Содком Часть 1

Сопровождаемое вьющимся шлейфом сизого дыма авто вкатилось во двор контрразведки, расположившейся в маленькой городской усадьбе - желтеньком двухэтажном доме с двумя флигелями по сторонам. Крепко вздрогнув, машина остановилась между двумя фонарями посередине двора, обнесенного каменным забором с ажурными чугунными украшениями по верхней кромке. Дежурный улан затворил тяжелые, страшно скрипучие ворота и прикрикнул на забеспокоившихся у коновязи лошадей. Первым из авто выскочил Федя. Он привычным движением поправил шашку, пробежался пальцами вдоль ремня, раздвигая складки коричневатой английской шинели. Быстро оглядев двор, он обратился к уланам, курившим на крыльце левого флигеля. - Попалась сука! - задорно крикнул Федя и преувеличенно подмигнул своим единственным глазом, поблескивавшим из-под косматого рыжего чуба. Кривляясь, сдвинул набок желтую кубанку. - Слыхали? Сама пришла на квартиру господина полковника. Вот дура-то! Думала, что помилуют. На службу к нам просилась! От мужа отреклась! Каково, а?

С заднего сидения автомобиля могучий седобородый раскольник Егоров за рукав пальто вытаскивал молодую полную женщину в белой папахе. Она неловко, зацепившись каблуком за подножку, выбралась наружу и испуганно озиралась. Это была товарищ Тетерина, жена комиссара бобруйской ЧК. Две недели назад трое кавалеристов из передового разъезда Первого уланского полка попали в плен. Их привезли в ЧК, где вместо комиссара их допрашивала содком Тетерина. Она собственноручно, прямо во время допроса, застрелила двоих из них. А третьего, Василия Жеребцова, приказала забить до смерти, перед этим она долго издевалась над ним и иссекла его лицо хлыстом. Его спасли вовремя захватившие Бобруйск белые. Вахмистр Егоров и ординарец Федя, служившие в прямом подчинении командира полка и фактически возглавлявшие контрразведку (они же приводили в исполнение приговоры), сбились с ног, разыскивая комиссара и его жену. Тетерина наконец нашли и повесили неделю назад. Однако они никак не могли добраться до Тетериной, несмотря на то, что перевернули вверх дном весь город. И, наконец, сегодня, обложенная со всех сторон как волчица, Тетерина не выдержала и сама пришла сдаваться полковнику. Она предложила белым работать на них в любом качестве.

Полковник не захотел ее слушать, и дал ей возможность выбора: или немедленно застрелиться, или отправляться вместе с Федей и Егоровым. Женщина упала в обморок. Так она оказалась в контрразведке. Ей было 22 года. Выйдя замуж за комиссара ЧК в самый разгар гражданской войны, она испытала всю сладость полной власти над людьми - их достоинством, здоровьем, стыдом, страхом, надеждой, жизнью и смертью. И чувствуя себя абсолютно безнаказанной, она упивалась этой властью. Жизнь казалась ей феерической сказкой. Она стала грозной всемогущей и безжалостной богиней. Но вот сказка подошла к концу... - Эй, Василий, пойдем с нами, поговоришь со своей знакомой. - Федя кивнул в сторону дома и добавил, обращаясь к остальным уланам, сбежавшимся к машине, - через часок собирайтесь на представление. Вдвоем с Егоровым они увели арестованную в дом. Жеребцов последовал за ними. В прихожей их встретил начальник контрразведки полка ротмистр Жадов.

- А-а-а... Взяли наконец, - лениво процедил он сквозь зубы.

- Так точно, господин ротмистр! Господин полковник велели разобраться поскорей.

Тетерина, до этого момента находившаяся в полубессознательном состоянии, попыталась умоляющим взглядом привлечь внимание офицера, но безуспешно.

- Ну-ну... На финал, Федя, не забудь пригласить. - Ротмистр повернулся и начал подниматься вверх по главной лестнице.

Трое улан повели свою пленницу в подвал, вход в который находился под лестницей. Спустившись, они оказались в довольно просторной полупустой комнате, наскоро оборудованной для проведения допросов: простой некрашеный стол, несколько стульев, широкая скамья, веревка, переброшенная через крюк, вбитый в деревянный потолок. В углу - куча разного жутковатого железного и веревочного хлама. В комнате, после свежего зимнего воздуха, было душно. Тепло шло от сильно растопленной буржуйки, издававшей сильный запах перекаленного железа. Труба была выведена в отверстие в потолке, окон в комнате не было. Комнату освещала яркая электрическая лампа. Уланы сняли шинели, повесили их на крюк и подошли к Тетериной, растерянно стоявшей посередине комнаты с низко опущенной головой.

