Чёрное озеро Пятый месяц. Пирог.

А следующей была печать мрака.

После рождества прошло две недели. В доме Дали во время пожара погибла не только она. Огонь забрал с собой двоих её детей, а также деверя, мужа и их родителей. Сама Даля не сгорела - она сорвалась с крыши и сломала шею. Загадкой осталось, как трое взрослых мужчин, что были в доме, позволили Дале такое допустить, и люди шептались, что без колдовства не обошлось.

И вся Острожка слышала, чьё имя кричала безумица, стоя на карнизе.

Благодаря подсказкам Маркиза Наберия Маричке удалось убедить большинство, что Даля просто увидела её в толпе и позвала подругу на помощь - но, конечно, не всех.

За прошедшее с пожара время Маричка была у озера лишь единожды, после рождества - Маркиз вернул ей глаза, и она перестала видеть на всём голод огня. Но сам голод, конечно, никуда не делся, и единожды увиденное не забылось. Не забылась и искра, нырнувшая в ухо Дали, и вид её подпаленных юбок.

Маркиз утверждал, что подобное тянется к подобному, и подруженьку сожгло пламя, уже пылавшее в ней, а искра лишь подтолкнула к неизбежному. Но бесприданница уже знала, как ловко её покровитель играет словами, и сомневалась, не говорит ли он этого лишь для того, чтобы усыпить гложущее её изнутри чувство вины. Его она вовсе не винила - он лишь делал с её телом то, что она ему позволила, и всё произошедшее было лишь её ошибкой.

Он дал ей две недели на то, чтобы прийти в себя, а затем наказал возвращаться. Девушка думала, что лучше бы провела это время рядом с ним, забываясь в безумном танце на снежном песке, но Наберий настаивал на отдыхе. Теперь отпущенное время наконец вышло, и Маричка, кутаясь в полушубок, тащилась к озеру. На её душе всё ещё лежал тяжелый камень, но она была уверена, что стоит ей увидеть прекрасное лицо Маркиза, услышать его хрипловатый, властный голос, и о боли можно будет забыть - хотя бы на следующие несколько часов. Услышать его чёткие команды, сделать давно заученные движения, притвориться, что ничего не произошло. Что всё осталось так, как было ещё летом, полным дружбы, счастья и любви.

Она направлялась к ельнику, пробираясь сквозь низину, заросшую кустами, где видела Михалину в день падения первой печати. Одной рукой она защищала живот от острых веток, другой отводила их, жалея, что у неё нет третьей руки, чтобы защитить лицо. Живот уже заметно вздулся и мешал равновесию, но ещё не настолько, чтобы она стала ходить, как утка, аккуратно перенося вес с ноги на ногу. Иногда ей даже казалось, что она чувствует, как внутри неё бьётся другое, чуждое ей сердце. Маричка совсем забросила походы в церковь - даже после возвращения глаз ей несколько раз становилось плохо во время молитвы, и людям приходилось помогать ей выйти на воздух. Конечно, это было лишним поводом для пересуд, но их и так было предовольно.

А предзакатные тени всё удлинялись и удлинялись, становились более контрастными, осязаемыми, мясистыми, и вот девушке уже казалось, что это вовсе не тени кустарника, а самая настоящая паутина из теней - ничуть не менее реальная, чем она сама. До ельника оставалось метров двадцать, когда произошло то, чего она уже несколько минут как опасалась. Её тень прилипла к теням кустов. Маричка потянула тень за собой, и несколько ниточек-веточек лопнули, но упали на её тень и лишь лучше приклеили к себе. Девушка не могла сдвинуться с места, и чем больше дёргалась, тем больше запутывалась.

- Маркиз! - крикнула она в сторону, где было озеро, но ответа не было. - Кто-нибудь! Пожалуйста!

Как будто в ответ на её мольбы тень-паутина стала подрагивать, словно по ней аккуратно ступало что-то большое и тяжелое. По теневой паутине определённо что-то ползло. Маричка чувствовала его кровожадность, его хищность. Воображение рисовало образ вращающихся, истекающих слюной жвал. Не в силах пошевелиться от страха, она смотрела на запад, пока наконец не увидела, как на тени-паутине вырисовываются очертания огромной, с две неё, волосатой лапы.

