Злое кино (Жена с мужем в кино эро рассказ) Часть 3-ая

Глава 11

‘’… Облака…

Счастливые вы наверняка

Мне бы вас коснуться слегка…

Унесите меня…

Пока, облака

Мне не землю пора…’’

С таинственным незнакомцем мы встречались четыре дня подряд. В одно и то же время, в одном и том же месте. Я не видела его лица, много раз я хотела повернуть голову, но он не позволял.

Как странно, что я была такой беспечной. Мы не предохранялись, я даже не думала, что могу подхватить какую-нибудь болезнь.

Я получала такое наслаждение, что все реальные опасности отходили на второй план, и почти меня не трогали.

До этих событий я с трудом понимала, как может существовать секс без любви. Сейчас же, мне это казалось вполне естественным.

Конечно, гораздо приятней ощущать ласки бесконечно любимого тобой человека, но когда этого нет, а тело требует своего, то всякие правильные мысли кажутся тебе не такими уж правильными.

Каждое утро я вставала с рассветом солнца, вернее, ещё до рассвета, и отправлялась на утес, встречать рассвет. В этом моем ритуале было что-то магическое

Мне нравилось смотреть, как далеко на востоке, из-за кромки воды, высовывается первый нежный лучик, и, рассеивая утреннюю тьму, озаряет этот мир новым чудом.

Я была ужасная соня, и дома бы меня и подъемным краном не подняли, встречать восход.

Здесь же, я хотела этого сама. И провожать закат…

Я чувствовала, как рождающийся день наполняет мое тело желанием жить и любить.

Не заметно пролетела неделя нашего пребывания на острове.

На восьмое утро, меня ожидал сюрприз на мысе.

Первые лучики солнца уже заявили о своих правах на наступающий день, я спустилась с мыса, когда из-за уступа вышел Игорь. Он был злой, он был чертовски злой, я сразу почувствовала исходившую от него неприязнь. Таким я его никогда не видела, его негативная энергия стала почти осязаемой. Я отшатнулась от его ледяного взгляда. Игорь быстро приблизился, и больно схватил меня за руку. Он не говорил, он злобно шипел, его слова были, как пощечины.

-Ты, ты, ты…Как ты могла, я тебе так верил…

-Игорь, ты что, сдурел, - я попыталась высвободить руку, но все было бесполезно, меня держали, как в тисках, - отпусти, идиот!- я ничего не понимала, с чего это он так взбесился, я его игнорировала, старалась не замечать, но ведь муж был почти всегда рядом.

-Я вас видел, как ты могла, с этим черномазым, я не верил, думал ошибся, а это ты, ты, ты…Этого просто не может быть.

Тут я поняла, о чем он, и в ту же секунду меня прошиб холодный липкий пот. Я была очень осторожна, встречаясь со своим смуглым, страстным любовником, и то, что Игорь нас видел, означало одно – он следил за мной, этот потерявший голову теннисный Пинкертон следил за мной!

Но какое он имел право! Не ему же я наставляла рога.

Дальнейшая сцена стала похожа на выяснения отношений между супругами, один из которых был уличен в неверности.

Игорь обвинял меня в чудовищной неверности, но кто он такой, чтобы высказывать мне все это? Меня это взбесило и разозлило до невозможности.

Я не собиралась перед ним оправдываться! Да я вообще не собиралась ни перед кем оправдываться. Даже если бы на месте Игоря был разъяренный Эрик, так даже он не добился от меня никаких оправданий.

Я почувствовала, что Игорь несколько ослабил захват, и с силой вырвав руку, пошла прочь. В течение нескольких секунд Игорь ещё что-то говорил, и потом вдруг догнал меня и резко повалил на влажный песок.

Он начал срывать с меня немногочисленную одежду.

Вот этого то я никак от него не ожидала, и просто оторопела, не в силах сопротивляться бешеному напору.

Когда я несколько пришла в себя, было уже поздно. На мне одежды не было, и что-то твердое тыкало мне между ног. Это не походило на изнасилование, это было чистой воды изнасилование. Он брал меня против моей воли. Я не могла ему позволить поступить так со мной. Если бы он сделал это, то навсегда бы унизил меня не только в своих глазах, но и саму меня в моих же глазах.

Я не могла ему этого позволить, не могла, не могла, не могла…

Откуда-то во мне взялись силы к сопротивлению? Я резко оттолкнула Игоря руками, он этого явно не ожидал, и повалился на спину. Не дав ему опомниться, я уселась на его бедра, и впустила в себя его возбужденную плоть. Я его крепко держала. Теперь настала его очередь опешить. И вдобавок я залепила ему звонкую пощечину со словами-

-Ублюдок, все вы мужики ублюдки, ты хотел взять меня? Так вот же, получай, это не ты, это я поимею тебя… Ты никогда больше до меня не дотронешься, никогда, никогда, никогда…

При этом я так интенсивно работала бедрами, что Игорю было не до сопротивления. Ему было хорошо, а мои слова били, как пощечины. Мы поменялись ролями.

Я играла с ним, чувствуя приближающийся оргазм Игоря, я, на несколько секунд, останавливалась, а затем начинала все с начала. Я долго не давала ему кончить, пока он не замолил об этом. В самую последнюю секунду мне удалось спрыгнуть с него, и белая, густая жидкость полилась на плоский живот Игоря...

Он лежал, раскинув руки, и закрыв глаза. Я кое-как оделась, и побрела по кромке воды. Меня никто не догонял. Совершенно неожиданно мой взгляд упал на поросший тиной камень. Как же мне захотелось подбежать к лежащему на песке Игорю, и с силой опустить этот камень ему на голову, и бить, бить, бить до тех пор, пока мозги, песок и кровь не смешаются в единое целое…Видение этой кровавой сцены стояло у меня перед глазами…

Боже, о чем я думаю. Я с трудом стряхнула с себя это наваждение.

Насильственный акт Игоря пробудил во мне что-то животное, неконтролируемое.

Я как-то читала, что в каждом человеке заложено желание убивать, только, к счастью, не каждый человек может преступить ограждающий барьер. Мне тогда казалось, что Игорь сломал во мне этот барьер.

Как я хотела его убить…

Я оглянулась через плечо – Игорь все так же лежал на песочке. Может, он умер? Нет, мне показалось, что он безмятежно спал, а его, недавно ещё могучий член безвольно свесился набок.

Это был последний раз, когда я видела Игоря в своей жизни.

На наших кортах он больше не появлялся, он стал тренироваться, вновь вошел в сборную Республики, но на этом его рост, как спортсмена закончился. Он больше не выиграл ни одного, даже местного турнира. Молодые пацаны наступали старичкам на пятки.

Состав сборной почти полностью был обновлен. Игорь в спорте не добился почти ничего, в его возрасте Евгений Кафельников стал, пусть и на неделю, первой ракеткой мира. Игорь совсем забросил спорт, женился, через 7 месяцев его молодая жена родила мертвых близняшек, и сама едва осталась жива. Игорь развелся, свалив всю вину на несчастную девочку, и… Позвонил мне.

У меня у самой тогда уже был сын, время сгладило все обиды, но желание убить Игоря никуда не пропало. Оно и сейчас живет во мне, хотя я понимаю, что он и без того уже достаточно наказан.

Выслушав его бормотания, я просто положила трубку.

Недавно я слышала, что Игорь занялся тренерской работой, и уехал в нашу новую столицу тренировать местных чиновников.

Когда-то давно отец мне сказал, что все люди, которые несправедливо поступили с ним, были тем, или иным образом наказаны. Никто не избежал этого. Может быть, этот непонятный дар отца передался, в какой-то мере, и мне

Сейчас мне становится странно, что я была так беспечна, ведь этот таинственный любовник мог заразить меня чем угодно, но ничего не случилось.

Страсть, это все дикая, необузданная страсть правила мной тогда на острове…

# # #

‘’… Знаешь, как мне трудно

Не быть с тобой рядом…’’

Этот мальчик стал моим сексуальным миражом, моим сладострастным видением. Желание владеть его сердцем было настолько велико, что оно даже перевешивало все сексуальные желания.

Но должна ли я была, в угоду своим желаниям портить ему жизнь?

Он так же, как и я искал постоянной любви и нежности, я могла это ему дать, но вот с постоянством… Кому нужна была я со всем своим багажом?

А если он прав, что потом он будет страдать, будем страдать мы оба?

Я разрывалась на части, я не знала, что же мне делать.

Андрей жил в моих мыслях постоянно, я думала о нем чаще, чем сама этого хотела бы.

Осень вступила в свои права.

'' …Месяц осени бродит по парку

Жгет костры из опавшей листвы

Но вчера ещё было так жарко

И об осени забыли мы…''

Я ненавижу осень, серый, промозглый дождь, низкие, свинцовые тучи, которые, кажется, больше не разгонит ни какая сила. Огромные лужи на дорогах, заполняющие не менее огромные же ямы. Машина не тормозит, она просто катиться, как на лыжах, это еще круче гололеда.

В такие дни я предпочитала брать такси. И мне дико, до одури, хотелось курить. Но, после первых пары затяжек, я бросала сигарету, и потом долго не могла избавиться от горечи во рту.

У меня муж и двое детей, все, даже самые близкие друзья считают, что я безмерно счастлива, по их представлению, я просто обязана быть счастливой, или, по крайне мере, старательно изображать это.

Но как же часто мне бывает одиноко, до безумия одиноко. И, когда уже ни чего не помогает, я включаю музыку своего детства. И растворяюсь в этих некачественных звуках.

