Нострадамус-клуб aka Русский инцест клуб Часть 1

раскрашенною мордой

В петлице ведьмин зуб

Иду походкой гордой

В свой Нострадамус-клуб

Лучший день недели – пятница.

Кто с этим не согласен, тот может дальше не читать.

Конечно, и про другие дни недели можно разговаривать. Например, знаете ли вы, в чем причина, если третий день не хочется работать? Ответ простой – среда.

(Остановиться. Перечитать. Если игра смыслов не дошла – назад на открывающую скобку)

Пятница – это свобода. Это предвкушение. Пятница самодостаточна, к этому слову сложно что-то добавить. Даже в популярной украинской песне "Ты ж мэнэ пидманула" пятнице поставили в рифму такое слово, которое вообще мало кто понимает – ну нечего поставить рядом с пятницей, пятница сама по себе, скажешь "пятница" – и уже все понятно.

По пятницам я хожу в свой клуб.

Жена сначала была против, но потом я ее убедил, что преферанс – мужская игра, женщинам там делать нечего. Дело не в том, что женщины хуже играют – просто они общаются по-другому, а игра только повод для общения. Пофыркала она немножко на тему "у всех мужья как мужья, а моего каждую пятницу ночью нет, и каждую субботу он спит", потом привыкла, потом и сама начала исчезать каждую субботу утром куда-то, я даже не интересовался куда.

Я всегда езжу в клуб на такси. Своя машина ограничивает свободу, хоть я и не большой любитель алкоголя, но всегда хочется иметь возможность выбора "пить – не пить", ну их нафиг, этих продавцов полосатых палочек, еще волноваться из-за них.

У дверей как обычно стоял швейцар. Наш клуб далеко не самый дешевый, у нас все красиво. Всех членов клуба он знал в лицо. Я с ним поздоровался за руку, купюра незаметно перешла в его ладонь. Он опустил руки, поклонился. Для меня загадка, как денежка прилипает к его ладони – профессионал!

Я прошел вправо по небольшому коридорчику, остановился перед звонком. Звонок – одно из развлечений нашего клуба, каждую неделю он обязательно новый, но по неписаным правилам приличия нужно звонить так, чтобы тебя сразу узнали, так сказать, в своем стиле. Обычно мне удавалось добиться троекратного "ааААА" – сначала низкий звук, потом с повышением. Но бывали звонки, которые долго молчали, потом срывались на высокий звук и уже никак не регулировались. Голова звонка находилась внутри помещения, снаружи торчали вытянутые в стороны ноги ну и, естественно, все сопутствующие отверстия. Рядом висели инструменты по вкусу – стилет, плетка, зажигалка, прочие подобные необходимости.

Для начала я внимательно изучил половые губы, пытаясь определить, к какой категории относится звонок, и какого звука можно ожидать. Звонок, вероятно, почувствовал мое дыхание – мышцы на ягодицах напряглись, все тело попыталось сжаться в комочек. Я сегодня был явно не первый – из заднего прохода звонка сочилась кровь, волосы на лобке были сожжены.

Я просто взял стилет и слегка вставил в бедро. Звонок вскрикнул, звук оказался приятным, такое себе колоратурное меццо-сопрано. Я повернул рукоятку – короткий крик примерно на пол-октавы выше, но именно не визг, а так, как мне нравится. Я вынул узкий кинжал и еще раз вставил его в бедро, рядом и несколько глубже. Мне не пришлось даже поворачивать – звонок издал два звука сразу, низкий и высокий. Эта способность многих женщин чувствовать желание доминирующего мужчины меня всегда удивляла, хотя, может быть, сейчас это было просто совпадение, но ей вскрикнулось именно так. Я не стал баловать себя разнообразием, третий удар был таким же. Звонок вскрикнул тише, четко было слышно, как всхлипнул, но звуки были все-таки нормальные, и я решил поставить зачет. Повесил на место кинжал – интересно, почему во всех подобных клубах эти штучки называются стилетами?

Дверь медленно открылась. Конструкцию пружины опять поменяли, на моей памяти это уже далеко не первый раз, каких их только не было... Сейчас все было относительно просто – пружина сидела над дверью, одна нога была привязана к верхней части двери, другая – к стенке. Она просто разводила и сводила ноги для открытия двери. (Интересно, какой угол выдержит до поломки?) Насажена она была на металлический стержень, который входил ей в анус. Входил достаточно глубоко, чтобы она не могла сместиться, и в то же время не настолько, чтобы вызвать внутренние повреждения. Нижняя часть стержня расширялось в некое подобие груши, на которой она, собственно, и сидела. Просто, эффективно и без скрипа. Я понаблюдал, как она закрыла за мной дверь, потом повернулся к залу.

Как обычно, сразу бросилась в глаза гордость нашего клуба – аквариум. Это совершенно уникальное сооружение – стеклянный шар диаметром более десяти метров, к нам часто приезжают гости из разных стран и континентов только для того, чтобы полюбоваться аквариумом. Вообще-то на самом деле это какой-то научный прибор, но его правильно поставили в первом зале, слишком уж красив. Сейчас в нем плавало несколько рыбок.