- Ну, мадам, пожалуйте к нашему шалашу, - почти без злобы, весело проговорил Федя.

Он ловко расстегнул и снял с нее пальто и стащил с головы ее папаху. Под пальто на ней оказались френч и заправленные в козловые сапожки военные бриджи. Она подняла голову. Полные слез, большие серые глаза ее перебегали с одного лица на другое в поисках сочувствия. Это была типичная русская красавица - среднего роста, несколько полноватая, но пропорционально сложенная, маленькие руки и ноги, пышные грудь и бедра. Лицо - круглое, белое, слегка полноватое, но с изящными точеными чертами. Чуть вздернутый носик, полные губки "бантиком". Русые волосы заплетены в косу и уложены в кольцо на затылке. В таких, как она, крепостных или мещанок, до беспамятства влюблялись худосочные аристократы и даже женились на них, чтобы добавить свежую струю народной красной крови в свою голубую кровь. Сейчас ее обычно румяное, светившееся здоровьем и самоуверенностью лицо было бледно и искажено страхом. Она поминутно кусала губы, чтобы скрыть их дрожь.

- Та-а-ак, бесовка, - в отличие от Феди, с явной угрозой протянул Егоров: - Пора рассчитаться. Не все кошке масленица. Пора и за грехи ответ держать. Нешто это видано, чтобы баба сама людей стреляла, а? Да тебя, ведьму, за все за это живьем сжечь - мало!

- Кончай митинг. Там ребята ждут.

Федя протянул руки к воротнику ее френча и начал его расстегивать. Тут Тетерина не выдержала больше такого напряжения и страха. Она схватила Федину руку и начала ее торопливо целовать.

- Товарищи... господа... миленькие, - лепетала она, - я не виновата... меня заставили! Пожалуйста... пожалуйста... пожалейте меня... родненькие!

Молодая женщина плюхнулась на колени и, не выпуская Фединой руки, завыла глубоким низким голосом: - А-а-а-а! Простите меня, окаянную! Пожалейте-е-е! Ы-ы-ы!

Федя выдернул у нее свою руку и ловко ударил ее по щеке ладонью. Она отлетела в сторону, но тут же, словно ничего не произошло, поднялась на колени, намериваясь подползти к Феде.

- А вот щас-то мы тебя и пожалеем-то! Раздевайся, стерва!

- Да-да-да! - быстро-быстро, задыхаясь, с полной готовностью забормотала Тетерина, не сводя с Фединого обезображенного лица умоляющего взгляда, в котором была полная готовность выполнить все, что от нее потребуют. - Я все-все сделаю для вас! Знаете, как вам будет приятно!

Прыгающими пальцами она начала расстегивать пуговицы френча. Под теплым френчем оказалась тонкая шелковая рубашка, отделанная кружевом. Лиф рубашки поддерживал большую белую грудь, стискивая и поднимая ее высоко над глубоким вырезом, очень соблазнительно подчеркивая изогнутую линию соприкосновения больших полушарий. Сквозь кружево темнели пятна сосков. Жеребцов тяжело задышал. Заливаясь слезами и судорожно всхлипывая, она продолжала торопливо раздеваться. Стащила сапоги, тонкие шерстяные носки, путаясь ногами в штанинах, сняла бриджи. Вдруг внезапно застыдившись, сквозь слезы, вопросительно посмотрела на Федю.

- Ну!

Тетерина скатала фельдекосовые чулки, затем встала и, нагнувшись, спустила кружевные панталоны. Еще раз посмотрев на мужчин, она низко склонила голову, сложив руки накрест, спустила с пышных плеч тонкие бретельки рубашки. Рубашка соскользнула и, обнажив грудь пленницы, задержалась на крутых бедрах. Женщине пришлось двумя руками сдвинуть ее ниже к коленям. Рубашка упала на пол. Маленькими босыми ногами она перешагнула через нее. Перед тремя уланами предстало во всем своем бесстыдном великолепии нагое тело молодой, еще не рожавшей женщины. Несмотря на полноту, по своей свежей крепости и пышущему здоровью ее тело скорее можно было назвать девичьим.