''… Последний счастья луч погас

Меж нами, в этот вечер

Лишь только дождь любовь твоя

Лишь только дождь любовь твоя

Нет холодней на свете…

Снова ветер и дождь

Снова листья кружатся

Холодны и напрасны слова

Снова осень меж нас

И одно лишь ненастье

Между нами двоими

Между нами

Как будто стена

Из ветра – дождя…''

Мне это помогает, но в то же время я постоянно думаю о той стене, что разделяет нас с Андреем. Стена его нежелания, она прочнее любой другой.

Но неужели эта странная тоска, странное, не естественное спокойствие с почти полным отсутствием аппетита и сна, тоска души и дикая жажда просто видеть этого парня и есть любовь.

Почему такого никогда не было со мной раньше?

Я болела, я болела, и чувствовала, что просто так все это не кончится.

Я болела долго и мучительно. Ничего не помогало.

Меланхолическая хандра поселилась, и росла, росла в моей душе.

Мы, женщины, сильные в своей слабости, властвуем над слабыми в своей силе мужчинами.

Но не всегда, и не над теми, над кем нам хочется властвовать.

Я чувствовала, как моя любовь к этому мальчику, к этому незнакомцу, живет во мне.

Развившись из нечего, она медленно, медленно, шаг за шагом, занимала каждый квадратный сантиметр моего тела, и моей души.

Маленькие нежные колокольчики запели во мне. В унисон, гармонично.

И это давало мне не только невыносимое наслаждение от сознания того, что я люблю, но и невыносимую муку.

Мне так хотелось дотронуться до Андрея, чтобы передать ему, через это касание, всю мою нерастраченную страсть.

Мне казалось, что моей любви хватит на обоих.

Мы бы падали с ним в дикие пропасти, а потом возносились все выше, выше и выше, туда, где Создатель творил нас. Творил нашу страсть, необузданность желаний, творил все наши чувства. А потом, услышав хор ангелов, мы бы опять опускались вниз, и так до бесконечности, до самой смерти.

Я хотела умирать с ним и возрождаться сотни, а то и тысячи раз.

Мы были нужны друг другу для возрождения. Он возрождался во мне, я в нем.

Вечный, ни кем, и ни чем не прерываемый круг.

Мне кажется, Господь, творя женщин, не ведал, что творил.

Мужчины от него получили настолько сильные физические ощущения при оргазме, какие нам не удастся испытать ни когда.

Я бы отдала бесконечно много, лишь бы, хоть раз, хоть на секунду, испытать то, что испытывают мужчины.

И ещё мы и '' рожаем в муках ''. Крайне, крайне несправедливое решение.

Знаете, быть женщиной не такая уж и удача. Да, волосатые, потные мужчины, в некоторых аспектах жизни вам определенно больше повезло.

Глава 12

''… Не отворишь ты двери

В дом под стеклянной крышей

Только кто ж тому виной…''

Я много думала, и пришла к выводу, что в самом институте брака есть что-то неправильное. Любовь, верность – это все хорошо, но почему эта самая, которая должна быть вечной, любовь, куда-то девается, постепенно улетучиваясь, как призрачная утренняя туманная дымка.

Куда, куда, куда???

Ты, безрукая великая Богиня любви, дай ответ на этот простой вопрос.

Я не могу понять. Пусть я отдавалась Эрику не по любви, но ведь потом-то я его полюбила. И когда выходила за него, я была самым счастливым человеком на земле, я была бесконечно счастлива, и мой молодой муж казался мне центром моей Вселенной.

Влюбленная, я думала, что так будет всегда, или по крайне мере так долго, как мы сами этого захотим.

Почему любовь перерастает в привычку, а из привычки вытекает усталость друг от друга?

В начале нашего брака, я была ярым противником измены, я не понимала, да и не хотела понять, зачем, да и как можно изменять любимому человеку.

Сейчас меня беспокоит другое – почему это мужчинам можно это делать, а нам нельзя?

Да и под словом '' измена '', я сейчас понимаю совсем другое. Не так страшна физическая измена, как моральная. Отдаться кому-то не за деньги, а просто потому, что вас обоих сжигает безумный огонь страсти, это не измена.

Измена это тогда ты тупо раздвигаешь ноги перед мужем, дергаешься и стонешь под ним, не испытывая абсолютно ничего, а сама в этот момент думаешь о красивом парне с заморского пляжа, и отдаешься мысленно ему, а в этот момент муж быстро заканчивает, отворачивается на другой бочок, и мирно засыпает, а ты лежишь долго без сна, и все думаешь, думаешь, думаешь, а как бы у вас с ним вышло.

Год назад, из одной замечательной книжке, в которой приводились высказывания русских классиков о женщине, высказывания, которые были запрещены Советской цензурой навечно и навсегда, я с диким удивлением узнала, что большинство чтимых нами классиков, считают нас, женщин, муз их таланта, обыкновенными шлюхами, причем почти всех, без исключения.

И только В. Белинский написал следующее –'' …

Честь женщины общественное мнение относит к ее…, а совсем не к душе, как будто бы не душа, а тело может загрязниться. Помилуйте, господа, да тело можно обмыть, а душу ни чем не очистишь…

Ты имеешь право иметь от жены сто любовниц – тебя будут осуждать, но чести не лишат, а женщина не имеет этого права, да почему же это, говнюки, подлые и бездушные резонеры, мистики, пиэтисты поганые, говно человечества?…

Странная идея, которая могла родиться только в головах каннибалов, - сделать…престолом чести – Если у девушки… цела – честна, если нет – бесчестна…''

Я ненавижу мужиков и их извращенную мораль – гулять и развлекаться напропалую, с первого момента, как вырос их член, перетрахать всех соседских девчонок, затем выбрать себе в жены обязательно скромную, почти не целованную девственницу, в первую брачную ночь сделать ей ребенка, а лучше двойню, и опять отправится куралесить по заранее намеченному плану.

Мужики, как я вас ненавижу.

Я тут совсем не призываю изменять друг другу в открытую, но жена должна иметь такую же свободу, что и муж. Просто женщина так уж устроена, что ей это гораздо труднее сделать. Трудно, да, но не невозможно.

Наверное, тем, кто прожил в любви и согласии всю жизнь это счастье дано за какие-то особые заслуги. Я думаю, что лишь единицы могут прожить всю жизнь, любя одного единственного человека, любя, и не изменяя ему. Это что-то сверхъестественное. Такую любовь действительно могут дать лишь Боги.

А что делать нам, всем остальным? Молча страдать, запершись в четырех стенах, дожидаясь редких появлений мужа.

Что делать нам, ответьте мне?

Кто-то же так устроил, что наше тело просто-таки требует физической близости. Требует, а если таковой не получает, и не просто голой физики, а любви и нежности, то что нам делать?

Что? Я вас спрашиваю, строгие поборники пуританской морали.

Заниматься мастурбацией в холодной, одинокой постели, или идти в лесбиянки.

Не то, не другое мне не подходит, девчонок я ненавижу с детства, а ласкать саму себя мне противно.

И пожалуйста, мой любимый папочка, не говори мне, что когда я – это я, а когда жена – это нас…И что ты выдернешь мне ноги, и все такое прочее в твоем любимом репертуаре.

Ты такой же мужик, и кобель, как и все.

Я только лет в тринадцать узнала, сколько незаконнорожденных детей, твоих сводных братье и сестер, раскидано по всему Советскому Союзу у нашего деда. Или не так? А сколько раз мама тебе повторяла, что если появится кто-то из твоих побочных, то она их никогда не примет.

А мой любимый муж – подумать только, я воспитываю его незаконнорожденного сына, которого он мне подсунул. Вообще, с этим ребенком связана не одна трагедия. Об этом вы узнаете чуть позже.

Почему это, интересно, мужики, пользуясь услугами женщин, обзывают их потом всякими грязными словами, оставаясь при этом чистенькими и хорошенькими, как новорожденные ангелочки?

Да вы такие же шлюхи, шалавы, и извиняюсь за грубость, ****и. Вы не чем не хуже и не лучше нас. И наличие в ваших штанах лишних двадцати сантиметров плоти совсем не говорит о вашем над нами превосходстве.

Да, вы грязные, потные скоты, но иногда мы без вас не можем, и вы на всю катушку пользуетесь этим.

А сколько же среди вашего огромного стада настоящих мужиков?

Мужчин с большой буквы, которые превозносят женщину на пьедестал, для которых важно доставить женщине максимум удовольствия. Сколько вас таких, а не пустых, грубых '' засувальщиков '' и '' трахальщиков''?

Может один из десяти, а то и еще меньше.

Не права была та бабка, которая на небезызвестном телемосте заявила – '' У нас секса нет !!! ''. Вот как раз таки этот самый секс у нас и есть. У нас нет любви. Любви в постели. У нас даже словосочетание '' Заниматься любовью '' не принято, оно нам режет слух. Гораздо привычнее и роднее '' трахать '', '' иметь '', '' пользовать''.

Фу, фу, фу, какая это гадость.

Сотни тысяч, а может и миллионы наших теток годы напролет тупо и безынициативно раздвигали ноги перед мужьями, взамен не получая никаких, абсолютно не каких положительных эмоций, а после этого шли, и безжалостной рукой цензоров и правщиков уничтожали даже намек на удовольствие при любви в книгах, переводах, газетах, кино.

Одно поколение без удовольствия трахаемых теток сменяло на посту другое. А если ты получала от секса удовольствие, то молчи себе в платочек, а не то тебя забьют камнями эти толстые, грудастые, с пудовыми задами, вечно не довольные тетки.

У нас это была альтернатива восточному нравственному суду.

