил, мне деньги нужны, – сразу же перешла к делу девушка.

– Ой, а кому же они не нужны, моя миленькая? Покажите-таки мне этого человечка. Денежка она всем нужна. Только по разному. Вам вот к примеру сколько нужно?

– Пятьсот золотых. Только не кун, а пластин тангарских, – выпалила Ланка. – Вы мне дадите?

– Дам, миленькая, дам. Отчего же не дать. Счас только на домик ваш посмотрим двухэтажненький, потом закладную отпишете мне. И сразу дам, – мило улыбнулся толстячок, невинно помигав ресничками.

– У меня нет домика двухэтажного.

– Тогда, может, у ваших родителей?

– У моего отца нет таких денег. Им жалование задерживают.

– Ой, плохо-то как. Большая беда Империи будет, если служивым денежку не платят. Ох, большая. Фрегат боевой без оснастки и вооружения на стапеле вы мне тоже не покажите? Может тогда сто тюков шелка перигранского под складскую накладную?

– У меня нет всего этого, – Ланка шмыгнула носом.

– А что же у вас тогда есть, моя сопливенькая красавица? Вот платочек возьмите. Глазки промокните. Носик высморкайте и покажите бедному старому О’Нилу, под что вы хотите взять такие денежки.

Девушка всхлипнула. А потом протянула ростовщику тощенький кошелек.

– Ну и что здесь у нас есть? Монетки медненькие. Колечко серебряное старенькое. Колечко золотое с камушком. Ну, это я бы взял. За две куны золотые и только для вас. Но только не тангарских, моя милая, отнюдь не тангарских. А только имперских. Другому кому больше полутора бы не дал. Только для вас. И это все?

– Н-нет, – Ланка сглотнула комок, – вот.

Она закинула руки за шейку и сдернула цепочку. Замочек всегда заедал. И она боялась, что он и сейчас не расстегнется. Не порвалась цепочка. Застежка сама отскочила.

– Так-с. Цепочка медная. Амулетик тоже медный. И магии-с на нем нет, – ростовщик покачал амулетом над стеклянным шаром. Тот остался темным, – совсем нет. Увы!

– Это мне от матушки осталось. Оберег. Я его обязательно выкуплю у вас. Обещаю!

– Вещь сия лишь для вас ценность имеет. А мне она под заклад без надобности. Да и матушка ваша обидиться может, что с подарком ее так легко расстаетесь.

– Не легко! Не легко! Вот вы тут сидите, а у меня подругу мучают! У меня ее крик до сих пор в ушах стоит! – Ланка снова зашмыгала носом и заплакала. – Ну пожалуйста, дайте мне денег.

– Кто ж деньги-то злодеям сиим дает, что девушку мучают? Стражу городскую кликать надобно? Пошто не знали этого?

– Ее… Она… Ее в государственной измене обвинили, – совсем уж потерявшись, прошептала Ланка, низко наклонив голову.

– Уж не княгиня ли Мария Ланская вам подругой приходится?

– Да.

– И вы хотите, чтобы старого О’Нила на кол посадили? За участие в мятеже против Императора-батюшки. Ой, моя милая… Не слышал я ничего про подругу вашу. Здесь есть только вы и я. Что еще вы можете мне предложить?

Ланка знала, что ей придется пройти через это. Знала, когда шла сюда. Не было у нее ничего, кроме себя самой. Глупо и надеяться было. Она встала со стула. Вскинула подбородок. Губки ее дрожали от страха. Но за завязки плаща она дернула решительно. Одно резкое движение. Плащ сброшен с плеч и лежит на спинке стула. И она стоит перед ростовщиком только в одних кожаных сапожках. Больше ее тело ни одна нитка одежды не скрывает. Девушке страшно хотелось закрыться руками. Но она стиснула их в кулачки. Так что ногти в ладони до крови впились. Вытянула по швам. Только вот ноги не могла заставить себя развести. Так и стояла, крепко стискивая бедра.

– Я предлагаю вам себя, господин О’Нил. Мне пятнадцать с половиной лет. И у меня еще не было ни одного мужчины.

Старый ростовщик смотрел на юную девушку. Точеная фигурка, еще помнящая о подростковой угловатости. Молочно-белые грудки с розовыми сосочками. Чуть-чуть затвердевшими от стыда и холода. Но все равно нежными, как распустившиеся лепестки розы. Длинные ножки, высокая талия. Треугольник лобочка, поросший оранжевыми кудряшками.