- Маркиз! - ещё раз позвала она в истерике, уже не надеясь на ответ.

​​​

Но он пришёл ещё до того, как последний звук вылетел из её зажатого ужасом горла

- Твоя тень! - прозвучало у неё в голове, - Сделай её как можно меньше!

Стараясь не смотреть на неминуемо приближающуюся к ней лапу, она глянула в сторону солнца. “Вот оно!”, подумала девушка, “если солнце смотрит в темя, тень самая короткая!”

Она припала к земле - пригодилась одна из поз, которой учил её Маркиз

- А теперь резко! Рывок! И не смотри на него!

Но девушка, конечно, посмотрела. И увидела мерзкую круглую волосатую черную тушу, из которой росли по меньшей мере двадцать лап - а из некоторых лап росли другие лапы, одну из которых она и увидела в самом начале. На голове теневого существа она разглядела россыпь черных провалов - настолько тёмных, что казалось самому свету они были отвратительны. Они были похожи на оспины, случайного размера и в случайном порядке рассеянные по телу существа. Она чувствовала, что существо смотрит на неё через эти провалы, оценивая, сколько будет перевариваться её тело внутри тени кокона после того, как он впрыснет в её кровь тень яда.

- Беги! Ну же!

Голос Маркиза привёл Маричку в чувство, и она побежала. Оторваться оказалось не так уж и сложно - или то страх придал ей сил. В последний момент существо ударило лапой по тени Марички, и срезало часть полушубка с её руки. На чистый январский снег широкой струёй брызнула кровь, но девушка не почувствовала боли. Её путь вёл на холм, кусты закончились, живот тянул вниз, а сердце стучало, будто разом работали десять кузнецов, и она уже решила, что можно немного перевести дух, но голос Маркиза в голове подогнал:

- К озеру! Быстрее!

Падая на четвереньки и обдирая ладони, девушка побежала к ельнику и с ужасом обнаружила, что и здесь с тенями было что-то не так. Косматые тени еловых лап дрожали, плыли, и из них вырастали отвратительные кривые волосатые руки с длинными, острыми ногтями. Маричка бежала, а руки хватали её за одежду и волосы, царапали её ноги. Вскоре ей пришлось избавиться от полушубка, и руки тут же разорвали его на лоскуты. Вот им удалось оторвать кусок от юбки, вот - добраться до бедра, вот - оторвать лоскут, ещё лоскут.. Бесприданница пыталась кричать, но морозный воздух рвал глотку не хуже, чем крепкие кривые ногти драли её одежду. Ей казалось, что после каждого прикосновения когтей она слышит отвратительный смех и запах серы. Силы уходили с каждой секундой, а теневые руки хватали всё ближе и всё крепче, и вот наконец она сделала шаг, ставший для неё последним, и упала прямо на живот, не успев даже выставить локти.

Прямо на снежный песок у чёрного озера, под ноги Маркизу Наберию.

Маркиз читал не то молитву, не то заклинание на непонятном языке, и часть души Марички чувствовала противоествественное отвращение - но для маленькой её части, спавшей глубоко внутри, слова приносили наслаждение, пробуждали желания..

Всё её тело было изранено, а от платья осталась лишь пара лоскутков, запутавшихся о щиколотки. Наберий перевернул её и осмотрел. Раны были рваными, некоторые - очень глубокими, и почти все, кроме самых мелких царапин, уже начали гноиться. В месте, по которому ударило нечто из кустов, с плеча был срезан целый кусок мяса, и из разеза выглядывала кость.

- Ты чертовски разозлила кого-то, девочка, - тихонько прошептал Маркиз, глядя на то, как бледнеют её щёки и синеют губы. - но ничего. Поспи. Ты сильная, опасность позади, сейчас нужно просто отдохнуть. Я позабочусь о ранах.

