В чреве Эдема эротическая фантастика. Глава Эротические.рассказы

"В чреве Эдема"

Часть 1-я. "Прибытие"

Глава 1-я

Мир Земли, Россия, Крым, курорт Коктебель, 24-е июля 2004-го года, суббота.

Воздух был свеж, чист и прозрачен. Здесь, вдали от берега, он весь был насыщен соленым запахом моря. Вокруг, куда ни глянь, простиралась равнина моря, бесконечная и такая чарующая. И кругом не было видно ни единого клочка суши, будто их яхта находилась посреди бескрайнего океана, а между тем эту иллюзию рассеивало осознание того, что всего в нескольких десятках миль отсюда лежит Крымский берег, где раскинулись гостевые домики Коктебеля. Там, на галечном берегу, шумно - там загорают и купаются обнаженные мужчины и женщины, кто-то дремлет под жарким солнцем или в тени под зонтиком, кто-то играет в волейбол и бадминтон, кто-то плещется в теплом соленом море. А всего-то через час-полтора любители послеполуденного отдыха и легкого загара, миновав сиесту, десятками выйдут загарать голышом, и нудистский курорт вновь до позднего вечера наполнится смехом, шумом, криками и гитарными переборами.

А здесь, вдали от берега, легкий ветерок так приятно разбавлял прохладой насыщенный морским теплом воздух. Неутомимые пенные белые буруны упрямо двигались в сторону берега, либо, натыкаясь на борта яхты, глухо разбивались.

На палубе, на мягких циновках, лежали и, подставив нагие тела южному солнцу, дремали шестеро парней и девушек. Купание в открытом море расслабило их, и, намереваясь позагорав часок-другой, возвращаться, они уснули. Теперь только шум волн заглушал их блаженное сопение.

Олег, единственный, кто не спал, лениво теребил край своего матраса и наблюдал, как невдалеке кувыркалась в море стая дельфинов. Их темные спины появлялись над водной поверхностью, скользили, и опять погружались в пучину.

Олег наклонился с носа яхты, разглядывая призрачную глубину, где плавали, сжимая и разжимая свои купола, большие и маленькие медузы. Потом он взглянул на лежавшую рядом с ним Алёнку, на её темные от загара ягодицы и все тело, лишенное белых полос от купальника. Ровный багровый загар смотрелся ток естественно и возбуждающе. Олег отвернулся от созерцания прекрасных форм своей жены, не желая лишний раз утруждать эрекцией свой член, но тут же перед ним оказались все прелести Марины, которая будто-бы специально, перевернувшись во сне с боку на бок, волнующе развела коленки шире.

Закинув голову к небу, по которому плыло лишь одинокое белое облачко, Олег зевнул и, поднявшись во весь свой исполинский рост, прошлепал в каюту, где, откупорив бутылку пива, включив негромко радио, передающее веселые песенки, уселся на диван и стал нежиться в прохладе помещения. Он закинул ноги на подлокотник и его член плюхнулся на живот.

Усмехнившись, Олег вспомнил их с Алёной прошлогодний медовый месяц на Адриатике. Они тогда вдвоем отдыхали целых пять недель на полуострове Истрия, на натуристском курорте Монсена, где развлекались как могли, даже занимались сексом под водой, надев кислородные маски. Вот был рай, девственная природа и чистейшая вода. И Алёнка тогда вела себя слишком агрессивно по отношению к Олеговому мужскому достоинству.

Услышав шлепки босых ног, Олег глянул в сторону двери. В каюту заглянула Алёна - легка на помине.

-   Вот ты где, да? - произнесла она с лукавой улыбкой и стала спускаться по лесенке вниз.

-  Там такой горячий пол! - поделилась она, - и ты вот ушел, а я ножки обожгла.

Алёна зажмурилась от удовольствия, когда её ступни после раскаленной палубы ступили на прохладный ковер. Она прошла к холодильнику и достала оттуда ещё одно пиво и кусок сыра.

-  Открой! - протянула она Олегу бутылку, и продолжила: - а я вот проснулась, жарко. . . сыра что-то захотелось. Хочу сыра и всё тут!

Посмаковав сыр, она глотнула пива.

- Что-то ты молчаливый, - отметила она, щекоча ноготком волосы на груди Олега, сама же она в томной позе устроилась между его ног, одной рукой оперевшись на его живот.

Олег усмехнулся:

- Девочка, ты когда вот так вот смотришь на меня, очень похожа на пантеру, как хищница . . .

Алёна хитро улыбнулась и принялась теребить его член. Выпив ещё несколько глотков пива, она отставила бутылку, наклонилась, едва ощутимо поцеловала член Олега, а потом легко втянула его в свои прохладные, чуть влажные от пива губы. Олег зажмурился, откинул голову и чуть простонал от удовольствия , нечаянно пролив немного пива себе на живот.   Холодное пиво, казалось, зашипит на горящей от солнца коже, но Алёна, заметив это недоразумение, тут же, плавно и неторопливо, слизала пролитое. Затем, с ухмылкой хищницы-бандитки, она залезла на Олега, неотрывно глядя прямо ему в глаза.

- Зеленоглазая, ты . . . - промычал Олег, но Алёна не позволила ему договорить, провела пальчиком по его губам в знак молчания, а потом взяла из его рук пиво, отхлебнула, и отставила бутылку на журнальный столик.

Её влагалище, эта божественная бездна, едва заметными движениями терлось о восставший член Олега так, что Олег задрожал мелкой дрожью. Алёна по-прежнему глядела ему в глаза, будто-бы говоря: - «А что, разве ж ты против ?! ». Она нежно опустилась вниз, чуть приподнялась, и Олег плавно вошел в неё.

Что происходило дальше, Олег мог вспомнить с трудом. Прошло не меньше двух часов, когда он открыл глаза и увидел рядом с диваном, на котором лежал, ошарашенную Павицу, взиравшую на них с Алёной, тесно обнявшей его и всё ещё уютно сопящей у него на груди.

- Опростите, нисам хтэла . . . ( сербск. «Простите, я не хотела . . . ») – извинилась за беспокойство девушка.

-      Да ничего, - улыбнулся Олег, взглянув на соблазнительные бедра и живот сербки, на её девчоночьи, такие милые коленки, и добавил по-сербски, не уверенный, что говорит правильно: - Нэмойтэ сэ тако узруявати! ( сербск. «Не надо так волноваться! »).

Павица улыбнулась и прошла к холодильнику. Олег бы много отдал, чтобы эта сербская девчонка подольше бы так стояла, наклонившись, что была видна не только чуть более светлая полоска между её ягодиц, но и …

Но во-первых Павица уже достала холодильника манговый сок, а во-вторых сонно зевнула Алёна, которая могла очень легко догадаться, что так заинтересовало Олега.

Павица вынула из серванта бокал и, обернувшись, спросила:

- Жэлитэ? ( сербск. «Хотите? »)

Олег отрицательно закачал головой и Пава принялась наливать сок для себя.

- Пава, как там ребята, не сгорели? – спросила её Алёна.

Допив сок, Павица виновато взглянула на Алёну и развела руками.

- Она не понимает, - констатировал Олег, и попытался сказать Алёнкин вопрос по-сербски, но его знаний сербско-хорватского языка было явно недостаточно для этого: - како… там… хлопцы, ну, то есть…

И тут вдруг они с Алёной едва не упали с дивана, Павица тоже едва не осела на пол. Всю яхту как-то мгновенно тряхнуло, а их самих будто ударило разрядом электричества. Будто-бы быстро, за тысячную долю секунды, через яхту пронесся ураган, начиненный электротоком. Со столика упала бутылка пива, и её содержимое стало вытекать на ковер.

Олег поднялся , неведомо чего напугавшись, и побежал к лесенке, чтобы подняться на палубу. Алёна сама будто проглотила язык, страх, неизвестно отчего появившийся, сковал её движения, пронял её всю до костей. Хотя, по сути, чего бы было бояться, мало ли что бывает, может всё в порядке…

Олег вылез на палубу и увидел ошарашенных ребят. Они находились у борта и озадаченно вертели головами, не в силах произнести ни слова. Данила повернулся к Олегу и хотел было что-то сказать, но слова никак не срывались с его губ, он лишь беспомощно мычал, показывая руками по сторонам, вокруг себя.

Вся кожа Олега пошла мурашками, когда он заметил произошедшие перемены. Их яхта, взятая на прокат в Коктебельском яхт-клубе и носящая имя «Купала», всё так же покачивалась на волнах, только волны эти были чуть больше, а вокруг, как и раньше, не было видно земли. Так же жарко пекло ослепительное солнце, только было оно ещё ослепительней и больше, а вокруг него уходило в бесконечную даль до горизонта не голубое, а красноватое небо, как на заре. Вверху, почти в зените, сияла зеленоватая планета-спутник, а рядом с ней, чуть ниже, ещё одно желтоватое светило. У Олега перехватило дыхание, он не смог ничего сказать вылезшим из каюты девушкам, а они, похоже, и не ждали никаких объяснений; разинув рты, просто глазели по сторонам.

Чуть позже, когда ребята стали приходить в себя от первого шока, они увидели, как Павица, сильно перепугавшись, забилась в каюту, и, вжавшись в диван, плачет. Ян принялся её успокаивать, он вытирал слёзы на её заплаканных глазах, что-то бубнил на сербском, утешая её, а она что-то говорила ему.

- Янко, милый, - плакала Пава, - пожалуйста, скажи, что это сон, а? Этого ведь не может быть на самом деле, да?

- Павица, родная, ты… только не плачь, с нами всё будет хорошо, я не дам тебя в обиду, слышишь?

- Я боюсь, Янко, - призналась через слёзы девушка, - я хочу к маме, домой, в Москву, слышишь? – она несколько раз ударила Яна в грудь своими маленькими кулачками, - ну почему это всё случилось с нами? Я так ждала, что мы вернемся отсюда в Москву, у нас ведь завтра должен быть поезд! А теперь, что же теперь будет?!

Он прижал её к себе и стал гладить ладонью её длинные черные волосы, недавно так обворожительно смотревшиеся в косах. Павица плакала, всхлипывая у него на руках, и её обнаженная грудь вздрагивала при каждом всхлипе.

Ян поцеловал её солёные от слез глаза, погладил её дрожащие узкие плечи.

- Павушка, солнышко, пойдём на палубу, может… - он встал и она покорно поднялась за ним, испуганно глядя ему в глаза и вытирая слёзы. Ян налил ей соку и она, отхлебнув немного, прижала стакан к груди, будто бы свою любимую плюшевую игрушку, бегемота.

На палубе ребята уже обсуждали то, что с ними произошло, и что теперь делать дальше. Правда, обсуждением это было назвать трудно, поскольку говорили все одновременно, пытаясь, к тому же перекричать друг друга.

-     Да заткнитесь же вы все! – закричал изо всех сил Янко. Не сразу, но вскоре, ему удалось, наконец, навести порядок. Конечно же стоило разобраться в ситуации, но беспорядочный гомон ни к чему не приведёт…            

По вопросу о том, что же именно произошло, все довольно быстро сошлись на мнении, что их яхту и их самих что-то неизвестное закинуло в иной мир, в другое измерение. Марина припомнила случаи исчезновения морских кораблей в районе Бермудского треугольника и в других районах, а также несколько фантастических романов о путешествиях в параллельные миры. Даниил долго умничал о том, какая именно сила бросила их из Черного моря неизвестно куда, но так ничего и не решил, поскольку если уж учёные десятилетиями спорят на такие темы, то куда уж Даньке соваться?! Олег сбегал в каюту, ещё раз убедился, что радиоприёмник ловит лишь треск и шуршание, даже там, где до этого играла на FM-волнах танцевальная музыка, и на запросы рации никто не отвечает. Следовательно, они в другом, безлюдном, мире с красноватым небом и двумя лунами.

Дальше на повестку дня Ян поставил вопрос о самой ситуации, в которой они оказались. Они были одни на яхте посреди безбрежного, а может и не безбрежного океана, они были голые и у них не было одежды, так как по Коктебелю не принято ходить в одежде, это нудистский курорт, и все их вещи остались в их доме-гостинице на берегу, куда они рассчитывали вернуться к вечеру. У них остались: гитара Янко, половина ящика пива, три пакета сока и триста грамм сыра «Маасдам», а кроме того семьдесят гривен общих денег, сама яхта, всё, что на ней есть, ещё какое-то количество топлива в баке, книга: шпионский роман, который читала Алёна; этим их вещи, которыми они могли пользоваться, ограничивались. Больше не было ничего, кроме желания вернуться назад или хотя бы выжить.

Теперь осталось решить, что делать дальше. По поводу того, каким способом они могут вернуться обратно на Землю, никто никаких предложений не внес, к тому же они не знали, где именно они находятся, в будущем ли, в прошлом, на краю ли собственной вселенной или в параллельной вселенной, а потому и пути возвращения оставались неведомы, разве что дожидаться, пока то, что забросило их сюда, не соблаговолит бросить их обратно, однако в этом случае неизвестно место, где этого можно было бы дожидаться, ведь в море нет опознавательных знаков. Таким образом, они не могли предпринимать никаких активных действий к возвращению домой. Оставалось решить последнее: плыть ли куда-либо, или же дрейфовать, сберегая топливо. Выбрали первый вариант – плыть пока не закончится горючее, так как дрейфовать они всегда успеют, тем более что нет необходимости закреплять место своего появления, но есть необходимость найти сушу, если она вообще существует, ведь рыболовных снастей на яхте не было, а триста грамм сыра вряд ли долгое время смогут прокормить шестерых молодых людей.