Ко мне подошла девушка с красным колечком выше локтя – администратор. Конечно, трахать и развлекаться в любых пределах можно с кем угодно – но красные и зеленые стоят немножко дороже, они специально подготовленные. Которые без колечек вообще – те не считаются, это всякая живая мебель и расходные материалы, они входят в ежемесячный клубный взнос. Администратор встала на колени, произнесла фразу приветствия. Попыталась спросить, что мне сегодня угодно – я отослал ее нафиг резким жестом руки – без тебя, дура, разберемся.

Пошел в гардероб, переоделся. Эта процедура мне тоже всегда нравилась, гардероб представлял собой небольшую нишу в стене эдак метр на метр. Заходишь – буквально через десять секунд выходишь другим человеком. Гардероб работал примерно в десять рук, которые одновременно высовывались из трех стенок на разной высоте и делали все очень быстро и четко, от пальто до трусов и ботинок. Меня мягко поворачивали, вежливо поднимали руки, я переступал через что-то ногами. Скоро я оказался в своей кожаной курточке с кармашками и шотландской юбке. В клубе каждый носил что хотел – халаты, фартуки, спортивные костюмы – но мне нравилось ходить с открытым низом.

Дальше нужно выбрать себе "зеленую", это что-то вроде подруги – помощницы на вечер. Зеленые нужны в самых разных моментах – подержать, привязать, повернуть, принести... Конечно, потрахать, немножко помучить – только не убивать и не калечить, не оставлять необратимых следов на теле – это действительно дорого. Да и не нужно, для этого куча специального материала.

Зеленые стояли шеренгой вдоль стенки, около каждой была табличка с краткой характеристикой – насколько развиты садистские наклонности по 12-бальной шкале Хайда, что у нее наиболее хорошо получается, размеры половых органов и пр. Мне приглянулась молоденькая девушка с наивным и перепуганным монголоидным лицом – то ли японка, то ли чукча. На ее табличке не было ничего особо примечательного, но я показал на нее пальцем и сказал администраторше, чтобы на эту чукчу надели строгий ошейник с поводком.

Пойду пока покормлю рыбок.

Рыбок плавало три – беленькая, черненькая и какая-то полосатенькая, вероятно, добавленная просто для политкорректности. Они даже не плавали – просто слегка пошевеливались около кормушек. Кормушек было четыре, они располагались поясом чуть ниже "экватора" аквариума. Весь смысл в том, что около аквариума находился пульт управления кормушками, четыре рычажка. Сейчас они все были включены – все кормушки работали, около каждой горела зеленая лампочка.

Я выключил одну кормушку. Полосатая рыбка, около кормушки которой погасла зеленая лампочка, забеспокоилась. Задергалась, забрыкалась, потом увидела свободную кормушку с горящей зеленой лампочкой – быстро поплыла к ней, присосалась, успокоилась. Я немножко подождал, выключил эту кормушку, включил предыдущую. Рыбка уже увереннее обвела глазами аквариум и переплыла на предыдущее место. Забавно так она плавала. Я снова переключил, пока она плыла к зеленой лампочке – переключил обратно. Она заметалась между кормушками, пытаясь поймать зеленый огонек. Но, как только она подплывала к огоньку – я тут же переключал. Рыбка волновалась все больше, движения становились все хаотичнее, долго без воздуха они не могут, а кормушка – это просто шланг с воздухом.

Я остановился, оставил зеленый, рыбка доплыла и начала жадно дышать. Я рассмотрел ее – все-таки смешно раскрашена, даже не в полосочку, а как зебра. То ли татуировка, то ли краска. Одна грудь белая, другая черная, только торчащий сосок оставлен коричневым. Разные щеки, разные половинки попки, разного цвета пальцы – ну полная политкорректность. Негритянка и белая по-прежнему держались своих включенных кормушек, слегка пошевеливая руками и ногами, удерживали равновесие.

Полосатая отдышалась, можно продолжать развлекаться дальше.

Здесь нужно сказать чуть подробнее об устройстве нашего аквариума. Шар-то он шар, но открытый не сверху, как большинство аквариумов – а снизу. И эта нижняя открытая часть слегка погружена в огромный бассейн. Кто немножко знает физику, тот поймет, почему вода из нашего аквариума не выливается – для этого в аквариуме должен появиться воздух, а ему там просто неоткуда взяться. Рыбки в аквариум загружались снизу, им приходилось как бы нырять вверх. Когда аквариум чистят – все многотонное сооружение переворачивается вокруг своего основания, ось ниже уровня бассейна, аквариум полностью погружается в бассейн. Ну, и потом поднимается оттуда вместе с водой.

Теперь можно догадаться, зачем все это нужно. Какое давление воды вверху аквариума? Вы будете смеяться – ноль. Когда аквариум поднимают из воды, сверху даже появляется небольшой пузырек, но это не воздух, это просто вакуум.

