Солнце светит всем Пролог

Н. Филиппов

Не прошедшее время

Прошлое извлекает из своих запасов памяти только самое яркое, острое. Может быть, поэтому оно прорастает в нас похожими друг на друга историями. В литературоведении существует специальный термин, обозначающий этот феномен – бродячий сюжет. Известная всем трагедия Шекспира «Гамлет» – это шестой вариант рассказа о «безумном принце». Его начальные следы можно обнаружить в 16-томной хронике «Деяния данов» датского летописца Саксона Грамматика (1140-1208гг.), откуда Шекспиром и была взята сюжетная основа трагедии. А шекспировские «Ромео и Джульетта» – вообще почти текстуальная переделка итальянских новелл Возрождения Луиджи Ла Порто и Мазуччо Гуарцати.

Но бывает и другое. Время расслаивается и живет одновременно в двух параллельных мирах. Они – его эхо. Каждый слышит его по-своему, по-разному.

Так случилось с нашими хрониками.

Они вышли из известного гей-романа Зеламира Римские праздники (подстрочный перевод г-на Белякова), где среди героев девушек вообще нет. Но, как известно, параллельных миров много, в одних главные герои – дети, в других подростки, а в третьих – пауки!

Действие романа разворачивается в одном из параллельных миров – эпоха примерно соответствует позднеримской V-VI веков н. э. Структура Роднеры социально и психологически также напоминает позднеримскую: с императором, сенаторами, легионерами, богатыми вольноотпущенниками, большим количеством угнетаемых ими рабынь и рабов.

Авторы благодарят г-на Белякова за разрешение во время работы пользоваться подстрочным переводом г-на Зеламира. Резво играйте, рабы – но помните – только играйте:

Будут всего на пять дней спрятаны плети и розги мои.

Марк Валерий Марциал

Пролог

– Боги покинули меня и мою семью! – Тит Помпоний Флакк ощущал скуку и тяжесть. – Зачем я выпил столько вина?! Было так хорошо, а теперь – хуже не придумать!

Сенатор ощутил смертельную тоску, которая наваливалась на него каждый раз, когда он пытался понять свою сегодняшнюю жизнь. Сейчас никто не узнал бы в этом одутловатом, стремительно жиреющем мужчине одного из бывших первых лиц империи.

«Вот и выступай в сенате против воздержания, – подумал он, с омерзением посмотрев на свое не по годам постаревшее тело. – Меня, потомка древнейшего роднерского рода, отстегали крапивой, как мальчишку, как школьника! А приговор суда?! Мне, сенатору, культурному человеку, привыкшему к благам цивилизации, придется жить в заброшенной, ветхой вилле в сырой, холодной колонии в самом дальнем уголке страны! Всё и эту бронзовую ванну придется оставить, и довольствоваться деревянным корытом! Корытом, годным разве что для простолюдинов и рабов! »

Тело сенатора чесалось и зудело в самых неожиданных местах, напоминая о расправе в секретной комнате на задворках Форума. Вроде бы, прошло все тайно, а стыда – не оберешься! Перед собою – прежде всего…

Голова болела от выпитого вина и мыслей, кусающих совесть гораздо больнее, чем крапива. Чему удивляться? Все, что он сделал – пьянствовал и с пьяных глаз разболтал то, что каждый и так знал: страстную влюбленность императрицы в Спарса – возничего колесницы.

«Впрочем, кто сейчас не болтает? »

Ему еще была оказана честь: крапива была из императорского сада…

Был для высылки и более серьезный повод: его долги! Хотя никто не посмел бы предъявить сразу все векселя, если бы не было этих затруднений с имперской секретной службой…

«Говорил мне вольноотпущенник Циннамус, вкладывай деньги в наши с Тораксом предприятия! А я не слушал! Гордыня обуяла! Что может посоветовать сенатору хорошего бывший раб? Чванливый дурак! Теперь мне предписано судом покинуть столицу, а Торакс, компаньон Циннамуса и тоже (вот ведь насмешка Фортуны!) мой бывший раб пакует мои вещи! Дожил! Мои вольноотпущенники теперь пользуются в столице уважением большим, чем я! Впрочем, Торакс помог, вызволил меня из секретной службы и даже купил снисхождение императора! »

Ход печальных мыслей Тита Помпония Флакка прервала молоденькая рабыня, одетая лишь в одну набедренную повязку.

– Господин, Ваша ванна готова! – девушка, раскрасневшись и улыбаясь, поставила на пол ведра с водой.

«Гадкие откупщики! Вольноотпущенники! Будь проклят тот день, когда вы получили свободу! Меня почтенного, уважаемого всеми сенатора довели до порки и позорной ссылки! Вместо привычного старого вина мне придется пить всякую гадость, как его… Пи-и-иво!

А рабыни мои?! Даже эту малышку-купальщицу, еще нераспечатанную, придется продать за долги! А какие девки в Приграничье? Лучше не думать! Конечно, есть любители и грубой деревенской ласки, но где я возьму там такую промасленную, ухоженную, покорную и, в то же время, такую умелую? »

Он посмотрел на вытянувшуюся в струнку, закинувшую руки за голову, ожидавшую его приказаний рабыню. Два металлических кольца блестели у нее между ног, напоминая о Сении – жене.