Вопрос с водой решился очень легко – зачерпнув ведро воды, Данила выяснил, что вода пресная. Алёна предположила, что они находятся не в океане, и не в море, а в огромном озере, но так или иначе, а от жажды они не погибнут, а если Алёна права, то им не придется долго искать сушу.

Совещание было окончено, и Олег с Алёной отправились заводить яхту, чтобы плыть туда, никто не знал куда, наугад. Ян и Даня принялись делить на шесть частей имевшуюся провизию.

Страх и нервное напряжение в те минуты полной неизвестности были такими, что Данька почти сразу же откупорил бутылку из своей части и отправился снимать стресс на крышу каюты, исполняя к тому же обязанности впередсмотрящего, хотя самого понятия вперед или назад для них не существовало.

Когда мотор яхты затарахтел, и их яхта, наконец, поплыла по необозримым просторам чего-то, похожего на море, Олег занял место у штурвала.

Ян решил заняться импровизацией рыболовной удочки, но решение вспороть диван, чтобы пустить нити на леску, а пружины на крючки, было воспринято в штыки – диван раскладной и на нём, при желании, могут поместиться четверо, а больше и не надо, ведь должен кто-то быть впередсмотрящим и стоять на вахте; а если диван разобрать, то спать окажется негде и, при том, что неизвестно получится ли удочка и что за рыбу можно на неё поймать, возникнет проблема со сном. Пустить на леску струны своей гитары Ян не решился, так как гитара была его талисманом, сопровождавшим его всю его жизнь, кроме неё у него не было теперь ничего, что напоминало бы о доме, ну и, кроме того, без этой гитары появляется возможность попросту умереть со скуки.

Так что Ян, откупорив пиво, забрался на крышу, к Даниилу, и принялся тихо напевать и бренчать на гитаре какие-то невеселые песни, глядя на появившиеся в туземных небесах облачка. Павица и Маринка вышли на палубу и устроились на матрасах, взирая куда-то вдаль. Маринка, будто забывая, что Павка не знает русского языка, пыталась несколько раз что-то говорить сербке по-русски.

Алёна занялась делом – принялась проверять содержимое всех, в основном самых дальних, шкафчиков и углов на яхте. Но, как и следовало ожидать, ничего лишнего, что не было бы внесено в опись имущества, приписанного к яхте, не обнаружилось. Зато Алёна вспомнила про свои золотые часы, которые взяла с собой из гостиницы, она разыскала их под журнальным столиком – они показывали половину шестого – ровно столько было бы сейчас в Коктебеле, откуда все они так неожиданно и таинственно исчезли.

Надев на руку часы, которые теперь стали для Алёны единственной одеждой, Алёна открыла последнюю пачку сигарет и закурила, подумав о том, что ко всем несчастьям скоро прибавится ещё и отсутствие курева.

Олег тоже закурил, вытянув из пачки сигарету, и задумчиво уставился на Алёнины часы…

Ближайшие десять часов разрешили некоторые проблемы, зато поставили перед невольными путешественниками новые. Во-первых, лопнул и улетел за борт один из матрасов, как решили, наверное, от жары или раскаленной палубы. Это было и смешно и досадно. Смешно, потому что лопнув, матрас взлетел, сделал почетный круг над яхтой, улетел далеко за борт, издавая при этом душераздирающие непристойные звуки. Дольше всех над этой выходкой матраса смеялся Даниил, а потом все вдруг поняли, что всё это не так уж и смешно, ведь матрас был одной из немногих вещей, что ещё остались в их распоряжении. Кто знает, для чего ещё он мог пригодиться? А потому яхту развернули и направили к месту падения в воду злополучного матраса, но самого его обнаружить не удалось; вероятно, лишившись воздуха, резиновый предатель-дезертир ушел ко дну. Ну и хрен бы с ним, осталось ещё четыре матраса и одна циновка.

Во-вторых выяснилось, что, несмотря на то, что часы Алёны показывали уже почти четыре часа утра, день был всё ещё в разгаре. Местное светило слишком медленно ползло по небосклону и оставалось только предполагать, сколько ещё пройдет времени до заката на этой планете. Но с другой стороны это решало вопрос об их нахождении, точнее, отсекало несколько версий – стало ясно: они не в прошлом и не в будущем, они вообще не на Земле, а в ином мире на неведомой планете.

В-третьих стало ясно, что у этой планеты не два спутника, один из которых, кстати, скрылся за горизонтом, а по меньшей мере три – ещё один, фиолетовый, поднялся над горизонтом с той стороны, куда плыла их яхта. Помимо информации о количестве спутников, у Олега, всё время стоявшего у штурвала, таким образом появился ориентир.

В-четвертых, возникла небольшая проблема со сном – спать пришлось во время туземной сиесты, когда местное солнце светило ярко и палило кожу, к тому же укрыться было нечем, пришлось сдувать оставшиеся матрасы и использовать в качестве одеяла циновку. Это бы ещё полбеды, если бы полуденный сон не выбил из колеи сначала Яна и Марину, а в последствии и остальных – спать то не хотелось, то вдруг резко хотелось, но стоило лечь, то тут же просыпался. Таким образом, диван постоянно был разложен и на нём кто-нибудь валялся, к тому же вновь надуть можно было не все матрасы, и находиться на раскалённой палубе стало не очень-то приятно.

В-пятых, был обнаружен странный парадокс: чувство голода всё не приходило. Есть не хотелось, несмотря на то, что все шестеро последний раз ели только прошлым утром, да и то – кофе с пирожными, а Марина ещё съела мороженое и йогурт, когда вышла из душа, не потрудившись даже накинуть на себя халат. Впрочем тогда нагота круглыми сутками – в гостинице, на пляже, на прогулках в городе, казалась необычным ощущением и радовала, теперь же нагота стала вынужденной и уже не дарила таких приятных чувств, как раньше. Но отсутствие голода решало проблему с едой, которая могла бы вскоре стать роковой, однако радоваться и ликовать было рано, голод мог прийти, и тогда, кто знает, сколько все они протянут посреди моря, а так вопрос времени их уже не так волновал, время работало на них, каждая минута приближала их к суше или, как минимум, к чему-то, что могло бы разрешить их проблему, тогда как раньше каждая минута приближала их к голодной смерти. Но вот потребность в воде, по-видимому в следствии жары, не исчезла, но она решалась легко, ведь под ними целое море, а то, что это не озеро, стало ясно теперь, когда после длительного плавания горючее в баке заканчивалось, а земли как не было видно раньше, так не видно и сейчас.

И, наконец, в-шестых, все стали свидетелями того, как на протяжении полутора часов занимались любовью Даниил и Марина. Само по себе это обстоятельство могло лишь помочь скоротать время и не дать умереть от скуки, но оно означало ещё и то, что ребята начинают оправляться от шока, вызванного внезапным перемещением яхты и людей на её борту через пространство и, возможно, время. Люди выходят из шокового состояния, привыкают к экстремальной ситуации и начинают заниматься своими обычными делами. Этот вывод подтверждало также поведение Павицы, самой робкой и застенчивой из девушек. Она больше не плакала и не сидела, убитая горем. Ей было страшно больше не увидеть маму, но она уже начала смиряться с тем, что произошло и, как могла, принимала участие в совместном решении проблем.

В скором времени решился не дававший покоя вопрос о том, не следует ли вырубить мотор, сэкономив, таким образом, топливо, тем более что чувство голода не мучило пока никого из шестерых и они, соответственно, располагали временем, не надо было так спешить найти сушу. Вопрос этот решился сам собой – горючее кончилось и яхта легла в дрейф, так что теперь нечего было экономить, в канистрах не было ничего, а паруса и весла не были предусмотрены на яхте, либо же их сознательно изъяли хозяева неизвестно зачем, ведь мачта, вернее её нелепое подобие на яхте всё же имелось. Олег расстроился оттого, что глупость в виде долгого решения элементарной проблемы экономии топлива привела теперь к её саморешению.

Местное солнце крайне медленно, но всё же приближалось к горизонту. Делать было решительно нечего. Какое-то время мореходы потратили, развлекая себя игрой в карты и шахматы, имевшиеся на яхте; Даниил, азартный картежник и шахматист, принёс их с собой из гостиниц, так, на всякий случай, в надежде уговорить Яна или ещё кого-нибудь сыграть с ним; теперь же они пригодились, так как носа на палубу показывать не хотелось, металлический пол её был раскалён настолько, что всякий раз, стоило выйти на палубу, приходилось танцевать рио-риту. К тому же, когда Павица в восьмой раз осталась в дураках, и подкидной уже порядком надоел, лопнул и улетел за борт ещё один матрас.

Когда, пропердев, матрас плюхнулся в воду сразу же за бортом, все уставились на Даню.

- Данила, ты идиот! – озвучил всеобщую мысль Олег, - тебе сказали убрать матрасы, неужели это было так сложно?                

Даниил как-то глупо пожал плечами и, подпрыгивая, как червяк на сковородке, полез на палубу.

Зашвырнув матрасы внутрь, Даня буркнул:

- Вон он, ваш матрас, недалеко, ща достану!                

Маринка тут же вышла на палубу, а за ней и остальные. Данила перелез через перила и сиганул в море. Все подбежали к перилам, наблюдая за ним, а он, показывая всем язык, плавал то на спине, то на животе, то вертелся в тёплых волнах, то нырял, выставляя напоказ свой зад.

Наконец, набесившись, он подплыл к колыхавшемуся матрасу и, прижав его к себе, поплыл вокруг яхты к трапу, по дороге крикнув ребятам, что водичка как парное молоко и что это так здорово, искупаться на такой жаре.

Его совет поддержали и все пятеро, остававшиеся на яхте, спустились в воду. Забросив матрас на яхту, Даня нырнул с носа и, выныривая, ущипнул за ягодицу Марину, которая, решив, что это какая-то местная гадина, завизжала что было силы, впрочем, как она высказалась вслух, это и была гадина, только не местная, а обычная, земная, по имени Даниил.

Пока все брызгались, веселились и топили друг друга, Павица всё держалась за трап, не решаясь плыть в открытое море.

- Драшкович, плыви к нам, - крикнул ей Янко и она, вдруг набравшись мужества, поплыла к нему. Он обнял её и поцеловал, и этот их поцелуй продолжался очень долго.

Потом все плавали наперегонки. Обогнал всех здоровяк Олег, который вдобавок к званию мастера спорта по баскетболу имел ещё какой-то там разряд и по плаванию.

Плохо плавающая Павица быстро устала и попросила остальных возвращаться. Это обстоятельство и заставило всех опомниться: яхта качалась на волнах в нескольких сотнях метров от них.

- Эй, голожопики-придурки! Вы не допускаете, что если яхта уплывет, то мы можем остаться вот так вот посреди океана, - крикнул Данила, отомстив всем за недавнее оскорбление.                

Вскоре вся «бесштанная команда», как выражался Ян, вернулась на борт яхты. А пока все обсыхали, подставив тела солнцу и приятному тёплому ветерку, Олег решил забраться на мачту в надежде увидеть землю. Процесс залезания был долгим и довольно комичным, поскольку редко кто решится в голом виде так вот, как Олег, карабкаться на такую высоту.

Никакой земли Олег, сколько ни смотрел, так и не обнаружил, зато сделал одно открытие. Когда он спускался, то довольно сильно оцарапался, пришлось даже использовать имевшуюся на яхте аптечку. Но не прошло и нескольких минут, как, отодрав пластырь, Олег не обнаружил ни единого следа от ранки, не было даже шрама. Прокомментировать увиденное не смог никто и происшествие было отнесено к разряду «очевидное-невероятное» и разбирательство причин этого явления было отложено на неопределенный срок.

Другое происшествие отвлекло внимание яхтсменов – за бортом, в нескольких десятках метров от яхты, над поверхностью показалась и вскоре исчезла чья-то спина, темно-бурая и настолько огромная, что, казалось, существо это могло проглотить яхту – длина увиденной спины или части спины составляла метров 40-50, не меньше. Таких гигантов никому ещё не приходилось видеть, даже по телевизору. От волны, вызванной появлением спины, закачалась яхта. Больше часа заняло обсуждение увиденного монстра, который больше не появлялся, и начало казаться, что на самом деле ничего и не было, и это была лишь галлюцинация. Но все же всё это означало, что дальнейшие купания отменяются, придется черпать воду ведром и обливаться на палубе, а также это означало, что в этом мире всё же есть живность, он не необитаем, и если есть такие гиганты, значит есть существа и поменьше размерами, даже если допустить, что обладатель спины, подобно земным китам, питается планктоном.

Часы показывали три часа дня, то есть в этом мире горе-нудисты провели почти сутки, если считать по-земному. Местное солнце уже опускалось за горизонт, который был намного более долекий, чем на Земле, а это означало, что планета, где они оказались, значительно превосходит Землю размерами.

Вытащив матрасы, все устроились на корме встречать закат, первый закат, который они видели в этом мире. Закат стоил того. Когда огромный диск светила величаво уползал за горизонт, небо вокруг него, и без того красноватое, окрасилось практически всеми цветами радуги, там был и зеленый, и синий, и желтый и другие цвета. Объяснить этот эффект опять же не представилось возможным, и это явление отправилось вслед за исчезнувшим голодом и бесследно рассосавшейся за считанные минуты раной Олега в раздел «очевидного, но вместе с тем невероятного» с пометкой «офигительно красиво».

