Посланницы Каллема Часть 15

Следующие несколько месяцев прошли очень тихо – по крайней мере, для меня. Вола перенесла нас из замка Флорина в глухом английском графстве пятнадцатого века в Нью-Йорк середины двадцать восьмого столетия – большие войны в этот период ещё не начались, и всем казалось, что цивилизация крепко покоится на массивной колонне своих достижений. Здесь, в просторной квартире на вершине небоскрёба, я проводила день за днём. Присматривать за квартирой не было необходимости – система обеспечения всё делала сама. Но я всё равно регулярно занималась уборкой, даже посуду мыла своими руками, стараясь не думать о том, что автоматы справились бы за пару секунд. Мне нужно было что-то делать, постоянно быть занятой, чтобы не сойти с ума в окружающей темноте.

Я научилась вышивать и играть на фортепьяно. Вола принесла откуда-то ставшее раритетом к тому периоду механическое пианино. Мне нравилось вечерами сидеть за ним, гладить полированную поверхность, играть сонаты Бетховена, Баха и других старинных композиторов. Когда мне не хотелось ничем заниматься, я включала аудиозаписи книг или слушала головизионные передачи. Мне полюбились развлекательные шоу и викторины: слушать новости, зная наперёд всю историю, было неинтересно и неприятно.

Вола не переставала меня ободрять, говорила, что непременно найдёт способ восстановить моё зрение. Она продолжала искать принцев в континууме (Бенедикт был убит в своей крепости во время штурма; Флорин скрылся, а Гильберт, обосновавшийся в сороковом веке, с лёгкостью отразил атаку), но всегда находила время посетить меня. Когда она говорила об очередной надежде на то, что я прозрею, я кивала и благодарила её за заботу, но, честно говоря, шансов, что я когда-либо вновь увижу свет, было мало. Даже в Каллеме операция по восстановлению глазных нервов считалась сложнейшей (и всё равно протекала за несколько секунд), а туда нам доступ был закрыт. Вола объездила все столетия в поисках средства, которое могло бы помочь. В начале второго месяца она уговорила меня отправиться то ли в тридцать пятый, то ли в тридцать седьмой век, чтобы перенести операцию на глазах. Я не стала открещиваться. Операцию сделали, но безуспешно. Ударом это для меня не стало: я изначально не рассчитывала на успех. Просто не хотела, чтобы Вола думала, что я не ценю её усилия.

– Всё равно, я добьюсь своего, – безапелляционно заявила она, когда мы вернулись. – Я тебе обещаю.

– Конечно, – сказала я, гадая, верит ли Вола сама в свои слова. Наверное, да, она такая. Сама я уже давно свыклась с мыслью, что больше не имею права именовать себя посланницей Каллема. Я проиграла свою партию... как Канти, как Дейна. Любая другая женщина на месте Волы сломалась бы, погрязла в сомнениях. Но не она. Волу только раззадорило произошедшее – она сейчас шла по следу принцев целеустремлённо, как никогда, напоминая безжалостного пса-следопыта. А вот я...

Больше всего в недавних ужасных событиях меня тревожила их абсолютная алогичность, скомканность. В Каллеме нам внушили святую веру в аналитиков: помни о предназначении, не сдавайся и иди вперёд, тогда всё будет хорошо, и принцы рано или поздно падут. Мы верили. Да, нас предупреждали о возможных отклонениях и девиациях в статистической структуре плана, но всякий раз подчеркивали, что вероятность успешной ликвидации принцев близится к ста процентам. И что же получилось?.. Лишь один принц из Омеги на нашем счету, а три посланницы уже выведены из строя. Это – великая миссия, которая нам уготована? Или Флорин был прав, и те, кто отправлял нас на опасное задание, сами не имели понятия, что делают?

Я не знала, что думать. Явиться с тревожащим вопросом в Каллем невозможно. Неужели нам врали? Может, они просто хотели внушить нам уверенность, чтобы мы делали всё, что в наших силах?.. Я попыталась было заикнуться об этом перед Волой. Её внезапное молчание было красноречивее всяких слов. Она ни на каплю не потеряла веры, даже ценой двух сестёр, умерших в начале пути; Каллем стал для неё указующей звездой раз и навсегда. Госпожа Постоянство... Больше я эту тему в разговорах с Волой не затрагивала. Но в первые три месяца размышления о том, что, возможно, мы никогда не были какими-то «избранными», не покидали меня. Иногда эти мысли вызывали грусть – тогда я беззвучно плакала ночи напролёт, уткнувшись лицом в подушку, пока кровать мерно раскачивалась в убаюкивающем ритме. Иногда я приходила в исступлённую ярость – хотелось метаться по квартире и крушить всё, что попадётся под руку, выкрикивая проклятия в адрес Орена, Флорина, аналитиков, всего чёртового мироздания, которое не может само постоять за себя. Но эти вспышки гнева и депрессии не могли дать ответ. Тьма сгущалась, и я чувствовала, что неизвестность скоро лишит меня способности здраво рассуждать.

