Фрая-айне х loves sex

Кто помнит, снимал Эндрю свою знаменитую парагвайскую шляпу, надевал ли ее во время интимной близости со шведкой (и не только), но шляпа служила ему своего рода механизмом защиты не от мира сего – кто может до конца защититься от мира сего – разве тот кот, кто и впрямь котяра не от мира сего – но из мира того, как Фрая-айне Х.? Защититься от бездействия безалаберного, от спокойствия мелкотравчатого, откуда прямая дорога к апатии, а там и до меланхолии рукой –от этого призываю защититься. Пока есть время.

«Знаете, -- и я к вам обращаюсь, юноша-негр Эндрю в защитного цвета шальварах и с миниатюрным опахальцем в петлице, -- эти минуты, когда все замирает вокруг, и внутри вас тоже пустынно, а на лбу прядь непокорная, но не прядь моложавой энергии, а усталого равнодушия прядь, хоть и вьется она, хоть курчавится, выбиваясь из вашей знаменитой, видавшей виды парагвайской шляпы? »

Запомнилось не это, однако. Запомнилось другое, и надолго. Почему шведка Х. никогда не снимала бюстгальтера, рваных сетчатых чулок, черт ее дери, даже когда массировала лодыжками мои уши? (Эндрю гостил у сестры за городом). Не знаю, как лучше ответить на этот вопрос. Не вижу и не ищу вразумительного ответа. Застенчивость? Рассеянность? Дурное воспитание, привычки? Ноги на ширине плеч, вводные, не без помощи ее натруженных рук, процедуры, на спине ходящей ходуном – следы невиданных когтей особы в треволнении из-за границы. Пистон на собственной подпитке, подшипник смазать и скрипит.

Кто вспомнит, как вздрогнет, узнав, отец Эндрю, коммерсант, ловец шансов размещения вкладов ушедших в мир, где нет богатых, вкладчиков, и зверь (медведь ли, бык ли) бежит, бежит, бежит по кривой, одному ему ведомой, не знамо, чем влекомый. «Что ж ты, командир, режешь листовое железо так криво, будто бык ссыт, ей же ей! » -- приговаривал преподаватель труда с начальственным неодобрением и крепко под занавес ругнулся: блиять, все, истец найух, хватит. Зачет. Но опыт этот непереводим на северо-западе штата Рута.

Первый слайд. Где я с приятелем Эндрю пивко потягиваем в месте  пролетарском скорее, нежли интеллигентском, а еще скорее -- кофе. Кругом люмпены с «Гиннесом». И к нам подсело юное воздушное созданьице с совершенно нездешним акцентом. Блондинное пухлогубое созданьице из Швеции. И сообщило созданьице с акцентом, что в наших краях (северо-запад штата Рута), оно пребывает в качестве няни, au pair-ши. И я подумал, что опыта у нее, девятнадцатилетней, для работы такой маловато, должно быть. И тут созданьице с акцентом и губами сообщает, не могу сказать что очень уж конфиденциально: а если говорить непосредственно об увлечениях --- или по-шведски: хобби, -- то больше всего на свете я лично люблю секс. Так просто она сказала это, как другой сказал бы: клубничное мороженое – моя страсть. Мы с приятелем переглянулись и она переглянулась с ним.   И я заметил этот взгляд, заприметил этот контакт. С тех пор прошло десять лет. Или больше. И до сих пор я с нею переписываюсь. У нее трое детей. Два мальчика. Она вышла за моего приятеля, за Эндрю, чтобы остаться в стране. Боже, сколько горя она ему причинила.

Фрая-айне Халояйне звалась она по-ихнему. Топай от седа, гриб дутый. Таким образом, грешно. Так это имя на наш переводят.

Она села другу на лик и начала там булькать, что у них в стране принято. Я подставился другу, он покрывал мой королевский жезл вазелином, покуда я играл в воллейбол с ее большой мягкой грудью, иногда надувая ее. У девятнадцатилетних совершенно особая грудь, вы должны это, должны… помнить. Она стала смеяться, сначала я подумал, что от вида моей эрекции, потом оказалось, что ей щектно. Когда она заложила за щеку шоколадную лошадку Эндрю, я подумал, что нужно снять все это на память, а тогда цифровых аппаратов не было. И вот, я решился на поступок, принимая в расчет, что у нее не было почти попки. Ну как, была конечно, но маленькая. И я ее стал греть ее незажженной свечей: туда-взад, туда-взад. Она как брызнет на вовремя подставленный чехол от фотоаппарата. Мы смеялись потом.

Следующий слайд. Я на ней верхом, друг под ней, два шеста, посредине Фрая-айне. Потом, когда она изошла вся, я провожал ее до «Жука», запаркованного напротив – Эндрю заснул на полу, он всегда засыпал после третьей. И тут, покуда я целовал ее на прощанье, Фрая-айне, вцепилась маленькими ручонками в мое мужское и я как заору: ну больно мне! Разбудил соседей. (Я был женат тогда, и соседка Викки приняла в темноте Фраю-айне за мою Зуи). Я сейчас все это вспоминаю и думаю: зима наступила в жизни моей, а ведь, она, Зуи моя, догадывалась об этой моей связи с Фраей-айне. Фрая мокрая делалась во время соитий, и очень стеснялась этого, и от внимания Зуи эти следы не ускользали.

Последний слайд. Небольшая шведская деревушка. Население: 627 человек. Эндрю и Фрая-айне Халояйне на фоне местной церквушки. Рядом ее двухлетний сынишка от предыдущей связи. Я и Зуи – свидетели. Священник косится на Эндрю в парагвайской шляпе, единственного чернокожего на фотографии. Крупный план: у Фраи-айне на шее засос. Он, как и первый (то есть второй) ее ребенок – от меня.

(c) 2003 Izzy Raider