- Вот ведь стерва-то какая! Бесовка! - не сдержал своего восхищения даже всегда суровый и непреклонный Егоров.

Первым пришел в себя Федя.

- Ну, Василий, пора тебе получить должок с мадам Тетериной. Черт возьми! За разбитую морду - неплохо, а? Мадам, попрошу на лавку. - Федя похлопал ладонью по деревянной скамье.

Прикрывая одной рукой грудь, а другой лобок, Тетерина тихо подошла к скамье. Федя взял ее за гладкие плечи и, слегка потянув вниз, усадил ее.

- Ну не стесняйся, тут все свои.

- Не надо, я сама... - тихо сказала женщина и, заискивающе оглядев мужчин, перекинула полную ногу через скамью, села на нее верхом, потом, откинувшись назад, легла на спину.

- Ну, дает!

- Тьфу ты, мерзость амонейская!

Василий, молча, торопливо расстегнув штаны, навалился на Тетерину, схватил двумя руками ее большие белые груди, Сжал их, отчего между его узловатыми пальцами появились волны белой пышной плоти, обтянутой атласной кожей. Его жилистые ягодицы напряглись, и он мощным толчком вошел в нее.

- М-м-м-м! А-а-ах! - негромко простонала она. Было непонятно, что выражал ее стон - отвращение, боль или удовольствие. Несколько минут Жеребцов сильными ритмичными толчками поднимал и опускал свой зад.

- Ах! ах! ах! ах! - вторил каждому толчку голос Тетериной, ставший теперь высоким.

Василий вдруг что-то прорычал, содрогнулся несколько раз всем телом, затих на мгновение. Затем он быстро поднялся и, отойдя в сторону, стал торопливо застегивать штаны.

- А-а-а! - снова простонала женщина. Несколько секунд она полежала навзничь, без движения.

Потом медленно приподнялась, опираясь на локоть, и обратила свое раскрасневшееся, еще не просохшее от слез лицо в сторону Феди. Ее тело лоснилось испариной. В больших серых глазах читался вопрос и трепетное желание угодить. Федя смотрел на нее своим единственным налитым кровью глазом. Не говоря ни слова, он быстро подошел к ней, стащил ее со скамьи, заставил стать круглыми полными коленями на пол и сильным движением бросил ее животом поперек лавки. Молча, тяжело дыша, он расстегнул штаны и овладел ею сзади.

- Охальники! Бога не боитесь! Блудить с этой-то, с бесовкой-то! Гореть вам, грешникам нечестивым, в геенне огненной! - ворчал Егоров, ковыряясь в куче хлама возле печки.

Наконец Федя поднялся на ноги и отошел от женщины. Она тихо лежала животом поперек широкой лавки, демонстрируя свой широкий зад, тугой и круглый, поросшее вьющимся волосом влагалище, из которого обильно длинными тягучими каплями стекала сперма, могучие ляжки и икры, слегка сморщенные, чуть испачканные подошвы босых ступней.

- А вот я-то тебя теперь приласкаю, отродье бесовское! - Егоров подошел к Тетериной сзади, в руке он держал кавалерийскую нагайку. Она вздрогнула, но не успела обернуться. Со свистом нагайка опустилась на жирную белую спину. Женщина вскрикнула, но тут же потеряла дыхание - на нее обрушился следующий свистящий удар, потом еще, еще и еще. Нагайка оставляла на спине ярко-красные полосы, которые быстро вспухали и багровели. Там, где полосы пересекались, брызнула кровь, и вскоре мелкие красные струйки сетью покрыли спину несчастной. Егоров хорошо знал свое дело. Он на секунду остановился, и как раз в этот момент раздался ее истошный звериный вой. Но Егоров не обратил на него ни малейшего внимания, он продолжил так же сосредоточенно хлестать уже по дергающимся и сжимающимся роскошным ягодицам.

- А!... А!... О!... Ы!... А!... - теперь избиваемая отрывисто и громко вскрикивала после каждого удара. Вдруг раздалось громкое журчанье, звонкая струя мочи, разбрасывая янтарные капли, пролилась на пол, вокруг колен Тетериной быстро образовалась обширная лужа.

- Обделалась, стерва!

- Ладно, хватит тебе! Забьешь до смерти - ребятам во дворе не на что посмотреть будет.