«Как некстати! Ревнивая потаскушка! Во всех его злоключениях единственный положительный момент – они, наконец, расстанутся, и Сения перестанет отравлять ему жизнь своим существованием!

Надо же дойти до такой женской вредности: вешать на нижние губки девственницам кольца, чтобы жаждавшие их мужчины, и в первую очередь, конечно, он – ее муж, не получили товар без должного выкупа! Мерзкая тварь! Ее бы высечь крапивою и отправить на границу в заброшенную виллу! Вот заплясала бы!!! »

«Эгла, рабыня для ванны», как было записано в реестре имущества ее господина, от природы имела смуглую кожу, и личико с прямым римским носом, обрамленное белокурыми волосами. Хотя она была немного малорослой для своих пятнадцати лет, тело ее было крепким и закаленным от изнурительной работы: стараниями Сении рабы в доме не сидели без дела, к тому же для ванн приходилось таскать огромное количество воды.

«Масло и ошейник! Что еще нужно такой ей для счастья? Кормят у меня рабов неплохо! Это же не скудный паек приграничья! Масло для тела выдают! Однако, как она смеет улыбаться, когда у меня такая тоска?.. »

Причина, по которой Эгла не могла удержаться от улыбки, была по-житейски проста: раб Аспер, ждущий на этой неделе освобождения, обещал выкупить ее и сделать своей женой! Еще немного и опостылевшее житье в доме Флакка навсегда останется в прошлом, и – кузнец снимет эти ужасное кольца!

Сегодня она купает своего господина в ванне в последний раз!

– Подойди сюда, – приказал сенатор, и, кряхтя, с удовольствием, влепил Эгле пару увесистых пощечин. Голова «рабыни для ванной» мотнулась несколько раз из стороны в сторону, щеки заалели, улыбка сошла с ее лица, но все равно, что-то неуловимо изменилось в ее облике, раздражая сенатора. Последний раз…

«Еще не так давно я мог бы кормить кредиторов обещаниями неопределенно долго. Однако едва стало известно, что звезды изменили мне, и покровительство императора сменилось откровенной враждебностью, кредиторы тут же слетелись как мухи на мед. Как еще недавно они раболепствовали! Ползали у моих ног! Предлагали деньги в долг, улыбались, протягивали увесистые кошельки! Теперь же требуют полной и безотлагательной выплаты! »

Мысли о кредиторах довели экс-сенатора до бешенства. А тут еще эта, девка, смеющая так некстати улыбаться…

– Неси розги!

«Противные бытовые обязанности! Когда они кончатся?! – он знал, что сейчас будет, и не собирался облегчать участь своей рабыни только за ее юность и красоту.

Эгла вынула несколько прутьев из высокой амфоры с водой, стоявшей в углу комнаты. Опыт (а она родилась в этом доме, и знала вкус розог с детства) подсказывал ей, что надежды на спасение тела от жгучих ударов нет.

– Готовься, – сенатор посмотрел на рабыню, – в позу!

Отбросив набедренную повязку в сторону, Эгла повернулась к нему спиной, слегка согнулась и уперлась ладонями в коленках. Эта «поза смирения» использовалась в доме Флакка для не слишком строгого воспитания. Была в подвале и деревянная кобыла, а во дворе П-образная виселица, куда приводили сильно провинившихся, не только на казнь, но и на убойную порку кнутом.

Наказанных после подвала и виселицы чаще всего уносили на рогожках. Почти все они умирали. Эгла знала об этом, и очень боялась такой участи.

– Наклонись! Ноги шире! – она как могла, приготовилась к первой встрече с розгой. – Замри и не шевелись, если не хочешь добавки! – Флакк погладил прутом ее округлые небольшие ягодички с нежной, персиковой кожей. Эта мягкость была загадкой для Эглы. Сколько раз кожа сходила с ее зада и всегда иссеченные места зарастали новой, такой же младенчески-пуховой!

– Будет тебе воспитательная дюжина! – сенатор размахнулся и опустил прут на вздрагивающее тело, стараясь вместе с ударом вымесить на несчастной рабыне всю свою злость, всю свою безысходную тоску.

Эгла задохнулась от обжигающей боли, но сохранила полное безмолвие. Порка едва началась, а господин (и она это тоже хорошо знала!) за излишние вопли обязательно всыплет дополнительно. К тому же, что такое «воспитательная дюжина»? Как взрослые рабыни говорят: «Комара на заднице раздавить! ».

Белая полоса пересекла ягодицы, но быстро набухла, приобрела темно-красный цвет, а по краям рубца образовались пурпурные ссадинки. «У господина крепкая рука! » – успела подумать Эгла.

Смиренно приняла новый удар, но не сдержалась и застонала.

Новый удар заставил Эглу жалобно взвыть.

Очарование ранней юности выводило сенатора из себя. Эта с ног до головы промасленная красавица, была в его власти, но не совсем! Кольцо, привет от Селии, закрывало вход! Что ж, раз он по ее бабской прихоти не сможет воспользоваться спереди юными женскими прелестями, можно сделать так, чтобы девичий зад пылал ярким пламенем, а в душе поселилась рабская покорность…

– За сопротивление могут и распять! – думала, подбадривая себя, Эгла, упираясь ладонями в коленки, царапая ногтями натянувшуюся на них как на барабане кожу.