Сумерки продолжались часов пять, не меньше, и за это время было выпито всё пиво и выкурены все сигареты, и даже сыр, несмотря на отсутствие голода был съеден. Палуба немного остыла, но оставалась теплой, а потому все расположились здесь, сначала слушая песни Яна под гитару, которые он исполнял на русском, сербском и украинском языках, потом по очереди рассказывая анекдоты, после чего вновь занявшись игрой в подкидного дурака, пока наступившая темнота не лишила их этого удовольствия.

С наступлением ночи все забрались обратно в каюту. Кому-то повезло, сон сморил его, а кому-то не очень – пришлось слушать храп соседей и ютиться на уголке дивана, к тому же без матраса-одеяла. Олег, растянувшись во весь свой рост, захватил два матраса, безнадежно пытаясь укрыться, и ко всему прочему он ещё и храпел по-богатырски. Алёнке тоже повезло – она прижалась к телу мужа, которое было горячим, как печка, и уснула. Остальные ёрзали, толкались и поневоле, а может и по воле, тесно прижимались друг к другу, отчего некоторые возбуждались, что тоже не очень то способствовало крепкому сну.

Первым не выдержал Ян. Когда он только-только задремал, тут же Маринкина задница уткнулась ему в лицо, а потом раздалось тихое хихиканье. Ян и без того жался на самом уголке, дальше отступать было некуда.

Что-то пробурчав, он встал с кровати и стал искать керосиновую лампу, которую где-то тут видел днём. Когда поиски в темноте увенчались успехом, зажигать свет уже не хотелось, ему пришлось оставить в покое лампу и свернуться калачиком на циновке. Как ни странно, здесь-то сон и сморил Яна и парень наконец-то уснул, вольготно раскинув руки и ноги.

Но толи ночь сама по себе была жаркой, то ли просто было жарко в близости кучи тел, спящих в одной комнате на одном несчастном диванчике, но вскоре все покрылись потом и мучались, просыпаясь и пытаясь уснуть заново.

Даниил первым решил, что больше так спать невозможно. Он выбрался из мешанины тел и вышел на палубу, ведь по земному времени был всего ещё только вечер.

Он долго глядел на ночное небо, где ярко светил громадный серый спутник, раз в 30 превосходящий размерами Луну. Он светил полным светом, освещая поверхность моря так, что казалось, будто сейчас не ночь, а ранний вечер или что-то вроде того. От этого полумрака звезды были еле видны на небе, зато узор материков и морей спутника был великолепен. С другой стороны неба светил полумесяц маленького оранжевого спутника, а прежние зеленая и желтая луны скрылись из виду.

И так, выйдя на палубу, Даниил обнаружил, что вокруг на ночь, а «вечер». Он долго вот так стоял у бортика, раздумывая о кутерьме спутников-лун и вообще об этом мире, где он оказался вот так вот вдруг, ни с того, ни с сего.

- Данила! – услышал он шепот Алёны, - Данилка, гляди-ка как красиво, это ж надо! Какая луна, а?

Огромная!

Алёнка вылезла из каюты и встала рядом с Даней. Какое-то время она стояла неподвижно, разглядывая это местное чудо в виде гигантской луны, а потом её ум заняли другие мысли, и она вдруг очень нежно стала гладить Данилины ягодицы, а потом неожиданно сжала изо всей силы так, что её ногтей, наверное, образовались ранки и потекла кровь.

- Ты чего? – прошептал Данила, однако сам, неожиданно для себя, положил вдруг ладонь на её большую, но

немного обвислую грудь и, будто в отместку, сжал.

Алёна вскрикнула и, испугавшись разбудить мужа, отошла прочь от Дани. Вновь спустившись в каюту, она принесла с собой один из матрасов и, расстелив его, улеглась на палубе прямо под звёздами, долго глядя туда, в чёрную недостижимую даль, где, возможно, в миллиардах и триллионах километров отсюда, лежит, точнее витает в пустоте родная Земля, и где-то там злосчастный Коктебель и… и Алёна провалилась в сон.

Проснулась она спустя почти 2 часа, услышав в каюте смех. Там горел свет, никто уже не спал. Освещённые мерцающим светом керосинки ребята рассказывали друг другу какие-то истории.

Спустившись в каюту, Алёна устроилась в общем кругу на диване, как и все, в позе лотоса, и стала рассказывать всем свой сон, который ей только что снился – о пиве и сигаретах, о какой-то вечеринке, где было много-много народа, человек сто или даже больше, и все эти парни и девушки, все до одного, совсем голые, плясали, танцевали и пили, произнося тосты, совсем ничего не стесняясь. Вот такие бесстыжие! Такие, что от рассказа о них у Яна встал член…..

*         *          *

Выглядело всё очень странно. Три девушки на надувных матрасах посреди гигантского моря неведомой планеты, три абсолютно лишенные одежды девушки, в руках одной из которых находилась гитара – единственное, что они успели забрать с яхты. А рядом, держась руками за надувные матрасы, плыли в воде три парня. И всё это происходило посреди плотного тумана, настолько плотного, что уже за 2 метра совершенно невозможно было различить что-либо.

Вторые и третьи туземные сутки невольные туристы провели в тоске и скуке – уже перестали быть интересными песни под гитару, не смешны стали анекдоты, надоели разговоры и карточные игры, даже любовные игры и секс не приносили удовольствия, поскольку все мысли были заняты печальными раздумьями о доме, о почти несбыточном возвращении назад.

Алёна, наконец, установила, что здешние сутки равняются приблизительно 56-ти с половиной земным часам, но вскоре поплатилась за это – её золотые часики, задев перила, слетели с руки и булькнули в море за бортом.

После этого они лишились возможности наблюдать часы, приспосабливаясь ориентироваться по здешним суткам – рассветам, полудням и закатам. По подсчетам Яна, те трое суток, что они здесь провели, были равны земной неделе, то есть на Земле их, наверное, давно уже ищут, тогда как они беспорядочно убивают здесь время бесконечным сном и безделием. Маленькая драная книжка – шпионский роман, который Данила теперь читал всем вслух, порядком надоела, даже чтение по ролям не приносило веселья, не хотелось шутить, дурачиться и кривляться. Всем было страшно, и страх этот рождался как по абсолютно объяснимым причинам произошедшего и ситуации, в которой они оказались, так и по совершенно странным причинам, угнетало чувство обреченности, беды, постигшей их. Просто физически организм не был готов к веселью.

Время тянулось нескончаемо медленно, день и ночь, казалось, никогда не кончатся. Рой лун на небе, то появляющихся, то исчезающих, казалось, тоже был нескончаем. Чужое звёздное небо, со звёздами, совсем такими же, как на земном небе, но с другими созвездиями и огромным облаком галактики, по ночам пугало.

Наличие часов давало хоть какую-то иллюзию контролируемости ситуации, а теперь, когда часов не стало, отчего-то стало вдруг ещё страшнее. Так прошли для них ещё двое местных суток. Единственную небольшую радость приносили рассветы, которые означали лишь окончание длившейся 14-16 часов ночи и наступление нового, жаркого и душного, дня, когда мимолетное избавление от жары доставляли только ведра с водой, зачерпнутой за бортом, приносящие немного прохлады. Выходить на раскалённую палубу имело смысл лишь за этим, но и в этом случае обоженные ступни потом долго болели, ещё не успев обрасти толстой грубой кожей. Бесконечное сидение в тесной душной каюте вшестером изматывало теперь больше, чем тяжелый рабочий день.

Примерно в полдень шестого местного дня их ждали перемены, которые впоследствии повергли их в ещё более отчаянную и страшную ситуацию. Небо заволокло тучами, нахмурилось, вскоре начался дождь. При полном отсутствии ветра в течении суток шел сильнейший ливень. Пришлось закрываться в каюте и ждать, снова ждать, на этот раз когда с красного неба перестанет литься вода, скапливающаяся лужами в каюте и когда влажность и температура воздуха снизятся настолько, что можно будет дышать, не задыхаясь.

А поначалу, когда первые капли дождя зашипели на сковороде палубы, они радовались и, выскочив из своего укрытия, прыгали и плясали на носу яхты и крыше над каютой, и им казалось, что начало дождя это хорошо. Но совсем скоро в каюте стала скапливаться вода и ковер уже хлюпал под ногами, на палубе голые ступни скользили, награждая тело падениями и болезненными ушибами, поднявшиеся температура и влажность превратили ранее чистый и прозрачный воздух, пахнущий озоном, в атмосферу сауны, состоящую из горячего и плотного водяного пара, обжигающего лёгкие.

Так продолжалось примерно сутки, и даже бесконечной ночью, когда единственной мечтой было наступление утра и избавление от этого ада, было невозможно не только уснуть, но и просто нормально находиться в помещении или на палубе, не отхаркиваясь и не задыхаясь. Данила даже предположил как то невесело, что:

-  Похоже, ребята, мы умерли и попали в ад… ведь наверное именно так он и выглядит: раскаленная сковорода, это наша палуба, и эта вот… гадость, - он снова закашлялся, и его мысли продолжила Марина:

- И чертей мы видели, с рогами или нет, но таких огромных, что…

- Хватит! – едва не заорал Ян, когда Павица снова едва не заплакала, - то, что есть, то есть, и такие вот разговоры не развеят общего уныния. Для веселья повода нет, но давайте так: если нет ничего сказать хорошего, то лучше вообще молчать.

Все лишь глянули на него и промолчали. И воцарилось долгая неприятная тишина, которая была нарушена лишь многими часами позже, когда кончился дождь.

Конец ливня, однако, не означал для них избавление от бед. В керосиновой лампе кончился фитиль и потому остаток ночи пришлось провести в полной темноте. Кроме того, значительно похолодало и теперь приходилось жаться друг к другу одной большой кучей, как пингвины в Антарктиде, чтобы сохранить тепло.

Утро, казалось, так и не наступило, небо незначительно посветлело, но это было мало похоже на солнечный свет. Плотные клубы неподвижного тумана не пропускали основную массу солнечных лучей, и видимость по прежнему ограничивалась расстоянием не более метра. Даже воды за бортом не было видно, и создавалось впечатление, что их яхта не плавает посреди океана, а парит где-то в небесном эфире. Заблудиться и потерять друг друга даже на маленькой яхте стало очень легко, сидеть который уже день на одном и том же месте в каюте тоже стало уже невыносимо. Ребята часто выходили прогуливаться по палубе, даже пытались устраивать пробежки на месте, дабы размять мышцы, или придумывали другие упражнения. Недвижимый туман висел в неподвижном воздухе как-то клоками, и ни единого движения, ничего… Полная тишина, нарушаемая редким звуком падения капли с крыши каюты.

Так продолжалось весь день, пока к ночи не стало ещё хуже, когда снова начался дождь, а потом налетел ветер, разогнав туман. Ветер этот вскоре превратился в настоящий ураган такой неистовой силы, что удержаться на палубе стало невозможно, ребята закрылись в каюте и огромными от ужаса глазами взирали на стихию, которая уже перерастала в дикую бурю и жестокий шторм; ветер приобрел такую силу, что его порывы сломали мачту, выбили стекло иллюминатора и даже немного прогнули стену.

Огромные волны швыряли яхту с неимоверной силой и свирепостью, будто теннисный мячик, или даже шарик для пинг-понга.

О том, чтобы устоять на ногах не могло быть и речи. Даже для того, чтобы просто не летать по каюте, расшибая голову, плечи и бедра о стены и потолок, необходимо было обладать сильными и могучими руками. Но всё равно в людей летели пепельницы, зажигалки, настольные часы и другие мелкие и крупные предметы обихода, набивая ссадины на нагих телах.

Девушки со всех сил держались за ребят, которые, в свою очередь, пытались зафиксировать положение их «живой кучи», цепляясь за поручни трапа и друг за друга. Позже рухнувший на бок холодильник, вжал их в стену, пробив Яну голову и прижав собою. Кричать было бессмысленно, буря ревела так, что даже до находящегося рядом человека докричаться было невозможно, даже если кричать прямо в ухо.

И вот так, придавленные холодильником, зажмурив глаза, чтобы не видеть собственной смерти, вцепившись в перила и прижавшись друг к другу, трое парней и трое девушек провели в полной темноте  больше двух часов, пока бушевал шторм, и эти два часа показались им целой вечностью. От безумной качки все шестеро потеряли координацию и ощущение себя в пространстве, сила тяжести перестала для них существовать, будто бы они попали в невесомость, где в добавок к отсутствию веса ещё и швыряло из стороны в сторону. Их тошнило, и они, все перемазанные в собственной крови и блевотине, боялись уже только одного: отцепиться от кучи, ведь в одиночку удержаться было невозможно, и больших трудов стоило потом возвращение назад. Когда Ян с Алёной, а вслед за ними Данила всё же оторвались от остальных, они не скоро смогли вернуться к общей куче, и потеряли при этом массу сил. Их нелепо раскоряченные нагие тела долгое время перемещались по каюте, они пытались схватиться хоть за что-нибудь, их вертело, будто на американских горках, на них устремлялись потоки воды из разбитых иллюминаторов, их запутывало в ковре, швыряло в лужи и битое стекло. Все порезанные, перемазанные кровью, лишенные сил, они цеплялись наконец за остальных и замирали, пытаясь прийти в себя. Спасало лишь одно, что по сути было неведомо: их раны, даже самые серьезные и болезненные, заживали без следа очень быстро, боль вскоре проходила, никто даже не потерял сознание, несмотря на ужасные удары головами о стены.