Тяжелый и тревожный сон накрыл девушку, и она не видела, как ненависть Маркиза - три огромных волка с горбатыми спинами, в холке выше любого человека - покидают его тело и отправляются в лес. То, что чуть не убило его девочку, должно было быть разорвано на части. Наберий удивился, но ни его свобода, ни его печати тут были не при чём. Просто она была его, и никто другой не смел причинять ей боль.

А может, было и что-то большее.

Луна уже была высоко, когда Маричка проснулась на берегу, на коленях у своего спасителя. Тело вовсе не болело, и произошедшее сперва показалось ей дурным сном, но не увидев на себе ни платья, ни полушубка, поняла, что всё случилось наяву.

Она давно не стеснялась своей наготы, но увидев, что Маркиз гладит её щёку тыльной стороной ладони, зарделась румянцем. Шрамов не было видно, лишь на плече часть руки даже в лунном свете казалась даже белее снега, окружавшего озеро, но никогда не падавшего на полоску песка.

- У меня для тебя плохие новости. - несмотря на фразу о “плохих новостях”, Маркиз улыбался. - Кто-то очень сильный зол на тебя, и теперь ты не сможешь покинуть меня, пока мы не снимем следующую печать. Тени разорвут тебя, стоит тебе отойти от моей тюрьмы. Тут нет ни подходящей для тебя еды, ни питья. Я смогу стащить что-нибудь в Острожке, но нет гарантии, что смогу пронести сквозь тени.

- Значит, нам нужно начинать прямо сейчас?

- Пожалуй, если ты готова. Мне, вероятно, придется погрузить тебя во мрак. Я заберу твои чувства - зрение и слух, и лишу возможности говорить - так ты останешься в тишине и темноте. Затем мысленно буду отдавать тебе команды. Все позы ты уже знаешь, мы довели их до рефлексов, но если вдруг собьёшься и пойдёшь не туда - я подхвачу. Ты поняла?

С небольшим трудом встав, девушка кивнула. Голова слегка кружилась, но было вполне терпимо, а тело окутывала привычная прохлада, мешавшая морозу добраться до неё. Мариз встал рядом и обнял её за плечи, посмотрев прямо в глаза. Затем большим пальцем провёл по её губам - и губы слиплись, как от смолы или мёда. Затем проделал то же самое с глазами, а в конце прикосновениями губ (так ли оно было, или это девушка сама выдумала?) запечатал её уши.

Тишина и темнота окутали её, подхватили и понесли в неведомое. Девушка поняла, как мала, и как огромен мир, которого она совсем не знает. Миры, о которых рассказывал ей мужчина, выстраивались в ряд перед её глазами - миллионы миров, мириады существ, и она, снежно-белая песчинка на берегу у зеркально-черной глади. Паника охватила девушку. Она попыталась позвать на помощь, попросить выпустить её, прекратить - но ни звука не донеслось из её рта. Её затрясло, как в лихорадке, и ноги стали подкашиваться.

Но две сильных руки схватили её - одна за талию, вторая за плечи, и что было силы прижали к собольей шубе. В нос врезался знакомый запах - свежесть, специи.. Так пах её покровитель - тот, кому она поклялась помогать. Отдавшись его запаху, силе его рук, его заботливой уверенности, Маричка наконец почувствовала себя в безопасности. Теперь она не была во тьме наедине с собой - у неё был он, её мир. Её Маркиз.

“Если хочешь, можем использовать повязку для глаз, шишку и смолу для ушей, это будет не очень приятно, но по крайней мере сможешь выплюнуть в любой момент” - предложил Маркиз мысленно.

“Вы очень добры, но не стоит. Я справлюсь. Спасибо”, - отказалась девушка.

Мысли живо нарисовали ей тело её покровителя - такое, каким оно было в первую их встречу. Маричка обнаружила, что утопленные в шубе соски набухли, а к промежности подкатил жар. Она вдруг осознала, что у неё с лета не было мужчины, если не считать того короткого эпизода, когда Маркиз проверял плод. Воспоминания о том касании захватили её, заставив ещё больше возбудиться. Дура же она была! Надо было пасть пред ним и просить ещё, просить повторить, остаться в ней!

“Я всё слышу. Сосредоточься, пожалуйста!”