– И это накануне освобождения! – Эгла знала, что после такого господского внушения она несколько дней не сможет сидеть. Сегодняшняя же порка была особенно болезненной: сенатор отводил израненную душу.

К двенадцатому удару Тит Флакк вспомнил, что природа сделала его мужчиной. Что его предназначенье не только розгой махать. Что ему едва исполнилось сорок, что перед ним не полено, а молодое, трепещущее от боли создание. Поимею, хоть напоследок!..

– На колени – и ко мне!

Глаза юной рабыни потухли. В них сверкнули слезинки.

«Вот он, мой свадебный подарок! От господина! » – вздохнув, она открыла рот, спрятав за губами зубки. Приготовилась принять господский фалл. Подумав об этом, снова улыбнулась, вспомнив: фалл – фаллос – фаллик. Такую игру, когда она была совсем маленькой девочкой, устраивал с ней и ее подружками господин. Приводил к ним голых мальчишек, юношей и мужчин. Они, девочки, по очереди, должны были брать в рот и сосать их мужские органы. Вначале и после произнося, как заклинание: у мальчиков фаллик, юношей – фалл, у мужчин – фаллос.

Знала Эгла и тайну сенатора. Он не любил свой возраст и чувствовал себя в одиночестве (она не в счет – рабыня не человек – говорящее животное!) вечным юношей.

Действительно, лицо сенатора подобрело, он, казалось, стал забывать об обидах.

«Только бы он быстрей кончил! – подумала Эгла, – тогда все в порядке, и как мужчина он безопасен день, а то и два».

Большего ей никогда не хотелось. И подтверждая свои мысли действием, Эгла сильно сжала рукою господские яички. На прикосновение фаллос отозвался, напрягся, задрожал. Отвечая, она осторожно, слегка касаясь, провела по нему подушечками пальцев. Фаллос выгнулся, взывая об освобождении. Но сенатор не хотел так быстро заканчивать удовольствие. Оно только начинало овладевать им, сладкой истомой растекаясь по телу, доходя до самых ступней, и возвращаясь вновь к голове, распаляя в ней жар страсти.

– Очистить себя и животом на стол!

Здесь их желания расходились. Присев, слегка согнув свои длинные ноги в коленях в «жесте покорности», Эгла выбежала и принесла специально заведенный для этой цели еще дедом сенатора китайский керамический горшок. Сколько раз наполняла она его содержимым своего кишечника! И всегда эта процедура казалась ей унизительной, даже для нее – рабыни.

«В приграничье мне придется пользоваться грубой посудой! А вместо клизмы использовать сухую тыкву с полым стеблем! »

Знала Эгла и слабость господина, которую он старательно скрывал от своей ревнивой супруги. Ему нравилось самому накачивать ее водою через большую медную воронку, используемую в доме для разлива оливкового масла. Однажды госпожа Сения поймала его за этим занятием. Господину досталась ругань, истошный, почти поросячий визг. А ей порка на деревянной кобыле в подвале, кнутом и две гири на кольца: носить месяц, не снимая!

Сегодня можно было не волноваться. Госпожа уехала в город, на рынок за покупками, раньше вечера не вернется. «Последний же раз! Перетерплю! » – она послушно влезла и распялась на столе, подставив под жаждущие наслаждения руки господина персиковые половинки, и – главное: упругую, пульсирующую черную дырочку между ними. Обычно Флакк смазывал конец воронки маслом перед тем, как вонзить в нее. Но сегодня израненная обидами душа сенатора жаждала мести, и всякие послабления были неуместны. Медный стержень огненно вошел в нее. Еще секунда, и она закричит!

К счастью, холодная вода, обильной струей начавшая заполнять ее, охладила жар и утихомирила боль. Эгла вновь попыталась улыбнуться, видя, что господин смотрит на нее внимательно, изучающее. Вода уже перекатывалась в животе двумя большими пузырями, булькала.

– Слезай!

Юная рабыня спрыгнула со стола и стала делать приседания, вытянув вперед руки и широко разведя колени в стороны.

Господин любил наблюдать за ней в эти минуты. Ждал терпеливо. Пока не брызнет!

Сегодня брызнуло почти сразу. Эгла удобно устроилась на горшке, выпуская из себя под одобрительные взгляды господина струю за струею. Сколько всякой гадости в ней оказалось!

Эгла поднатужилась еще раз и встала. Вынесла нечистоты, не забыв подмыться. Помнила хорошо, как сенатор высек ее в кровь «за дерьмо на заднице».

Она вдруг поняла, что предстоящее, всегда отталкивающее и омерзительное для нее действо сегодня вызывает чувство приятного желания. Последний раз!

Эгла легла, как и приказывал ее господин (эти слова тоже возбуждали и разогревали ее) животом на стол, широко расставила ноги, впустив глубоко в себя сенаторский фаллос. И даже сделала то, что считала для себя всегда невозможным – стала сжимать его и ласкать собою, добиваясь (тоже впервые!), чтобы господин излился в нее.

Она, представляя, что сзади ей овладел не заплывший жиром, потный и вечно пахнущий перегаром Флакк, а ее Аспер – стройный, как натянутая тетива лука.

И добилась своего! Господин взвыл от восторга и выдернулся из нее.

– Лижи!