– И как вы намерены предложить мне себя, моя милая? Навсегда или на время?

– Пока свой долг не отработаю.

– Повернись, – старичок осмотрел ровную спинку и тугие напряженные ягодички, – тебя когда-нибудь пороли?

– Нет, господин О’Нил.

– Повернись. И послушай, что я скажу. Ты красивая девушка, Элания Переверзева. Но ты не стоишь пятисот золотых тангарских пластин. Даже если десять дочерей родишь, и то такую сумму не отработаешь. Да и купить рабыньку дешевле, чем вырастить.

– Но я ведь… Я еще девушка! – Ланка хваталась за последнюю соломинку. – И откуда вы меня знаете? Я ведь…

– Ох, милая моя. В этом городе шестьдесят лет живу. Денежку ссужаю. Хлеб это мой. А кожицей девственной перед мужем своим хвастаться будешь. И то только в первую ночь. Ну, ляжешь ты в мою постель. Ну, раздвинешь ножки свои длинненькие. Глазки зажмуришь, губку закусишь. Дрожать вся будешь и вздрагивать, когда я к тебе прикоснусь. А я человек старенький. Глядишь – и конфуз со мной какой от этого всего приключиться. Мне, моя милая, другая женщина потребна. Чтобы в ласках толк понимала, да не требовала от меня многого, а малым довольствовалась. Да еще сама разогрела – развеселила…

– Господин О’Нил! Ну, пожалуйста! Не издевайтесь хотя бы! – Ланка рухнула на стул и согнулась, пряча лицо в ладонях. Заплакала. Ростовщик терпеливо ждал.

– Господин О’Нил, я готова продать вам свою душу, – совсем тихо произнесла девушка.

– Душа? Это еще что за хрень такая? Никогда не видывал… Ну-ка покажи-покажи. Интересно.

Ланка вскочила и схватила свой плащ. Резко накинула его на плечи. Запахнулась и задернула завязки.

– Простите, господин О’Нил, что отняла ваше драгоценное время.

Схватила со стола кошелек. Шагнула к порогу.

– Ну… Если у вас ничего нет… – развел пухленькими ручками ростовщик.

– У меня ничего нет, господин О’Нил, кроме моего честного слова.

– А вашего слова мне вполне достаточно, госпожа Элания.

– Что? – прошептала Ланка, поворачиваясь. – Вам достаточно моего слова? И вы дадите мне деньги?

У нее даже дыхание перехватило. Она за косяк схватилась, чтобы не упасть. На столе ростовщика лежал тяжелый кожаный пояс. Грубая шкура нарвала. Широкий пояс. Для нее – как корсет. От бедер и до грудок. И тяжелый. Тунгов десять весит.

– А еще я дам вам индейку. Хромой Улаф гостинчик прислал по доброте душевной. А у меня сегодня аппетиту нет.

«Маришка же индейку обожает», – мелькнула в голове шальная. Ланка вся расцвела от неожиданной удачи.

Ростовщик сам помог затянуть пояс на ее талии. И… Его прикосновения были теплыми и приятными. Ланка от них не вздрагивала.

– До свидания, госпожа Переверзева. Долг вы вернете – когда сможете. И процент назначите, какой хотите.

– Спасибо. Спасибо! – Ланка вдруг, повинуясь неожиданному порыву, прильнула своими жаркими губками к губам толстячка. Потом подхватила сверток и выскочила из комнаты. Ростовщик негромко щелкнул пальцами. Два раза. Из темной ниши выскочил горбатый гоблин. Всплеснул огромными мохнатыми ушками.

– Проследи, чтобы не обидел никто по дороге.

– Будь сделано, хозяин.

Маришка забылась, сама не понимая как. Сознание словно провалилось в черную дыру. Очнулась она от сочной ругани и дребезжания чего-то металлического.

– Падъем, скоты! Ужин приехал!

Судя по рычанию из клеток, слова предназначались для нее. Ближайшие соседи говорить не умели.

– А тебе что, сучка княжеская, особое приглашение треба? Падъем!