А наш кинематограф – вы видели хоть раз хоть одну профессионально, и качественно снятую любовную сцену? Нет – я тоже. Я говорю тут не о порнографии, а о скромной эротике.

Пусть раньше была цензура, но сейчас то, что мешает?

А мешает именно то, что мы привыкли '' трахать'', а не любить.

Я пересмотрела десятки Российских фильмов, созданных за последние годы, и при любовных сценах мне хочется смеяться.

Здесь почему-то мне вспоминается группа '' Ласковый Май '', и та травля, которая была организованна на них в центральной прессе. Основная идея которой заключалась – '' Нет непрофессионализму на сцене!''.

Молодые четырнадцати - пятнадцатилетние пацаны делали свое дело – они заводили нашу страну, а кого может завести наша непрофессиональная эротика? Разве что дедушку и бабушку из деревни '' Кукуево '', если те еще поймут о чем там речь, и вспомнят.

Непрофессионализм в кино цветет и процветает. От иностранных любовных сцен хочется того же, и так же красиво, а от наших чего только не хочется, только не этого.

Подчеркиваю ещё раз – речь не о порнографии!

Кстати, пару слов и о ней.

Я люблю смотреть порнуху. Удивлены?

Да, я люблю смотреть порнуху, качественно, и профессионально снятую. Да все это любят, ну или почти все, и не отрицайте. Я готова об этом говорить везде и всегда. Но недавно мне попался в руки фильм, снятый где-то под Москвой. Боже, что это было за убожество. Мерзко, гадко, тупо. Нет, нет, там не было садизма, или извращений. Обыкновенный классический секс. Но какая это была гадость. После просмотра такого фильма и у Казановы бы не встал.

Вот такие фильмы нужно, действительно безжалостно уничтожать.

Глава 13

''… Не наигрался я ещё с тобой

Детство, детство, ты куда, постой…''

В сентябре с женскими делами у меня было все в порядке. А в конце октября я поняла, что беременна. Я была в шоке, а что же делала там дорогостоящая спираль? Врач в консультации ответила мне так – '' Все стоит правильно, но сперматозоиды вашего мужа оказались такими сильными, что преодолели эту Китайскую стену…''

Мне было плохо по утрам, меня так мутило, что и белый свет был не мил. Я знала, что обязана родить этого ребенка. В глубине души я очень этого хотела, но ужасные ощущения в реальности перевешивали это желание.

По-моему, не стоит даже говорить, что Эрик был на седьмом небе от счастья. Он хотел быть постоянно со мной, хотел все знать о моем состоянии. Он так за мной начал следить. Стал таким милым и нежным тогда, когда мне меньше всего это было нужно. Нет, это не опечатка, меньше нужно, а не больше. В этот период он раздражал и бесил меня больше прежнего.

Первый месяц я ещё ходила на теннис, пока бдительный муж не запретил мне это. Но я не послушалась, хотя он и не знал об этом. Он то думал, что все знает, да не все. А как раздражали меня бесконечные походы по врачам, анализы, осмотры.

Я ненавидела это всей душой.

В ноябре Эрик взял меня с собой в Москву. Взял бы, как же, если бы я не оказалась беременной. В это время в Москве проходил теннисный матч на '' Кубок Дэвиса ''. Наша сборная играла полуфинальный матч со сборной Германии. Борис Беккер – мужчина моей мечты, Михаэль Штих, Кафельников, Ольховский, Чесноков. Я увидела все это, Эрик купил билеты на все матчи, сам, конечно, не присутствовал, но купил. Наши споры про теннис выводили меня из себя. Он многое критиковал в этом виде спорта. Да не многое, а можно сказать, очень многое, почти все ему не нравилось.

Я на самом деле благодарна Эрику за такую неделю.

Я кайфовала, я тащилась, мне удалось получить автографы всех игроков. На время мне даже удалось отделаться от ужасных мыслей о моей беременности.

Я испытывала непередаваемое эстетическое удовольствие.

Как они играли, сражение Богов, Титанов. Я не знала, за кого мне болеть. Я разрывалась на части. В глубине души я хотела, чтобы выиграли немцы, но в реале наша команда никогда ещё не добивалась столь высоких результатов.

Счет по встречам был 2-2. Пятая встреча должна была решить все.

Мощный немец против не молодого уже Чеснокова, который и по рейтингу стоял гораздо ниже. Тяжелейший пятисетовый поединок, звездный час Андрея Чеснокова. Зрелище достойное, чтобы его запомнили на долгие годы. Чесноков отыграл такое количество матчболов противника, что становится не по себе. Но он все же смог это сделать, и вытащить нашу команду из разверзнутой бездны.

После этого матча он получил ''Звезду Героя '' из рук Президента России.

Как ликовал зал, дикое безумное ликование. Немного месяцев спустя в финале наши проиграли американцем, но победа над немцами была тоже важна.

Совсем недавно я вспоминала этот матч, когда в Австралии Россияне бездарно и невозможно плохо играли с местной командой за выход в финал. Позор и глубокое разочарование.

Неделя в Москве пролетела, как миг. Счастливый и короткий.

Прошло мое День рождение, приближался Новый год. Я чувствовала себя все так же плохо, и вдобавок я начала поправляться. Хотя на сам праздник, и на Золотую свадьбу родителей моего отца, которая состоялась двадцать пятого января, я была одета ещё в обтягивающее платье, но я чувствовала, что мои стройные деньки подходят к концу. Я ничего не могла есть, и в тоже время постоянно хотела кушать. Эрик готов был выполнять любое мое желание. Я над ним издевалась. Могла проснуться в три-четыре часа ночи и заявить – '' Хочу банан! '' Если требуемого не оказывалось дома, то он одевался, и безропотно бежал в ближайший круглосуточный комок.

До беременности я ненавидела пиво, теперь же меня просто трясло от желания выпить. Я хлестала его литрами, просто не могла без него. Позже Эрик начал доставать мне безумно дорогое и редкое тогда безалкогольное пиво. Но мне хотелось не такого.

В конце января мы получили письмо от свекрови.

Боже, что там было написано…На курорте она познакомилась с какими-то членами секты, и сейчас находилась в какой-то глухой лесной, вернее таежной староверческой заимке. Это было совсем на нее не похоже, и если бы Эрик и его сестра не узнали знакомый почерк, то никогда бы не поверили, что это письмо от нее. Она ведь категорически отрицала Бога.

В конце письма она написала, что и нам следует последовать ее примеру, продать здесь все имущество и последовать за ней, естественно, с деньгами. Обратного адреса она не оставила, да и какой адрес может быть в тайге – третья сосна налево, что ли? Но свекровь обещала в следующем письме сообщить его.

К счастью, Эрик оказался непослушным сыном, и не последовал мамашиному указанию.

В конце января Тошнить меня вроде бы перестало, но я росла, как на дрожжах. Я была сама себе противна, и могла неделями не выходить из дома.

Вес я прибавляла больше, чем надо, врач меня постоянно ругала. Из больницы я всегда приходила чернее тучи.

Как я ненавижу таких врачей. Вместо того, чтобы помочь, поддержать, они все время меня пугали, третировали и мучили, пытались постоянно упрятать на сохранение.

Я и без того была несчастна.

Когда живот стал выделяться, я вдруг безумно захотела секса. До этого я даже вид обнаженного Эрика не переносила.

Зато теперь мой муж не хотел. Он говорил мне такую чушь, вы когда - нибудь такое слышали? – '' Ты что – ребенок уже большой, он все чувствует и понимает…'' Называется – захотела, получи.

Я боялась родов, я боялась этой сильной, никому не нужной боли. Я панически боялась боли. От одной мысли о родах мне становилось так плохо, что я могла часами рыдать в подушку. Теперь, когда различные агитаторы пытаются мне петь про веру в Бога, я сразу отшиваю их фразой – '' Мне не нужен такой Бог, который заставил меня восемь часов мучиться в дикой, непрекращающейся агонии ''. Неужели бы матери, если бы они рожали детей без боли, любили бы их меньше? Все это чушь на постном масле. Если бы не было так больно, то я бы родила и троих и четверых, а так нет. Я так и сказала Эрику – '' Больше халява не прокатит…''

Я не хотела быть беременной ещё и потому, что до сих пор в душе оставалась ребенком.

Я была ребенком, и мне не нужен был ещё один.

Я ревновала своего не рожденного малыша к родителям.

Мне нужна была их любовь и ласка, и я понимала, что после рождения внука все их внимание переключиться на него.

В момент, когда я узнала о своей беременности, я поняла, что детство ушло, вот теперь оно ушло безвозвратно…

Ушло, ушло, ушло…

''…Колесо, колесо из детства

Ты оставило в жизни след,

Ты оставило след мне в сердце

Ты оставило в сердце след…''

Ещё я боялась родить больного, или неполноценного ребенка, вот этого-то я боялась больше всего. Но УЗИ показывало, что пока все в норме, ребенок развивается нормально. Но это меня не успокаивало. Все возможные страхи роились, и вили гнезда в моей душе.

Да, во время беременности я чувствовала себя самым несчастным человеком на земле.

Альфред Энштейн как-то сказал – '' Невероятно интересно проникать в творения природы…'', или что-то в этом роде.

Вот и мой муж считал, что он должен знать обо всем, что происходит у меня внутри. Он хотел все знать о развитии ребенка. Он ходил на все приемы к врачу вместе со мной. Для этого у него всегда находилось время. Мне с трудом удавалось выгонять его из кабинета во время самого неприятного – осмотра на этом чертовом кресле.

Поистине, гинекологическое кресло создал сам дьявол, ибо мало ещё найдется в мире кресел, сидя на которых чувствуешь себя такой бесконечно униженной. Конечно, это мое, сугубо личное мнение, но мне оно кажется не таким уж и не правильным.