Сенаторский фаллос напрягся еще сильнее, а Эгла заработала языком, слизывая белую, с запахом перезрелого миндаля жидкость. Она думала в этот не о господине совсем, а об их с Аспером детях, которые уже будут свободными и обязательно счастливыми.

Слизав все до последней капли, юная рабыня усадила сенатора в ванну. К ее удивлению, эта опротивевшая ей своим однообразием процедура, сегодня вызвала в ней неизвестные ранее теплые чувства. Она снова улыбнулась и незаметно для Флакка добавила в воду успокаивающие отвары ромашки и корня валерьяны. Желала ему только добра, а получилось иначе.

Сенатор расслабился, и в теплой воде в его отравленной винными парами голове родилась мысль торжественно покончить с собою.

«Лучшие в жизни: удовольствия, наслаждения, женскую ласку, покорность и принадлежание, я уже получил. Нельзя быть жадным и гневить Богов! Что меня ждет впереди в приграничье? Только новые лишения и новые нестерпимые душевные муки. Лучше покончить со всем разом, не портя себе окончательно впечатление от жизни»

– Дай-ка мне бритву!

Только тут Эгла поняла, какую непростительную ошибку она совершила, подбавив в воду травяные настойки. Ее счастье вмиг могло испариться, исчезнуть. Господин соединится со своими предками и не успеет отпустить Аспера. Мы оба достанемся кредиторам. Меня снова выставят голой на продажу, начнут ощупывать лазить грязными пальцами в рот и между ног, заставлять наклоняться и подпрыгивать…

– Бритву!!! Я приказал бритву!!!

Тит Помпоний Флакк был в ярости.

– На кресте хочешь повисеть, так повисишь!!!

Сенаторский крик возымел действие. «Рабыня для ванной» задрожала от ужаса и трясущейся рукой протянула бритву.

Флакк взял ее и умоляюще посмотрел Эгле в глаза. Он боялся, что опозорится и не сможет достойно уйти из жизни. Сенатор уже открыл рот, чтобы попросить юную красавицу помочь ему, как раздался стук подкованных каблуков и в ванную вошел одетый во все пурпурное, сверкающий кивером посыльный от императора. Встал посередине, вынул сложенный вчетверо большой белый лист и начал читать:

– Сенатору Титу Помпонию Флакку. Именем императора приказываю:

Отправиться вместе со всей семьей в приграничье, и пребывать там до особого распоряжения! На вас будет лежать обязанность обороны края от соседей, снабжение приграничного гарнизона продуктами и невинными удовольствиями.

Всемилостивейший Император договорился с кредиторами о мировом соглашении! Вы, сенатор, свободны от долговых обязательств, и от вас ждут энергичной и плодотворной работы. Забота о точном выполнении Указа Императора лежит на Циннамусе, вашем управляющем!

Такой неожиданный поворот событий застал и рабыню, и ее господина врасплох.

«Господин не будет себя убивать! – Эгла была на седьмом небе от радости. – Мы с Аспером спасены! С меня, наконец, снимут ненавистные кольца, я стану жить, как и все женщины с любимым мужем и рожать свободных детей! »

Сенатор Тит Помпоний Флакк был в растерянности. Он уже приготовился так красиво уйти из жизни, а ему помешали, заставили остаться и на таких унизительных условиях! Самым обидным было то, что теперь он стал практически марионеткой в руках собственного управляющего!

– Было бы лучше, – сказал в ответ посыльному вернувшийся к жизни сенатор, – если бы от меня потребовали держать всю собственность у моих вольноотпущенников Торакса и Циннамуса взамен на небольшое, совсем скромное пособие. Жил бы я, как и прежде спокойно с распутной женою (Боги покарают ее, а не меня!) Сенией, сыном Анием и дочерью Винией. Еще лучше, если бы я смог оставить семью в столице!

– Нет! – посыльный холодно улыбнулся. – Всемилостивый, августейший Император не считает, что вы должны наслаждаться ссылкой! Болтунам место в приграничье! Впрочем, если вас императорская воля не устраивает, режьте себя бритвой, вы же для этого ее достали. Жена и дети все равно отправятся в приграничье!

– Я исполню волю Императора.

«Однако моя распутная женушка разделит со мною изгнание! Воистину наш император справедлив! Не видать ей столичных радостей, пока я гнию в приграничье! »

Грузный сенатор вылез из ванной.

– Эгла – полотенце!

Перед отправкой ему предстояло отпустить на свободу раба Аспера. Подумать только! Одного из лучших своих рабов, работящего, стройного Аспера он должен освободить! И – почему? Конечно же, не от щедрот душевных! У него сенатора, постоянного члена Форума просто нет денег на дорогу!

Аспер, не торгуясь, предложил за себя и за юную «рабыню для ванной», свою возлюбленную гораздо больше денег, чем можно было бы выручить за обоих на рынке. К тому же, став свободным, он мог разрабатывать устричные отмели, часть хозяйства семьи Флакков, взамен на денежную арендную плату.