«Вот и пригодилась ваша кружечка, госпожа Клара. Жаль попить из нее мало пришлось»

При очередном ударе черпака по прутьям она с силой опустила кружку на каменный пол. Острый осколок удобно лег между пальцами. Девушка прикрыла глаза. За орками она наблюдала из-под опущенных ресниц. Маришка лежала, зарывшись в солому. Так можно было создать хотя бы иллюзию тепла. Сжавшись в тесный комок, обхватив себя руками. И тогда холод терзал ее уже не так сильно. А по коридору гулял ветер. Он дул и сверху. Прорываясь сквозь решетку сточной канавы. Наполнялся смрадом отбросов.

– Счас мы тебя покормим, княгинька, – ухмыльнулся один из орков. Тот, с разбитым носом. Теперь его морду украшала окровавленная тряпка. И еще один стражник, который на нее все пописать хотел. А третий ей не запомнился. Старший, наверное.

– Миску свою видишь, княгинька?

Маринка чуть голову приподняла. Не запомнила она в камере никакой миски. Орк носком сапога показал выбоину под решеткой. В миску или тарелку мелкую глубиной.

– Грязная у тебя миска, – ухмыльнулся старший. Он с половником стоял. А те двое – с баком. Месиво там какое-то плескалось. Теплое вроде даже. Пар поднимался.

– Нос-то не вороти, сучка. Миска, я сказал, грязная. Вылижешь?

Девушка устало уронила голову в сено.

– Я обслужу, княгиньку. Счас помою, – ухмыльнулся тот, с расквашенным носом. И спустил штаны. Струя вонючей мочи со звоном ударила в камень. Пытался он и до нее достать. Но на две сажени струйка его не брызгала. Не доставала. Маришка только чуть скривила губы. Сил на то, чтобы шевелиться, у нее не было. Слишком мало их было, чтобы на ерунду разную тратить. Выемка наполнилась вонючей жижей.

– Ну что, сучка? Хлебать будешь? Давай-давай быстренько. Только язычком все досуха вылизывай.

Маришка не шевелилась. Веселья не получалось.

– А. Ты ей прям сюда сыпани. Пущай пожижее будет – лакать удобнее.

Липкий большой ком серой каши с хлюпаньем плюхнулся в выемку. Девушка лежала неподвижно.

– Не голодная она. Но пить-то уж точно хочет…

– Не лез бы ты к ней, Писюн, как бы худого что не вышло. Смотритель запрещал строго-настрого.

– Мой косяк – я и отвечу. Скажу – территорию метил, – орк злорадно захохотал. Заскрипел ржавый замок, застонали петли. Тяжелая решетчатая дверь открылась. Орк протиснулся в камеру, на ходу развязывая шнурки на кожаных штанах. Маришка все также лежала без движения. Только наблюдала за орком из-под опущенных ресниц. Кованные сапоги остановились у самого ее лица. Инструмент чуть не до колена болтался.

– Вначале на мордочку брызнем, – Писюн злорадно оскалился. Быстрого, как молния, броска от измученной пленницы он никак не ожидал. Левой рукой Маришка схватила его за мошонку, выкручивая ее. А когда стражник взвыл и схватился за свои причиндалы, полоснула осколком по щеке. От уха до рта. Вот тогда орк заорал по-настоящему. И тут боль, дремавшая все это время, проснулась и жадно вгрызлась в ее тело. Маришка только застонала и покачнулась. Лопатками нащупав благословенную стену. Сейчас ее все равно собьют с ног и измордуют. Но только встретить своих мучителей она должна на ногах. Стоять было тяжело. Боль в истерзанном теле была настолько чудовищной, что у нее коленки дрожали. Пот холодный по телу выступил.

А орк выл и катался по полу, пряча лицо в ладонях. Кровь сочилась между его пальцев. «Странно, она тоже красная. А я думала, у орков она зеленая…» Глупая мысль. Два других орка уже бросились в камеру, мешая друг другу.

– Что происходит? – бас Смотрителя эхом отразился от каменных стен. – Ну?

Два орка молчали, понурив головы. Писюн, тихо подвывая, сидел на корточках и держался за располосованную морду.

Смотритель вошел в камеру к Маришке. Свистнула плетка, и три ремня зло хлестнули по обнаженному телу девушки. Она и сама не знала, как на ногах удержалась.

– Ну? Я тебя спрашиваю, пособие. Что здесь происходит? Отвечай!

И ее плоский животик принял на себя еще один удар. Как три полоза огненных кожу обожгли.

