Посланницы Каллема Часть 1

Ещё до того, как открыть глаза, я поняла, что тяжело больна.

Боль была как масло, плавающее на поверхности воды. Я видела, как отвратительная жёлтая масса всплывает снова и снова, сколько бы я ни пыталась её затопить. Вместе с желтизной мои руки, ноги, голова, грудь – всё начинало пульсировать истерзанными комками.

Я не хотела открывать глаза. Не знала, что увижу вокруг себя – может, стерильно-белые стены больничной палаты, может, дымящиеся обломки катастрофы, в которую я попала. Но почему-то мне казалось, что ничего обнадёживающего не будет. Поэтому я лежала, стиснув зубы и пытаясь справиться с нарастающей болью. Но когда боль перешла грань терпимой, я всё-таки разомкнула веки.

Лучше бы я этого вправду не делала. Я была не в палате и не под обломками. Мгновение маячила мысль, что это моя собственная спальня, но, во-первых, почему в спальне нет окон? Тьма была жуткой, всепоглощающей, как пропасть. Во-вторых, неужели, находясь дома, я валялась бы на жёстком холодном полу? И, в-третьих, к чему громоздкая железная цепь, прищелкнутая к моим запястьям?.. Я осознала, что закована в цепь, когда попыталась поднять руку и протереть глаза. Цепь весила как минимум пуд, так что это мне сделать не удалось. Я услышала холодное предупреждающее позвякивание звеньев. Нет, определённо это не был мой дом.

Честно говоря, место куда больше напоминало темницу.

Я лежала несколько секунд, пытаясь понять, что это означает. Боль по-прежнему переливалась в теле, но мельчала по мере того, как сознание освобождалось от пут беспамятства.

Почему я нахожусь здесь? Зачем меня приковали?

Страх шевельнулся в разуме отростками паучьих лапок, и внезапно меня пробрала дрожь. Подсознание что-то вспомнило, что-то неприятное и невыносимо страшное... но память оставалась чистой, как лист белой бумаги.

Я не могла вспомнить, как здесь оказалась.

Не может быть, сказала я себе. Я должна помнить. Раз уж я здесь, то как-то пришла сюда... ну, или меня привели.

Я напрягла мысли, но безуспешно. Словно кто-то взял и отрезал скальпелем всё, что было до пробуждения...

Скальпель? Снова неконтролируемая, нервная дрожь в суставах. Почему именно скальпель? Что это слово для меня значит?

Как бы то ни было, ничего хорошего в этом не было. Я решила отвлечься и задаться более простыми вопросами, например...

Кто я?

Я была уверена, что ответ на этот вопрос должен найтись. Как я могу не помнить этого? Но прошла секунда, ещё одна, а ответ не появлялся. Моя уверенность начала таять. Я лихорадочно выискивала воспоминания, но они осыпались песком сквозь пальцы: близкие, но недоступные. Я не знала собственное имя. Я не могла вспомнить, кто я, какие события привели меня в это тёмное и холодное место. Я вообще ничего не помнила – кроме неясного ощущения того, что в предыдущие дни со мной ничего хорошего не было. Но то была скорее память тела, а не память мозга. Ноющая, ломящая плоть говорила сама за себя.

Я снова попыталась поднять руку и снова потерпела неудачу. Не только из-за тяжести цепей: при каждом мало-мальски значимом движении раны на теле начинали визжать поросёнком. Похоже, я была сплошь покрыта синяками и порезами.

Может быть, я всё же попала в катастрофу?

Это могло бы объяснить, почему я потеряла память – сильно ударилась головой, такое бывает. Это объяснило бы появление ран. Но... в таком случае мне надлежало бы находиться в больнице, разве не так? Даже если допустить, что катастрофа произошла по моей вине, или я ещё что-то натворила, в подобном состоянии билет мне был один – на больничную койку, а не в камеру... которая выглядела так, словно сошла с иллюстрации к учебнику по истории средневековья.

Значит...

Что-то вновь зашевелилось в голове, и на меня накатил приступ тошноты. Я скрючилась на боку, вытягивая руки к горлу. Цепи глухо звякнули, ударившись о каменный пол.

Когда тошнота прошла, я опёрлась руками о стену, чтобы снова присесть. Перед глазами словно полыхнула молния. Впервые я не смогла подавить крик боли – уж слишком она была неожиданной и сильной. Что-то с пальцами было не так. При прикосновении со стеной они буквально взорвались. Словно по ним провели ножом...

Я сжала руки в кулак и принялась дышать на них ртом, чтобы унять боль. Помогало мало. Когда боль решила, что с меня достаточно, и начала спадать, до меня дошло, почему пальцы так рьяно отреагировали на малейшее давление. На них не было ногтей. Не на всех – на некоторых. Их... вырвали.