Каким-то чудом их яхта за два с лишним часа ужаснейшего шторма так и не перевернулась и не отправилась ко дну.

В полной темноте первым пришел в себя Олег. Открыв глаза он так ничего и не увидел. Вокруг больше ничего не летало и не рушилось, всё успокоилось, даже не чувствовалось покачивание яхты на волнах. Было тихо, только где-то часто капала вода, устроив тем самым тихий концерт под названием «кап-перекап».

Олег попробовал сделать движение ногой, которую, как и всё тело, совершенно не чувствовал. Оказалось, что сам Олег, и все находящиеся возле него ребята, сидят по пояс в воде. Олег принялся тормошить, толкая, остальных, и постепенно спавшие пятеро ребят пришли в чувство.

Поднявшись на слабых, обессилевших ногах, они начали в полной темноте ощупывать всё вокруг.

Яхта более чем наполовину погрузилась в воду и неведомо почему всё ещё держалась на воде.

Одному лишь Яну в этой ситуации удалось сохранить ясный разум, тогда как другие стали метаться по каюте, натыкаясь на разбросанные стихией повсюду предметы, то на перевернутый холодильник, то на поломанный диван, то друг на друга, беспорядочно суетясь по помещению.

Яну удалось немного усмирить общую панику, собрать всех в одном месте, чтобы не потеряться и объяснить всем их положение. Он привел всех в чувство констатацией факта, что они все шестеро, по-прежнему голые, в полной темноте и беспорядке, находятся по пояс в воде в каюте полузатопленной яхты.

Вывод напрашивался лишь один: в скором времени яхта отправится ко дну, а потому времени терять нельзя, нужно успокоиться, прекратить паниковать и начать искать сохранившиеся матрасы, не забывая при этом перекликаться, чтобы в темноте не потерять друг друга.

Первое, что было найдено в целости и сохранности – это гитара Яна, которая, запутавшись в диване, даже не была повреждена. Позже, благодаря непонятому везению, удалось разыскать целых три матраса, надуть их и спустить на воду, не порастерявшись выбраться из каюты.

Немного успокоились они только тогда, когда все шестеро, живые и здоровые, качались на волнах в нескольких десятках метров от яхты: девушки на надувных матрасах, а ребята рядом.

Яну удалось сдержать собственные нервы, когда, памятуя о сверхгигантском чудище, чью спину они видели в волнах, он почувствовал, как что-то холодное и скользкое коснулось его ноги и бедра, задев гениталии. Он успокоил себя тем, что это была лишь небольшая рыбешка или какая-нибудь сорванная водоросль.    

У него перехватило дыхание, но он не издал ни звука, зажмурив глаза и приготовившись к тому, что вот-вот будет съеден, а перед этим у него откусят ногу или вопьются в тело острыми зубами. Но по прошествии нескольких минут ничего не произошло, а рядом в полном молчании, если только не считать плача и хныканий Павицы, а также нервных всхлипываний Марины, плавали на волнах ребята.

Позже стало слышно, как с урчанием и бульканием ушла на дно их яхта, лишив тем самым их последней надежды на существование в этом мире. Теперь у них под ногами были только сотни метров или километры воды, и им не оставалось ни малейшего шанса на спасение, ведь здесь вряд ли существует что-то, что хотя бы отдаленно напоминало бы службу спасения. Последним напоминанием о яхте и о палубе, на которой можно было стоять и даже ходить, стала докатившаяся до них слабенькая волна, когда исчезла в водах океана яхта. Но и она очень быстро стихла, оставив их наедине с абсолютно ровной, лишь плавно изгибающейся водной гладью.

Потом, видя, что минуты проходят за минутами, и от полной безнадеги ребята могут натворить всё что угодно, Ян заставил всех петь песни, начиная с «В лесу родилась ёлочка…. » и заканчивая самыми популярными песнями с «MTV». За несколько часов, часто и надолго прерываясь, они пропели все известные им песни.

Стало заметно, что начинает светлеть, очень медленно, но это уже радовало. Ян попытался отвлечь всех какими-то глупейшими историями, которые сам же прямо по ходу рассказа и сочинял, но это больше походило на психоз, нежели на средство поддержания спокойствия среди шестерых голых людей, болтающихся на волнах посреди океана.

Время шло,, и ничего не происходило, разве что стало заметно светлее и несчастные смогли различать лица друг друга. Окончательно так и не рассвело, светилу вновь мешал плотный туман, благодаря которому, казалось, что все они находятся внутри не то облака, не то материнской утробы.

Так прошло ещё несколько часов, по подсчетам Олега три часа, хотя считать время в данной ситуации было совершенно бесполезно. Но сама идея считать секунды показалась Яну интересной и от безысходности они все вместе, хором-секстетом стали отсчитывать секунды: «Один, два, три, четыре, пять…. » и так далее.

Их счет перевалил уже за восемь тысяч и голоса Марины и Павы стали к этому времени совсем уж жалобными и умирающими.

- Тихо! Заткнитесь! – закричал вдруг Данила, и стал прислушиваться. Остальные замерли, стараясь не вызвать лишних звуков воды движениями рук и тела.

Даня приложил ухо к матрасу Марины:

-  Свистит! – произнес он итог своих слушаний и сплюнул.

Лицо Марины мигом превратилось из бледного в синее, поскольку стало ясно, что её матрас долго не протянет.

И тут же начались слезы, теперь уже все три девушки ревели,   причитая о том, что не хотят умирать, а хотят жить, хоть как-нибудь, но жить, хотят домой, жалуясь на судьбу. Как ни странно, тихой панике поддался и Даня, стал тихо еле заметно плакать, притупив взгляд.

На этот раз ситуацию спас Олег, начав вдруг хохотать и брызгаться водой. Осмеянные и обрызганные, паникеры вынужденно прекратили свои стоны, и Ян, поддержав идею Олега, принялся ещё более мастерски высмеивать причитания плакс и артистично хохотать изо всех сил. Олег удивился, что у него получилось отвлечь всех от рыданий, ведь первоначально он и не думал, что такое его поведение хоть кого-либо успокоит и отвлечет, просто хотел проверить.

Когда Маринин матрас окончательно сдулся и исчез в пучине, а вслед за ним поочередно тихонечко засвистели два оставшихся матраса, стало ясно, что без них продержаться долго на воде сил не хватит, к тому же силы и так уже на исходе. Приходилось мириться с мыслью, что совсем скоро и сами ребята отправятся ко дну, это лишь вопрос времени, и притом совсем недолгого времени. Сначала утонут девушки, потом один за одним ребята, дольше всех, ясное дело, продержится Олег как самый сильный, ему ещё доведется попрощаться со всеми прежде чем и он сам погибнет и его тело съедят какие-нибудь местные твари.

Аленкин матрас продержался меньше получаса, а под Павицей минут на пятнадцать подольше. Но в итоге всё равно все шестеро оказались в воде. Рядом плавала лишь гитара, но за неё держаться было бесполезно.

Солнце, рассеившее туман, застало ребят совсем обессилевшими, с трудом поддерживающими друг друга на плаву, и молчаливо прощающимися с жизнью. У них не было сил даже говорить или как-то развлекать друг друга. Даже плакать не было сил. Тихонечко, пытаясь не тратить силы, Даниил и Марина нежно, едва касаясь, друг друга, поцеловались. Марина опустила глаза, понимая, что это был их последний поцелуй, и что вот этот вот проклятый туман – последнее, что она видит в своей жизни, и больше ей ничего уже не увидеть, даже нового утра и дня она уже не увидит.

Один только Олег, самый выносливый из шестерых, ещё всматривался в горизонт, надеясь увидеть там землю, но видел только лишь светлые освещенные ярким солнцем облака где-то вдалеке у горизонта, и ещё остатки тумана, висящие клочьями кое-где над водой.

Солнце припекало, туман совсем исчезал, а шестеро несчастных по прежнему колыхались на волнах, упорно сражаясь за жизнь, пытаясь прожить ещё какое-то время.

- Ян, - произнес глухим и слабым голосом Олег, - посмотри вон там, мне кажется, или это действительно не облака. Очень похоже на остров.

Ян без особой надежды обреченно взглянул туда, куда кивал Олег и увидел там что-то зеленое, короткую и невысокую полосу чего-то, совсем не похожего на облако.

- Ребята! Ребята, родные! Даня, Алёна! Мы спасены! – завопил вдруг Ян, - Пава, Марина, ну проснитесь, ну пожалуйста! – он толкнул их, но они никак не отреагировали на его крики, не двигались не веря в спасение. А Ян больше не кричал, истратив уже немало сил.

Олег с Яном не обманулись в увиденном, это был действительно остров, даже целый относительно небольшой архипелаг, а не мираж. Но им шестерым стоило нечеловеческих усилий, чтобы преодолеть те километры, что отделяли их от берега.

Голые, слабые и смертельно уставшие, они выползали на берег, будто черепахи, а Павица и Марина даже не могли уже и этого, передвижение по суше стало для них непомерно тяжело, как для дельфина или кита, на песчаный берег их, уже потерявших сознание, вытащили ребята. Им было уже плевать на те опасности, которые может таить для них подступивший к пляжу тропический лес, они окончательно выдохлись и так и остались лежать в 3-х-4-х метрах от воды, на том расстоянии, которое смогли осилить.

Не прошло и часа, прежде чем один из них смог поднять голову, всё ещё не веря в спасение и что они всё ещё живы. Он попытался осмотреться и визуально оценить местность, где они оказались, но вскоре его голова тяжело и бессильно вновь упала на песок.

Никто из них ещё и понятия не имел о том, что тот мыс, на котором они сейчас лежали без сил и до которого они добрались только по случайности, потратив все силы без остатка, является частью архипелага, того, что станет их домом на долгие годы, в течении которых они полностью отвыкнут от одежды и вообще забудут о её существовании, прежняя жизнь в обычном мире городов и технологий будет казаться им только сном, далеким и полузабытым, и пройдет ещё немало времени, прежде чем они решатся и покинут этот архипелаг, изменивший всю их жизнь.

Пока что они лежали здесь, на песке в сладостном крепком сне, и ласковые теплые волны омывали их ноги. Пока что они тут, на всем архипелаге, были совсем они, но пройдет ещё немногим более 10-ти земных часов, как на противоположном краю архипелага появятся ещё трое невольных пришельцев из иного мира, совсем таких же, как и они сами.

Всё это ждало их впереди, а пока что они были единственными крупными живыми существами на архипелаге, они были в забытьи…

Глава 2-я

Мир Ехо, материк Хонхона, Соединенное королевство, Земля Угуланд, город Уттари, 96-й день 566-го года Эпохи Кодекса. (по мотивам произведений Макса Фрая).

Хайра хихикнула шутке Карно Мелифаро, но тут же приумолка, заметив, как Садар нахмурился ещё больше.

- Кого мы хоть ищем? – злобно спросил Садар Парамбурба, когда они втроем шли по промозглому сумрачному парку Удачных Свершений. Несмотря на весеннее время года, погоды стояли скорее осенние: было холодно, мёзли пальцы рук, злой ветер гонял перепрелые прошлогодние листья и подергивал рябью лужи ледяной воды.

- Не знаю… - задумчиво ответил Карно, почему то вспомнив своего прадеда Анчифу Мелифаро, и другого родственника – знаменитого Тайного сыщика Мелифаро, знавшегося с самим сэром Максом, королем земель Фангарха. «Уж они то бы точно придумали что-нибудь в такой ситуации, не растерялись бы…». Карно мучительно думал за что бы ему зацепиться, с чего бы начать поиск, когда Садар снова нарушил его раздумья своим каркающим резким голосом:

- А мы тебе зачем? – поинтересовался он.

- Я хочу, чтобы моя девочка была со мной. Так мне спокойнее, кроме того, мы ведь одна команда, ты не забыл ещё?

Садар недовольно фыркнул, явно раздумывая что бы такого ответить, ведь старшим во время Уттарийской командировки был назначен действительно Карно, и ему, как это не прискорбно, следовало подчиняться. Прошло несколько минут, прежде чем он разродился новой фразой: - А я тебе что? Мальчик на побегушках?

- Нет, на этот раз я работаю один, а ты – охраняешь Хайру, когда я работаю.

- О великий сэр Карно Мелифаро! – воскликнул Садар,- твою мать, а?

Карно остановился и злобно глянул на Садара.

- Что? – с усмешкой поинтересовался изамонец, уже предвкушая, как в следующий раз, когда старшим назначат его, он с лихвой отыграется на этом выскочке и наглеце - убогом потомке знатного рода Мелифаро.

- Она моя, понял? – разозлился Карно.

- Да пошел ты к Грешным Магистрам… - выпалил Садар и отвернулся, занявшись разглядыванием разнофигурных листьев, темневших под деревьями парка.

- Хватит вам… - разочарованно и устало сказала Хайра, которой уже порядком надоели все эти склоки и непримиримые перепалки между Карно и Садаром.

- А ты то ещё говно…- просопел Садар сквозь зубы.