– Нападение на охранника во время исполнения им служебных обязанностей, – Маришка взглянула в глаза тангара и поразилась их холодной, мертвенной бледности. Никаких чувств, никаких эмоций. Только свет факелов отражается откуда-то из глубины. Будто череп у гнома изнутри черным зеркалом отполирован.

– Так. Понятно, – тангар посмотрел на спущенные штаны орка, – а что так мягко-то? Могла бы и глаз высадить, или вообще член откромсать.

– Западло мужика гордости лишать или калекой делать. Пометила суку.

– Блин… Ты слова-то такие откуда знаешь? – Угрюмый глянул на девушку с откровенным изумлением.

– Слышала – пригодились.

– При исполнении, говоришь, напала. Вернемся – ответишь. А кандалы, как вижу, рано я с тебя снял. Руки давай. А вы что встали? Волоките своего к шаману вашему. Нечего ему целые дни брюхом кверху дрыхнуть. Пусть работу работает.

Маришка покорно повернулась спиной к Смотрителю. Сложила руки ладонями наружу. Наклонилась. Щелкнули кандалы. Потом карабин поводка.

– Пошли.

Несильный рывок цепочки. Маришка, пошатываясь от сильной боли, покорно поплелась за Смотрителем…

– Я бы хотел вести приватную беседу, – Рик Ю Гаэшти недовольно посмотрел на ректора. Потом на отца и сына Нухотиных.

– Мы, господин ректор, тоже хотели бы поговорить лично, с глазу на глаз, так сказать, – старший Нухотин степенно огладил бороду.

– Объект разговора у нас один. Мнение мое по этому поводу тоже одно. А повторять два раза одно и тоже, господа, я не желаю. День выдался не из легких. Желаете отужинать?

– Нет. Благодарствуем за предложение, – купец ответил и за себя, и за сына. Гоша стоял несколько побледневший. Видать сильно ему досталось от батькиного-то кнута.

– Спасибо, господин ректор. Однако у меня есть еще одна просьба к вам. Я прошу вас связаться с моим отцом.

– Да. Я тоже думаю, что Нотри нужно будет послушать. Отца твоего я хорошо знаю. На юбилее у него был. Триста пятьдесят лет. Давненько, правда. Лет двадцать семь назад. Еще до тебя дело было.

Последнюю фразу Ла Ноэрто специально подчеркнул. Наследнику Дома Гаэшти только семнадцать исполнялось. Но вот поймет ли он, что мать его раз в десять отца моложе? И что он свою суженную и через несколько столетий найти сможет?

Эльф подошел к большому шару, лежащему на спине элефанта. Погладил животное по бронзовому хоботу. Скормил шарик из янтарной табакерки. Прошептал несколько негромких фраз. Трубный звук прокатился по кабинету. Потом еще один. В шаре заиграли сиреневые искорки. И призрачный, фантомный образ старого вампира заскользил над гористанскими коврами. Почти как живой. Только вот мебель и стены через него просвечивали.

– Ты!!! – возглас вампира был обращен к сыну. И только потом он увидел, что его наследник не один. Вампир тяжело вздохнул. Словно до десяти про себя просчитал. – Прошу прощения, Ноэрто, что не поздоровался сразу. Благодарю вас, господа, за разделенный со мною вечер, – вампир чинно наклонил голову.

– И вам благоденствия, благородный господин, – в пояс поклонились Нухотины. Эльф лишь изобразил поклон. А Рик головы не склонил.

– Нотри. Не стоит. Твой сын поступил благородно. Но неосмотрительно. Это свойственно молодости.

– Он посмел обратиться напрямую к Императору! Хорошо хоть добрые люди сообщили. Он поставил под удар не только наш Дом. Всех! Весь род вампиров! Ничего не знает! В политике не разбирается! А думает не головой, а х…

Глава клана Ю Гаэшти во время остановился и сделал вид, что ему воздуху не хватает. Рик мысленно поблагодарил ректора, что тот оставил в кабинете Нухотиных. Так отец хоть немного себя сдерживал.

– Отец, я…

– Молчи! Молчи, пока я окончательно не сорвался. Письмо пиши покаянное Его Величеству. Молод. Глуп. Обознался. Ошибся. Покорнейше прошу простить. Или хочешь, чтобы с нами, как с Ланскими, обошлись? Ты казни не видел. Камни на площади кровью напились. Отмыть невозможно. Новые сейчас мостят. Кайся! Сегодня же!