Представляете, как красиво, когда рыбка заплывает в зону нулевого давления? Это даже не кессонная болезнь – кровь просто вспенивается, как шампанское, глаза вылезают из орбит, тело округляется... Весьма возбуждает, всегда кончать хочется.

Я выключил все четыре кормушки. Рыбки, постоянно оглядываясь, собрались в середине аквариума.

Неожиданно для себя я вдруг передумал их убивать. То ли они в этот день были какими-то умильно-симпатичными, то ли меня просто пресытила эта сцена – всплывающие трупики, то ли все-таки такое лишение жизни как-то далеко и механистично, то ли просто не под настроение… Так или иначе, я включил одну кормушку. Рыбки бросились к ней, расталкивая друг друга, прям как дети малые. Ладно, включим все.

Я повернулся и увидел в двух шагах сзади свою чукчу, я уже успел и забыть о ней. Чукча стояла на коленях в великолепном колючем ошейнике и протягивала мне конец поводка. Интересно, кто она по национальности? Монголка? Бурятка? Не, пусть будет чукчей, слово красивое. Я не спешил, она смотрела на меня, руки с поводком слегка подрагивали. Вдруг она залилась краской стыда, начала ощущать всю униженность своего голого положения на коленях посреди большого зала, глаза начали смотреть на меня чуть ли не с мольбой. Ей было страшно ждать, она хотела любых действий, только бы кончилось это бесконечное ожидание на коленях.

Я взял поводок – давай знакомиться. Дернул довольно сильно, она даже не успела вскрикнуть, как ее голова оказалась у меня под кильтом. Я дернул еще раз, она выждала секундную паузу и потом я почувствовал, как ее пальцы нежно взяли мой член и она аккуратно прикоснулась язычком к кончику. Нормалёк, член сразу воспрял духом. Движения ее губ были очень медленными, она обращалась с членом, как с большой драгоценностью – мне это начинало очень даже нравиться. Пальчики опустились ниже, она начала ласково перебирать мошонку. Ее явно где-то учили такому искусству, но это только к лучшему. Прошлась пальцами вокруг ануса. Я почувствовал, что вполне мог бы и кончить прямо вот так, посреди зала, однако мне не хотелось спешить, мы еще успеем с ней наобщаться. Волевым решением я дернул поводок от себя, она молча повиновалась, опустила руки и осталась стоять на коленях в полуметре от меня. Я произнес короткую инструкцию:

– Никаких звуков не издавать. Отзываться на кличку "Чукча". Угадывать мои желания. Передвигаться по-собачьи. Если я иду – идти рядом сбоку, касаться моей ноги. Если я встал или сел – заниматься моим членом. Вопросы?

На последнем слове она посмотрела на меня с ужасом и недоумением – какие могут быть вопросы? И действительно...

Я повернулся и медленно пошел, держа поводок в руке. Она на четвереньках зашуршала рядом, стараясь не мешать мне, но при каждом удобном случае коснуться плечом моей ноги. Нормалёк.

Мы проходили мимо администраторши. Я только тут понял, насколько она мне не нравится. Раздражает. Вроде и баба как баба, при теле – но какой-то совершенно не мой тип, противная. И смотрит противно, и никогда не видно, о чем она думает. Что бы такое ей учудить? Я коротко скомандовал:

– Раком.

Администраторша вздрогнула, но поспешно выполнила приказание. Я обошел вокруг. Ничего хорошего, груди висят, да и просто уже старовата. Обошел еще раз. Чукча смешно следовала за мною, пытаясь все время касаться плечом моего бедра.

Идея.

Я взял Чукчу непосредственно за ошейник и подтащил к носу администраторши, заставив их посмотреть друг на друга и ткнуться мордами. Потом развернул Чукчу, ее задница оказалась под администраторским носом. Ну?

Администраторша чего-то ждала дальше, хотя положение ее лица в нескольких сантиметрах от половых органов Чукчи не должно было вызывать в ней никаких сомнений. Я прищелкнул пальцами, сделал подбадривающий жест. Она поняла, но, вместо того, чтобы быстро исполнять приказание – посмотрела на меня умоляющим взглядом. Ей было стыдно и противно, и только тут я понял все изящество моего замысла, хотя возник он во мне совершенно интуитивно. Она – администраторша, в отсутствие мужчин командует всеми женщинами, такой себе сержант – рядом с ней молодая необученная, которой она только что надевала ошейник и, вероятно, инструктировала – и ей удовлетворять эту мелкую чукчу???

Я улыбнулся и подбадривающе ударил ногой по администраторской заднице.

Она подалась вперед, слегка согнула руки в локтях, уперлась носом прямо в чукчин зад. Нагнулась еще ниже, вытянула язык, пытаясь добраться до положенной цели. Чукча слегка раздвинула ноги и явно не проявляла никаких намерений к сопротивлению. Язык администраторши заработал увереннее, вскоре по телу Чукчи пошли волны в такт движениям. Они обе увлеклись друг другом.