«Прав Торакс, всегда говоривший, что деньги в руках вольноотпущенников более эффективный способ эксплуатации активов! Даже если они подворовывают, прибыль получается гораздо выше. Это прекрасный стимул для других рабов в хозяйстве! Работая, от зари до зари они мечтают о смерти как об избавлении, а то еще и восстании, а такой политикой мы даем им надежду на свободу, если они работают добросовестно, упорно и умело! Кроме того, убыли как рабов, так и скота не происходит: акт освобождения потребует от мужчины отдать самого старшего сына по достижении им возраста пятнадцати лет в рабы вместо отца»

Незадачливый сенатор в деталях помнил ту беседу, и сейчас вспоминая ее, понимал, что все могло бы быть совсем иначе, стоило прислушаться к словам вольноотпущенника.

– Наилучший стимул для раба, – начал тогда он, – иметь животный страх перед поркой! Что касается старшего сына этого раба, тот еще даже не родился! Даже если наша ванная малышка от него забеременеет, может родиться девочка!

Торакс был непреклонен.

– Девочка-первенец по акту освобождения, поступит к вам в дом в качестве рабыни в десять лет! Продав ее, можно купить раба, а если девушку воспитать, как полагается воспитывать рабынь, то и двух! Прибыль!

– Знаю я тебя, любитель юных девиц! По-твоему, чем девчонки моложе, тем они вкуснее!

– Да реально нет никакого значения, мальчика мы получим или девочку. Главное, что ни в головах скота, ни в деньгах мы ничего не потерям, а только приобретем!

– Делай, как знаешь! Раз у меня нет выбора и даже денег, чтобы запастись вином на дорогу, я освобожу Аспера и продам ему Эглу, банную девку!

Теперь Аспер перед ним. Смиренно стоит на коленях. Ждет. Что ж, его участь уже решена, и в хорошую для него сторону.

Тит Помпоний Флакк взял обе руки обе руки раба Аспера в свои.

«Какие сильные! – подумал он. – Такие руки должны хорошо, очень хорошо работать! Именно они разомкнут кольца на губках малышки, и…»

Сенатор мысленно содрогнулся.

– Данной мне властью, я отпускаю тебя на свободу с нынешнего утра. Короче, ты приносишь мне клятву верности вольноотпущенника и обязуешься вернуть мне своих первенцев в качестве рабов. В свидетели я беру бога Земли! Торакс – документ на подпись! – не глядя на теперь уже бывшего раба, и не говоря больше ни слова, он чиркнул свое имя в свитке, поднялся и быстро вышел из комнаты.

Аспер подождал, пока не услышал хлопка двери, и затем вскочил на ноги.

– Могло быть сделано и более любезно, – заметил он с сердитым смешком, глядя на акт освобождения.

– Это нелегко для него, – ответил Торакс, волею судеб управляющий всеми активами сенатора Флакка, – он еще не привык к потере всего, что имел. – Вот купчая на твою Эглу!

– Удивляюсь, тебе, Торакс, почему ты спешишь защитить высокомерного дурака, который еще несколько минут назад был моим господином?

– Во всяком случае, Аспер, теперь ты имеешь и свободу, и юную богиню для удовольствий! Мой тебе совет, сними с нее кольца, но не торопись снимать ошейник! Она твоя рабыня, и ты можешь сделать с ней все, что захочешь!

– Я мог бы получить свободу на пять лет раньше, если бы мамочка Тита не умерла так не вовремя. А с Эглой сам разберусь!

– Ты был любовником его матери?

– Был! Разве тебе неизвестно: зрелые женщины легко ловятся на невинный взгляд юноши с волосами цвета поспевающей ржи. Я составлял ей компанию на кушетке, пока муж занимался государственными делами. К сожалению, до ее рогатого супруга дошли кое-какие слухи, и меня отдали в рыбацкую артель. Зато я много узнал и многое понял. Есть огромное количество возможностей делать бешеные деньги, но хозяева глупы и не видят собственной выгоды даже в тех случаях, когда она буквально валяется под ногами!

– Ты прав, – вздохнул Торакс, – я много обсуждал это с госпожой Лабуллой незадолго до ее скоропостижной смерти. В отличие от сыночка, погрязшего в винных парах, она разбиралась в хозяйстве! Надо сказать, я и Циннамус неплохо применили ее идеи на практике.

– Хорошо, те деньги, что она мне оставила, я сумел переправить тебе. Это мой капитал! На него я выкупил себя на свободу!

– И, насколько я понимаю, освободившись от рабского ошейника, ты собираешься хорошо на этом заработать, продолжая вместе с нами торговый бизнес! Неплохой стартовый капитал можно заработать рабу в постели! Впрочем, не осуждаю! Я и сам по молодости лет не брезговал никаким товаром, единственным правилом было то, что покупали дешевле, а продавали дороже.

– Устрицы не так уж много дают дохода, – согласился Аспер.

– Волки и медведи для цирков, олово и золото из приграничья, зерно, вино, оливковое масло из южных провинций, хорошенькие рабыни, крепкие рабы и нежные мальчики – торговать можно.

– Заработать можно! Но главное не растратить, а сохранить и приумножить! Сам понимаешь, мне капитал нужен не менее, чем тебе! Итак, я предлагаю тебе сорок восемь процентов и половина прибыли с устричной торговли…

– Если нам повезет, – вставил Аспер, – если буря не разобьет корабли, если не разграбят товар пираты….

– Есть риск, но первая же наша галера принесет доход, и она будет приносить его снова и снова. Я полагаю, нам повезет! Мы сумели выкупиться на свободу, и при этом у нас есть кое-какой капитал!