Конечно, он же читает её мысли! Как она могла забыть! Ох и дура же она, что подумала… а может.. может и хорошо, что подумала… теперь он знает…

“Рак!” - скомандовал в голове голос Маркиза, и всё ещё подрагивающее от возбуждения женское тело подчинилось прежде, чем она сама отдала себе в этом отчет. - “Царь скорпионов! Возничий! Урок!”

За все три дня добычей Маркиза стали две буханки хлеба да добрый бочонок соленых огурцов - остальное тени вырывали у него из рук на пути к озеру. Маричка готовилась существовать на огуречном рассоле до сретения Господня, но на четвертый день почувствовала, как Маркиз с какой-то особенной нежностью обнял её, вернув сначала слух, затем зрение, и наконец провёл большим пальцем по губам, едва касаясь их. На плечах его шубы красовались серебристые эполеты.

- Это было быстро, - с нежностью сказал он, и девушка зарделась, довольная собой. - Теперь ты сможешь вернуться домой, пройдя сквозь тени. Один из моих легионов смог до меня добраться, думаю, ещё несколько печатей, и прибудут остальные. Я пока выделю тебе три центурии. Этого не хватит, чтобы представлять угрозу для того, кто устроил засаду, но будет достаточно, чтобы с тобой не связывались. Но чтобы центурии повиновались тебе, тебе понадобится ещё кое-что. Его лицо было совсем рядом, и желание вновь стало пробуждаться в девушке.

- Грех, - прошептал Маркиз. Что-то, спавшее внутри Марички, потянулось и довольно замурлыкало. “Грех” звучало совсем как то, что они делали с Анджеем, пока она не.. Маричка опустила взгляд на своё пузо, потом посмотрела обратно на Маркиза

- А оно не повредит?..

- Да нет же, - улыбнулся он, - достаточно вот этого.

Он слегка приоткрыл губы, и нежно поцеловал удивлённую девушку. “Ну и хватит”, подумал Маркиз, но тут она ответила на поцелуй. “Жизнь и красота человека - короткий миг”, назидательно произнесла разумная часть Наберия, но разве в такие моменты слушают разум? Они разорвали поцелуй только тогда, когда Маричке стало сложно дышать. На вкус было так же, как и вечером в доме Ксендза - неземная сладость и вдохновение. Девушка облизнула губы и потянулась ими обратно к губам Маркиза, но тот остановил её:

- Не привыкай ко мне. И не бери слишком многого - иначе не сможешь вынести, как тогда. Но самая малость греха не повредит, раз уж ты всё равно со мной связалась. Уйдешь ночью, и собери по дороге одежду - селяне не оценят твоей наготы.

Маркиз кончиком ногтя провёл по её груди от шеи до острого, набухшего соска. Девушка игриво улыбнулась.

- А что мы будем делать, пока не стемнеет?

Она попыталась изобразить скромницу, но тремор снова выдал мужчине её желания. Тот в ответ лишь покачал головой.

- Лучше запомни, что я тебе скажу. Не отдавайся греху, как ты не отдалась огню. Не поддавайся ярости. Не давай ненависти захлестнуть себя! Не лги, не прелюбодействуй, даже сама с собой. Не кради, не убей кого-нибудь, даже случайно! Не возгордись нашей связью и своей защитой! Если центурионы попробуют заговорить с тобой, не слушай их и не отдавай им приказов. В худшем случае приказывай спросить меня! А ещё я расскажу тебе одну историю…

Но кивая словам Маркиза, она думала лишь о его мускулистом, стройном теле, которое можно почувствовать, если крепче обнять руками шубу.

Не делай того, не делай этого… ох уж этот Наберий с его запретами! Хуже Ксендза! Может, надо иногда просто делать, что хочется? И это нравилось центуриям.

***

До дома она добралась без приключений. На расстоянии от озера было холодно, но вполне терпимо, тем более, что теперь Маричка чувствовала рядом с собой незримое присутствие силы. Тени в ельнике и кустах отступали от неё, пятились, будто не зная, что с ней делать и с какой стороны к ней подступиться.

Спрятав обрывки одежды, она забралась под одеяло, куда тут же нырнул и соскучившийся по ней Уголёк.