Ла Ноэрто настороженно взглянул на своего старого друга. Тот только слегка глаза прикрыл. Для других незаметно. Камни кровь не впитывают. Значит, это был Ритуал. И Император задумал что-то серьезное. И раз он не остановился перед жертвой трех древних родов… В такие дни судьба любого на волоске висит. Стоит лишь голову приподнять, мигом под топор попадешь. А чем заметнее стоишь, тем труднее спрятаться.

– Ты хоть официальное предложение сделать не додумался? – настороженно спросил старый вампир.

– Хотел. Но девушка отказала. Она ведь последняя в роду. По закону главой является.

– Господин ректор, – с низким поклоном в комнату проскользнул секретарь, – пособие по вашему указанию доставлено. Прикажете завести?

– Да. Пригласите.

Первым вошел Смотритель. За ним обнаженная Маришка, на цепи, со скованными за спиной руками. Мужчины смотрели на нее, усталую, грязную, измученную. Видели все ее истерзанное пытками тело, в синяках, рубцах от плетки, ожогах. Красные, опухшие от слез глаза. Роскошные волосы девушки, еще утром сверкавшие как золото, сейчас свалялись и посерели. Только кончик толстенной косы, чуть-чуть не достававший до коленок, намекал об их былой роскоши. Только сейчас, в кабинете, Маришку отпустили тяжелые челюсти холода, сжимавшие ее изнутри. Только здесь, у жаркого камина, она поняла, как же она замерзла. На мужчин она не смотрела. Только украдкой взглянула на стол, где высилась ваза с фруктами, тарелочки с янтарным сыром, тоненькие ломтики рыбки со слезой. Она ведь ничего не ела со вчерашнего вечера. И только сейчас поняла, как голодна. Она буквально заставила себя отвести взгляд от этого изобилия.

– Желаете подкрепить силы? – эльф изобразил любезность. Он не дал команды ее расковать. И никак не обратился. Не решился.

– Благодарю, господин ректор. Пособию дают достаточно еды. Я не голодна.

Смотритель вспомнил липкий кусок каши, киснущий в орочьей моче.

– Вот, господа, хочу представить нам предмет нашего разговора, – темный эльф отступил в сторону и указал на Маришку. Словно они и не догадались, кто к ним пришел. «Десять золотых на продажу. Три на покупку. Девяносто тунгов золота чистого убытку. Еще неизвестно, во сколько лекари встанут», – Тимофей Долдоныч даже крякнул с досады. Ох, и мало он наследничку врезал! Да за такие убытки шкуру живьем содрать мало!

– Министерство Юстиции постаралось? Показания выбивали? Вам нужна моя помощь, Ла Ноэрто? – тихо спросил Ю Гаэшти-старший, рассматривая раны на девичьих грудках. Потом на серебряную паутину, оплетающую ее интимное местечко.

– Показаний они не получили.

– Отец! – Рик был бледен, даже для вампира. – Марина сказала, что сочла бы честью утолить мою Жажду Крови.

Старший вампир вскинул руку, заставляя сына замолчать.

– Я хочу услышать слово княгини Ланской, главы клана. Мой сын делал предложение девушке. Он не мог делать предложение роду Ланских. От имени клана может говорить только его глава.

– Это мятеж, Нотри, учти! – голос Ди Дагросса был сух. Нотри, старый и осторожный Нотри, неужели он хочет сделать предложение этой девчонке? Выступить против Императора?

– Жаль, что я столько лет ошибался в вас, Ла Ноэрто Ди Дагросса.

– Господин Ю Гаэшти, – девушка старалась стоять твердо. Вот только плохо это получалось. Пошатывало ее от боли, – мое положение не изменилось. Предложенный вами союз лишь ослабит оба наших рода. Я буду вынуждена отвергнуть ваше предложение, если оно поступит.

– Вы правы, Ваша Светлость, – фантом вампира отвесил Маришке глубокий поклон. – Сын, я созываю Совет Домов. Как наследник Ю Гаэшти ты должен быть в Столице. Поторопись.

Фантом вампира растворился. Шар погас.