Второго февраля впервые зашевелился наш карапуз. Он с первых же движений проявил свой необузданный нрав. Мне это новое ощущение совсем не нравилось. Ничего приятного я в этом не нашла. Ребенок брыкался именно тогда, когда я больше всего хотела спать. Не раньше и не позже. А именно тогда.

Эрик был от этого в восторге. Сама любовь и нежность.

Пол ребенка определить не могли, но я почему-то чувствовала, что внутри меня рос мальчик. Эрик же хотел дочку – '' Такую же красивую, как и мама…'' Ему постоянно снились сны, что у нас девочка, он с ней гуляет, балует ее. Я не хотела девочку потому, что знала, что ей придется испытать такие же муки родов, как и мне.

Знаете, сколько раз за эту беременность я пожалела, что не родилась мальчиком. Я и раньше об этом жалела, но вот именно в тот момент мое желание быть мужчиной проявилось в полной мере.

Имя для девочки мы придумали ещё зимой – Кристина Эрнестовна, это словосочетание мой муж повторял, как песню. Все мои предложения имен он отвергал, называя их ****скими. Не больше, не меньше – Виолетта, Витта, Диана, и так далее, все это было забраковано.

А об имени мальчика он даже не хотел думать, настолько он был уверен, что будет '' лапочка дочка ''.

Никогда не поверю женщине, которая будет говорить, что наслаждалась своею беременностью. Это могло быть в прошлые века. Но не сейчас.

Как я страдала без спорта. Плавать мне разрешали, но я не могла пересилить себя, и появиться прилюдно с огромным и таким ужасным животом.

Эрик не разрешал мне играть в компьютерные игры, водить машину, даже телевизор смотреть усаживал в дальний угол комнаты.

Кошмар и полная дискриминация.

Гораздо позже я встретила бывшую подругу. Когда мы разговорились, и я поведала ей о своих душевных муках во время беременности, то этим не то, чтоб удивила ее, я ее неприятно поразила. На тот момент Светлана ждала второго, и не могла дождаться, когда будет виден живот, который она будет с гордостью показывать окружающим. Я ее абсолютно не понимала.

На Новый Год случилась беда, вернее не на сам праздник, а за два дня до его начала. Эрик со своим другом Олегом поехали на дачу за яблоками. Дача была в горах, и я очень переживала, что что-нибудь может случиться на снежной горной дороге.

А '' Москвич '' это совсем не та машина, на которой можно подниматься в горы, вернее можно, но очень страшно. Боялась, и получила. Случилось то, что я даже и подумать не могла. На обратном пути, уже в городе, почти рядом с домом, Эрик сбивает старушку. Полуслепую пьяную бабку, с авоськой бутылок, у которой вырвалась собачка, и которая побежала за ней через дорогу. Гололед был страшный, тормози, не тормози, рули, не рули, ''Москвич '' пер, как танк, вернее, как паровоз по рельсам. Удар был не сильный, но значительный. На капоте остался внушительный след.

Конечно, Эрик всего мне не рассказал, он сказал, что их стукнул Уазик, Обо всем я узнала только в конце февраля, когда в '' бардачке '' машины нашла расписку, о том, что такая-то такая-то получила энную сумму денег, и больше претензий не имеет.

Для меня это было равносильно удару молнии. Я уже давно начала что-то подозревать, лекарства, поездки в больницу, какие-то полуночные звонки якобы с работы. Эрик придумал легенду, что у его друга летчика сбили тещу, и он попросил поухаживать за ней друга. Мой наивный муж, я же знаю, что сочувствие в тебе отсутствует напрочь, а тут столько забот о какой-то посторонней тебе теще. Но характерная вмятина на капоте была –то у нас. Постепенно разрозненные куски подозрений складывались в определенную мозаику, и вот эта расписка выстроила их совсем уж правильно.

Я так разозлилась, что готова была идти домой пешком, лишь бы не видеть этого лгуна. Он мне врал, он мне врал. Я тогда и слушать не хотела, что он якобы оберегал меня, боялся за ребенка, не хотел выкидыша. Я это понимала, но мне все равно было обидно, что он все скрывал, и не знаю, не увидь я расписку, рассказал бы он мне об этом когда – нибудь.

Не знаю, кого мне тогда было больше жалко – себя, Эрика, или тех денег, что он платил следователю, родственникам этой бабки, за ее лечение. Деньги мне тоже было жалко, потому что мы отдали такую сумму, на которую можно было обставить нашу полупустую квартиру.

Да, пусть меня обвиняют в меркантильности, но мне было жалко деньги.

Эрик тогда разорался

-А если бы меня посадили в тюрьму…Тебе деньги жалко, да?

-Я бы с тобой развелась… Да пошел ты…- в этот момент мы были уже почти у подъезда, я выскочила из машины, и побежала домой.

Эрик догонять меня не стал. Он поехал на стоянку, а я быстро собрав вещи, по зимним темникам, рыдая, и захлебываясь слезами побрела к родителям домой.

Мама потом говорила, что когда она меня увидела такую рыдающую, несчастную, то ей самой чуть плохо не стало. Пока я дошла до родителей, мои слезы превратились в поток безудержных рыданий, которые никто не в силах был остановить. Родители от меня мало чего добились вразумительного, я лишь выдавливала сквозь рыдания, что ваш Эрик козел, обманщик и врун.

-Ты что, с какой-то подругой его застукала? - Это вопрос отца

-Нет, - я заорала на всю квартиру, и принялась рыдать по новой.

Не помню, как я уснула, помню, что ночью проснулась от страшной боли внизу живота, начались схватки, меня увезли в больницу, но там неожиданно все кончилось. Неделю меня продержали там, пока я не сбежала через окно.

Глава 14

''…Вечерний звон

Бом, бом…''

В марте месяце, после дня рождения Эрика, как грозовая туча в ясный день нагрянула свекровь.

Кошмар, я чуть не упала в обморок, когда открыла дверь на звонок, и поняла, кто стоит передо мной.

Передо мной стояла постаревшая лет на пять, седая, без косметики, и модной одежды бабка. Самая натуральная деревенская бабка.

Широкий цветастый сарафан, сверху какой-то тулуп, на голове шерстяной платок. Я бы не удивилась, увидев ее в лаптях, но на ногах были сапоги.

Ее сопровождал огромный дядька, таких здоровых мужиков я ещё не видела, просто сибиряк – здоровячек. Чтобы осмотреть его всего мне пришлось задрать голову. Он мне напомнил крестьянина из прошлого века, так он был одет.

Март стоял холодный, но не настолько же, чтоб появляться в городе в тулупе и в валенках.

Вообще я заметила одну интересную особенность, на день рождения моего мужа, которое четырнадцатого марта, всегда идет снег.

Всегда. Как бы тепло не было перед этим днем, как бы не таял снег, не пели птички, не текли ручьи, всегда идет снег, уже девять лет подряд. А свекровка говорит, что замечала это и раньше.

Зайдя в квартиру, свекровка первым делом вытащила из кошелки закопченную икону, поставила ее на полку, и зажгла свечку. Ее спутник при этом вытащил какую-то плошку, зажег в ней что-то очень невкусно пахнущее, и с заунывными песнопениями эта процессия принялась обходить нашу маленькую квартирку.

Меня просто смех разобрал, когда я увидела, как вылетел из ванной Эрик, и не мог понять, что же происходит.

Как говориться, это было бы так смешно, если бы не было так грустно.

Маразм, полный, окончательный маразм, любимый сыночек не узнал свою мамочку. Он разорался на меня, зачем я, мол, впустила в квартиру этих идиотов, и подавился собственным криком, когда свекровь сняла платок, и Эрик разглядел в этой неухоженной старухе свою мамочку.

Вы бы видели его лицо, когда свекровь накинулась на него с обвинениями в безбожестве, разврате и всем таком прочем.

Ладно, я не верила в Бога, но все равно, где-то в глубине души я считаю, что что-то такое все равно существует, но Эрик был самым что не на есть убежденным атеистом, говорить ему о Боге, это не просто стучаться в запертую дверь, это ничего, абсолютно ничего, полный ноль.

И вот этого ярого противника всех видов религии пытаются с ходу обратить к Богу.

Я всегда думала, что Эрик у меня спокойный, даже через чур спокойный, но тут он взбесился, когда мамочка продолжила – '' Вы ещё ничего не продали, я же вам писала, мы же с Отцом Федором ( татарц, тут я чуть в слух не рассмеялась ) приехали вас забирать из этого порочного, дьяволом благословленного города ( до сего времени я думала, что только Бог благословляет, а, оказывается, ещё и дьявол ).

На мою, уже явно видимую беременность она не обращала внимания.

-Собирайтесь, кому говорю…

Забыла сказать, что в течение всего этого монолога мужик ( ну не могу я называть его Отцом Федором, хоть ты тресни ), ходил вокруг нас и тряс зловонной лампадкой.

-И не смей ходить в этом дьявольском одеянии, - это уже досталось мне. Дома было тепло, и я ходила в коротком шелковом халатике. Который, по сути, не прикрывал ничего, ну или очень мало.

Дышать уже вскоре стало нечем, и тут Эрик взбесился. Он такое сказал своей мамочке, отчего она просто повалилась в кресло, и смотрела на него дикими глазами, продолжая при этом истово креститься двумя перстами по староверческим обрядам.

На мужика происходящее, казалось, не влияло, он все так же ходил и выл свои песни.

-Дурдом, настоящий дурдом, - это заорала уже я, и, хлопнув дверью так, что со стены осыпалась штукатурка, убежала в свою комнату.