Утром на тётин вопрос, где она пропадала четыре дня, Маричка соврала, что ездила в Катовице, Анджею пузо показать да в глаза его бесстыжие посмотреть, да так и не нашла, как к нему подобраться. Как ни крути, учитель риторики у неё был прекрасный.

От лжи центурии воспряли.

По Острожке начали судачить, что раз Маричка вернулась, может, вернётся и Михалина, но слухи быстро сошли на нет. Сама же Михалина теперь в свинарнике раз в несколько дней с вожделением ожидала хряка. После того, как хряк заканчивал, она испытывала стыд и отвращение, и клялась себе, что больше никогда не подпустит свина к своему телу, но проходило несколько дней, и ей, сидящей взаперти, начинало казаться, что время с хряком было не таким уж и плохим.. а затем было ожидание, предвкушение, наслаждение - и снова по кругу приходили отвращение и ненависть к себе.

Прошло ещё две недели, и наступило время поминать семью Дали. Вся Острожка собирала с миру по нитке, Пряха достала большие скатерти, шинкарь выкатил бочку бражки, а люди собирали угощения.

- Только ты сидишь, всех шарахаешься, - выговраивала Маричке тётя. Она ж подруга твоя была, а ты? Сидишь на лавке, что та гусыня. Не по-человечески это, не по-людски! Вон иди хоть Наде помоги, вы всё вместе таскались.

“Что та Надя? Пекарка-цесарка, лицо в чернике, а я рядом с ней, что лебедь благородная!”, - улыбнулась себе Маричка.

Центурии улыбнулись её шутке.

Но тёти всё же не ослушалась, и летящей, насколько позволял живот, походкой, отправилась к дому Нади.

Пекарка была занята замешиванием теста, и на то, что подруга вошла в хату, даже не отреагировала.

- Привет, Наденька, - Маричка широко улыбалась, заложив руки за спину.

Но подруженька была угрюма - лишь сильнее сосредоточилась на работе.

- Что, и за мной пришла? - грустно спросила она.

- Наааадя, - потянула Маричка, - что ты такое говоришь? Меня тётя прислала тебе подсобить.

- Да уж не завирайся, - грустно выдохнула та. - Прознала, поди? Не зря четыре дня невесть где пропадала.

Маричка, покачиваясь, подошла к Наде и оторвала руки женщины от теста.- Надя, про что я должна была прознать? - спросила бесприданница, пытаясь говорить мягко, но в голосе звенела сталь, совсем как в командах Маркиза, которым она привыкла подчиняться.

- Что я ездила в Катовице и доложила приставам, что ты ведьма! - Крикнула на неё Надя, выдернув руки. - Что теперь? На тот свет меня спровадишь, как Михалину с Далей, людоедка проклятая?

- Вы.. Ты.. - опешила Маричка, и попятилась. Гнев и ненависть восстали в ней, и через мгновения она уже полностью им отдалась. К её удивлению, пятиться от неё начала и Надя, после нескольких шагов сев на зад.

- Да кто ты такая?.. - выдавила из себя пекарка. - Что за бес?..

- Я - твоя подруга, - отрезала какая-то другая Маричка, хлестнув себя хвостом по бёдрам. - Всю жизнь думала, что так. Пока вы втроём издевались надо мной!

От крика подруги Надя зажала уши.

- Маря, Маря! - воззвала она, - Да ты ж с бесом спуталась! На себя хоть посмотри, Маря, Христом-богом заклинаю!

Им снова было по девять, и Надя притащила подруженькам свой первый самостоятельно, совсем без родителей, испечённый пирог. Тот был подгоревшим снаружи, а внутри черника была сырой. Михалина раскритиковала пирог, и Надя, всё ещё с носом в муке, стояла, едва сдерживая слёзы. “А мне нравится и так”, - сказала Маричка, “Я люблю ягоды. Дай мне, я доем”, и попыталась выхватить пирог у толстухи, но та не отдала. Сражаясь за пирог, они случайно толкнули Надю, и та упала на траву, совсем как сейчас. Только тогда она смеялась.

"Сами и порезали", - не дал забыть в голове голос Михалины.