Рик встретился глазами с Маришкой. «Скажешь мне что-нибудь? » Только взгляд. Ни движения губ. Ни дуновения воздуха. «Впереди бесконечность, и мы в самом начале. Бесконечная вечность нас с тобой повенчает…»

– Честь имею, господин ректор, – резкий, рубленый кивок головы. И Рик Ю Гаэшти вышел из кабинета. «Теперь, если я обижу эту девчонку, за мной начнут охотиться все ночные кровососы. И почему этот день никак не кончится? » Ректор устало потер виски. Он любил вампиров. Они жили долго, гораздо дольше смертных людишек. С ними можно было дружить. Но что такое дружба перед лицом Вечности? Вампиры тоже смертны. Нотри сделал неправильный выбор. Что ж. Нужно уберечь друзей от ошибок.

– Теперь ваш вопрос, господин Нухотин. Прошу прощения, что задержал.

– Да сын вот, оболтус, от практики отказывается. Может попроще ему что подыщите? Лучшей бы по финансовой части. Ну, или по практической. Рыбки там засолка магическая. Али еще что. А то ж гниет, сволочь, в бочках через полгода. Вот ежели она хотя бы год лежала, а еще лучше два. Большая польза с этого бы поимелась. А уж денежкой-то мы поспособствуем.

– Конечно, господин Нухотин. Мы понимаем ваши проблемы. И обязательно подберем Игорю и нужную тему, и подходящего наставника.

– Благодарствуем вам, господин ректор. Благодарствуем, – Нухотин старший с поклоном к двери попятился. Таща за собой своего толстого оболтуса.

– Батя! – сипло просипел Игорек.

– Молчи у меня! – таким же громким шепотом ответствовал ему Тимофей Долдоныч. Да еще под нос кулак сунул.

– Ну, а ты что встал, уводи, – эльф опустился в кресло и устало потер глаза.

– Так это. Вопрос имеется, – тангар насупился, – пособие режим содержания нарушило. Наказать требуется. Как, сразу исполнять, или может повременить малехо? Нарушение-то значительно.

– Наказание за проступок должно быть сурово, неотвратимо и следовать, по возможности, непосредственно за нарушением. У тебя есть уважительные причины для его задержки или отмены?

– Вампиры? – гном недоуменно взглянул на ректора.

– Тебе они страшны?

– Нет.

– Значит, исполняй свои обязанности, как должно.

– Пшли! – тангар рванул за цепь, и Маришка вылетела из кабинета.

Эльф подошел к бару и налил себе полный кубок. Не какого-нибудь там бренди. Настоящей гномьей водки. «Белого крыла». Двойная очистка. Целых тридцать три градуса. Крепче не бывает. Разве что алхимические жидкости. Проклятые гномы знали толк в крепких напитках. Но им-то что. Они же как каменные, Дети Гор. Эльф плеснул себе на два пальца в кубок. Потом махнул рукой и добавил еще один. Махнул залпом. Как жидкий огонь по жилам побежал. Ничего. Вампир не человек. Подуется лет сто – потом и это пройдет. Да и Рик после еще благодарить будет. Честь хороша для живых, а мертвые сраму не имут. Подошел к сейфу. Под сложным заклинанием растаяла каменная кладка. Простая коробка из осины. Обычный амулет. Жалко, что заряженный. Десять единиц. А нужна только одна. Кто же знал, что так получиться. Позвонил в колокольчик.

– Трость, ту самую. Дорожный плащ. Шляпу.

– Позднее время для визитов. Полночь скоро, – гоблин склонился в низком поклоне, пряча неудержимую зевоту.

– Там, куда я собираюсь, еще не проснулись. Живо!

– Батя! Ёклмн! Ты же обещал! Слово давал, – Игорек чуть не плакал. Батя сек его жестоко. Спина и задница так и горели. Если бы не жирок – совсем туго пришлось. Шесть кнутов получил. Да еще с оттягом пару. Думал – подохнет.

– Рот закрой. Ты у меня деньги просил на девку? Просил. Я сказал – дам, значит, дам. Но там деньги предлагать – только паскудиться. Для благородных что мы, что скот. Одна хрень. Только мы хуже. Потому что мы их богаче. А мы счас гному денежку предложим. Авось не откажет. Но учти, из Дарга вам бежать придется. И вообще из Империи. Сегодня ночью на фелуке в шхеры уйдете. На «Касатке». Быстрая, никто не хватится. Денька три отлежитесь, пока я концы заметать буду. А потом в Маркшир пойдете. Только путями окружными.