-Хватит я сказала! – повторила Хайра.

Воцарилось долгое молчание. Присев на скамеечку под огромным развесистым деревом, троица, угрюмо разглядывала прохожих угуландцев и заезжих гостей.

-Даа… Скажу я вам, мальчики… Честно говоря не думала, что в Уттари так всё мрачно… В столице и зимой веселей…- промолвила как-то Хайра, чтобы развеять молчание. Но её «мальчики» даже не глянули на неё, разве что Садар, поправляя своё темно-синее лоохи, и стряхивая что-то с полы, мельком глянул на неё.

Неожиданно наверное даже для самого себя, Карно резко вскочил со скамьи, оставив на ней сумку, и отправился куда-то.

- Куда он интересно? – спросило Садар, явно не ожидая, что Хайра сможет ответить ему на такой вопрос. Он оказался прав – Хайра лишь пожала плечами и поежилась под лоохи.

Небо застилали ещё более темные и мрачные тучи, было ясно, что к вечеру соберется дождь, который вероятнее всего перерастет к ночи в целую бурю.  

- Больной он, точно…-произнес Садар и обнял Хайру, - согреть тебя?

Хайра прижалась к нему, ища тепла. Она всё думала о Карно и не понимала, почему вдруг когда с ней рядом Садар, её мысли уносятся к Карно, а когда с ней Карно, то из головы не вылетает Садар. Её лоб нахмурился подстать негостеприимному Уттарийскому небу, когда вновь, как и много раз до того, на протяжении последней дюжины лет, перед ней вставал один и тот же вопрос – как примирить этих двух упрямцев, таких разных и таких милых ей, как объяснить им, что любит она их обоих и просто невозможно ей выбрать кого-то одного, ведь они дороги ей каждый по-своему, и в каждом нет ни одной даже малюсенькой черты, которой бы обладал и второй.

Чтобы немного отвлечься, Хайра стала мысленно бродить по берегу её родной речки в Ташере, спускаться к теплому морю, загребать ногой горячий песок, но это не помогло, в голову лезли невеселые мысли о Карно и Садаре, которые готовы были съесть друг друга целиком, даже не запивая камрой, чтобы только не делить её с противником. И ведь по иронии судьбы именно с ними двумя ей приходится годами сидеть в одном кабинете в Городской Полиции Ехо Управления Полного Порядка в Доме у Моста и теперь вот их троих вместе командировали в Уттари искать этого несчастного Куанкулехского Людоеда и Убийцу. Временами ей приходилось из кожи вон лезть, чтобы изобрести очередную уловку, направленную на успокоение этих ураганов по имени Карно и Садар, когда один из них, явно считая себя обделенным её, Хайры, вниманием, начинал слишком уж яростно нападать на конкурента, но когда уже ничего не помогало, Хайре приходилось против своей воли в очередной раз уже менять фаворита, оставляя прежнего ждать свой черед. Так они и жили: Хайра разрывалась между своими горячими возлюбленными, приближая к себе по очереди то одного, то другого. Но как это ни странно, начальник Городской Полиции Ехо полковник Калафи Шангон был прав, считая, что такой троице, разрываемой внутренними войнами, необходимо работать вместе и только вместе, ибо только втроем они наиболее эффективны и способны раскрыть практически любое самое темное и загадочное дело, тогда как поодиночке дела у них пойдут куда хуже. Как либо переубедить сэра Шангона не стоило и пытаться, ибо он и слушать ничего не станет, а лишь в очередной раз расскажет какой-нибудь случай времен начала его карьеры в Городской Полиции Ехо во времена, когда начальником Полиции был великий Генерал Апурра Блакки. Как ни старалась Хайра уговорить полковника Шангона отправить её с молоденькой лейтенантом Шрикки Миок в Нумбану или с престарелым майором Хушиху Клаттом в Муммари, он даже слушать ничего не хотел о том, чтобы Садар и Карно вдвоем отправлялись в Уттари… Без неё они бы напрасно потратили время в Уттари, важно размахивая полами лоохи по столице Угуланда и вернулись бы ни с чем. Полковник Шангон, кстати говоря, каждый раз верно угадывал: кто из этих двоих теперь с Хайрой, а кто в опале, назначал старшим на каждую операцию несчастного возлюбленного Хайры, временно лишенного её внимания.

- «Может оно так и есть, - думала Хайра,- они могут работать лишь в моём присутствии, и только для того, чтобы показать, насколько они хороши и талантливы. Ведь за мою мимолетную восхищенную улыбку они и горы свернут! ». – Хайра улыбнулась собственным мыслям и заметила угрюмого возвращающегося Карно.

- Где ты был? – спросила она Карно.

- На улице Старых Монеток бомборокки пил! – съязвил Карно, метая полные презрения молнии-взгляды на обнявшего Хайру Садара, который, понимая что этим ужасно злит Карно, расплылся в счастливой улыбке и сделал вид, что увлечен ухаживанием и совсем не заметил появившегося напарника, либо же просто не считает нужным обращать внимание на подобную мелочь.    

- Я тебя серьезно спросила!

- Осматривал окрестности… - выжал из себя Карно.

Как и следовало ожидать, Садар беззаботно улыбнулся и невинно спросил: - И под каким кустом, скажи мне, о почтенный отпрыск Великого рода Мелифаро, ты обнаружил и уничтожил Куанкулехского Людоеда?

Хайра толкнула его в бок, нахмурив брови. А Карно сделал вид, что не услышал обидного высказывания Садара.

- Может быть мы пойдем поищем ночлег, мальчики? – мило улыбнулась Хайра, поочередно глядя на них обоих, я проголодалась, устала и хочу спать!

Часа два спустя или более того, поужинав в уютном местечке под названием «Харчевня Старого Йолли» на улице Золотистых Опилок, они тяжело брели, поглаживая животы, в поисках двора, где можно было бы остановиться на пару дюжин дней. С ночного угуландского неба на них вяло моросил холодный дождь.

- И что мы будем делать? – поинтересовался Садар.

- Сюда! – указал Карно на какой-то узкий переулок, через который они вскоре вышли на неизвестную площадь. Тщательно изучив карту и уточнив у прохожих, они выяснили, что стоят прямо посередине одной из центральных площадей Уттари - площади Множества Улыбок. Держа перед собой открытую карту, Карно повел их по улице Потерянных Мыслей, не обращая внимания на злые шутки Садара по поводу доставшегося Карно по наследству от Знаменитого предка дара путешественника. Пройдя квартал Изобретателей, они свернули на запад и вышли на площадь Молчаливых Глашатаев, где располагалось местное Городское Управление Полного Порядка, несколько таверен, антикварная лавка и редакция Уттарийского Летописца.

От площади лучами расходились несколько улиц, пройдя квартал по одной из которых, называвшейся улицей Забытых Лоохи, они наконец-таки нашли гостинный двор «У веселого Гаржи», где и остановились, выбрав апартаменты на втором этаже с пятью бассейнами для омовения и огромной спальней (одной на троих) и коридором.

Правда, самого Веселого Гаржи они здесь не встретили, и вообще в небольшом домике с вывеской «Гостинный двор «У веселого Гаржи» было довольно мрачно, ничто не настраивало на веселье и смех.

Карно, устроившись на краю небольшого столика возле окна, печально вздохнул, сожалея о том, что Ехо бережно хранит свои секреты и им ни при каких обстоятельствах нельзя выдавать Уттарийской Полиции своего тут присутствия и тем более цели этого присутствия, и ютиться в забытой грешными магистрами гостинице едва ли не на окраине города, рядом с дешевым Шиншийским кварталом, где проживали назойливые и многочисленные выходцы с юга Уандукского материка.  

Было ещё не так поздно, и оставив дорожные сумки в номере, троица отправилась побродить по центру Уттари. Они прошли по улице Черных Птиц и вышли на площадь Речного Песка, где заглянули в таверну «Кеблийский Толстяк», где сьели по тарелке супа отдохновения, вкусили немного мясных блюд кеблийской кухни и запили всё это камрой.

- И что дальше? – за едой спросил Садар.

- Спать. – ответил Карно, усердно жуя холодное кеблийское жаркое под названием хватта, и когда прожевал, добавил: - я вам не помешаю, посплю на полу, - ожидая ответа глянул на Хайру.

Хайра надулась, услышав такие слова, и не торопясь отпила немного камры, нарочно затягивая с ответом.

- Я тебя дело спрашиваю, - огрызнулся Садар.

- Откуда мне знать, - всё ещё уминая хватту, ответил Карно, - завтра утром выспимся и подумаем… - на самом деле Карно уже сейчас мучительно думал о том, с чего начинать поиски безумного куанкулехца, вздумавшего убивать одного за другим жителей Соединенного Королевства. По имеющейся у следствия версии, что куанкулехский людоед находит свои жертвы в зависимости от времени, переезжая из города в город, предполагалось, что следующее убийство должно произойти в одной из столиц земель Королевства, поэтому в Муммари, Нумбану и Уттари были высланы специальные группы для поимки маньяка-убийцы, но помимо того местная полиция также была извещена и теперь даже и в малых городах королевства сотрудники Управления Полного порядка рыскали с особой бдительностью, тщательно проверяя всех приезжих и подозрительных личностей, на это дал свое распоряжение сам король Гуриг Десятый. Однако было очевидно, что контроль за приезжими слишком поверхностен, ибо документы Карно, Садара и Хайры проверили лишь однажды при въезде в город, и больше их никто не беспокоил. Учет лиц, приезжающих в город не велся, поэтому не было возможности проверить всех тех, кто появился в городе в последние дни. А вот что можно было сделать в подобной ситуации, это и мучило Карно, ибо сам полковник Калафи Шангон настрого запретил им обращаться за помощью к местным полицейским, так как это означало бы явное недоверие, проявленное к провинциальным служителям закона. А отсутствие какой бы то ни было поддержки лишь усложняло их миссию.

- Его и след простыл…- вмешалась Хайра.

- Это ясно, - сказал Карно, - у меня пока что нет ничего умнее, кроме как бродить по городу в поисках хотя бы малейших зацепок. Если у вас есть что-то поумнее, предлагайте.

- Может просто подождем нападения? Тогда хоть какие то следы будут? – предложила Хайра.

- Ну конечно, - изумился Садар, - людоед убивает, а ты……. «подождем»?  

В ответ Хайра нахмурилась.

- Никого мы не найдем, - сказала она обидчиво.

- Может и не найдем, - согласился Садар, и ухмыльнувшись, продолжил: - у нас же есть старший, пусть он и думает, а мы будем неукоснительно исполнять все его приказы!

- А тебе, - рявкнул на него Карно, - я морду набью за то, чтобы девушек чужих не уводил.

- А кто тебе сказал, что Хайра твоя? Ты занудный, как сто библиотекарей, потому и…

- Что? – едва не закричал в ярости Карно, - да мы с Хайрой до тебя ещё в Доме у Моста работали и всё было хорошо…

- Перестаньте, - вмешалась Хайра, перебив Карно, - сейчас не время ссориться. И потом с вами обоими я давно всё решила. Или у кого-то ещё есть вопросы?

- Понял, старшенький, что она моя ?! – нагло заявил Садар и обнял Хайру за плечи.

Карно надул губы и опустил взор в тарелку, он хотел было что-то ответить, но Хайра его опередила:

- Пожалуйста, мальчики, не ссорьтесь!

Карно ещё раз угрюмо глянул на Садара и вернулся к своей хватте. Прошло ещё около четверти часа, прежде чем Садар, ставший вдруг довольным жизнью, наконец-таки нарушил тишину:

- Понял? Она меня любит! – нагло заявил он с набитым ртом.

- За что, интересно? Неужто за великие и неисчислимые сокровища твоих предков – меховых магнатов Изамона… - произнес Карно с издевательской улыбкой, - но ты ошибаешься, друг мой… Она любит меня! А с тобой только играет.. – сказал Карно и усмехнулся, запивая хватту удивительно нежной и приятной по вкусу  для такой глуши как Уттари камрой.

- Зато я сам люблю её больше, чем ты.. – поразмыслив, снова высказался Садар, всё ещё не унимаясь.

- А я сильнее, чурбан ты неотесанный ! – тут же ошарашил его Садара противник.

- Ну вы что, как дети то малые, а? – не выдержав этой упрямой глупости своих кавалеров, закричала на них Хайра, - нам о делах надо думать, а вы… я от вас вообще к Йолте Бамбури уйду, он ведь не где-нибудь, а в Тайном Сыске работает!

Карно и Садар ошарашенно смотрели то на Хайру, то друг на друга. А девушка улыбалась, довольная своей фразой.

- Она может… - буркнул Карно.

- И ведь уйдет! – добавил Садар.

- Уйдет, - согласился Карно, - из-за тебя, болван… Мне то что, - задумался он, - меня в Тайный Сыск уже дюжину лет зовут работать, я ведь получше их разбираюсь в таких всяких делах, умею всё, что умеют они, а может и побольше, а ты что делать то будешь?