- Нет, уж ты погоди-то! С нее, суки, еще мало! Она, падаль, от меня-то так легко ужо не отвертится! А ну держи ей руки!

Федя нехотя подошел спереди к тихо, но непрерывно стонущей женщине и крепко взял ее за полные запястья. Она с трудом подняла голову. Лицо ее сплошь было залито слезами. Губы разъехались в жалкой гримасе и мелко дрожали. Взгляд выражал отчаянную мольбу. Похоже, что она все еще надеялась остаться в живых. И эта надежда была в ней сильнее боли и унижения. Егоров с лязгом захлопнул дверцу буржуйки и направился к своей жертве. В одетых в брезентовые рукавицы руках он нес раскаленное докрасна тавро в виде пятиконечной звезды на длинной ручке.

- Вот тебе и печать антихристова! - он приблизился к женщине сзади и, примерившись, сильно прижал клеймо к спине чуть ниже талии. Раздалось сильное шипение, переходящее в бульканье.

Над клеймом вспыхнуло и тут же погасло пламя. И тут раздался жуткий, истошный вопль. Несчастная выгнулась, выпрямила ноги, завозила ими по полу, потом обмякла и затихла, потеряв сознание. Почти полчаса ушло на то, чтобы привести Тетерину в чувство. Егоров старался изо всех сил, он вдруг превратился в самую заботливую няньку. Трудно было представить себе, что и сейчас им движет всепоглощающая ненависть к "бесам", убившим двух его сыновей и спалившим его дом. Он облил ее водой, аккуратно, стараясь не потревожить ран, растер ее виски и конечности спиртом, дал выпить какой-то своей секретной настойки. Наконец она пришла в себя. Он постелил мягкий полушубок на скамью и уложил ее на живот, чтобы она могла отдохнуть.

За это время проворный Федя уже заканчивал последние приготовления. Он принес лестницу и прислонил ее к одному из фонарей, стоявших по середине двора. Лестница опиралась на толстый горизонтальный штырь из чугуна, продетый насквозь поперек фонарного столба. Этот штырь образовывал на фонарном столбе крестовину, расположенную на расстоянии примерно в два человеческих роста от земли. Именно эта особенность конструкции фонарей, созданная для удобства их зажигания и тушения, сделала их столь популярным орудием казни. Он также принес и поставил рядом с фонарем два табурета. Крепкая пеньковая веревка была завязана удавкой со скользящей петлей и тщательно намылена. И, после того как веревка была переброшена через штырь, и петля повисла прямо над одним из табуретов, технические приготовления были завершены и вполне обнаружили свой зловещий смысл. Федя обежал все помещения, сообщив уланам и офицерам, что если они хотят посмотреть на казнь злодейки, за которой они все столько гонялись, то пора собираться во дворе. Сам же Федя отправился за осужденной в подвал. Тетерина, стараниями Егорова, уже

окончательно пришла в себя. Она лежала на скамье животом вниз и тихо жалобно постанывала, однако, когда вошел Федя, она сразу приподняла голову и вопросительно посмотрела на него.

- Ну, мадам Тетерина, пора на выход. Обчество ждет. - Федя поднял ее рубашку. - На, прикройся.

- Куда вы меня ведете? - спросила она, с трудом разлепляя спекшиеся полные губы. Она осторожно, стараясь не касаться горящей спины, надевала рубашку. - Вы меня ведете на допрос, да? Не бейте меня больше, пожалуйста, не бейте! Я вам все-все расскажу!

- Нам уже твой благоверный все-все рассказал. Нам от тебя больше узнавать нечего.

- Нет-нет-нет! Я еще много знаю. Я знаю, где прячутся чекисты, которых вы еще не поймали! Отведите меня к офицеру! Я верно буду служить белым! - Тетерина говорила просящим, ласковым, как будто воркующим голосом, в котором лишь слегка слышалось беспокойство. Они все время старалась улыбаться. Потерявший терпение Егоров, державший в руках тонкую веревку, схватил ее сзади за руки и стал заводить их ей за спину, чтобы связать. И только сейчас она догадалась, что происходит что-то страшное. Эта здоровая, молодая, очень красивая женщина, еще совсем недавно такая всемогущая, не могла, не хотела понять, что она может вот так, вдруг умереть. Она была готова на все, чтобы только этого не случилось. Она как вспугнутая птица рванулась из рук Егорова (странно, но ей удалось вырваться) и бросилась в ноги Феди. Стоя на коленях, обхватив его сапог обеими руками, женщина прижалась к нему большой мягкой грудью, подняла к нему свои залитые слезами и переполненные смертельным ужасом глаза:

- Вы же не убьете меня? Правда? Вы не можете меня убить! Я не хочу, не хочу, не хочу умирать! Я еще такая молодая! Простите меня, миленькие! Родненькие, простите! Пожалуйста! Умоляю вас! Я не виновата! Меня заставили! Заставили-и-и-и! - Она нагнулась еще ниже и стала жадно и с громким чмоканьем целовать Федин сапог, быстро-быстро повторяя между поцелуями: "Пощадите, пощадите, пощадите..."