Я оделась, вышла, Эрик и мамаша все ругались, мужик ходил, чтобы на меня обратили внимания, я ещё раз хлопнула дверью. Всем громко объявила, что вернусь только тогда, когда ''… весь этот маразм, дурдом, и невыносимая вонь кончатся…''

Я ушла к родителям, Эрик не звонил два дня, на третий появился, сказав, что с трудом достал билеты, и сегодня вечером Божья парочка убирается восвояси, на таежную заимку.

Радости моей не было предела, но мне так хорошо и спокойно было у родителей, что я вернулась скрепя сердцем.

Я не хотела его расспрашивать о свекрови, но мне было так интересно узнать, что же с ней случилось, что я не удержалась от расспросов.

Все оказалось до банальности просто.

Красивая, холеная, и невероятно холодная женщина, отправилась на Черноморское побережье, в Крым, отдохнуть, и найти потерянную любовь.

Надо сказать, свекровь в свой полтинник выглядела прекрасно, и дефилировала по пляжу в открытом купальнике.

Денег у нее было достаточно, и она колесила по побережью, меняя городки, гостиницы, дома отдыха.

Не знаю, как обстояло дело с '' друзьями '', но она лишь сказала, что вела '' непозволительную, неправильную жизнь без Бога '', пока тот не наказал ее, оставив в Ялте без денег, и почти без вещей. Ее банально обокрали, какой-то пылкий, страстный южанин, исчез вместе с ее чемоданом.

И вот, она несчастная, растерянная, обиженная на коварных мужиков и на весь свет, идет по вечернему пляжу, роняя слезы в и без того соленую воду, и видит группу людей. Они ее приняли, утешили, а насчет дальнейшей фразы Эрик уточнять не стал. Как-то неудобно ему стало у родной матери выяснять такие подробности. Дальше было вот что – '' Три руководителя этого братства показали мне, в чем смысл нашего бренного существования, они приняли меня, пустили мою загаженную душу в свои очищенные от греха, светлые, наполненные смыслом существования души, они возлюбили меня все трое, и приняли в свои ряды…''

Вот как хотите, так и понимайте, особенно фразу ''… они возлюбили меня все трое…'' Конечно, чтобы не обидеть Эрика, я не устала уточнять, как все происходило, про этих троих. Но я догадалась сама.

Эта община жила в глубине тайги, где-то в Горной Шории. От ближайшей более-менее обитаемой деревни было несколько часов вертолетного хода, вернее лета. Их вера называлась ''Троицная''. Это была смесь староверов и ещё черт знает чего. Люди жили в избах по шесть человек – трое мужчин и трое женщин. Наверное, я так подозреваю, не без свального греха. И старались привлечь к этой жизни всех родственников, вот почему мамаша и писала нам, чтоб мы все продавали.

На следующее утро, после приезда родительницы, Эрик проснулся на рассвете от пения и молитв и страшного холода. Оказывается, все службы в этой секте служились на открытом воздухе, все окна были настежь открыты. Мои пальмочки и папоротники мерзли, как и мой муж.

Опять нестерпимо воняло какой-то жженой травой.

С Эриком снова завели речь о продаже имущества и ухода от этой развратной, порочной жизни. Он рассказывал мне все это с такой обидой и непониманием, говорил, что ему так и хотелось стукнуть мамашу по голове, чтобы выбить из нее весь этот бред.

На кухне Эрик застал пустой холодильник. У староверов был пост, и они не терпели и близкого присутствия мяса. Все наши запасы были уже вынесены на помойку, а мать угощала сына мерзкой кашей, сваренной на воде.

Вот почему ещё Эрик ненавидел религию. Он любил мясо, разное, но везде и всегда. И вот эти посты он бы не пережил, он бы их просто не стал соблюдать.

Пригрозив матери, чтобы она не делала никаких глупостей, он отправился на работу, но в середине дня какое-то грозное предчувствие вернуло его домой.

И чтобы вы думали там было – распродажа. По нашей квартире гуляли толпы соседей, и просто посторонних лиц, все трогали, смотрели.

К счастью, Эрик успел вовремя. Мамаша и ее дружок успели продать только видеоплейер, и часть моих летних платьев. Все остальное пока было на месте.

Кошмар, полный и окончательный маразм. Это Эрик ещё порядочно поступил. Не выгнал их из дома, я бы на его месте поступила по другому. Совсем по- другому.

Весь этот и весь следующий день Эрик просидел дома с этой парочкой, сторожа наше добро.

Я не знала, смеяться мне, или плакать. А все следующее лето я неоднократно видела соседских девчонок в моих классных платьях. Не пойду же я забирать их. Но мне было обидно.

Эрик позвонил сестре, но она даже и не собиралась приезжать проведать впавшую во временный маразм мамочку.

Наконец, они уехала, а я еще долго убирала и проветривала квартиру. Мне казалось, что ужасный запах горящей плошки пропитал все вокруг.

Мои цветы почти загнулись – как я их всех ненавижу! Родственников естественно.

Глава15

''…Звездочки небесные

Светят в вышине

А моя чудесная

Светит только мне…''

Наступил апрель, жаркое солнышко растопило остатки снегов, и в середине месяца открылся очередной теннисный сезон.

Без меня.

Моя депрессия, в связи с этим только усиливалась, я чувствовала себя несчастной.

С увеличением температуры воздуха мое заточение становилось все более и более невыносимым.

Май и июнь никогда ещё не тянулись так долго. Я почти не выходила из дома, стала толстой, неуклюжей, и противной самой себе.

Приближался срок родов, а я рожать не хотела. Мысли о предстоящей боли делали мою жизнь невыносимой.

Если честно описать мои ощущения, то я чувствовала, что меня должны повести на казнь, не больше, не меньше, а от дикого страха я готова была умереть сама, не дожидаясь удара палача.

Июнь. Жаркий, почти невозможно жаркий месяц, последний месяц моего не вынужденного заточения подходил к концу.

Вообще я ненавижу лето, да, да, ненавижу. Ждешь его, ждешь, оно пролетает, как метеорит, не оставляя даже следа. Сначала все классно, пиво, друзья, пикники на открытом воздухе, море. Потом, почему-то, начинаются всякие заморочки типа – Иван в воду поссал, но мы его неоднократно обманывали, этого простого деревенского парня, и купались до октября.

Каждое лето я мечтала, как мы будем заниматься с Эриком любовью на открытом воздухе. Но мои мечты так и умирают в моей голове.

Да мы даже ни разу не любили друг друга в машине. Представляете, какое серьезное упущение.

Но потом…

''…Месяц осени бродит по парку

Жгет костры из опавшей листвы

Но вчера ещё было так жарко

И об осени забыли мы…''

Выглядываешь в окно, а там снег. У нас почти не бывает осени – резкий переход от лета к зиме. Иногда даже не успеваешь поносить осеннюю одежду. Из летних босоножек и сарафанчиков сразу же переходишь к сапогам и курткам, а плащи и осенние туфли убираешь до весны. Которая, бывает, протекает так же.

Уже неделя, как я должна была родить. Но ни чего. Ребенок шевелился все так же активно, но покидать свое насиженное место не собирался.

Ну, вот и настал самый страшный час, когда меня повезли в роддом. Выгонять всеми доступными средствами моего малыша. С врачом мы давно уже договорились, бесплатно, зная уровень нашей медицины, я бы не за что не согласилась рожать.

В приемном покое толстая, и вся такая лоснящаяся от выступающего на поверхность жира тетка, оказавшаяся обыкновенной санитаркой, презрительно осмотрев меня, произнесла

-Ну вот, опять малолетку рожать привезли…

На этот раз я не выдержала, не промолчала

-Слышишь ты, толстая корова, мне уже давно двадцать один, двадцать один! И я могу рожать, не спрашивая твоего на то великого одобрения…

Мне и так было хреново, а ещё и эта уродина.

В приемном покое меня промурыжили часа два. Я чуть не спятила. Интересно, а если бы меня привезли со схватками, то я родила бы прямо тут?

Знаете, когда я сижу на этом чертовом гинекологическом кресле, и когда мне делают больно, мне так и хочется заехать пяткой в глаз, поза как раз очень удобная для прямого попадания.

Другая, но все такая же толстая тетка, залезла своей рукой в меня почти полностью, и тут совершенно непроизвольно, честное слово непроизвольно, моя нога соскочила с подставки и врезала ей по уху.

Знаете, у меня иногда создается такое впечатление, что все женщины- гинекологи лесбиянки. Да, да, не больше, не меньше. Большинство из них с таким удовольствие лазает у вас там, что просто профессиональным интересом объяснить это довольно сложно.

И вот там, в роддоме, у меня началась такая дикая депрессия, что я даже не хотела кушать. Я не просто не могла, я не хотела. Я целыми днями могла лежать на кровати, глядя в потолок.

Мне было так плохо, ужас. До этого я ни разу не лежала в больницах. И тут сразу такой ком. Бабах, и придавил.

Меня положили в '' блатную '', двухместную палату. Все остальные были пяти- восьмиместные. Но наша палата находилась возле родблока. И день, и ночь, а особенно ночью крики рожениц меня просто убивали.

Родовое отделение находилось на третьем этаже, а напротив него росло дерево, тополь, и вот жаждущие увидеть рождение своего малыша молодые папаши время от времени зализали на этот тополь.

Один, увидев родную жену в таком виде, потерял сознание, прям там, на дереве, на уровне третьего этажа, и лететь бы ему, лететь, если бы он заблаговременно не привязал себя веревкой к дереву. Так что, мужики, не настаивайте на присутствии при родах. Это на все том же Западе, вашу жену прикроют салфеточкой, все чистенько, чинно, благородно, а у нас лежишь там, на обозрение всему белому свету, на раскоряку, и на тебя ещё и орут, будто это не их профессия, помогать при родах.