- Ладно, - озвучила итог разговора леди Хайра, - никуда я не уйду, с вами буду пока что, как это не отвратительно, но вы мне нравитесь. Причем оба сразу, и вам это прекрасно известно. Но чтоб я такого вот больше не слышала! Ясно? – она в шутку оттрепала обоих за уши, а сама при этом ликовала где-то в глубине души: у неё у одной было два парня, готовых разодрать друг друга и всех остальных за неё. Даже у её несравненных подруг не было такого счастья, и они вовсю завидовали Хайре. Незабвенная Толли Кванчи, какая бы она красивая не была и как бы она не нравилась всем мужчинам, не могла похвастать вот такой вот преданностью и послушностью двух одновременно влюбленных в неё поклонников. И леди Хайре было наплевать на передряги, ведь главное – с ней двое её мужчин, которых она сводит с ума.

В свою комнату «У веселого Гаржи» они вернулись далеко за полночь. Первой, раздевшись догола, прыгнула под теплое одеяло Хайра, задорно крутанув перед ребятами обнаженной попкой. Её теплый плащ, розовое лоохи и прозрачная скаба, составлявшие всю её одежду, аккуратненько легли на пол возле стены.

Показав Карно язык, к ней под бочок полез и Садар, разшвыряв одежду по комнате.

- Садар, дорогой, - промурлыкала сонно Хайра, - давайте, чтобы вы не ссорились, я тут буду спать одна, а вы в том углу, ну или… разберетесь где, ладно, здесь целых четыре угла, для вас остается три.

Состроив неимоверную гримасу, Садар тяжело вздохнул, и нехотя вылез из под одеяла.

Карно уже устроился в углу возле окна, - будешь храпеть, Садар, убью, понял? – буркнул он вместо спокойной ночи.

- Мальчики, а вы не хотите меня поцеловать на ночь? – томно почти шепотом сказала Хайра, включив светящийся газовый шар над своим спальным местом.

Смотрелось всё это более чем необычно. Обнаженная девушка стоит между двумя парнями, одетыми в короткие скабы, а те целуют её в щеки.

В последний момент Хайра резко наклонилась назад, так что её мальчики едва не поцеловали друг друга.

- Не обижайтесь, я просто пошутила, - хихикнула она, глядя на застывших в недоумении ребят.  

После поцелуя, всё таки удавшегося со второго раза, троица уснула. Наутро разбудила всех Хайра – она искала по всей комнате свою скабу, которую, как она утверждала, перед сном аккуратненько свернула и положила возле постели.

- Хайра, тебе помочь? – первым к ней подошел Карно. Тут же вскочил и Садар.

- Нет, я уже нашла, спасибо, - ответила девушка, - я пойду в бассейны, а вы закажите в ближайшей забегаловке камру и какие-нибудь пирожные на завтрак, ладно?

И очень нежно поцеловав обоих по очереди, Хайра удалилась в комнату бассейнов.

- Меня она крепче поцеловала, - промолвил, одеваясь, Садар.

- И вот тебе не стыдно? – спросил Карно, - помнится с Хайра была моей девушкой, а потом пришел ты и долго ещё встречался со своей незабвенной гугландкой Паттой Свиана, ведь я у тебя её не уводил!

- А и увел бы… - ехидно улыбнулся Садар, - мы с ней всё равно вскоре расстались.

На некоторое время воцарилось молчание, а потом, не выдержав, Карно первый предложил:

- Давай так: мы оба пойдем поищем что-нибудь вкусненькое на завтрак и при этом купим два цветка конахти, разных цветов, поставим их в разные вазы. Чей конахти она первый возьмет, значит и…

- Мой белый.. – перебив Карно, заявил, Садар.

- Ладно, по рукам, - вздохнув, согласился Карно, - мой красный.

Вернулись они обратно примерно через полчаса, потратив каждый по много времени на поиски самого красивого цветка для Хайры. Первым свой цветок прямо посередине стола поставил Садар. В ответ на это Карно нагло отставил его белый конахти на край, а посередине водрузил свой.

- Ты чего это делаешь, а? – возмутился Садар, он взял свой цветок и поставил его прямо перед  входом из комнаты бассейнов.

- Я сейчас вообще выкину твой убогий цветок, - заявил Карно и поставил оба цветка на столике рядом с завтраком.

- Спасибо вам, мальчики, - обернутая полотенцем, подошла к столу Хайра, - ой, это вы мне? Что вы так смотрите?

Не моргая, Карно и Садар смотрели какой же цветок первым она возьмет в руки. Однако Хайра взяла оба иррашийских цветка одновременно и понюхала: - так приятно пахнут… спасибо вам!

Неудачники лишь тяжело вздохнули.

Камру пили молча. Хайра  к пирожным  достала откуда-то печенье и подала на стол.

-  Это ты где взяла? – спросил Садар.

- Это я, Садар, в «Кеблийском толстяке» вчера взяла, наблюдательнее надо быть! – улыбнулась красавица-ташерка.

Садар посмотрел на Карно и фыркнул. Карно никак не отреагировал, он говорил безмолвной речью с начальником.

- «Как там дела? » – поинтересовался начальник, явно только что проснувшийся.

-  «Ищем... » - многозначительно ответил Карно, - «а у вас тоже ничего нового, да? »

- «Ищем! », - пояснил полковник Шангон, - «ну все, до связи, некогда мне, а вы там действуйте по обстоятельствам и докладывайте что и как. »

- «Конечно! » - заверил начальника Карно и закончил разговор.

- У наших ничего нового, - констатировал Карно.

- Хотя бы новых жертв нет, и то хорошо, - буркнула Хайра.

- Да, кстати, - произнес после завтрака Карно, - распорядок дня таков: я и ты, Садар, весь день изучаем обстановку в Уттари, проводим, так сказать, рекогносцировку. Может быть и удастся что-нибудь разнюхать, вечером здесь же совещаемся, связь если что через безмолвную речь. Ты, Хайра, остаешься здесь и изучаешь прессу, в городе может быть опасно. Всем всё ясно?

- Ясно – фыркнула Хайра, надув губки и насупив носик от обиды, что её так оберегают и лелеют, как маленькую девочку, совершенно не признавая за ней лейтенанта Городской Полиции Ехо Хайру из Ташера.

- Ага, - кивнул Садар, отчего-то улыбающийся.           

- Ну вот и хорошо, - Карно сладко потянулся, глядя на своих напарников.

- Ладно, до вечера, - попрощался Садар одновременно с Карно, когда они выходили из комнаты. Выйдя на улицу, они прошли в полнейшем гробовом молчании почти целый квартал, а потом разделились, отправившись бродить в поисках информации и возможных приключений поодиночке.

Вечером, когда небо над Уттари уже собиралось темнеть, так и не обнаружив ничего интересующего полицию, Карно купил на площади Множества Улыбок огромный сладкий торт с ягодами и не менее огромный букет красных конахти, и в прекрасном настроении отправился в гостиницу «Весельчака Гаржи».

Хайра плескалась где-то в бассейнах. Карно тихонечко поставил свои цветы в вазу и открыл торт. Затем он вышел на очень милый маленький балкончик и стоял курил сигару, наблюдая, как в нескольких метрах под ним спешат куда-то прохожие, кипит своя жизнь, так похожая на жизнь его родного города и в то же время так отличающаяся от жизни прекрасного Ехо. Ещё раз глянув на город с балкона, Карно вошел в комнату, намереваясь пойти ещё побродить немного по городу и заодно купить бутылочку или две какого-нибудь экзотического вина из Ташера, такого, чтобы понравилось Хайре, ну и заодно себе ещё сигар.

Карно остановился посередине комнаты, будто окаменев, когда заметил, что на столе, в той же самой вазе, куда он ставил свои красные конахти, стоят уже белые цветы, а рядом стоит открытая коробочка с куманскими сладостями.

- Садар, магистры бы тебя побрали! – разозлился Карно.

Поменяв цветы на свои красные, которые нашел под столом, Карно зашвырнул туда Садаровы цветы и сладости, а сам отправился на улицу. Вернувшись спустя минут десять с бутылками вина с романтическим названием «Ветер странствий», Карно обнаружил, что на столике снова стоят белые цветы, а рядом лежат сладости и дымится ужин. На кровати же, в странной неописуемой позе сидит наглый изамонец и доедает  конфету.

- Ну ты, изамонский уродец! – закричал на него Карно.

- Иди ты к грешным магистрам, - отмахнулся, беззаботно улыбнувшись, Садар.

Карно самым наглым образом вынул из вазы белые конахти и отшвырнул их, разметав по комнате и хотел поставить свои. Но совершенно взбешенный Садар налетел на него, подобный вихрю, и повалил Карно на пол. В итоге и красные цветы, подобно белым, разлетелись по комнате, а Садар и Карно устроили самый банальный мордобой.

Едва Карно в очередной раз замахнулся, чтобы отвесить гаденышу Садару смачный тумак, как из бассейнов поднялась Хайра:

- Это что ещё такое?! – возмутилась она, уперев руки в бока. – Ну-ка, оба, встаньте! И объясните: что происходит и почему вся комната в цветах?

- Ну мы… - начал было оправдываться Садар.

- … это … - добавил Карно.

- Убирайтесь тут теперь, - по-хозяйски распорядилась Хайра.

- Ну и как результаты? – осведомилась девушка позже, помогая им убирать комнату.

- Никак, - грустно произнес Садар и добавил: - я объехал почти весь город. Был в Новом городе и на южных окраинах, это даже уже не совсем Уттари. Очень далеко и…ничего!

- У меня тоже ничего, - сказал Карно.

- Ну что же… - вздохнула Хайра, - тогда давайте ужинать угощениями, что вы принесли.

Этот их ужин показался очень романтичным и прекрасным, будто бы назло бесполезно потерянному дню прогулок по Уттари и этой глупой драки вечером. Они расположились втроем на небольшом уютном  балкончике их комнаты, тихонько уплетая ужин, запевая его вином и наблюдая за самой, казалось бы, обычной, но такой красивой картиной будничного уттарийского вечера.

В небе загорались и мерцали первые звезды, такие близкие, будто бы рукой до них можно дотянуться. Ниже, у самого горизонта, растянулись темные, уже совсем ночные облака. И эти темные облака все больше расползались, занимая собой всё небо, даже его ещё светлый западный край.

Но большее впечатление производила огромная луна с туманным, мутным, еле видным диском, лишь снизу сияла тоненькая кайма, отражая солнечный свет, контрастируя с мрачным, уже совсем ночным небом в вышине.

И под этой сказочной картиной засыпающего дня лежали уже погруженные во мрак мощеные камнем  улицы, кое-где освещенные светом газовых шаров. Вольно гулял по ним жаркий, уже совсем летний ветер, развевая духоту и различные запахи.

По обоим сторонам улицы Забытых Лоохи располагались харчевни, частные дома, гостиницы. В каждом, или почти в каждом  из них сейчас устраивались спать люди, чтобы завтра поутру снова взяться за свои привычные дела, сделав Уттари вновь шумным и людным, чтобы по его площадям было трудно пройти, а по центральным улочкам текла бы нескончаемая людская толпа. Но теперь город медленно засыпал, лениво потягиваясь перед сном, всецело поддаваясь нежным и таким желанным объятиям сновидений.

После ужина, прихлебывая камру и вино, Хайра поведала Садару и Карно вызнанную ею сегодня у  хозяйки гостиницы историю дома, где они поселились. Оказывается, этот дом, называвшийся теперь «Гостинный двор «У веселого Гаржи», был чуть ли не самым древним в Уттари, со слов хозяйки мадам Таруры Грисс, этот дом был построен в 685-м году Эпохи Орденов, получил номер 26-го по улице Забытых Лоохи. Его построил на собственные деньги некий Оттар Нимак, личность загадочная и таинственная, и на протяжении тысячи лет семейство Нимак владело этим домом, до той самой поры, пока в 1756-м году Эпохи Орденов вся семья самым странным образом не погибла при весьма странных обстоятельствах. После этого дом на протяжении нескольких сот лет принадлежал Ордену Одинокого Волка, о котором в Соединенном Королевстве холили самые противоречивые и зловещие слухи. А потом, с 2598-го года Эпохи Орденов дом совсем опустел, а когда в нем кто-то всё же поселялся, то это оказывались весьма странные люди, обычно замкнутые и неразговорчивые, часто немощные и старые. Дверь этого дома открывалась реже, чем двери всех остальных домов. Дом этот на своем долгом веку видел столько загадочных болезней, смертей и убийств, что пропитался зловещим духом весь насквозь и считался долгое время проклятым. В этом доме умерли многие десятки людей, некоторые жильцы исчезали самым неведомым образом. Но в 12-м году Эпохи Кодекса дом этот приобрела себе странная молодая чета гугландцев – сэр Кромлин Грисс и леди Пикарра Грисс, которые по слухам когда то ранее являлись послушниками и младшими магистрами Ордена Двойной Жизни, члены которого в Орденскую эпоху отличались весьма странным жизненным укладом, кроме того этот орден считался приемником Ордена Одинокого Волка. Чета Грисс жила в доме недолго и очень странной жизнью – по вечерам и ночам они гуляли, посещая харчевни и забегаловки, веселясь и проматывая баснословные деньги, а к утру, оба пьяные вдрызг, они возвращались домой и опять до вечера их не было видно и слышно, и казалось, будто бы дом, где они жили, был совершенно пустым. Но, прожив в Уттари не более нескольких лет, молодожены Грисс уехали в неизвестном направлении, оставив принадлежащий им дом, который постепенно оброс ореолом легенд и слухов о привидениях, призраках, бродящих по дому ночами со свечами и светящимися огнями в руках посреди мрака, о колдунах и ведьмах всё того же Ордена Двойной Жизни, которые якобы иногда посещали этот дом, останавливаясь здесь жить на короткое время, о сотнях и тысячах зачарованных предметов, наполнявших таинственное колдовское подземелье дома, назначение предметов доподлинно не было известно, но считалось, что тот, кто брал себе такой предмет, будь то удивительной красоты жемчужина или простой цветок, неведомо как сохранившийся и не увядший за столетия, или прекрасная картина, или книга, то в скором времени таинственным образом погибал или попросту исчезал, и виной тому была, по слухам, неведомая магия того самого Ордена Двойной Жизни.