Смотреть на них было достаточно интересно, мне вдруг захотелось и самому кончить. Как-то тупо захотелось – не по-благородному, в умирающее тело, с фантазиями – а как-то просто захотелось, просто спустить, как по нужде какой. Может, не заниматься поисками высокого, действительно отметиться в какой-нибудь мебели? Или пусть уж Чукча отсосет до конца?

Я оглянулся по сторонам.

Чувство непередаваемое.

На меня обрушилась тишина зала.

Вся мебель просто замерла в одном дыхании, кто мог – во все глаза смотрел на трахающихся женщин, кто не мог смотреть – те их тоже чувствовали, слушали.

Голова звонка раскрыла рот, широко открытые глаза неподвижно таращились на сцену. Пружина откровенно приподнималась и опускалась на своем стержне, по ягодицам проходили волны напряжения и расслабления. Гардероб опустил руки, вероятно, проклиная стенки, которые не давали себя погладить. Рыбки, не отрываясь от кормушек, пытались что-то увидеть через увеличительное стекло стенок аквариума. Люстра покачивалась, пытаясь максимально ощутить лампочку внутри себя. Стул из шести конечностей пытался принять позу, явно не предусмотренную его конструкцией.

Не, а я?

Просто женский рай какой-то, но я ж пришел сюда не кино им делать! Или я попал в их тайные желания – каждая мечтала, чтобы именно администраторша оказалась в такой роли?

Нафиг!

Я дернул вперед за Чукчин поводок. Голова администраторши инстинктивно потянулась вперед за ускользающей задницей, но не дотянулась, администраторша смешно шлепнулась мордой об пол.

Пусть валяется.

Чукча подрагивала, явно не прочь была продолжить еще что-нибудь в таком духе, но это никак не входило в мои планы. Пусть будет заведенной и неудовлетворенной – на таких смотреть приятно.

Мне по-прежнему хотелось кончить, но по-спокойному, не на виду у всей этой мебели. Тоже мне, эмоциональные паразиты нашлись. Смотреть им понравилось – плоскостопие воображения.

Я уверенно пошел к узкой лестнице, ведущей в следующий зал. Чукча опомнилась, и, как ни в чем не бывало, семенила рядом, пытаясь тереться плечом о мое бедро.

Мне хотелось уже куда-нибудь дойти, я не стал задерживаться в следующем зале, хотя раньше мне там нравилось. Этот зал – музейный. Экспонаты были четко рассортированы, расположены очень продуманно, можно было видеть только то, что действительно хотелось видеть.

Слева были груди. Остальные части были закрыты мягкой стенкой музея, груди экспонатов образовывали длинный ряд, сами груди находились на уровне моих глаз. Казалось бы – ну что тут показывать, какое может быть разнообразие? Но попечители нашего музея не зря проедали наши членские взносы, тут было на что посмотреть – и совсем маленькие полудетские, и длинные висящие цилиндры, и круглые груши, и торчащие в стороны широко расставленные, и слипающиеся, и с длинными сосками, и с сосками-пуговками – тут было все! По традициям музея у нас демонстрировались только произведения природы, хотя среди одноклубников и встречается мнение, что нужно организовать отдельный музей для специально купированных экспонатов.

В другом ряду демонстрировались задницы. На задницы нужно смотреть вместе с ягодицами, но никак не вместе со спиной. Тут были огромные отверстия на коричневом фоне, были маленькие "свистульки" с розовым пушком, были направленные вниз, были направленные четко назад, были с большим количеством жира и мяса, были с выпирающими костями, были неподвижные, были играющие мышцами от бездействия. Было все. Я смотрел на это дело чисто как эстет-любитель, но как-то беседовал с одним нашим клубным научным работником, так он рассказывал мне, что все не так просто. У них там существует несколько основных полюсов, крайностей, которые образуют как бы углы многоугольника, и каждая задница может быть классифицирована – к какому углу насколько близка ее анатомия, и кто она, соответственно, такая. Ярко выраженные крайности, конечно, в природе встречаются редко – приходится серией экспонатов обозначать направление на требуемую крайность: дырка в заднице такая, потом такая, потом такая – а что дальше, и что мы хотели показать – догадайтесь сами. Он даже говорил, как называется этот прием – но я не запомнил. (Да ну их, этих научников, еще "Черный квадрат" Малевича в своем рассказе он вспоминал зачем-то)

Дальше демонстрировались ряды "нижних половых органов", вот сколько живу – до сих пор не знаю, как это правильно называется. Здесь, безусловно, разнообразия было еще больше. Клиторы толстые и тонкие, длинные и короткие, половые губы разного фасона, разная форма растительности, разная форма и разные размеры щели – всего просто не перечислишь. Двух одинаковых женщин не бывает, и характеризуются они как раз своими органами, которые обычно на улице прячут, а никак не лицом, которое на улице показывают. Будь моя воля – я б такой закон ввел. Мужчины, когда здороваются, обычно руку пожимают – пусть так и будет. А женщина, когда здоровается с мужчиной, пусть каждая научится становиться на руки, раздвигать в воздухе ноги и орган свой демонстрировать. Посмотрел, потрогал – и сразу понятно, кто она, какой темперамент, и в каком настроении.