– А надолго? – Игорек погрустнел. Фелука, лежбище, еда из котелка. «Отощаю ведь». Подобная перспектива его не радовала. Но если он наставит нос этим благородным. Да и шесть кнутов – не зря же лежал.

– Пока Императора Боги не заберут. Ну и потом еще лет несколько. Новая-то власть по-новому мести начнет. Кто сегодня ворог – завтра героем станет. Ну, а этому помочь надобно. Подмазать кого следует. В таких делах спешить не след.

Нухотины ждали на учебном плацу. Припозднившиеся студиозусы тихонько пробирались в свои кельи. Колледж, конечно, ворота на ночь не закрывал. Однако за возвращение после полуночи запросто могли штрафные баллы начислить. А их потом еще и отрабатывай. Кости там выскабливай от сухожилий. Амулеты режь. Или фермерам дождь заклинай.

– Только вот что, сын. Ты с девкой-то поговори вначале. А потом уже решение принимай. Ну и не серчай, коль откажет. За таких женщин – не золотом платят.

Тангар зло выдернул Маришку из двери административного корпуса. Сонливо закурлыкали каменные горгульи над входом. Кто еще смел потревожить их сон. Раскрыли горящие огненные глазки. Всполохи по камням плаца заискрились.

– Тангар. Поговорить надо. Я с тобой. Сын мой с девкой. Разойдемся?

– На длину цепи, – буркнул Смотритель.

– Пойдет.

Цепь натянулась. Сажени на две.

– Сдержал я слово Нухотина. Пойдешь за меня? – парень шагнул к Маришке. Почти вплотную подошел. Та подняла голову. Смахнула слезы длинными ресницами. Сколько же можно плакать?

– Тебе-то я зачем, Игорек? – устало спросила она. – Я тебе одно горе принесу.

– Люба ты мне. Жить будем. Детишек нарожаем. Детишек любишь?

Детишки… Маленькие ручки, обнимающие шею. «Мама, мама, а меня Федюшка снова за косичку дернул… А чего она ябедничает…» Куча мала за обеденным столом. Не успеешь выставить блюдо с горой пирожков, глядь – уже все расхватали. Маришка зажмурилась. И слезы ручейками покатились по ее щечкам.

– Нарожаю, Игорек. Много нарожаю… Но однажды придет пристав императорский и с нашей дочки платье сдерет. Прилюдно. Как с меня сегодня. А когда ты на них с топором кинешься – тебя из арбалетов приложат. Но не на смерть. Чтобы видел, перед смертью, что с семьей делать будут.

– Откупимся, – угрюмо буркнул парень.

– Не за мной придут. За деньгами твоими. А я только поводом буду. Замуж за тебя не пойду. Цену заплатишь – наложницей буду. До куны медной все отработаю. И бить ты меня должен, как рабыню последнюю. Прилюдно. У самого рука не поднимется – приказчикам накажешь. Вот тогда тебя народ уважать будут. «Нухотин за княгиньку деньгу немеряную отвалил. А сейчас дерет ее хуже портовой шлюхи». Такой я тебе нужна?

– Такой не нужна. А только как я скажу, так и будет. Баба о муже печалиться должна, а не о деньгах.

Игорек отвернулся. Права была Маришка. Не по нему гуж. Не по силам. Да только отступать тяжко было. Да и у отца его разговор не ладился. Не соглашался проклятый тангар ни в какую. Оно и понятно. Тангарское упрямство в поговорку вошло.

– Сердца у тебя нет, тангар. Видать, и не любил ты никогда, – в сердцах бросил Тимофей Долдоныч, – да только поперек дороги Нухотиным не стой. Сомну!

– Прав ты, купчина. Нет у меня сердца, – усмехнулся тангар. С горечью, Маришка сразу это почувствовала. Гном, прошептав что-то одними губами, вдруг открыл толстенную броневую пластину панциря. И там, между ребрами могучего скелета мерцала оранжевая тьма, – ни сердца нет, ни печени, ни внутренностей. Водки не выпить. Баб не пощупать. Одна служба и осталась. Вот так я за любовь свою заплатил. Сын твой ту же цену заплатит?