– Ты уверен, что наши дела окупятся?

– Конечно. Именно это я имел в виду, когда говорил, насколько наши хозяева глупы и недальновидны. Им бы только вино пить да девочек за попки и грудки щупать…

– Некоторые предпочитают мальчиков!

– Не в этом дело! Они не видят, какие есть возможности для торговли. Каждый уголок известного нам мира имеет что-то в избытке, что редко встречается в другом ее уголке. Сейчас устрицы по всему здешнему побережью дешевы и обильны. В столице они редкие и очень дорогие, а в Риме они – лакомство и деликатес.

И что делает мой замечательный бывший господин Тит Помпоний Флакк? Обжирается ими до дурноты. А потом жалуется, что всегда получает на завтрак устрицы, и белое вино его уже не устраивает. Он не думает хранить их в бочонках с соленой водой, транспортировать в Роднеро и продавать там по десять динариев за дюжину при цене в одну медную монету здесь!

– Да, а на юге есть вино, есть оливковое масло, финики, статуи, которые богачи приграничья будут расхватывать, чтобы не уступать в роскоши!

– Мы не прогадаем! С одной галерой риск есть, но с первого путешествия в Роднерские владения мы будем иметь достаточно капитала, чтобы финансировать не меньше шести галер. Тогда риск почти пропадет. Даже если две галеры погибнут, оставшиеся четыре принесут такую прибыль, что все расходы окупятся.

«Голова соображает у этого, без пяти минут, раба! – Торакс посмотрел на мужчину, который так недавно стоял на коленях на полу в ногах у беспутного аристократа. – Мне нужны его деньги, а ему нужен я! »

Бывший раб стоял прямо, тело его было заряжено энергией и решимостью, лицо светилось энтузиазмом.

«Какая несправедливость, – думал он, что мы, со всеми нашими амбициями, предприимчивостью и воображением, годами томились в рабстве»

– Я верю, – произнес Торакс медленно, – что нам повезет!

Сказал и быстро вышел из комнаты.

Во дворе виллы Торакс увидел Эглу – рабыню, купленную Аспером. Рядом стоял тощий узелок. Вскоре он тоже вышел на улицу, нагнулся и заговорил с Эглой. Протянул ей руку, помог встать на ноги. Короткая туника приподнялась под порывом ветра, и Аспер увидел темные полосы, пересекавшие спину, ягодицы и ноги его возлюбленной. Он повесил узелок себе на плечо, осторожно, словно боясь поранить еще, опустил задравшиеся края короткой туники. Вот он, прощальный господский поцелуй!

– Пойдем отсюда! С кузнецом я уже договорился! Ты никогда не придешь сюда снова, кроме как ровней твоей последней госпоже!

– Я так благодарна тебе, Аспер, за то, что ты меня выкупил!

Эгла не удержалась и по-девчоночьи поцеловала своего Аспера в нос и щеки, лукаво улыбнулась и почесала иссеченные ягодицы.

– Я буду тебе верной женой и матерью твоих детей! Однако меня очень беспокоит, что наши первенцы станут рабами!

– Я надеюсь на удачу, и если боги будут к нам благосклонны, наши дети не станут ничьими рабами. Я выкуплю права Флакка на них, Не думаю, что этот старый пьяница перестанет нуждаться в деньгах!

– Если ваше с Тораксом и Циннамусом предприятие не прогорит в одночасье, – тихо произнесла Эгла. – Я слышала, что жена господина затеяла какую-то интригу против Торакса!

– Будет тебе каркать! Бабский язык без костей! Из приграничья много не наинтригуешь!

Кузнец хорошо знал свое дело: Эглу разложили на специальном табурете. Аспер на правах мужа раздвинул ей ноги. Увидев в руках кузнеца огромные, страшные клещи, бывшая «рабыня ванной» зажмурилась.

– Все! – ухмыльнулся кузнец. – Теперь можешь ласкаться со своим мужем столько, сколько захочешь!

«Это последнее унижение, что я пережила как рабыня! » – думала она.

Тонкий серебряный ошейник Аспер тоже приказал снять, оставив его кузнецу в качестве платы.

– Знай, жена моя новоявленная, мне нужна любовь, а не рабская покорность! – Аспер слегка шлепнул жену. – Вижу, досталось тебе от сенатора напоследок! Обещаю – это твои последние мучения в рабстве!

Эгла шла и не верила своему счастью. Время рабства для нее кончилось!

Девочка для кухни (совместно с Н. Филипповым)

Черноволосая, длинноногая рабыня понуро плелась на ошейнике за своим новым господином. Крупный смуглый мужчина с широким полным лицом стал ее полновластным хозяином.

Не так давно она стояла обнаженной на помосте. Ее ощупывали десятки глаз: приценивались, примерялись...

Это можно было бы еще перетерпеть, не первый раз ей приходится быть голой перед всеми. Нестерпимо стало, когда один из покупателей, отвратительный рябой старик приказал ей раздвинуть широко ноги и полез в нее, отыскивая что-то там внутри. Ее чуть не стошнило. Но, к счастью, сдержалась.

Он видел это, и ему ее строптивость не понравилась. Стал расспрашивать у продавца, за что и как ее секли, сколько ударов может стерпеть, пока не потеряет сознание. Девка, одетая в жалкое рубище, слушала и дрожала от страха.