Шутка, это я отвлекся.

По широкой лестнице, с Чукчей под бортом, я прошел в следующий зал – зал разминки.

Да, чуть не забыл рассказать об устройстве этих самых лестниц. Узкая лестница – это когда ступеньки висят головой вниз, их специально подбирают одинакового размера. Пятки и ступни образуют нечто вроде перил, на них они висят, вплотную друг к другу. Перила раздвинуты в стороны, когда идешь – наступаешь прямо на самые интересные части. Идти не очень удобно, но всегда можно остановиться, позасовывать пальцы ног в то или другое отверстие, от этого перила забавно дергаются. Я даже как-то лег на узкую лестницу – тепло и уютно. Помню, покусал немножко ступеньки, оставил следы на бедрах. Хотел написать "Здесь был Вася", но недописал, надоело кусать их.

Широкая лестница устроена проще – ступеньки растянуты горизонтально. Здесь можно потоптаться, попрыгать на животах или мордах.

На широкой лестнице я остановился. Чукча, как положено, переместилась вперед и начала осторожно посасывать мой член. Опять захотелось кончить, но я твердо решил сделать это позже.

Разминочный зал был самым простым, на мой вкус – даже слишком примитивным. Из стен торчали разные части женщин – иногда только пальцы, часть руки, иногда задница как в музее, иногда целая нога. Все это было натыкано достаточно плотно, часто было тяжело сообразить, от одной это женщины части, или от разных.

Их можно было ломать. Любители такого развлечения выбирали цель, разбегались и ударяли ногой или (реже) рукой, надеясь услышать характерный хруст кости. Сломать ногу было непросто, это развлечение для настоящих мужчин, но пальчиками баловались даже хлипкие интеллигентики из тех, которые первыми встают на тост "За дам!".

Я не стал задерживаться и прошел в следующий зал. Это главный зал – зал закусок. Здесь обычно выбирали себе основное блюдо и способ его приготовления. Вдоль стенки на бесконечной ленте двигались возможные блюда, они непринужденно стояли в разных позах, у каждой на руке был большой круглый номерок. Фонари светили из зала им в глаза, так что им не было видно, что происходит в зале.

Мне полагалось сесть за столик, полистать меню с картинками, указать на одну из картинок и выбрать номерок из бесконечной ленточки – эту женщину мне приготовят и закрепят именно так, как нарисовано на картинке.

Я обвел глазами зал, народу было немного.

В углу мрачно веселился серый Джим. У него было свое увлечение, он был художником. Рисовал он и на этот раз, был явно увлечен вдохновением, мешать ему не хотелось. Кисточка в правой руке, устремленный в даль невидящий взгляд, редкие размашистые движения кисти – с него бы самого картины писать! (Автопортрет "Чапаев думает, что он Котовский").

Джим остановился, положил кисть, взял орудие меньшего размера, добавил несколько небольших штрихов. Потом взял "пшикалку" (аэрозоль) и аккуратно пшикнул на картину в нескольких местах. От этого специального состава на картине довольно скоро появлялась сыпь – это добавляло шарма произведениям Джима. Вообще он владел разными приемами, знал, как добиться посинения или пожелтения кожи картины, использовал всякие зажимы и маленькие тиски, иногда даже веревки и зажигалки. У него был большой набор кистей – от простого ножа и кинжала до каких-то хитрых спиц и крючков. Он был мастером на все руки – рисовал как на спине, так и на животе картины. На животе у него получалось особенно хорошо – рисовать было сложнее из-за постоянной подвижности живота, несмотря на все принимаемые меры, – но слой жира на животе давал мастеру больший простор для использования фактуры.

Пока я смотрел на Джима, Чукча снова оказалась у моего члена. В двух метрах от нас стояла на коленях официантка с красной ленточкой. Я оттолкнул Чукчу и подошел к официантке дабы засвидетельствовать ей свое почтение: мой член глубоко вошел ей в рот. Она поперхнулась, пыталась дышать, но вскоре задвигалась всем телом, не меняя положения головы относительно шеи и пытаясь насаживаться на меня максимально глубоко. Не мой стиль, не угадала, дура.

Я пнул ее коленом и сел за столик. Чукча залезла под стол и начала медленно гладить руками мои ноги и живот, такой себе массаж, даже и не эротический. Официантка положила на стол меню и стала на свое место рядом со столиком.

Место официантки имело несложную, но весьма эффективную конструкцию – это был просто штырь, который торчал из пола. Точнее, это были два штыря, которые могли поворачиваться друг относительно друга, находясь в одной плоскости. Нижний штырь был прикреплен к полу, мог наклоняться и подниматься, верхний был его сгибаемым продолжением. По штырям мог перемещаться цилиндр небольшого размера. Если он находился вокруг точки сгиба – штыри не могли сгибаться и представляли одну прямую, если цилиндрик поднять вверх – они поворачивались.