Какого черта вы тогда учились? Дуры поселковые.

Сорри, сорри, я конечно понимаю, что грубость не украшает хорошенькую девушку, но иногда я просто не могу сдержать себя, особенно при виде очевидного тупизма, или идиотизма.

Моей соседкой оказалась шестнадцатилетняя девочка, которая недавно вышла замуж, и тут же забеременела. Вот радости то. Ну не понимаю я таких дур. Она уже два месяца лежала на сохранении, а до родов оставалось столько же. И выпускать оттуда ее никто не собирался.

Я бы на ее месте давно уже повесилась бы, правда, правда.

Я не хотела рожать. Меня кололи бесчисленными уколами, постоянно что-то там шевелили, раздвигали, но ничего. Малыш не хотел рождаться, наверное, мой страх сковывал и его.

При каждом осмотре я орала – '' Я не буду рожать, сделайте мне кесарево. Я не буду рожать…'' В ответ я получала – '' Родишь, ещё, как родишь, вот мы там тебе сейчас как раздвинем…'' И мне опять хотелось заехать пяткой по уху.

Да, скорее всего, этим своим монологом я напугала предстоящих рожениц, но скажу вам честно - вы там нафиг никому не нужны, особенно бесплатные, к вам там будут относиться как к куску мяса, ни о какой анестезии даже и речи не идет, мне так вместо обезболивающего, несколько раз вкалывали стимуляторы, пока я не закатила дикую истерику, и не заорала, что прям сейчас выпрыгну с третьего этажа.

Ни о каких методах обезболивания в позвоночник, когда почти полностью снимается боль, представляете, почти полностью, или о китайском методе обезболивания в мочке уха, там никто и не слышал. У акушерок, в большинстве своем, такие тупые лица, что невольно задумываешься, а кто им вообще-то диплом то выдал.

Так что, девочки, копите деньги, а лучше вообще не рожайте.

Ещё один интересный факт. Я в роддоме пролежала две недели, а казалось, что я там прожила ещё одну жизнь.

Итак, о моем отношении к женщинам – гинекологам вы уже поняли, теперь пару слов о моем отношении к гинекологам – мужчинам. Но вот этого я вообще не понимаю. Вот умирать буду, ну к мужику не пойду. Мужиков я воспринимаю только в постели, когда они тебе доставляют удовольствие.

На Западе все врачи- гинекологи мужчины, скажите вы, на что я отвечу – а мы на Востоке, вот про восточных гинекологов я и собираюсь вам рассказать.

Пока я там лежала к нам прибыли на практику студенты – почти все арабы и пакистанцы. Так вот, при входе в палаты, у этих эскулапов так загорались глаза при виде женщин, что сразу становилось понятно, зачем они пошли в гинекологи. У всех, без исключения. У них даже начинались трястись руки. От такого-то удовольствия. Полапать совершенно бесплатно белую женщину. Лапай себе сколько влезет. Но со мной не прокатило. Я подняла такой визг, что сбежалось пол больницы. Лучшая половина, как в том анекдоте. А эти уроды в тюрбанах потом даже мою палату стороной обходили.

Итак, настал вторник. А меня положили в прошлую среду. Заведующая отделением меня просветила, что с завтрашнего утра мне будут делать родовозбуждение. Ребенок пересиживает уже третью неделю, и ждать дольше нельзя. А накануне, на Узи, мне сказали, что это мальчик.

Эрик ждал меня в коридоре, и обрадовался, действительно обрадовался моему известию. А я, между прочим, и не сомневалась, что будет мальчик. Уже тогда я решила, что будет Артур. Может я, перечиталась книг Дюма, но мне это имя определенно нравилось. Знаете, '' как вы яхту назовете, так она и поплывет…''

Надо ли говорить, что всю ночь я практически не спала. Моей соседки не было, она сбежала на ночь домой, и я писала ей письмо. Почти прощальное письмо. Через пару дней, когда она придет ко мне в палату, она скажет – '' Виолетта, ты что, сдурела, я чуть от страха не умерла, пока дочитала все это…''

Я уснула, но на какое-то мгновение, и в шесть утра меня повели на полагающиеся процедуры. Фу, какая гадость. Ну был и прикол. Сижу я, с позволения сказать на толчке, после клизмы, в так называемой клизменной, встать не могу, все льет и льет, а эта дура акушерка бегает и ищет меня по всему отделению, а туда, где меня оставила, заглянуть не догадывается. И потом ещё так наорала. Ну и я на нее.

И вот, ведут меня по лестнице в родблок. Вот если бы несли мой гроб, то я, наверное, чувствовала себя получше. А так, я поняла, что значит выражение – '' не жива, не мертва ''. Вот это я была в тот момент.

В родблоке на меня ещё раз наорали, потому что я была в халате, а надо было в '' ночнушке''. Но у меня была такая красивая ночная рубашка, что мне было жаль ее портить. Вот поэтому я пришла в халате.

Рубашку мне все-таки выдали, такую отвратительно серую, в жирных фиолетовых штампах. Неужели кто-то ворует такое убожество?

В семь утра мне прокололи пузырь, когда я увидела чем мне собираются его прокалывать, я невольно завопила – '' А вы ребенку глаз не проткнете?'' Сами понимаете, что я получила в ответ.

И вот иду я к своей кровати, из меня капает на пол зелено-кровавая жижа, а в след мне материться все та же толстая санитарка, которой, видетели, через пол часа сдавать смену, а я ей тут накапала. Мне было так больно, что и ругаться не было сил.

Боже мой, я это пишу по прошествии стольких лет, а это все со мной, живет, эта обида, страх, и все эти ужасные ощущения я помню до мельчайших подробностей.

Неудивительно, что до сих пор, вид беременных женщин вызывает во мне неприязнь. Стойкую неприязнь, до сих пор.

Восемь, девять. Ничего. Ближе к десяти мне вкатили пару уколов, начались схватки. Да как начались. Каждые две минуты. По этим схваткам я должна была немедленно родить. А не фига.

Представляете, мужики, каждые две минуты вам а задний проход засовывают, без мыла, зонтик, и открывают его там. Затем закрывают, вынимают, и все по новой. Вот примерно то же самое. Ну, я имею в виду нормальных мужиков, а не гомиков, конечно. Тем то все по-фигу, тем все нравится.

Я как-то читала газету, там была статья про '' сувальщиков '', и вот после Нового года, в одной из больниц, доставали из анусов, Боже, что только не доставали… И комментарии одного из врачей – '' Вокруг столько красивых, одиноких женщин, а они себе в задницу всякую херню пихают…'' Там были лампочки, фонарики, ручки, стаканы, бутылки, кружки. А зачем вытаскивать, пусть бы так и ходили. Сами ж хотели, сами и получили.

Лежу я, значит, мучаюсь, подходят какие-то тетки, что-то там мне проверяют, – открылось, не открылось, причиняя мне этим ещё большую боль, и думаю - Это какого черта мы платим директорше роддома такие деньги, если за пол дня она даже ни разу не появилась в родблоке.

Часам к двенадцати, когда терпеть уже не было сил, и я заорала, что если мне не поставят ещё один обезболивающий укол, то я сделаю это сама, (все необходимые лекарства стояли на моем столике ), мне его все же поставили. И вот, когда стало чуть полегче, слышу, что меня зовут родители. Они не знали, что я уже это, как бы рожаю.

Я выглядываю с третьего этажа, и мама мне говорит – '' Что-то ты бледненькая сегодня, а мы тебе клубнички принесли, хочешь? ''

На что я ответила – '' Мама, какая к черту клубника, я тут рожаю, иди, ищи этого врача, она ещё не была…'' Братик тоже попытался пошутить, неудачно, как всегда. И тут появился мой муж. Постоял немного, поговорил, и сказал, что ему пора на работу.

Вот те на. Как поленом по голове. Всю беременность с меня пылинки сдувал, а тут '' я поехал ''.

Я не буду перечислять нецензурные выражения, которыми в тот момент я награждала своего благоверного, но верю, что ему икалось всю дорогу.

На этом долбанном '' Москвиче ''.

В час дня, после очередного осмотра, мне сказали, что уколов делать больше нельзя, будем ждать ещё час, а потом на операцию. Вот что хотела, то и получила.

Я прекрасно знаю, что когда не нужно, это чертово время движется медленнее улитки. Но так медленно, как тянулся этот час, такого еще не было. Я неотрывно следила за циферблатом стрелок, их будто загипнотизировали. Мне казалось, они стоят, не движутся.

Час тридцать – Боже, мне казалось я схожу с ума от боли, орать мне было как-то неудобно, вся палата мучилась молча, у одной из девочек отошли воды, и я ещё побрела кого-нибудь искать. Но, видимо, все ушли обедать. Пусто и глухо, как в танке.

Два часа – меня наконец уложили голую на ледяную коляску, раздвинули ноги, и тут меня пронзила такая дикая вспышка боли, что я впервые за все время схваток громко вскрикнула, и слезы сами потекли из моих глаз.

Мне казалось, меня режут ножом по живому, а мне всего – навсего вставляли катетер, но так неумело…

Пока меня везли на каталке в операционную, я все время боялась, что меня стукнут головой об порог, но, спасибо и на этом, порогов здесь не было.

В операционной было холодно, но все девчонки были молодые и веселые, они шутили со мной, пытались отвлечь от боли. Если бы такие были все врачи, это было бы чудо.