Очухавшийся Егоров схватил, наконец, ее за руки, заломил их за спину и быстро связал. Она обмякла. Взяв ее с двух сторон за локти, Федя и Егоров повели ее вверх по лестнице во двор. Во дворе уже все собрались, никто не хотел пропустить такого зрелища. Ротмистр и еще два офицера расположились у окна второго этажа, из которого был прекрасно виден весь двор и импровизированная виселица. Закурив папиросы, они ждали начала представления. Уланы стояли кольцом вокруг фонаря, покуривая и переговариваясь. Наконец, открылась дверь дома, и Егоров с Федей вывели бедолажку на двор. Им приходилось почти нести ее, у нее подгибались колени. Она, еле передвигая ноги, шла с низко опущенной головой. На улице был легкий морозец.

Вид красивой молодой и практически нагой женщины, которую вели босиком между одетых в шинели, сапоги и кубанки мужчин, представлял собой извращенно-возбуждающее зрелище. На несчастной была только тонкая шелковая рубашка до колен, которая скорее подчеркивала интимные подробности ее тела, чем их скрывала. Поскольку ее руки были крепко связаны за спиной, она была вынуждена несколько прогнутся назад, сильно выставляя вперед большую грудь и округлый животик, а сжавшиеся от холода и затвердевшие соски сильно проступали сквозь тонкую ткань, что делало ее вид уже совсем непристойным. Сквозь прозрачный шелк отчетливо просвечивал темный треугольник ее лобка. Маленькие, нежные, пухлые, как свежеиспеченные булочки, босые ножки изящной формы с аккуратными крепкими пальчиками были вынуждены идти по грубым промороженным булыжникам мощеного двора. От холода ее ступни почти сразу сильно покраснели. Темно-русые волосы были растрепаны, но свернутая кольцом коса все еще держалась на затылке, поэтому полная, белая и нежная шея ее была полностью открыта.

- Вот это краля! - причмокнул языком один из толпы. - Да, я бы с такой не отказался поваляться. Вечно ординарцам вся малина да сметана достаются.

- У комиссара-то, поди, губа не дура была.

- То-то он ее ща на том свете дожидается.

Не доходя метров пяти до рокового фонаря, Тетерина будто очнулась и подняла голову. Она увидела прямо перед собой петлю, которая тихо покачивалась в ожидании своей жертвы. Снова ужас исказил ее хорошенькое лицо. Глаза округлились, губы затряслись и исказились в жуткой гримасе. Она стала вырываться из рук палачей.

- Пустите! Пустите меня! Я не хочу! Я не хочу! Вы не можете меня повесить! Пожалуйста, пощадите меня-я-я!!! Пожалуйста-а-а-а!!! Я боюсь, боюсь, я боюсь! Пожалуйста, не вешайте меня! Нет! Нет-нет-нет! - Она визжала, рыдала и завывала.

До последней секунды она пыталась спасти свою молодую жизнь. С непонятно откуда взявшейся силой она дергала плечами, извиваясь как змея, то подгибала ноги, пытаясь сесть на землю, то упиралась пятками в мостовую и выгибалась назад дугой. Федя и Егоров заторопились, почти волоком они подтащили несчастную к табурету, но она продолжала, рыдая, отчаянно сопротивляться. Еще двое улан подошли на помощь, не скрывая своего желания полапать напоследок ядреную бабенку. Федя вскочил на табурет и схватил петлю, а Егоров с двумя помощниками подняли Тетерину на руках и поставили на второй табурет, продолжая силой удерживать ее там. Федя попытался было надеть петлю ей на шею, однако, она бешено крутила головой, все время уклоняясь от страшной удавки. Наконец, растянув петлю пошире, ему все же удалось продеть сквозь нее голову жертвы. Тут он, ловко выбрав слабину, потянул веревку, и петля затянулась на шее женщины. Сейчас Федя уже не суетился - ей некуда было деваться. Он в последний раз услышал ее жаркий охрипший голос: - Умоляю, по-ща-ди-те...