Назначение – парковка официантки.

Когда она встала на положенное место и слегка расставила ноги, я поднял цилиндрик и вставил ей штырь в передний орган, постепенно его распрямляя. Когда стержень стал прямым, я опустил цилиндрик – она оказалась жестко зафиксированной, она не могла сойти с этого штыря. Длина была подобрана по ее размерам – не до горла и не до разрыва матки, но так, чтобы она стояла абсолютно устойчиво и немножко поднималась на носочки.

Пусть стоит.

Я окинул взглядом зал, не нашел ничего для себя занятного. Вдоль стенки проезжала череда предлагаемых женщин, нескольких я освидетельствовал взглядом, но пока ничего для себя не придумал. Лучше сначала читать меню.

Бросил взгляд на дверь в научную комнату. Эта комната была на особом положении – там заседали "магистры". Не то, чтобы мы их не очень любили – тоже люди, тоже имеют право, но отношение к ним у нас было какое-то сложное.

Магистры занимались наукой.

Меня несколько раз пытались приобщить, пытались объяснить азы – не очень в меня это лезло. Они использовали женское тело, но их не интересовала красота или удовлетворение, их интересовал сам факт смерти, они даже не брезговали применять женщин после общения с такими, как я. Брали еле живые обрубки, идиёты, им было все равно – им нужно было то, что еще может умереть.

По их теории, смерть – открытые ворота между нашим миром и чем-то большим, что очень интересно и вполне подвержено исследованию. В этом чем-то большом все определяется, там нет времени, там существуют причины всего и вся, там первопричины бытия. У магистров были свои авторитеты, особо выделялись те, которые могли заглянуть за предел Миши Нострадамуса – 3797-й год, который, якобы, определял рубеж причин, дальше начинались другие причины и законы. Они скептически относились к сотворению мира, многие принимали еврейскую шкалу времени Ашер, по которой мир сотворен в 4299-м году до рождества Христова. Соответственно, цикл мира – 8096, так было удобно создателю, степень двойки. Более того, эта степень – тринадцатая, число дьявола.

У магистров было много странного.

Они изучали смерть. В момент утраты свойств жизни ворота открывались, таким образом, они получали доступ к причинам. Они делали очень точные предсказания, они действительно могли много, могли даже влиять на причины вещей. Я не знаю, на самом ли деле Нострадамус применял умерщвление женщин для своих прогнозов – но многие магистры были уверены, что иначе он не смог бы ничего предсказать с такой точностью. А вообще-то это мы, чайники, говорим "предсказать" – для них предсказание является синонимом создания будущего.

От этого зала, кстати, и пошло название нашего клуба. Подсознательно я понимаю, что клуб не мог бы существовать за счет тех небольших взносов, которые платили эстеты-любители вроде меня, это учреждение гораздо большего масштаба, тут наверняка не обошлось без какого-нибудь всемирно известного филантропа. Или каких-то спецслужб. Например, магистрам поставили аквариум – много денег, непонятно откуда. Идея аквариума – управляемая смерть, им не нужно убивать сразу и резко, им нужно подводить к самой смерти, потом обратно, потом долго держать между жизнью и смертью открытые ворота. Ничего не могли придумать лучшего: аквариум, давление, действительно мудро.

Но – я не научник, синие чулки они, я их, честно говоря, немножко недолюбливаю. Женщины существуют для удовольствия, для поднятия тонуса, а не какие-то ворота открывать.

Лучше-ка я открою меню.

На первый взгляд – ничего нового.

Горячие блюда, всякие жаровни. Ничего тут не придумала цивилизация, кроме прижигания горячим металлом и поливания маслом. Барбекю-дольчетки. Каким образом наколоть бабу на вертел, и куда тыкать вилкой – кому-то может быть интересно, мне уже не очень.

Вторые блюда, всякие кнуты и подвешивания. Мечи и кинжалы. Распорки. Картинки в меню. Ничего нового. Клетка, которую я заказывал в прошлый раз. Интересная штука, приятная. Как известно, клетка делит мир на две половины – для того, чтобы кто-то оказался в клетке, совсем не обязательно засовывать внутрь этого кого-то. Помню, я зашел в клетку, а снаружи ее обвесили женщинами. Моя помощница била клетку кнутом, я был внутри, я всех их чувствовал, чувствовал их боль, они получали удары и стонали прямо на меня. Забавно.

Мороженные блюда. Как многие помнят, один из основоположников теории передачи энергии Маркиз ле де Сад описывал разные способы достижения боли, но почему-то не описывал холода. Жизнь не стоит на месте, этот довольно увлекательный метод сегодня очень развит. Сауны наоборот.

Десерты. Легкие нестандартности.

Стоп.

Вот это, кажется, мне нравится.

Я засмотрелся на картинку в меню и сказал официантке, чтобы пока мне принесла кофе и пепельницу. Чукча тут же отреагировала, потянулась к парковке, освободила штырь. Официантка удалилась.