То время, что меня готовили к операции было самым трудным, схватки шли не переставая, а повернуться, и потереть спину я не могла, я была привязана. Когда мне вставляли в вену огромный катетер, девушка заботливо попросила – '' Немного потерпи, сейчас будет больно, но я быстро…'' Я этой боли даже и не заметила.

Я, в отличие от всех других, совершенно не боялась операции, я дико боялась естественных родов, но никак не операции. Я почему-то верила, что все будет хорошо.

И вот, наконец, к моему лицу поднесли маску, я помню, что сделала два вдоха и все – я провалилась куда-то в сладкую сказку. Да, это действительно была сказка, таких хороших и светлых снов мне не снилось давно. Я совершенно не чувствовала боли, и пусть я не слышала первого крика своего малыша, но от этого я люблю его ничуть не меньше.

Зато крик слышал Эрик, родители, и на следующий день они первыми его и увидели.

Странно, что никто не догадался засечь время рождения. Точное время рождения.

Я очнулась, когда почувствовала, как вытягивают трубки из моего носа, сквозь какую-то пелену я слышала, что называют вес в четыре килограмма, и подумала, нет, это не мой, я при своем маленьком росте не могла выносить, и родить такого монстрика. Но это оказалось мой.

Да, я счастлива, что мне делали кесарево, не только потому, что я бы там разорвалась вся в клочья, к чертовой матери, но ещё и потому, что год спустя, у меня случайно обнаружат сильные разрывы сетчатки в обоих глазах.

Врач, осматривавшей меня очень удивился, и поразился, сказав, что это должностное преступление не заметить такое у беременной женщины. Я могла ослепнуть во время родов, на один глаз это точно. Вот радости то. Получилось, что мой организм сам меня оберегал, не давая ребенку родиться.

Через несколько минут после пробуждения мне вкатили морфин, и я благополучно провалилась в ту же сказку смотреть продолжение.

Теперь я немного понимаю наркоманов ( шутка ), это такой кайф.

Утром нас разбудили в шесть часов, и начали процедуры.

Меня попросили поднять ноги, но я долго не могла сообразить, какой же мышцей мне шевельнуть, чтоб их поднять. Так и не смогла.

Вскоре ко мне в реанимацию заглянули мама и Эрик. Боже, какой у него был бледный вид. Ну конечно, пить всю ночь, пока я тут мучалась. Но, я свое наверстаю. Позже мне принесли сыночка. Он крепко спал, и мне не удалось его покормить, я была ещё так слаба, что боялась его уронить, и мне положили его рядом, на кровать.

Я сразу же полюбила эту кроху, во мне, непонятно откуда, проснулись такие, не ведомые мне ранее эмоции и чувства.

Артурик был красивым мальчиком. Большинство детей были или красные, или желтые. Этот же был чистенький и беленький.

Абсолютная ложь в том, что '' кесарята '' все слабенький, плохо едят и растут, часто болеют. Это все вранье. Артур рос прекрасно, практически не болел, спал по двенадцать часов в сутки, я тоже спала, и высыпалась.

И столько успевала сделать, что даже сама себе удивлялась.

На третий день после операции, я уже сама спускалась с третьего этажа к мужу, к горячо любимому мужу.

А на пятый день, даже не забрав меня из родома, Эрик укатил с друзьями в Германию, за машиной. Вообще я знала, что он думал поехать, мне и самой осточертел этот '' Москвич '' ( прикол – за неделю до роддома я везла пьяного в стельку мужа, у меня руль упирался в живот, а отодвинуться я не могла, так как тогда бы не достала до педалей ).

Так уехать, и бросить меня… Я ревела, я ругалась, соседка по палате пыталась меня всячески успокоить, но ничего не помогало. Прибежало молоко, страшно болела грудь, да и все тело.

От обезболивающих уколов я отказалась, а швы мне сняли на четвертый день, тупыми ножницами. Акушерка режет нитки, и себе под нос бурчит – '' Ну и тупые ножницы, и как такими резать…'', и все режет, будто нельзя поменять на острые. Больно то мне! Но я так хотела домой, что готова была все стерпеть.

Мой малыш родился десятого июля. Рак, ещё один рачок. Тысяча девятьсот девяносто четвертый год.

Глава 14

''… Чем вот так забыть

Уж лучше бы сожгли до тла…''

Через полтора месяца, я уже скакала с ракеткой по корту. Все удивлялись, как я быстро поправлялась. Конечно, я прибавила в весе, потеряла в скорости, опаздывала к мячу, но это все были пустяки. Главное, я опять была худой, могла радоваться жизни, заниматься спортом. Вес постепенно входил в норму, и я чувствовала себя все лучше и лучше.

Я вышла на корт раньше на три месяца, чем мне разрешали врачи. Но чувствовала себя прекрасно. Некоторые говори мне, что нельзя играть, пока ты кормишь грудью, глупости все это. Я кормила сына грудью больше двух лет, и что же, все это время должна была отказывать себе во всем?

Мне кажется, действительно, ничего невозможного не бывает, если чего-то очень хочешь, то обязательно получится. Я просто таки силой мысли заставляла свой шов заживать. Зажил.

К счастью, я не испытывала такой запарки, как многие молодые мамы. Конечно, мне помогали, но не настолько. А иногда эта навязчивая помощь так надоедала, что я готова была все делать сама. У меня оставалось много свободного время благодаря памперсам. Пусть на них ушла куча денег, но это великое изобретение помогло мне, как ни что другое.

Корты находились недалеко от дома, я ложила ребенка в коляску, по дороге он обычно засыпал, и полтора, два часа спокойно спал на свежем воздухе, пока я, как выразился один мой знакомый, '' насиловала мячик ''.

Приятное с полезным. И погуляли и поиграли.

Первые месяцы, а может даже и первый год, Эрик меня безумно ревновал к сыну. Сколько раз он повторял – '' Он смотрит на тебя такими глазами, а я для него никто. Ты даже спать его ложишь с собой…''

Конечно, я его кормила, и была для моего малыша центром его вселенной. А спал он со мной потому, что Эрик часто был в разъездах, а мне было тяжело, да и лень, таскать по два- три, а то и более раз за ночь ребенка, чтобы покормить. Артур ел ночью, да ещё как ел, что от груди было не оторвать.

Вообще я не видела ничего плохого в том, что ребенок спит рядом с матерью.

После года Артур начал привыкать к отцу, после двух отец значил в его жизни почти столько же, сколько и я. А вот ближе к трем, Артур начал боготворить своего папочку. Теперь уже немного ревновала я.

Раньше, когда у меня не было детей, я не понимала, да и откуда я могла понять, сколь много в жизни мальчика, да и девочки, наверное, значит отец. Эрик был замечательным отцом, нежным и внимательным, но наши отношения практически не улучшались.

А сынок был вылитой моей копией, в теннисном клубе надо мной балдели – '' Эрик старался, старался, а Виолетта себе все лавры забрала…''

Тогда я и встретилась снова с Артуром. Он больше не упрашивал меня о близости, но я видела в его глазах затаенную печаль.

Теперь наши отношения ограничивались сухими '' Привет '', '' Пока '', в бассейне, и на корте.

Он держался отчужденно, исчезла та тонкая связь, что была между нами.

Мне было больно, я хотела, чтобы он продолжил свои ухаживания.

Муж уже мечтал о втором ребенке, но тут я так воспротивилась, что он на какое-то время отступил.

Прошла третья годовщина нашей свадьбы. Тогда мы впервые отметили это событие. Первый год мы не праздновали из-за гибели Виталика, во второй тяжело заболела моя мама, тогда я ещё удивлялась, как мне удалось забеременеть, когда я почти все время проводила с ней в больнице.

Как раз три года нашей семье, и три месяца нашему малышу.

Заканчивался ноябрь, мне исполнилось двадцать два. Подходил к концу девяноста четвертый год. Дела у Эрика постепенно налаживались. Он уже стал ходить на работу всегда в костюме, и гладко выбритым.

Я боялась, чтобы что-нибудь опять не случилось перед праздниками.

И опять случилось. Но не с нами. Мы получили второе письмо от матери Эрика. Она просила, просто умоляла приехать, и забрать ее назад, но уже не из таежной заимки, а из какого-то села в Магаданской области.

Как ее туда занесло?

Она писала, что опять ошиблась в выборе веры, на этот раз это была какая-то христианская секта, но с космическим наклоном. Мать писала, что если за ней мы не приедем, то она умрет тут от невыносимых условий существования.

Ну вот, очередной праздник испорчен. После Нового года Эрик, прихватив с собой Аллу (несколько месяцев назад он стал платить за ее однокомнатную квартиру ), отправился за блудной мамочкой. Их не было около месяца. Я чуть с ума не сошла от волнений и беспокойства. Но однажды ночью раздался телефонный звонок, я знала, что это Эрик.

-Прости меня за молчание, нам правда не откуда было позвонить, мы сейчас в Москве, через три дня будем дома.

Рассказ Аллы и Эрика напоминал повесть Стругацких ''Сталкеры ''. Они так же ходили и бродили в лютые, тридцатиградусные морозы, и искали, но, толком не зная где.

Когда они добрались до первого поселка, адрес которого был указан в письме, этой секты и след простыл, и так деревня за деревней, поселок за поселком искали они мамочку.

Нашли, чуть живую, больную, вытаскивать ее оттуда пришлось при помощи милиции. Чуть ли не с боем отбивать.

Мне кажется, что во всех этих сектах, скорее всего, что-то добавляют в пищу, или воду, что-то, парализующее волю.