Тангар зацепил пригоршню оранжевого дыма. Как живой он клубился в его ладони.

– Ну что, Игорь Тимофеевич, готов заплатить? Сам понимаешь, девка эта дороже золота стоит. И искать вас – крепко будут. Я укрою. Тут, под Даргом катакомбы – за сотню лет, малой толики не обойдешь. Разное там водится. Не сунутся туда. А я обороню. И грех побега – на себя возьму. На отца твоего и не удумает никто. А еще слово тайное дам к кладовым горным. Дорожку за море проторишь. Во дворцах жить будешь, на злате-серебре есть, на шелках спать. Долгонько жить будете. Долгонько и счастливо. Дольше, чем обычный век человеческий. ОНА умеет ждать. Может и в Дарг когда вернешься. Тогда и город весь купить сможешь. Вот только смерти у тебя не будет. Сюда вернешься и служить вместо меня будешь. А я, наконец, отдохну. Намаялся. Хочу пылью стать.

Игорек сглотнул комок, так неожиданно появившийся в горле. На шаг даже отступил от проклятого тангара. Потом вздохнул тяжело. И в пояс Маришке поклонился.

– Простите меня, Марья Николаевна, если сможете. За надежды напрасные. Не дам я за вас таку цену. Не по силам мне это, – потом повернулся и почти побежал к воротам.

– Ну, прощевай, тангар, прости, если что, за слово резкое, – Тимофей Долдоныч бросился догонять своего отпрыска.

– Прощевай… – угрюмо и тихо бросил им в спины тангар. Маришка зябко поежилась. Ох, и холодно же в снежне ночью на улице. Особенно когда голая совсем. Потерла одну босую ножку о другую.

– Пшли, что встала-то? – гном дернул цепью. – А я тебе вот что скажу – дура ты, девка. Про косу не забыла – значит, и про наказание помнишь. А нос от парня воротишь. Другая бы в ноги кинулась. А ты будущее предсказывать взялась. Ты его знаешь, будущее это? Прошлое изменяют, в одну реку дважды входят, а ты гадать собралась. Или надеешься, что пожалею тебя?

– Не надеюсь, господин Смотритель, – тихо ответила Маришка, робко семеня за гномом.

– Ты и кнута-то раньше, небось, не пробовала?

– Нет, господин Смотритель. Меня до сегодняшнего дня никто не бил.

– Вот отседова вся твоя дурость и идет. Ничего. Счас ты про кнут все узнаешь. Не только на эту – на следующую жизнь запомнишь.

– Спасибо, господин Смотритель.

Идти Маришке было очень тяжело. Ножки свои босые она уже в кровь исколола. Камни, мусор, сучки, щепки. А кожа на ступнях такая нежная. Одна из щепочек особенно глубоко впилась. Девушка даже вскрикнула и на одной ноге за тангаром запрыгала. Дерево еще и обломилось и занозища так и осталась в подошве. Так что Маришка даже наступить боялась на больную ножку. На носочках за Смотрителем бежала. Магический огонек она издалека заметила. Ланка, в плащ кутаясь, стояла у входа в бестиарий. А над ее головой светильничек плавал.

– Господин Смотритель, я принесла. Ой! – Ланка шагнула вперед и свет ее огонька осветил следы пыток на обнаженном теле подруги.

– Что вы принесли, сударыня? – удивленно посмотрел на нее тангар.

– Пятьсот золотых тангарских пластин белого золота. Не красного. Не бойтесь, все без обману, – девушка раскрыла плащ. Тяжелый пояс, как корсет обтягивал ее талию и грудь.

– Ланка, – выдохнула Маришка, – зачем? Откуда ты деньжищи-то такие взяла?

Переверзева только палец к губам приложила. «Молчи».

– Ну и за что взятка мне сия предназначается?

– За передачу и свидание с княги… С Марией Ланской.

– Ну, так видься и передавай, – раздраженно сказал тангар, – только быстрее, пособию еще наказание положено. А это дело долгое.

– Я Марине индейку принесла… Вот, – Ланка показала сверток, – у нее отберут, да и отдать не могу – руки у нее скованы. Я ее сама накормлю. И… Еще… Вот!

Ланка, одной рукой прижимая к себе тряпку с жареной птицей, правой выхватила кинжал. Синим светом сверкнуло трехгранное лезвие. Огнем заплясали на нем призрачные руны…