Идея на сегодня найдена.

Я начал более внимательно смотреть на полуфабрикаты, перемещаемые под стенкой. Может, эта маленькая сухенькая брюнетка? Что-то есть. Или вот эта перепуганная свинка, немножко толстая, но вполне подходящая для идеи? Или эта бизнес-вумен с ненавидящим взглядом? Может, она сопротивляться будет? Или вон та кукла Барби, похожая на мою соседку из детства, когда я воспринимал ее одновременно со стихами Агнии Барто? Как там – "Случается что девочки бывают очень грубыми, но не обязательно они зовутся Любами"?

Сейчас выберу.

Официантка принесла черный кофе и пепельницу. Встала на свое место. Чукча немножко подождала, не захочу ли я запарковать ее сам – потом потянулась к официанткиному штырю и тщательно вставила его куда положено. Даже немножко подергала, хорошо ли держится, прониклась ли им официантка.

Я закурил.

Пепельница стояла устойчиво, ее руки были связаны внизу сзади, рот открыт, во рту виднелось металлическое колечко. Очень удобно, никакого пепла, стряхнул туда сигарету – пепел сразу проглатывается. Только шипит немножко, если сигаретой язык прижигаешь.

Кофе, как и все напитки, в закусочном зале подавали в грудях. Соки и все холодное – это было просто, грудь надрезалась сверху, там делалась полость, заполнялась, слегка обрабатывался сосок – вполне удобно было пить. Горячие напитки организовывались по такому же принципу, но немножко сложнее, сосок нужно было готовить специальным образом, чтобы он не закрывался от кипятка. Негритянка, подающая в своей груди черный кофе, выглядела абсолютно безучастно, как и положено посуде. В ее другой груди я с удовольствием обнаружил холодную газированную воду – люблю кофе с водой, как какой-то собеседник Плейшнера. Здесь это уже знали – угадали желание завсегдатая.

Я расслабился, затушил сигарету глубоко в горло пепельницы, двинул коленом, призывая Чукчу активизироваться. Она поняла, отбросила осторожность, начала методично погружать головку моего пениса в свой рот, впрочем, не очень глубоко. Что-то я давно не спускал.

Мне не хотелось отвлекаться, но я назвал официантке несколько номеров. Чукча была занята и не посмела отвлечься на распарковку официантки, но сервис был поставлен на уровне, меня услышали, через несколько секунд к моему столику подвели заказанные полуфабрикаты.

Мелкая брюнетка дрожала как полная идиотка, ничего в ней интересного, никакой энергии, только сам замучаешься от ее тупых фантазий. Ну, вот зачем существуют такие женщины – сами страдают, а рядом стоящему мужику никакого кайфа? Может, их по-особому готовить надо, скорлупу снимать? Или просто мужики разные бывают, кому-то такое нравится? Нафиг, короче.

Свинка апатично смотрела на происходящее. Я уже успел вычеркнуть ее из кандидаток – но потом таки присмотрелся, не может же она быть просто дурой? Как-то слышал, что существуют специальные приемы, как мучаться и при этом не передавать энергию окружающим. Говорят, зародилось это в Древнем Риме, когда весь Рим жил зрелищами и матроны кончали, глядя на гладиаторов. Появились тогда христиане – странные люди со странной теорией смирения, они вызывали у римлян шоковое презрение своим нежеланием отдать энергию на арене с дикими зверями. Но свинка, похоже, не из таких – все-таки дура. Или мне просто не хочется сегодня выбивать из нее эти темы.

Бизнес-вумен была готова смело встретить судьбу, что-то шептала губами, то ли заклинания, то ли стихи какие. Тоже скучновато. Как говорится, женись на такой – с голоду помрешь. Сама сойдет с ума и тебя попробует свести.

Барби боялась. Красиво боялась. Она с ужасом смотрела на официантку, которая стояла напоротая на штырь из пола, смотрела на Чукчу, сосущую мой член, смотрела на мое (уж не знаю какое) лицо – она просто боялась, больше ничего я не увидел в ее выражении.

Годится. Подумалось, что в заклубной жизни такие же отношения, все отношения внутри многоугольника. Клуб, или даже просто порнорассказ – это вершина, это маяк, по которому можно ориентироваться. Это как фестиваль высокой моды – не нужно носить это на улице, но это нужно знать и понимать. Не может в заклубной жизни быть счастлива женщина не отдающая – у них от этого всякие заскоки с мигренями делаются.

Я выстрелил пальцем в Барби и показал официантке на картинку в меню. Стряхнул с себя Чукчу, та сразу вынула штырь из официантки.

Допил кофе, потрепал посуду по щеке. Поднялся.