Имя Христа было сродни удару в живот. Маричка испугалась за ребенка.

“Вот как она с тобой”, - услышала она вкрадчивый шёпот в самом ухе, “А ты с ней как? Покажи нам, что ты сильная, что достойна нас.”

Уперев руки в боки, Другая Маричка с цоканьем подходила к подруге, но тут её взгляд упал на кадку с водой, что Надя приготовила для теста. Её взгляду открылось бледное лицо с ярко-алыми губами, и прямые черные волосы, ниспадающие на плечи. На лбу у неё были два коротких и тонких, едва длиннее пальца, рога, а глаза были чёрными и совсем без зрачков.

“А я красивая”, - подумала Другая, ощупав свою щёку. Пальцы венчали длинные чёрные ногти, - “Интересно, а такая подходит Маркизу в любовницы? Что думаешь, овца, нравлюсь я тебе? Себе - очень!”

Маричка была в ужасе, но спорить с Другой была не в силах.

“Нет, шелудивую овцу он не захочет.. Он и не хочет тебя - команды, ласки, поцелуйчики, сладкая боль. Если бы хотел, вы б каждый вечер пыхтели у озерка на песочке, как с Анджеем..”

“Маркиз не пыхтит”, - возразила Маричка. Другая рассмеялась, и центурии вместе с ней

“Пожалуйста”, - продолжала девушка, смотря на своё отражение в кадке, - “Пойдём к нему? Я ведь всё, чего хочу - это быть с ним. Если он возьмет тебя, оставайся ты, а я спрячусь где-нибудь, где-то в уголочке, я не буду мешать, только давай мне иногда посмотреть на него.”

“Аррр!” - зарычала другая - “Ну что же ты за овца очарованная! Как же ты меня бесишь! Этой своей чистотой, этой преданностью собачьей! В следующий раз будешь голая перед ним - руку себе между ног засунь, покажи ему, что ты баба, а он мужик, и что вам друг от друга надо! Хватит уже ходить, принюхиваться, надоели!”

- А ты куда собралась? - крикнула Другая, и наступила копытом на юбку уползающей Нади. Та вскрикнула. - Работай давай! Центурии!

Другая щелкнула хвостом, и Надю будто подхватил ветер, поднял и поставил у теста. руки схватили скалку, и стали усиленно раскатывать блин по доске.

- И улыбайся, - добавила Другая. Уголки рта Нади тут же растянулись, будто их свело судорогой.

Цок, цок, цок, топ, топ, топ.. и, захлопнув хвостом дверь, Маричка побежала к дому дяди, чтобы устроиться поплакать на завалинке.

“Что, расстроена, да?” - шептали голоса.

“Как она тебя назвала, м?”

"Людоедкой, ага.. ведьмой. нравится тебе?”

Маричка плакала.

“Знаешь, есть слово судьба”

“А время - лишь абстракция”

“Прошлое, настоящее, будущее - единый миг”

"Ты ведь хотела сказать, сами вы тут все людоеды? Мы слышали, мы понимаем тебя”

“Он запретил лгать, тебе, ты не хочешь его расстраивать?”

“Но правда - она и есть правда. В прошлом ли, в будущем ли”

“Помоги словам стать правдой, и не солжешь. А мы поможем не разочаровать его”

“Мы поможем. Мы поможем тебе, только попроси”

“Одна просьба, мы все сделаем”

“Ты знаешь, у него на дне есть сокровища. Великие богатства! Золото, камни!”

“А тот, кто слаб, не может властвовать”

“Хочешь богатств? Но пока нельзя его разочаровывать, чтобы не догадался”

- Не нужно мне золото! Я просто хочу не подвести Маркиза. - сквозь слёзы выдавила Маричка. - Я хочу помочь ему!

“Не хочешь расстраивать, так мы поможем. Просто скажи да, ты хочешь помощи”

Шёпоты становились всё настойчивей, а их речи и предложения всё запутанней. Девушка жалела, что она не та, другая - та бы просто послала их куда подальше, но целый сонм чувств раздирал её во все стороны. Что был грех? Чего Наберий просил делать, и чего не делать? Как не разочаровать его, и оказаться его возлюбленной? Ой! В таких мыслях было стыдно признаться даже себе. И, кажется, она сказала что-то такое..