Так шли годы, прежде чем в дом не вселился сын Кромлина и Пикарры – Гаржи Грисс, отец нынешней хозяйки – Таруры, случилось это в 118-м году Эпохи Кодекса, сэр Гаржи просто явился в Уттари неизвестно откуда, и в течении полугода превратил зловещий дом в уютную и милую гостиницу с совершенно очаровательным магазином антиквариата на первом этаже, которые, впрочем, не пользовался особой популярностью, благодаря легендам о том, что все вещи в магазинчике ранее находились в подземельях дома и являются зачарованными, поэтому магазинчик совсем скоро превратился в обычный музей, а сэр Гаржи, как ни старался придать дому веселый и приветливый стиль, даже назвав свою гостиницу «У веселого Гаржи», никак не мог привлечь сюда постояльцев, несмотря на свой жизнерадостный характер, и подстать ему веселый и шутливый характер своей супруги – взбалмошной и хохотливой юной леди Квикки Грисс. Постепенно, несмотря ни на что, гостиница четы Грисс стала пользоваться определенным спросом и дела стали налаживаться, в гостинице постепенно стали появляться постояльцы, хотя некоторые горожане по прежнему считали дом проклятым и ещё поговаривали, что будто бы Гаржи Грисс, как наследник Ордена Двойной Жизни, тоже обречен однажды пасть жертвой мести бывших членов Ордена, которые в данное время попросту ещё не знали о том, как преобразил этот дом основатель гостиницы. Кое-кто и до сих пор был уверен, что эти слухи оправдались, ведь в 367-м году Эпохи Кодекса Гаржи и Квикки Грисс таинственно исчезли, даже их дети не имели представления о том, как это произошло. С тех пор гостиницей владела старшая дочь Гаржи и Квикки, симпатичная леди Тарура Грисс, и с тех пор никаких страшных и загадочных происшествий в доме не случалось, исчезли и те самые призраки и привидения, которые по слухам населяли этот дом.       

Когда Хайра заканчивала свой рассказ, все трое уже удобно устроились на своих спальных местах, поочередно зевая и сладко причмокивая на сон грядущий.

- Знаете, мальчики, - пожаловалась почти шепотом Хайра, - я так скучала весь день без вас. Сидела совсем одна. Мы много говорили с хозяйкой… а потом я вот подумала – а почему бы завтра нам не пойти поискать этого убийцу всем вместе, втроем? Заодно погуляем, посмотрим достопримечательности…

Но её мальчики ей не ответили, лишь красноречиво захрапел Садар и завозился во сне Карно.

Ранним утром, когда только начинало светлеть небо, вся троица молчаливо устроилась на своем любимом балкончике с чашечкой камры у каждого. Облокатившись на перильца, они задумчиво взирали на утреннюю улицу. Лишь однажды по улице прошел какой то зазевавшийся мужичок, толстенький и в длинном светлом лоохи.

- «Если кто-то где-то в Уттари и не спит в этот час, то скорее всего это были булочники, - подумалось отчего-то Хайре, - ведь им надо было успеть к утру приготовить горячий душистый хлеб и они сейчас, вероятно, вовсю уже пыхтят возле своих печек. Такие они, эти уттарийские булочники…» - улыбнулась своим мыслям Хайра.  

А когда не по весеннему жаркое солнце осветило Уттари, Хайра, под руку с ребятами, чинно и гордо вышла из гостиницы. Они просто побродили по улочкам, побывали в нескольких музеях и кафе, в обеденные часы, всё так же под руку, они неторопливо погуляли в сквере-парке Осеннего Ветра потом посетили уттарийский зоопарк, где прохаживались возле клеток с самыми разными животными со всех частей света, которых можно было видеть в любом хотя бы немного уважающем себя зоопарке, это и величественный зверь такинн с северного Арвароха, весь поросший шерстью и снабженный двумя огромными белыми клыками, венчающими огромную голову с непомерно длинным отростком непонятного назначения, и голая нелетающая кунимийская птица гормум, и огромнейший ящер трух, обитающий на западе далекого материка Чирухта, а кроме того они увидели такое животное, какого не было даже в зоопарке Ехо: неведомое, пойманное в единственном экземпляре: ядовитую красную двухголовую лягушку из южного Арвароха, которая, судя из пояснений на табличке, никогда не спала, однако одна из её голов поочередно впадала в какое то странное оцепенение, а питалась эта лягушка огромными трехметровыми плотоядными червями, живущими на деревьях глухих южно-арварохских папоротниковых лесов и раскрашенными природой в причудливую полосатую, желто-синюю окраску.

Во второй половине дня Хайра устала после посещения нескольких магазинчиков, где накупила множество совершенно бесполезных сувениров, а также букет конахти, не белых и не красных, а фиолетовых, признавшись при этом, что фиолетовый – её любимый цвет. Взяв напрокат два амобилера, ребята завезли Хайру в гостиницу, а сами отправились колесить по Уттари теперь уже на амобилерах, так как вся эта ходьба по музеям, ресторанам и магазинам на своих двоих вместе с замирающей по полчаса у каждого даже самого неприметного прилавка с никому не нужными вещичками Хайрой, ужасно утомила их и совершенно выбила из сил.

Вечерело, и времени до ужина оставалось мало, поэтому не прошло и двух часов, как в гостиницу вернулся Садар, объехав полгорода и так и не обнаружив ничего интересного.

Но зато в своей собственной комнате Садар обнаружил нечто самое что ни на есть интересное. Едва он вошел в комнату, то увидел так и не разобранные сумочки с сувенирами, а в середине комнаты возле необыкновенной красоты перламутровой розово-сиреневой вазы с фиолетовыми цветами сидела Хайра и не моргая глядела куда-то перед собой.

- Эй! – крикнул ей Садар, удивляясь странному поведению девушки, которая не только не встретила его, но даже никак не реагировала на его появление. – Хайра! – почти на ухо ей крикнул изамонец, но девушка будто бы и не слышала его, тупо глядя куда-то перед собой, даже не моргая.

Садар осторожно дотронулся до плеча девушки, но она по прежнему не шелохнулась и не перевела взгляд.

- Да что с тобой такое? – Садар разглядывал Хайру со всех сторон, пытаясь хоть что-то понять в этой немыслимой ситуации. Что ему теперь делать он так и не решил. Он попробовал развернуть к себе девушку, сев рядом с ней, но та упрямо повернулась к вазе с цветами и снова уставилась на них, будто бы романтическое созерцание красоты цветов и вазы стало теперь для неё единственным интересным занятием в этой жизни.             

Садар решился и, схватив Хайру за плечи, подхватил на руки и понес прочь от вазы, но вскоре пожалел об этом своем поступке. Пока он нес девушку, она всё глядела и глядела на объект своего странного нездорового интереса – вазу и цветы, а когда они скрылись от её взора, она дернулась так, что Садар не смог удержать её, удивившись непомерной силе девушки, которой раньше она не славилась. Хайра вырвалась из его объятий с такой силой, словно бы это была не хрупкая девушка, а закаленный в боях силач огромного роста. Садар взглянул на собственную поцарапанную девушкой руку и потер вывихнутое предплечье, решительно ничего не понимая в происходящем. Между тем Хайра вновь уселась перед вазой и принялась неотрывно глядеть вперед.

Садар уже не верил, что простые, пусть даже самые красивые, цветы могут вызвать такой интерес, такое завороженное и сосредоточенное разглядвание. Садар подошел к вазе, глянув ещё раз на по прежнему медитирующую Хайру, посмотрел на цветы, не обнаружив ничего необычного.

- «Хотя Хайра и отличалась всегда своей невероятной созерцательностью и романтичностью, не может быть она настолько романтична, чтобы так упорно глядеть в одну точку невидящим ничего и никого взором…» - думал Садар, вспоминая, как не раз Хайра часами сидела и глядела то на пляшущее пламя костра или камина, то на медленно текущую воду живописной реки, а он сидел с ней рядом пытаясь понять, что интересного она обнаружила в объекте своего такого пристального наблюдения.

Карно, накатавшись по Уттари, ближе к вечеру зашел в какую то маленькую кафешку, где съел несколько мясных пирожков, посыпанных ароматными специями, запил их камрой.

В гостиничную комнату на улице Забытых Лоохи Карно Мелифаро явился в отличнейшем развеселом настроении, так и светился весь одной большой улыбкой, он даже в первые несколько минут не придал значения странному поведению Садара и Хайры, просто сообщил им какую-то очередную остроту из своих запасов и отправился в бассейн.

Когда же он вышел из бассейна и увидел, что Садар и Хайра всё также неподвижно сидят и смотрят на эту странную вазу с цветами. Будучи человеком опытным в таких делах, Карно в ближайшие несколько минут напряженно размышлял о том, что за наваждения могли приключиться с его напарниками, которые никак не реагировали на его слова и даже на его действия. Сам же, благодаря стараниям своего отца, достигшего звания старшего магистра Семилистника, Карно мог успешно противостоять таким чарам, так или иначе он мог смотреть на эту вазу и не поддаваться её чарам.

Недаром Карно приглашали служить в Тайном Сыске, он тут же вспомнил о некоторых известных ему вещах, таких как вещичка Гравви из далекого Кумона, способная вызывать подобные эффекты, доводящая своих созерцателей до смертельного истощения, а также чудовищное наваждение Суммонийской Зеленой Воды, которое случилось в Ехо в 120-м году Эпохи Кодекса и едва не погубившее половину Ехо. Но никакой связи между вазой и этими вещами не прослеживалось, как Карно не размышлял.

Он почему то вспомнил недавний разговор с Хайрой когда они вспоминали свою давнюю мечту о совместном кругосветном путешествии, после которого, повидав весь мир и непременно посетив знаменитую Черхавлу, они с Хайрой мечтали жить в маленьком домике на берегу Великого Средиземного Моря где-нибудь в Угуланде, может быть недалеко от Уттари, но обязательно подальше от людей, там где тихо и спокойно. А потом в их жизни появился Садар, этот великий потомок козьих пастухов и шерстепрядов…

После этого почему то сам по себе вспомнился рассказ Хайры о прошлом этого дома. И в этот момент Карно всё стало ясно: значит эта ваза, на которую так пялятся Садар и Хайра, и есть один из тез самых таинственных предметов из здешнего подземелья, зачарованных колдовством Ордена Двойной Жизни. Наверное Хайре принесла вазу хозяйка, либо же Хайра сама купила эту вазу, решив оставить на память как сувенир об этой их Уттарийской поездке, Хайра всегда славилась своей сентиментальностью и любовью к сувенирам и памятным безделушкам.           

Карно долго размышлял о том, как спасти напарников от этого наваждения, пытался даже сам своими силами побороть его, но ничего не вышло. Его самого всё больше и больше притягивала эта ваза, так, будто бы она являлась самой прекрасной в мире вещью. Карно чувствовал, что уже не может отвести взгляд от этой вазы и вскоре его наполнило приятное чувство тепла и неги, он не заметил даже, как перестал замечать Хайру и Садара, а их тела стали какими-то расплывчатыми и нечеткими.

Карно стала безразлична судьба напарников, да и собственная судьба тоже, ему было хорошо приятно ощущать красоту вазы, чувствовать её тепло, будто бы он как прижался к маме, как в детстве, он стал забывать о своих проблемах, о том, кто он, и что он должен делать, реальность ускользнула от него, исчезла, ощущение действительности покинуло его, он не чувствовал времени, не чувствовал пространства вокруг себя, не чувствовал ничего, кроме прекрасного тепла и любви, исходящих от этой вазы, которые подобно солнечным лучам пронизывали его насквозь так, будто бы тело его стало совсем прозрачным, как тело медузы или как вода.

Он вдруг стал огромным, как вселенная, а потом маленьким, как песчинка, его несло куда то сквозь пространство мира, приятно горячий ветер подхватил его, как пылинку, и понес куда-то. В какой-то миг Карно увидел как поднимается над зданием гостиницы Веселого Гаржи, всё выше и выше, над всем Уттари. Потом он увидел и другие города, которые стали совсем маленькие, спелёнутые в плотные белесые облака. Издали, будто бы находясь на невообразимой высоте, он смог увидеть весь материк Хонхону, а вслед за тем и Уандук на востоке и северную Чирухту, а потом и весь мир, похожий на большой зеленоватый шар, парящий в черной пустоте, где мерцала такая же зеленоватая луна и ярко горело Солнце, а где тот вдали тысячами гвоздиков- точек горели звезды.

Карно всё мчался и мчался через это неведомое черное пространство, его мир стал для него совсем крошечным, а потом и вовсе затерялся среди миллиардов огоньков, ярких и тусклых. Карно даже удивился тому, что его совершенно не пугает невозможность вернуться назад, в ту комнату в Уттарийской гостинице. Он уже не видел прекрасную перламутровую вазу, но всё время ощущал её присутствие, ему даже казалось, что он очутился в темноте и пустоте внутри вазы, и летал там, став снова крошечным, таким, что и разглядеть невозможно, а вокруг всё мерцали и мерцали миллионы далеких и кажущихся недостижимыми огоньков.