Вышел на балкончик, посмотрел на наш садик. Там было что-то вроде стадиона, посетители часто ездили на самых разнообразных упряжках, бывали даже скачки, конкур. В классической упряжке руль вставлялся в половой орган кобылы, руль можно было поворачивать, можно было двигать вверх или вниз, заставляя лошадку двигаться быстрее или медленнее. Конечно, в ходу были кнуты и вожжи. Поддерживался участок горячих углей, на котором лошадки особо не любили команду "Тпрру", были специальные водопои и стойбища, на которых конюшенные столбы вылизывали лошадок с головы до пальцев ног. Были станции добычи кумыса.

Сейчас на стадионе не было особенно людно, я только увидел, как пожилой посетитель взнуздывал лошадку с длинными волосами, вставляя ей в рот металлическую упряжь и надрезая щеки, чтобы металл оказался за зубами и прижал ей язык.

Смотреть было не на что, пора было идти в приготовленный мне отдельный кабинет.

Чукча уверенно пошла впереди, натягивая поводок и показывая мне дорогу. Как охотничья собачка перед завершающей стадией. Ее зад довольно привлекательно шевелился в такт движениям, я опять ощутил готовность и желание, но останавливаться на Чукчином заду сейчас не имело смысла.

Барби приготовили в полном соответствии с картинкой. Она лежала спиной на столе, зад со всеми делами слегка свешивался, ноги привязаны и подняты вверх. Выглядело это достаточно аппетитно, станок готовый к употреблению, мне захотелось прямо сейчас кончить в нее даже больше, чем в задницу Чукчи. Но – всему свое время.

Вокруг ее шеи была металлическая дуга, вверх поднималась решетка. Голова как бы находилась в металлической клетке, достаточно большой, эдак метр на метр.

А впрочем – чего ждать?

Я подошел к ней, наклонился, внимательно посмотрел на груди и на перепуганное лицо. Чукча бережно взяла мой член и вставила самый кончик в половую щель Барби. Я не шевелился, я ощущал тепло ее вздрагивающего органа. Слегка продвинулся вперед, потом еще. Вставил член до упора, ждал. Барби беспокоилась, дергалась на своих веревках, мотала головой, этим освобождала меня от необходимости что-либо делать. Я бы мог просто так простоять – член набух до предела, ее конвульсии доставляли мне прямое удовольствие, я во все глаза смотрел на это блюдо, специально приготовленное для моего траха. Слегка отодвинулся, сделал паузу, со всей силой вставил член еще раз. Она получила мощный импульс, вероятно, она уже ничего не соображала, просто мотала головой и пыталась освободиться связанными руками и ногами.

Я кивнул Чукче, та открыла маленькую клетку около головы Барби. Оттуда выскочили крысы. Это были специальные крысы, долгое время выдержанные в голоде и наученные питаться только женским мясом. Барби услышала звук, успела повернуть голову, увидела несколько крысиных морд, бросающихся на ее щеки. Она попыталась закричать, хотя до этого только хрипела, но крик ее быстро растворился в чавкающей крысиной возне. Из раздираемых щек брызнула кровь, голова бешено замоталась в стороны, пытаясь сбросить с себя острые морды.

От этого ее половой орган дергался еще интереснее, движения были очень разнообразны, я почувствовал, что мое возбуждение скоро найдет себе выход. Я начал делать классические движения, с силой вгоняя член в бьющееся тело. Барби дергалась вся, я видел, как ее недавно красивое лицо превращается в кровавое месиво. Я участил движения. Я увлекся.

Я даже не сразу понял, когда увидел, что у Барби раздирают не только лицо, но и груди. Оказалось, не выдержала зрелища Чукча – она бросилась на тело Барби и начала своими коготками и зубами помогать крысам, грудь Барби тоже начала превращаться в кровавую кашу. Это было последней каплей, член знакомо приятно перешел в новое состояние и извергнул плотную струю. Я остановился. Тело Барби дергалось в агонии смерти, крысы деловито копошились на неподвижных остатках ее лица. Чукча двумя руками глубоко вцепилась в ее груди и откровенно кончала.

Я ощутил прилив сил, как Маклауд. Мне понравилось.

Подождал, пока окончательно затихнет тело. Вынул член.

Чукча последний раз изо всех сил сжала груди мертвого блюда, послушно подошла ко мне, прикоснулась губами к члену, начала делать положенное в таких случаях умывание. Она очень старалась быть мягкой, но ее губы еще заметно подрагивали, продлевая мои впечатления.

Делать тут больше было нечего.

Можно было вернуться в закусочный зал – но мне этого уже не хотелось, и я пошел к выходу из клуба. Ощущал легкость и бодрость.

Улыбнулся, когда у гардероба увидел другую администраторшу на коленях – ну естественно, предыдущая по неосторожности разбила себе нос, когда в порыве страсти лизала Чукчу, ее заменили. Около рыбок играл с кормушками незнакомый мне мужик, не буду мешать.

Гардероб одел меня, как обычно, быстро. В душ полезу уже дома.

Дверь открылась.

Чукча расхрабрилась, улыбнулась, поцеловала воздух в мою сторону. Наивная чукотская девушка.

Швейцар показал мне на ожидающее такси.

Надо будет когда-нибудь все-таки научиться играть в преферанс.