***

Оставшиеся до поминок дни Надя не разговаривала и не выходила из пекарни. Печи жарили на всю катушку, и из их недр выходили пирог за пирогом. Люди понимающе кивали, думая, что Надя хочет утопить горе в работе, накормив всех черничными пирогами задарма. Наконец, дошло до поминок. Пришла вся Острожка - не было лишь Марички, которая боялась, что история с Надей повторится, и со дня на день ожидала в селе приставов. Маркиз снова просил её передохнуть несколько дней, пока он ищет, кто напустил на неё хищные тени, и она боялась, что опять сделала что-то не то. Она даже пробовала молиться, но от первых слов её начинало мутить, словно бы от пуза, а центурии Маркиза начинали кричать и расползаться в разные стороны, оставляя её беззащитной.

Дошло дело и до сладостей - гору пирогов порезали, и хоть по кусочку, но досталось каждому. Люди ели и нахваливали, но черничное варенье в пирогах вдруг стало краснеть, а пекарка, так и не проронившая ни слова, вдруг стала чернеть и словно расплываться.

- Что это, волосы? - пробасил шинкарь, вынимая изо рта черный пучок.

Люди стали бросать пироги. Их начало тошнить.

В пирогах было сырое мясо.

А на месте, где стояла Надя, расплывалось огромное пятно черничного варенья.

***

Маричка, заледенев, слушала крики, а Другая внутри покатывалась от смеха.

“Да ладно, овечка, ты же знала, что так и будет!” - хохотала другая, - “И заметь, это не я сделала! Это ты! Ты! Знала, на что соглашалась! И не ври себе, ты говорила им 'да'! Просила помощи!”

Она уже не знала, что было правдой, а что нет. Маркиз опять её накажет? Она плохая, снова всё не так сделала?

Но её телу даже хотелось наказания. Оно трепетало в предвкушении боли. Что было бы настоящим наказанием для неё? Забыть, сбежать, никогда его не видеть? Наверное, надо поехать в Катовице, а оттуда в Краков, там есть монастырь..

“Опять лжешь себе,” - вмешалась другая, - “Завязывай. К нему ты и с того света прибежишь, если позовёт. Я тебя лучше всех знаю, ведь я - это ты”.

И это была правда.

И она пошла к нему.

И, конечно, он всё уже знал.

И она стала пред ним на колени, и исповедалась ему, рассказав обо всём, что было в Острожке, и обо всём, что она хотела бы сделать с ним. Свои самые грязные фантазии, которые для Маркиза были, впрочем, более, чем невинны.

Но ответ его был короток.

Угорь. Ёж. Нисхождение. Урок.

Ибо следующей печатью была печать покаяния, и она пала в тот вечер.

А когда она без сил лежала на снежном песке, лёг рядом и сказал:

“Я подумаю”.

Но он солгал ей - он уже давно обо всём подумал, ещё когда целовал её губы, делясь своим грехом. Он уже знал, что хочет её, и знал как, чтобы не навредить ребенку. Только не решил, когда. Сперва следовало разобраться с наславшим тени, а уж потом можно было расслабиться с ней. С его девочкой.

***

Пристав, что зашел в каморку, был бледен, и у него тряслись руки. Он отвинтил пробку штофа и налил себе в стакан, расплескав половину, а затем выпил залпом.

- Что с тобой такое? День же белый! - рассмеялись коллеги, но ему было не до шуток.

- Помните бабу из Острожки? Ту, что рассказывала, будто ведьма её подруг со свету сжила?

​- Ну что только бабы не болтают! Одна с солдатом, небось, сбежала, вторая погорела да с крыши сорвалась.. там ведьмовства и в помине не было!

Но пристав посмотрел на всех так, что все замолкли.

- Позавчера она растеклась в пятно черничного варенья на глазах у всего села, а в пирогах нашли её волосы. - и добавил шёпотом - и зубы. И сырое мясо.

Дело было серьёзней некуда.