На сей раз дрожь длилась дольше, а я даже не пыталась справиться с ней. Я неотрывно смотрела на свои изувеченные пальцы, словно могла их видеть; но темнота поглощала всё. Зубы застучали во рту. Похоже, я в кои-то веки уразумела, почему я не в больнице и на мне нет живого места.

Ногти просто так не вырывают. Это пытка. Один из древнейших и самых действенных методов.

Но только откуда я это знаю? С какой стати мне быть такой сведущей в методах пыток?

Не делай вид, что ничего не понимаешь, прошептал ядовитый голос внутри меня. Всё ты поняла, дорогая.

Я судорожно выдохнула. Действительно, вывод напрашивался сам собой. Память тела надёжнее памяти мозга. Ты можешь не знать, кто ты и откуда пришла, но не забудешь скальпель – как он погружался в границу между ногтями и мякотью пальцев...

Я застонала и перевернулась на другой бок, чтобы убежать от отвратительной картины. Пальцы снова пропитались болью, как бензин пропитывает паклю. Я закрыла глаза, сжимая веки. Да... я что-то вспомнила, но теперь жалела, что так силилась восстановить обрывки прошлого. Как оказалось, в моём прошлом было мало радости.

Ладно, обречённо подумала я, немного придя в себя. Пусть даже так. Пусть меня подвергали пыткам. Но почему? Чего они хотели от меня? Я же всё равно ничего не помню... какой толк калечить меня, если я не могу правильно назвать своё имя?

Выбор вариантов был невелик, и оба были неутешительными. Либо те, кто мучили меня, действовали в своё удовольствие, не ради получения от меня какой-то информации... либо раньше я помнила всё, а забыла только сейчас. Мне почему-то казался более вероятным второй вариант. Может быть, из-за того, что признать реальность первого было бы слишком страшно.

Впрочем, разница невелика. Я больше ничего не помню. У меня отшибло память. Но кто поверит, что я не разыгрываю амнезию, а забыла по-настоящему? Они не поверят. Они продолжат. Они будут продолжать, пока я не умру или не сойду с ума.

Перспектива ужасала. Паника, вызванная осознанием ситуации, могла легко ввергнуть кого угодно в пучину чёрного отчаяния. Но – удивительно, – я продолжала лихорадочно раздумывать над своим положением, несмотря на острый, как скальпель, ужас, роящийся в голове. Как будто это могло мне помочь...

А может быть, подумала я, это действительно тебе поможет. Ну-ка, подумай хорошенько. Вспомни любую мелочь. Не может быть, чтобы память оторвало начисто.

В том, что осколки прошлого всё ещё прячутся в моей голове, я была уверена. Иначе не было бы ощущения того, что правда порхает совсем близко, но я не могу поймать её в полной темноте. И чем больше я напрягалась, тем более отчаянной становилась игра-дразнилка со своей памятью. Пока у меня не было ни одного очка в этой игре. Что-то было – вот всё, что я могла сейчас сказать. Что-то важное. Вспомнив это, я бы легко восстановила все остальные детали прошлого. И наверняка поняла бы, как мне поступать.

Я продолжала тщетную воображаемую погоню, пока у меня в довершение всего не начала раскалываться голова. Я обессилено прислонилась спиной к жёсткой стене камеры и снова вскрикнула от боли, когда кожу обожгло огнём. Значит, со спиной тоже не всё ладно... Боже мой, в каком я состоянии? Не хотела бы я посмотреть сейчас на себя в зеркало.

Или хотела бы. Я бы увидела своё лицо, пусть не в лучшей целостности – может, это послужило бы толчком, который мне нужен. Я примерно узнала бы свой возраст, и это тоже было бы полезной информацией. Нынешняя «я» определялась только как женщина, и на том спасибо. Нет, стоп: молодая женщина. Я наморщила лоб и неуверенно предположила, что лет мне всё-таки не больше тридцати. Двадцать... нет, больше... двадцать пять, плюс-минус пара лет.

И в чём провинилась молодая женщина от двадцати трёх до двадцати семи лет, чтобы с ней так обращались?.. Почему-то я испытала при этой мысли нечто вроде негодования. Со мной не должны были так поступать.

Стало быть, сделала я вывод, я ни в чём не провинилась. То ли я здесь по ошибке, то ли по чьей-то злой воле. Не из-за деяний, которых совершила сама. Я не знала, радоваться этому или огорчаться.

Скрежет замка заставил меня испуганно вскинуть голову. Кто-то пришёл за мной и отпирал тяжёлую дверь. Я оказалась к этому не готова. Я только-только очнулась, и думала, что мне будет предоставлено хотя бы несколько часов на раздумывание... я не могла, не могла сейчас встретиться с теми, кто держал меня в заключении. Если бы я что-то вспомнила... если бы я знала... тогда было бы не так страшно. Но за мной пришли именно сейчас; ни часом позже, ни часом раньше. Мне не оставалось ничего другого, как с ужасом вслушиваться в лязг отодвигаемого засова, забившись в угол темницы и подобрав ноги под себя.