Ответ пришёл ко мне в начале третьего месяца – январским вечером, когда за окном слышался свист разбушевавшегося снежного вихря, смешанный с гулом аэромобилей, пролетающих мимо. Пришёл безжалостно, неожиданно, без предупредительных выстрелов и взмахов сигнальным флажком.

Я уже легла на постель и начала засыпать. Вола обещала зайти на днях – рассказать о новых успехах в выслеживании принцев, заодно поведать, как идут поиски чудо-средства для меня. В последнее время она была изнурена, я это знала, хоть и не могла её видеть. Раз уж я не могла сделать для сестры больше, я хотела встретить её хорошей стряпнёй – не теми безлико-сладкими печеньями и готовыми супами, которыми питались в этом веке, а настоящей горячей едой с натуральными ингредиентами. Несмотря на то, что Вола была из двадцать четвёртого века, ручную выпечку она любила не меньше меня.

На волнах этих мыслей я стала погружаться в сон. И вдруг... я даже не поняла, что произошло... какое-то шевеление, удар... я размежила веки и уставилась в потолок невидящими глазами. Грудь вздымалась и опадала, сердце колотилось в бешеном темпе.

Что случилось? Опять один из кошмаров, где главными героями являлись Флорин, Антоний и лихорадочник? Нет, я ведь даже не успела уйти в дрему... Так что же...

Снова шевеление, незаметное и тревожное. Я схватилась за живот, словно боялась что-то упустить. Заворочавшись в последний раз, то, что находилось внутри меня, замерло.

Это...

Страшное понимание обрушилось на меня – леденящее, замораживающее жилы и убивающее душу. Я открыла рот, как если бы хотела закричать... позвать на помощь, но осталась лежать на покачивающейся кровати, гореть и корчиться в огне пожара, который полыхал в голове.

Вола не поняла бы сразу того, что открылось мне. И Канти тоже. Дейна... может, она уразумела бы, но...

Предначертание, спокойно шепнул Орен над моим ухом. Ваша жизнь – предначертание.

Значит, вот каков удел, ждущий меня. Вот в чём заключается миссия, которую уготовил для нас Каллем, вот что тщательно скрывали от нас на протяжении всех годов обучения. Вот почему нам постоянно твердили: план, разработанный для вас, сложнейший из всех, с которыми аналитики когда-либо имели дело, и вы должны этим гордиться.

Они не врали. План действительно был сложный.

Четыре девушки, наречённые посланницами – единственные из всех времён, кто может одолеть могущественных принцев. Так нам сказали, и мы приняли этот невероятный, невозможный факт, пускай нам пришлось пролить для этого лишнюю порцию слёз. Мы уверились, что существует незримая сила, которая придаст нам удачливости, твёрдости, выносливости тогда, когда нужно... вырвет нас из когтей смерти в последний миг. Но было ли это действительно так? Что могли противопоставить мы, пусть обученные и уверенные в себе, мощи тех далёких эпох, откуда прибыли принцы, их коварности, уму и безжалостности? Что могло нам помочь, какие мы имели шансы победить?

Никаких, поняла я в тот вечер, вслушиваясь в плач зимнего ветра за окном спальни. У нас не было возможности справиться с угрозой, исходящей от принцев... и те, кто послал нас на противостояние, отлично знали это. Знали наши кураторы, знал Орен – с того мгновения, когда впервые явился к нам, окружённый сияющей голубой аурой. Он знал, что будет с каждой из нас, но ни словом, ни жестом не обмолвился.

Разве могла быть случайностью наша с Канти взаимная симпатия, возникшая с первого взгляда? Разве могли аналитики упустить из расчётов, что без Дейны Адамс из Австралии и её безмятежной улыбки дух остальных трёх девушек был бы сломлен в первый же день? И почему нас так и не обучили элементарным методам самозащиты, не развили физическую силу? Они знали. Они знали всё. Я прикусила язык до крови, сжимая пальцами перекладину кровати. Словно в душе оборвалась туго натянутая струна и ухнула вниз в бездну, оставив вместо себя зияющую дыру.