Он умело, не ослабляя натяжение веревки, спрыгнул с табурета на землю и продел свободный конец в кольцо, закрепленное на столбе. Потом, оглядев жертву и оценив ситуацию, он еще сильнее натянул веревку. Петля затянулась туже и сильнее врезалась в нежную женскую шейку. Она могла стоять только на цыпочках и теперь уже не могла произнести ни слова - только слабо хрипеть. Федя, не спеша, натягивал веревку до тех пор, пока его жертва не оказалась стоящей только на двух больших пальчиках ног. Он окончательно закрепил конец веревки и, подойдя вплотную к женщине, поднял руки, взял ее за бедра и начал осторожно поворачивать ее лицом к окнам дома, чтобы господам офицерам было лучше видно.

Она послушно следовала за его движениями, мелко переступая побелевшими от напряжения пальчиками. Это было похоже на чудовищный балет. Немного отойдя в сторону, палач с удовлетворением осмотрел результаты своих усилий. Действительно, было на что полюбоваться. Тело красивой, но несколько полноватой молоденькой женщины, вытянутое в струнку, со звенящим от напряжения каждым мускулом выглядело еще более привлекательным и даже стройным. Вытянулась шея, стали стройнее ноги, тоньше талия. Петля, туго обхватившая шею, заставляла ее слегка склонить голову. На лице несчастной застыло выражение какого-то романтического, почти театрального ужаса. Брови трагически изогнулись, залитые слезами глаза округлились, полные губы приоткрылись и мелко дрожали, через них с легким хрипом вырывалось тяжелое дыхание, превращавшееся на морозе в легкий пар. Федя повернулся и вопросительно посмотрел на большое окно второго этажа, где находился наблюдавший за казнью ротмистр.

Ротмистр поднял вверх указательный палец правой руки и затем резко опустил его вниз. Палач подошел к своей жертве и ловко вышиб табурет из-под ее ног. Чиркнув пальцами босых ног по крышке, тело свободно повисло, медленно покачиваясь. Губы повешенной растянулись в жутком подобии улыбки. Белые ровные зубы оскалились. Глаза напряженно зажмурились. Она издала довольно громкий шипящий звук, перешедший во что-то вроде сдавленного свиста. В углах рта появилась белая пена слюны. Потом звук резко прекратился. Она широко открыла рот, стараясь вдохнуть воздух. Глаза широко открылись. Напряжение мышц лица спало и на нем сложилось выражение удивления. Это удивленное выражение так и сохранилось до самого конца. По лицу лишь изредка пробегали судороги от тщетных попыток вдохнуть. Несколько секунд она висела неподвижно. Все ее тело олицетворяло единое усилие - дотянуться до земли. Кожа лица покраснела, затем побагровела.

Казалось, что она так и останется навсегда неподвижной. Однако молодое сильное тело не смогло так, без боя расстаться с жизнью. Неожиданно по ногам повешенной прошла дрожь, и она медленно начала поднимать свои полные круглые колени. Затем она резко бросила ноги вниз, при этом широко разведя их в стороны. Это напоминало движения ныряльщика всплывающего с глубины. Потом, так же медленно, она отвела пятки назад и снова резко выпрямила ноги. Так повторилось несколько раз. В полной тишине зрители, словно зачарованные наблюдали за этим чудовищным танцем. Лицо стало синим, составляя резкий контраст с очень белым телом. Внезапно эти тягучие завораживающие движения сменились судорожным и беспорядочным дерганьем. Она сучила босыми ногами, и эти движения были похожи то на бег, то на езду на велосипеде, то на подъем по лестнице. Наконец конвульсии ослабли, по всему телу пробежала последняя волна. Ноги последний раз напряженно выпрямились и ослабли, слегка согнувшись в коленях. В этот момент на рубашке, внизу живота появилось и стало расползаться мокрое пятно. Бедра, голени и ступни заблестели от стекавшей по ним влаги. Моча закапала, а потом потекла струйками с пальчиков босых ног. Под повешенной образовалась лужица, над которой заклубился легкий пар.

Все было кончено. Переговариваясь и смеясь, уланы начали расходиться.