From Homeland with Indifference

Привет. Тебя понять не могу, извини. Здесь тоже везде брошурки с лицом этого человека, куда не подашься. Зачем это? Надоела тебе психическая стабильность?   У нас все хорошо. Просыпаюсь достаточно бодреньким, но потом нервы водичкой огненной выбиваю.   Можно героином. Знаешь в какие шиши обходится? Не знаешь, ты в нем не нуждаешься.   Хочешь знать какова моя теория?   Вам в воздух специальным пылесосиком кокаинчик пускают.   Вот того вы и рады.

...

Нет, я от тебя не требую понимания, ни в коем случае, и с письмами пора завязывать.   Согласись, это ведь нелепо пытаться вести полноценную  беседу через буквы и знаки препинания. Слова, мимика, жесты, прикосновения, тон, настроение – вот необходимые компоненты разговора двух людей. А я так болен, так болен... Я люблю тебя. Я вот, настрочил о нас с тобой стихотворение. О жизни нашей. Не понравится, скажи прямо.   Не выебывайся.

Из досок я создал для паха своего ограду

А в средине как статую поставил фаллос.

И лег так в ванну сырую,

Вперед глаза устремив.

И долго в сей позе я находился

Наслаждаясь твореньем,

Что создал  вне интеллекта,

Как на пороге твои очертанья узрел.

Не удивившись и глаза прикрыв от истомы,

Ты нагнулся ко мне и поведал,

О том сколь я талантлив  красив и умен,

Едва шевеля сладкими от конфет губами.

Я поверил, и морду твою прижал

К своей давно не бритой роже.

Еще я подумал,

"Вот, сука, как же мы с ним похожи!"

Несколько лет прошло с тех пор,

Врядли ты меня помнишь.

Я тебя помню, как сон,

На сухожилии у тебя бородавка...

Скажи мне, ты все такой же мохнатый?

Ты ласкал мой живот своей бородой и руками,

А потом, врал моей маме,

Что мне девченку нашел.

Петька, а ведь теперь, я женат,

Женат на спокойной бабе.

Она не ты, не кастрирует себя ради идеи.

Мне с ней скучно, хоть я и влюблен.

Мы с ней  не кидались в море,

Я ей не могу плевать в рот,

Хоть и хочу, но страх у меня она вызывает.

Нет, она не ты - не ****ь, не сука не стерва.

Если быть совсем откровенным,

С тобой не хочу начинать сначала,

Но запомни,

Ты для меня, как приятный сон.

Это последнее письмо, я имею право тебе об этом сказать.   И что могут поделать твои нарциссисты с их партией, сектой и всем вместе взятым?   Найти меня за двенадцать тысяч километров (да какой идиот на бедного студента, такие силы бросать станет, скажи на милость?), а потом что?   Мозги промывать?   Наркотики колоть?   Показывать мне фото твоей сраки в процессе дефекации?   Я из без них знаю, что ты срешь и ссышь.   Не смеши меня, умоляю. У меня рано морщины появятся.   Я тебе ноги буду целовать, колени, еще что-нибудь, если захочешь, только не смеши. Я видел гвардейца их.   Смех какой-то. Слухай сюды, я как у вас там последний раз был, футболку надел Джима Моррисона, тут меня нагнал мальченка в мундире, спросил не субкультурщик я случаем какой,   а когда я ответил, что нет, принялся расспрашивать меня, доволен ли я собой, самодостаточен ли, слежу ли за личной гигиеной.   Боже-боже, Петя, во что ты ввязался... Кем ты, ****ь, стал. Я люблю тебя, дурак. Это мое последнее письмо.   Больше ни строчки не напишу. «От писания нужно воздерживаться», это ведь едва ли не первый пункт в вашей новой конституции?   Мне, впрочем, плевать. У меня есть твое фото, которое я могу любить.   Ни пуха, ни пера, к черту.

Прощай навеки.

Григорий

00.00.36

ã Николай Гришенко