Продавец рассказал, что ее родители из вольного племени поедателей пауков. Они прочили ей будущность храмовой танцовщицы. Поэтому и дали имя – Исанка – танцующая. Едва научившись ходить, она стала танцевать. Не просто, а вкладывая в каждое движение себя, разговаривая своим телом. Ее заметили. На празднике Солнечной девы записали в число посвящаемых Великой Богине.

– Принесла Циннамуса нелегкая! – старик, увидев нового покупателя, поморщился и отошел в сторону.

Так Исанка впервые услышала имя своего господина.

«Все оборвалось разом! – думала она, шагая на цепи по мощеной булыжником дороге. – Сразу и навсегда. Неужели мне теперь всю жизнь придется провести в рабстве? »

Летучий отряд наемников разгромил и сжег их дом. Отец и мать после страшных пыток (нападавшие искали в доме золото) были повешены на воротах, а Исанку присоединили к веренице рабов, отправляемых в Приграничье. Так она оказалась на рынке.

– Фасис, встречай с покупкой! – крикнул он через стену.

В ответ донеслось:

– С удачей тебя, Циннамус!

Дверь в стене отворилась. Инсакло, под таким именем девушку занесли в реестр рабов, вошла вслед за ним в большой, залитый солнцем атриум. Стройный ряд колонн обрамлял его. В середине был фонтан – Приап с огромным Фаллосом, из которого била вода. Циннамус внимательно изучающее рассмотрел свое приобретение и остался доволен.

– Обнажи-ка ее!

Тут же подбежал услужливый Фасис... но Исанкло опередила его. По небольшому опыту рабыни она уже знала: всегда надо предугадывать желания надсмотрщиков и господ. Иначе будет плохо: заподозрят в дерзости, в своеволии.

Поэтому рваные тряпки, бывшие когда-то туникой, слетели с нее мгновенно.

– Кротила, ко мне!

Циннамус вышел, на ходу обсуждая с Фасисом накопившиеся хозяйственные дела.

Оставшись одна, Исанкло решила, что осмотр ее тела закончен, и уже протянула руки к своему тряпью, но Кротила остановила ее:

– Не надо, хозяин такого не любит! Я буду твоей воспитательницей. Зовут меня Кротила... Пойдем!

– Куда?! – не сдержалась Инсакло.

– В царство безграничного подчиненья.

– А где оно?

– Здесь, совсем рядом. В пристройке к дому. Поторапливайся!

Инсакло была еще совсем юной, но понимала, что вопросы неуместны. Она рабыня и должна подчиняться любому приказанию, а не обсуждать его. К тому же она видела, что терпение воспитательницы стремительно тает. Еще немного, и она заработает хорошую, чувствительную порку. Какое ей дело до того, что впереди? Придет время – узнает.

Но первая же комната «царства безграничного подчиненья» – комната наказаний – не на шутку испугала Инсакло. В высоких глиняных амфорах мокли тонкие, длинные прутья. На высоких ножках стояла скамейка, а с потолка свешивались кольца.

Действие розог уже тоже испытала на себе маленькая танцовщица. На перегоне у нее подвернулась нога. Она присела, чтобы размять руками больное место и получила по спине прутом. Острая боль, казалось, порвала ее пополам! Хватило двух ударов, чтобы по спине потекла кровь, а она побежала вприпрыжку догонять остальных невольниц.

– Меня здесь будут наказывать? – снова не удержала свое любопытство Исанкло.

– Конечно! – Кротила потрепала девочку по щеке. – Да не бойся, привыкай! В нашем мире, и ты должна это знать, розга и женщина неразделимы. Если они не подружатся, то убьют друг друга. И почти всегда розга – женщину, а не наоборот…

Последней оказалась круглая комната с мозаичным полом.

– Здесь я буду готовить тебя. Ты танцевала когда-нибудь?

Исанкло, наконец, собралась и выдохнула:

– Да, госпожа.

– Не называй меня “госпожа”. Я такая же, как и ты. Поняла?

– Да, Кротила.

– Отлично. Хозяин любит, когда ты не просто танцуешь, а пробуждаешь страсть, вызываешь чувства, подвластные только женщине.

Кротила собрала волосы девочки в толстый тугой пучок, открывая ей лоб и шею.

– Твои волосы с этого момента собственность империи! – сказал вошедший в комнату Циннамус. – Ухаживай за ними, регулярно мой золой! Не забывай смазывать их маслом! А теперь покажи, что ты умеешь: петь, плясать… или совсем ничего?

Мозаичный пол холодил босые ноги. Может, из-за этого, а может от страха, Исанкло начала мелко дрожать. Ей стало холодно несмотря на теплый, солнечный день.

Зазвучала арфа. Исанкло медленно, в такт музыке, зазмеилась в танце, который подготовила для посвящения в храм Афродиты. Но едва она только изогнулась волной, Циннамус хлопнул в ладоши.

– Ты что же решила – здесь царство теней? Покойников забавляешь? Или в тебе кровь остыла, надо подогреть? Розог ей!!!

Из-за статуй и ваз выскочили трое голых мальчишек – ее сверстников. В руках у них были мокрые прутья, впившиеся со всех сторон в ее тело. Исанкло извивалась, кружилась, прыгала, пытаясь хоть немного ослабить боль. Тщетно!