Аналитиков не интересовала Канти. Её судьба, её жизнь, её мечты не представляли никакой ценности. То, что она должна была сделать (и сделала) – сблизиться со мной, в нужный момент попасть в плен к Флорину, под пытками выдать меня безумному принцу и умереть. Умереть как можно более жуткой, болезненной смертью, чтобы зажечь в моей груди чёрную звезду ненависти к человеку в голубом мундире. Именно этими критериями руководствовался главный компьютер, когда пропускал через себя миллиарды имён и судеб в попытке найти среди них единственную, которая идеально подошла бы для уготованной ей роли. И она нашлась: Кантата Каттнер, город Салем, восемнадцатый век – достаточно наивная, чтобы попасть в ловушку к Флорину, достаточно слабая, чтобы не выдержать мучения у Антония, достаточно моя, чтобы мы прониклись друг другом и не держали секретов друг от друга. Задумка аналитиков сработала блестяще – а как иначе, учитывая почти беспредельные возможности их науки? Итак, я оказалась у Флорина, напуганная и беспомощная, полностью в его власти... чем он, конечно, не преминул воспользоваться. Он взял меня силой и оросил своим семенем. Наверное, когда я хрипела под пальцами Флорина, чувствуя в себе поток его струи, в Каллеме звучали аплодисменты и поднимали тосты за успешный финал кропотливого труда.

Внутри меня росло дитя, в чьих жилах текла тёмная, безумная кровь – кровь Флорина, кровь наследника омегианского трона. Того, кто был призван свергнуть угрозу мирозданию. Не мы четверо, а он был «избранным», камнем преткновения. Ради него всё затевалось, ради него отдали жизни Канти и Дейна, а я лишилась зрения. Если кто-то из четырёх посланниц представляла самостоятельную ценность, то только Вола. Но и она, похоже, исчерпала свой потенциал, сделав то, что требовалось – убила Бенедикта и разрушила связующее звено между двумя остальными принцами. Флорин и Гильберт недолюбливали друг друга; после смерти Бенедикта это семя получит благодатную почву и перерастёт в открытую вражду. В пылу междоусобицы принцы на время оставят Каллем в покое... и дадут время вырасти тому, кто в конце концов их сломит.

Этой ночью я так и не заснула. К полуночи вой ветра дошёл до апофеоза, затмив гул аэромобилей, а я всё лежала, вслушиваясь в ритм биения своего сердца и находя где-то в глубине ещё один крошечный перестук.

Должно быть, бессонная ночь и тягостные думы отразились на мне не лучшим образом, потому что Вола во время обеда подозрительно спросила меня, что стряслось. Я ответила, что немного приболела, и поспешила перевести разговор в другие рельсы. Меня страшно заинтересовали плоды её бесплодной погони за Гильбертом и исследования в области глазной нейрохирургии, проводимые в тридцать пятом веке.

Позже, оставшись одна, я подумала о том, чтобы убить ребёнка Флорина. Этого следовало ожидать: слишком велика была моя злость на Каллем, который использовал меня как пчеломатку, а при мысли о том, что я ношу в себе плод чудовища, который истязал меня, становилось дурно. Ну почему, почему реанимирующий раствор не очистил плоть от его дряни? Почему так вышло?.. Но раз уж я предоставлена самой себе, то у меня есть возможность всё изменить – послать к чёрту и Каллем, и Флорина. Пускай они подыщут себе других подопытных крыс. Стоит только съездить в клинику, благо аборты в этом перенаселённом столетии дело легальное и вполне обычное...

Но, конечно, я не сделала этого. То, что из всех женщин мира аналитики остановили свой выбор на мне, о чём-то говорило. Значит, расчёты показали, что я идеально подойду на роль матери для ребёнка. Выкладки и вероятности исключали возможность того, что я решу убить младенца или покончу с собой. И я, к своему ужасу, чувствовала это... Ненависть к Флорину, жажда мести за Канти и Дейну, жалость к себе, здравый смысл – они перевесили во мне злость на Каллем и его жестокие игрища с судьбами людей. Расчёт аналитиков в очередной раз оправдался.

В конце концов, на кону всё мироздание, и цены в этой партии должны быть соответствующими. Жаль, что именно я, Кларисса Фолкнер из Денвера, штат Колорадо, оказалась разменной фишкой на столе, но... раз уж так вышло...

Предначертание.

Была горькая прелесть, своеобразное очарование в размытых мечтах о том, как когда-нибудь на пылающем закате (тогда меня, наверное, уже не будет в живых) мой сын явится в обитель принцев и положит этому конец. И перед тем, как уйти вслед за Канти в холодную постылую тьму к тёмной фигуре, постаревший и поседевший Флорин поймёт всё, увидев серые льдистые глаза и угольно-чёрные волосы того, кто нанесёт ему смертельный удар. Но для него уже будет слишком поздно.