Секта занимала несколько домов в поселке, почти на самом берегу океана, питались в основном выловленной рыбой, в полуразрушенных домах почти не было тепла. Всего в секте было человек сто-сто двадцать. Эрик так и не понял, во что они верили, но во что-то ведь верили, раз жили в таком убожестве.

Свекровь Эрик оставил в больнице, в Магадане, везти ее сюда было опасно, у нее было жесточайшее воспаление легких, обезвоживание, и ещё куча всяких болячек. Алла осталась там же, ухаживать за матерью.

Они появились только в апреле.

Как я в первый раз не узнала свекровь, так и в этот

Передо мной стояла старуха, располневшая, почти полностью седая, с серой, огрубевшей кожей.

Так постареть за два года можно было лишь на каторге. При рабском, невыносимом труде.

Алла жить с матерью отказалась наотрез, ее и так достали разговоры о Боге и религии за то время, что она провела с ней в больнице.

Самое интересное, что свекровь нисколько не раскаивалась, что вела такую жизнь. Она лишь посетовала, что выбрала неправильный путь, но все равно она вернется, и найдет своего истинного Бога, и приведет нас всех к Нему.

Мне кажется, она тронулась. Самое интересное, что и жить одна она не хотела, и нам ничего не оставалось, как разместить ее в нашем зале.

Вот тут-то начался кошмар, полный и окончательный.

Непрекращающиеся разговоры о Боге, о правильном пути, я думала, что спячу. Я находила любой предлог, чтобы уйти из дома. Ребенка я ей оставлять боялась. Если она не вела разговоров о Боге, то могла часами сидеть, уставившись в одну точку, и шепча молитвы.

С Эриком в этот период мы почти не виделись. Он приходил поздно домой, и сразу же ложился спать, чтобы не вести разговоров с любимой мамочкой.

А я почти весь день находилась с ней. Дома она не делала практически ничего, даже посуду за собой не убирала.

В конце апреля мы узнали не менее интересную, шокирующую нас всех, вещь.

Свекровь ждала ребенка.

Забеременеть в пятьдесят два года это конечно сложно, но не невозможно.

Делать аборт она категорически отказалась, шел уже пятый месяц.

Я, которая предложила ей это, теперь стала ее главным врагом, к тому же мы не держали пост, что раздражало ее ещё сильнее.

Я теперь даже ругаться с ней не могла, ее нельзя было тревожить, а превращаться в сиделку я не хотела, в конце концов, у нее есть родная дочь, которая нигде не работает, за квартиру которой мы платим, и которая, скорее всего, живет тоже на наши деньги.

Свекровь должна была родить в начале августа, а в конце мая я не выдержала, и сбежала к родителям, вместе с ребенком.

Мне нужны были тишина и спокойствие, Эрик вроде бы отнесся к моему решению с пониманием, но мне от этого было не легче.

Эрик часто нас навешал, но некогда не оставался ночевать. А мне не хотелось звонить домой, и проверять, а ночует ли он дома.

Как вам я уже говорила, настал момент, когда меня перестала интересовать верность мужа.

Мне нужен был мужчина, у нас не было нормального секса месяца два, а то и больше. Меня замучили ночные оргазмы, я ненавидела себя, когда занималась мастурбацией, но что мне оставалось?

Ну и где мне его искать? Где?

У меня был номер телефона Артура, ну позвоню я ему, и что скажу – ''Знаешь, милый, мне так нужен мужчина, ну хоть кто-нибудь, но я не хочу встречаться с первым попавшимся, я боюсь чем-нибудь заразиться, а тебя я более-менее знаю, давай, приходи, и трахни меня так, чтобы я обо всем забыла…''

Так сказать я не могла, не в этой, ни в какой другой форме.

А как я буду себя чувствовать, если он, вдруг, меня отвергнет. А он мог так поступить, он имел на это право.

Секс стал моей навязчивой идеей, я ловила себя на том, что на улицах пристально рассматривала мужчин, особенно их ширинки.

Боже, я спячу, я готова была схватить первого попавшегося мужика, затащить его в подъезд, и отдаться прямо там, на грязной лестничной клетке.

Вскоре подруга пригласила меня на вечеринку. И там я переспала с молоденьким мальчиком, но не получила от этого абсолютно ни какого удовольствия. Он вообще не имел ни каких понятий о сексе, о ласке, или игре.

Он что называется, засунул и кончил, в то время как я ничего не успела почувствовать. Так же быстро оделся, и вышел. А я сидела в чужой квартире, в чужой комнате, на чужой постели, и меня душили рыдания.

Я была сама себе противна. Меня просто трахнули, как дешевую уличную шлюшку. Хорошо, что хоть в рот не засунули.

Я, обиженная на весь свет, незаметно выскочила из квартиры, и нажала на кнопку лифта. Спускаться с девятого этажа пешком мне не хотелось.

Створки дверей распахнулись, я шагнула в лифт, и в туже минуту дверь квартиры, которую я только что покинула, хлопнула, и вслед за мной в лифт вошел ещё кто-то. Я не оборачиваясь нажала кнопку первого этажа. Лифт медленно пополз вниз. Я обернулась. Передо мной стоял молодой человек, очень даже привлекательный. Если он вышел из той же квартиры, что и я, то почему я его не замечала? Он как бы почувствовал мой немой вопрос, и сказал

-Я зашел к соседке позвонить, не знал, что там вечеринка…

И видимо было в моих глазах что-то такое, да, наверное, у меня на лбу было красными буквами написано – '' Хочу любви '', что он прервался на полуслове, привлек меня к себе, и нежно, но настойчиво меня поцеловал. У меня подкосились ноги, от такого поцелуя.

Ну почему, почему, почему даже самый страстный поцелуй Эрика (вру я вам, не было последнее время у нас с Эриком страстных поцелуев), не вызывает во мне такого блаженного томления, такого острого желания, бьющего внизу живота пульсирующей жилкой?

А в следующую секунду лифт остановился. Наверное, погас свет.

Мой таинственный, милый незнакомец, оторвался от моих губ лишь на секунду

-А это для нас…

Я не заметила, как мои руки сами начали раздевать его, пиджак, галстук, рубашка, ремень брюк…

Он целовал меня ещё полностью одетую, в то время как сам остался в одних коротеньких '' бокстерах ''. Я прижалась к нему сильнее, и почувствовала, что его член рвется наружу. Ему было тесно в отведенном пространстве.

Я почему-то всегда с предубеждением относилась к мужчинам, которые носят семейные трусы, мне они все казались какими-то не такими. Но этот же

-А шустрая ты малышка, я тут несколько подотстал...

Мы опустились на пол кабины лифта, совсем не думая о том, что там может быть грязно, наплевано.

Незнакомец, мужчина из лифта, я не знала его имени, но мне было все равно, он доставлял мне столько наслаждения, нежности, и любви, что я забыла обо всем на свете, я хотела быть только с ним, с ним, с ним, и чтобы это никогда не кончалось…

Он был чутким любовником, он чувствовал мое тело, как будто знает меня давно, он играл на нем, как прекрасный музыкант на арфе, не взяв не одной фальшивой ноты.

Я тоже чувствовала все его порывы, движения и желания.

Он делал все так, что меня, казалось, не было здесь, я была где-то там, в солнечном раю, а не в грязной кабине лифта.

Боже, неужели ещё бывают такие мужчины. Где я была, когда их раздавали?

Он был неутомим, но очень аккуратен. Когда я уже сама была готова наброситься на его член, он отстранил меня, и принялся шарить по – полу, я поняла, что он ищет презерватив

-Нам же не нужны незапланированные дети…

-Угу, - только и смогла прошептать я в ответ, вновь впившись в его губы страстным поцелуем.

Презерватив не доставил нам ни каких проблем, я просто истекала от желания.

Когда он входил в меня, медленно, но с каждым разом проникая все глубже и глубже, я отлетала, я трепетала, как новорожденный мотылек.

Не знаю, что думал обо мне в тот момент мой любовник, не знаю, но думаю ничего плохого, он не мог думать обо мне плохо, делая так много хорошего.

Света все не было, лифт все так же висел где-то между этажами, а мы самозабвенно, и яростно отдавались друг другу, как будто это был наш последний день на этой земле, и нам надо вкусить все запретное, потому что дальше ничего уже не будет…

Или будет? Рай?

А может быть так и выглядит рай, там правит любовь. Там нет ложных предрассудков и стеснений, там можно отдаваться тому, кто тебе понравился. Там все нравятся всем, и все всем подходят.

Когда сил уже не осталось, мы неспешно оделись, и заснули, навалившись друг на друга.

Все. Мы не назначали друг другу встреч, не просили адресов и телефонов, мы знали друг о друге не больше, чем в тот момент, когда вошли в один лифт.

Я проснулась оттого, что почувствовала движение. Лифт продолжил свой спуск. Мой партнер крепко спал, я решила его не будить. Он был одет, так что ничего страшного с ним не случиться.

Я бросила последний, короткий взгляд на его фигуру, я даже толком не разглядела его лицо, свесившаяся со лба прядь закрывала его.

Было начало пятого, ещё даже и не светало.

Я брела по сонной улице, мне было так хорошо, и абсолютно не страшно. Мой дом находился недалеко, я дошла быстро, но это была не я, я осталась где-то там, в прекрасном – далеком, мире любви и нежности, страсти и романтики, Хотя, наверное, многие не сочтут достаточно романтичным занятия любовью в лифте, с посторонним человеком.

А если с не посторонним не получается, тогда что?

Ещё один мужчина ушел из моей жизни так же незаметно, как и вошел в нее. Может, это и к лучшему, меня тогда все-таки ещё беспокоило, что думает обо мне мой муж.