Циннамус остановил порку только тогда, когда кровь выступила по всему телу, а она упала в беспамятстве. Откуда-то издалека донесся голос хозяина:

– Довольно!

Когда маленькая танцовщица открыла глаза, то сразу же сообразила: сейчас, не медля, надо показать господину свои навыки послушания. Иначе насмерть засечет!

Исанкло подползла к ложу, села на пятки, и преданно глядя в глаза, прошептала:

– Не таи в себе злобу, мой господин! Не сдерживай гнев свой! Накажи меня, твою рабыню, по заслугам. За все прошлые и будущие провинности. За то, что я такая есть, такою родилась!

Циннамус в ответ только улыбнулся и отвесил с размаху звонкую пощечину:

– Передай Кротиле: завтра утром – начало регулярных занятий.

– Слушаюсь и повинуюсь.

Поймав губами, лизнула, как преданная собачонка хозяйскую руку. Видела – господин доволен ее покорностью и смирением.

Вечером, лежа на мешке с шерстью, предназначенном для сна, Исанкло разобрала прожитый день и мысленно похвалила себя.

О рабынях ей рассказывала нянька из Приграничья, успевшая вдоволь хлебнуть рабства и бежать на свободу – к поедателям пауков. Что главные их слова: слушаюсь и повинуюсь. Что розги и плети – чепуха, мелочь. Есть любители поставить раба на костер, поджаривать его и наслаждаться воплями. Или бросить в бассейн с крокодилами и наблюдать, каким красивым узором растекается по голубой поверхности кровь.

– Надо тебе привыкать к невзгодам, уметь переносить боль, кто знает, каким боком повернется к тебе судьба, – говорила мудрая женщина. И не ошиблась.

В бараке перед продажей, когда женщин, чтобы не разбежались, приковывали к длинному железному стержню, который, смеясь, величали стражники “палкой”, – вот тут-то из шумной их болтовни, узнала Исанкло, как поступают мужчины с молоденькими невольницами.

Могут обратить в “живую статую”. Или в “животное для любви”. Или в “золотую рыбку”. День и ночь вместе с другими будешь нырять-плавать в прозрачном аквариуме...

К счастью, ничего подобного с ней не случилось. Утром начались ее занятия с Кротилой.

– Сегодня, – торжественно сказала Исанкло воспитательница, – ты начинаешь учиться великому искусству Страсти. Многие, к сожалению, думают, что оно – удел потаскух да гулящих. Но это не так. Ты будешь беседовать с самыми образованными людьми. Мужи, чьи имена золотом внесены в историю, будут восхищаться тобой. Помни, полководцы, пленившие целые государства, нередко бывали пленены ничтожной рабыней! Если тебе повезет, ты покоришь покорителей и победишь победителей.

Теперь – к делу. Поговорим о том, что такое женщина. Про это, если будет непонятно, расскажет тебе хлыст – мой верный помощник и твой учитель.

Правило первое. Любое свое движение соотноси с тем, как оценивает мужчина.

Вот оно что! А ей всегда внушали, что, танцуя, девушка выражает себя, свое отношение к богине... Исанкло заплакала с досады.

– Я тоже так ныла, – улыбнулась наставница. – Потом переборола себя... Знай – в тебе есть Эрос. Только разбуди его, а он уже сам найдет выход.

– Что это такое – Эрос? – спросила Исанкло.

– Эрос? – засмеялась Кротила. – Это богиня женского естества!

Начались дни обучения. Исанкло была от природы стеснительной и, когда Кротила показывала, как возбуждать себя, как осторожно тереть подушечкой пальца тайные уголки и местечки, краснела до самых корней волос и пыталась отвести глаза.

Однажды ее воспитательница потребовала, чтобы юная танцовщица прямо сейчас при ней показала, насколько хорошо усвоила уроки возбуждения. Ничего не получилось. Кротила взмахнула длинным прутом, и семь вздувшихся рубцов поставили заслуженную оценку.

– Ты должна быть бесстыдной, абсолютно бесстыдной, не знать, что такое стыд! – поучала она свою воспитанницу. – Женское естество не может не быть свободным. Стесняясь, стыдясь, ты, Исанкло, сковываешь его. Я буду сечь тебя с каждым разом сильнее, пока не выбью из тебя последние остатки стыда! А сейчас – в комнату наказаний! Время следующего урока. Он и как раз и будет уроком воли и боли.

К ужасу Исанкло ее привели в ту самую комнату наказаний с розгами, страшным хлыстом на стене и узкой длинной скамейкой на высоких ножках. На нее Кротила и приказала лечь спиной.

– Держись, красавица! – связала Исанкло руки под скамьей и ушла.

С хохотом выскочили из темноты трое вчерашних мальчишек. За ними вошел грозный Циннамус.

– Окольцевать ее!

Мальчишки, предвкушая потеху, принесли разомкнутое кольцо и страшные щипцы… Исанкло почувствовала, что ее лодыжки захватили веревочными петлями и подтягивают вверх…

– Скоро прибывает наш господин со всем своим семейством. На кухню эту горе-танцовщицу! – приказал Циннамус. – Там прибавится работы! Сенатору сейчас не до танцовщиц!

Так Исанкло превратилась в кухонную рабыню.