Карно как будто проснулся после долгого сна, открыл глаза, и увидел вокруг себя какую то растительную зелень. Разум его был свеж, казался таким отдохнувшим и чистым. Оглядевшись, Карно увидел рядом с собою лежащих прямо на траве Хайру и Садара, совершенно нагих, после чего с удивлением обнаружил, что и его собственная одежда куда-то исчезла и он совсем голый. Садар и Хайра тихонько сопели, так, будто бы просто спали крепким сном.

Карно поднялся на ноги и осмотрелся – его окружала буйная южная растительность, такая, как будто бы он оказался где-нибудь на островах Ташера или в Шиншийском халифате.

Прошло около часа, прежде чем начал ворочаться и проснулся Садар. Увидев вокруг себя лишь южный лес, Садар принялся тереть глаза и щипать себя, справедливо считая, что это всего лишь сон.  

Глава 3-я

Мир Патмоса, город Тирн, лето 22-го года правления императора Кадора Второго, внука императора Кадора Первого (по мотивам романа «Жемчужина Патмоса» из цикла «Хроники Ричарда Блейда» Джеффри Лорда).

- Куда катится этот мир?- тяжело вздохнув, сказала Свиона, прихлебнув из кубка.

Дафния отпила немного самостийского вина. Вино было кислое, совсем не такое, как несколько лет назад. В те времена, безвозвратно ушедшие, такое пойло в любой таверне наливали бесплатно, а теперь  бутылка стоит больше, чем раньше дорогое качественное вино.

Гермолик, муж Дафнии, грустно глядел на Свиону, ковыряя стол кончиком кинжала.

- Ты заколотил дверь? – спросила Свиона Гермолика. Тот растерянно кивнул.

За окном послышались какие-то шорохи. Дафния взглянула на мать, которая всё ещё что-то бормотала себе под нос.

Всего год прошел с тех пор, как две огромнейших армии, императорская и варварская, пришедшая с востока, схлестнулись на поле под Самостой возле восточных границ империи. Говорят, над тем полем до сих пор кружат птицы, высматривая чем можно поживиться среди многих сотен тысяч белеющих скелетов. То была самая ужасная битва за всю историю мира, тогда погибли почти миллион человек, битва продолжалась несколько дней. Императору удалось уничтожить варваров, но он практически потерял все свои войска и вскоре в империи вспыхнула гражданская война, снова полилась кровь, император бежал в северные горы, а в Самосте, Тирне и на Патмосе воцарилась анархия, тут правили местные небольшие банды головорезов, контролирующие районы городов и деревни. Военачальник Куланий, провозгласивший себя императором после сбежавшего Кадора Второго, смог удержать в своих руках власть в течении всего лишь нескольких дней, после чего и он был убит и воцарилось полнейшее безвластие.

Теперь же дошло до того, что на улицу можно были выйти лишь днем, да и то для того, чтобы добыть хоть какую-то еду. В Тарне, как и везде, орудовали банды, они грабили, убивали и насиловали, сражались между собой. Вечером и ночью приходилось заколачивать окна и двери, превращать дом в крепость. О том, чтобы выйти на улицу не было и речи. Горожане голодали, улицы были полны трупов. Ежедневно в Тирне находили смерть от голода, бандитского ножа или странной болезни, эпидемия которой началась месяц назад, несколько сотен людей. Город обезлюдел.

- Гермолик, я прошу тебя, не ходи никуда, - жалобно попросила мужа Дафния.

Гермолик молча кивнул, разминая могучую шею, громко хрустнул ею.

- Спасибо тебе, солнышко! – Дафния поцеловала мужа и обняла. Свиона тоже улыбнулась, глядя на них.

С тех пор, как в их доме поселился Гермолик, они не знали бед, он заменил им умершего восемь лет назад отца, он любил Дафнию, защищал её и Свиону от всех напастей, с ним они не голодали. И Свиона, также как и Дафния, души не чаяла в Гермолике, о лучшем зяте она не могла и мечтать.

После войны с варварами Гермолик бросил службу в качестве стражника императорских покоев, бежал со службы и теперь был «уважаемым человеком», правой рукой Хадратуса, вожака банды, контролирующей восточные окраины Тарна.

Какое-то время эти трое молчали. Потом, Дафния подбежала к матери, прижалась к ней, увидев, как слеза покатилась по лицу Свионы.

Свиона была ещё молоденькой девушкой, когда самостийские войска Гекториса захватили Тирн, а потом сам Гекторис был убит на Патмосе. Несколько лет спустя король и королева Патмоса Кадор и Смир захватили Тирн, а вслед за ним и Самосту, провозгласив себя императорами Патмосской Империи. Свиона помнила ужас разграбления, обрушившегося на Тирн два раза подряд, когда через город прошли сначала армия Гекториса, а вскоре вслед за ней легионеры-наемники Кадора. Теперь же снова беда настигла Тирн.

Она помнила тот ужасный день, когда изнасиловали и убили её мать, ограбили и разрушили их дом. Годы нищеты и бедности, последовавшие за этим событием, теперь отразились слезами на лице пожилой женщины.

- Идите спать, - попросила их срывающимся голосом Свиона, - я тоже скоро пойду.

Гермолик поднялся со стула, пожелал тёще спокойной ночи и ушел.

- Иди, дочка, - улыбнулась через слёзы Свиона, - он ждет тебя.

- Но ты…

- Ничего-ничего, это пройдет, Дафния, не волнуйся, иди, мне так будет лучше. И не будь грустной, всё хорошо…если конечно вообще всё может быть хорошо. Не расстраивайся из-за меня, ладно?

- Хорошо, мама, - Дафния поцеловала маму и отправилась в их с Гермоликом спальню на чердак.

Свиона долго ещё сидела одна, думала о многом, о Гермолике, который напоминал ей её мужа в молодости, заботливый, добрый и сильный. Уже под утро, когда через щели заколоченного окна стали видны первые солнечные лучи, Свиона отправилась спать.

Гермолик уже проснулся, но не решался будить жену, так и лежал, молча глядя в потолок. По крыше их дома этим утром прыгали птицы, был слышен их топот и клекот. Гермолик удивился, как это птицы могут быть такими шумными, они носились по всей крыше и кричали.

- Спишь? – нежным шепотом на ушко спросила его Дафния.

- Нет. – ответил он и поцеловал жену в плечо.

Дафния заулыбалась, так сонно и так мило. Вслед за ней улыбнулся и Гермолик. Они долго ещё лежали вот так, обнявшись, не произнося ни слова, желая, чтобы эти минуты блаженства длились как можно дольше.

- Надо вставать, - сказал Гермолик.

- У-у-у, не хочу, - закапризничала Дафния, давай ещё полежим.

- Нам нечего есть, мне надо идти…

Дафния обреченно уткнулась ему в грудь, ладошкой нежно гладила его плечи:

- Почему всё так? Я не хочу тебя отпускать, я хочу быть с тобой всегда, каждую минуту, понимаешь?

- Понимаю, девочка, но нам надо что-то есть, твоя мама совсем ослабела, так дальше нельзя.

- Будь проклят этот император и эти варвары! Я не могу так больше жить!

- Малыш… я не дам вас в обиду, тебя и маму. Что бы не случилось, что бы не произошло.

- Я знаю, мой Гермолик, я знаю… Но не хочу, чтобы ты уходил…

Они поцеловались, Дафния долго не желала прекращать поцелуй. Они и сами не заметили, как снова заснули.

Внизу послышались какие-то шорохи. Свионе не спалось, промучавшись без сна не больше часа, она уже снова шуршала на кухне, выискивая остатки еды, чтобы приготовить завтрак.

Когда Гермолик проснулся, Дафния всё также обнимала его в полусне и сопела, устроившись на его груди, щекоча своим дыханием волоски.

В ту же секунду Гермолик почувствовал неладное, будто оттого и проснулся, что почувствовал беду.

Он ощутил сильный запах гари, неприятный и не похожий не на что другое, кроме запаха пожара. Он разбудил Дафнию, вскочил с постели и подбежал к лестнице, стал спускаться вниз. На первом этаже было не продохнуть, в полутьме мерцало пламя, охватившее уже половину кухни. Свиона была рядом, она расстерялась, не зная что предпринять, не догадалась даже разбудить их с Дафнией.  

- Что это? Что случилось? – Крикнула Дафния, нечаянно толкнув Гермолика в спину.          

- Они… - взволнованно, дрожащей рукой Свиона показала в кухню, - пробили щель и бросили горящую тряпку, я не успела  потушить, сразу половица загорелась.

- У нас нет воды…- обреченно сказала Дафния.

Огонь быстро рос, прямо на глазах он охватил почти всю кухню. Гермолик, понимая, что времени уже слишком мало и что он уже ничего не успеет, всё же безуспешно пытался выбить заколоченную дверь, когда огонь подобрался и к двери. По роковому стечению обстоятельств фомка осталась на кухне, теперь доски следовало отрывать руками, больше было нечем.

В дыму невозможно было дышать, дым жег глаза, заставляя плакать и зажмуриваться, огонь обжег Гермолику плечо, он едва не падал, задыхаясь, когда понял, что ему открыть не удастся. Бросив всё, он полез на чердак к Дафние и Свионе, решив выбить ход на крышу. Но и чердак был уже заполнен дымом.

- Гермолик, мама! – услышал он голос жены и увидел лежащую на полу Свиону.    

Свиона задыхалась, либо уже задохнулась дымом. И единственное, чем ей можно было помочь, вынести её из помещения как можно раньше.

Гермолик ринулся к выходу на крышу, который был забит прочнее, чем  двери, начал бить плечом в доски, надеясь одолеть преграду.

Позже, он на какой-то миг оглянулся и увидел бездыханную Дафнию, лежавшую на теле Свионы. Девушка задохнулась дымом. Огонь уже ворвался на чердак, языки пламени лизали пол, приближаясь к телам Свионы и Дафнии. Жар стоял невыносимый.

Бросив всё, Гермолик оттащил тела женщин дальше от огня, и принялся снова, теперь уже ногами бить в крышу. Как ему показалось, одна из досок поддалась, но в ту же секунду Гермолик зажмурил глаза от дыма. В голове его помутилось, он почувствовал, что голова закружилась, и что не может держаться на ногах. Стало невыносимо горячо от близости бушевавшего огня.

Последней его мыслью была мысль о том, что спасение было так близко, он смог проломить одну из досок, а потом Гермолик потерял сознание, так и не почувствовав, как пламя охватило его тело.  

*     *     *      *

( по мотивам серии «Мир воров» Роберта Асприна)

Погода стояла неприятная, накрапывал прохладный дождик, над океаном висел туман. Его клочья путались и среди джунглей, застревая в глухих частях острова.

- Хаким, ты где там? – крикнул Хольд, пытаясь разглядеть нагое тело знакомца среди листвы. Ирена и Лая тоже остановились, глядя то на Хольда, то вглубь джунглей.

- Здесь… - раздался голос Хакима, - я… есть тут, найти… красивый… вещь.

Ирена улыбнулась и что-то спросила Хакима, они о чем-то перекинулись парой фраз на родном языке.

- Хаким… говорить,… нашел… вещь, - произнесла Ирена,   - я… идти смотреть. – И гибкая узкобедрая фигурка девушки, волнующе покачивая бедрами, стала удаляться, пробираюсь через густой лес вдоль ручья. Изредка они с Хакимом о чем-то перегаваривались.

Хольд вздохнул, почесал могучую грудь.

- Может отдохнём? – спросила Лая,   - давно уже ведь ходим тут.

- Ага, - кивнул Хольд и, оглядевшись, нашел себе место для отдыха – ствол поваленной пальмы. Лая устроилась рядом с ним, принялась выковыривать занозу из ноги.

- Ты чего злой такой? – спросила Лая, - что-то случилось?

- Нет…всё нормально.

- Будто бы я не вижу по тебе! Что такое? – не унималась Лая. – Не молчи!        

- Да ничего! – упрямился Хольд, - мне не нравится что ты ведешь себя слишком открыто.

Лая наконец-то вытащила занозу, рассмотрела её и отбросила.

- Что ты имеешь в виду? – спросила она, - и у нас и у них нет одежды…и что я должна делать?

- Не принимать такие вызывающие позы! Ты посмотри на себя сейчас!

Лая сидела, поджав левую ногу под себя, а правую отведя в сторону, уперлась ею в землю.

- А что такого? – удивилась девушка, - Хакима тут нет, я вытаскиваю занозу, что тут такого? Я по-твоему должна ходить с занозой?

Хольд промолчал, ковыряя в руках зеленый листок.

- И вообще! Ты говоришь ерунду! Тебе не нравится Хаким, ты злишься на него, совершенно напрасно, он нормальный человек, такой же, как и мы с тобой.

- Не нравится мне эта вся их история. Су…как там он говорил…то место, откуда они родом.

- Мы ведь оказались тут, также как и они, причем раньше их. Ты сам нашел их ещё спящих, без сознания.

- И что? Я никогда не слышал ни о каком городе с названием, как говорит он. Этот Сан…как там?

- Санктуарий, – подсказала Лая, - и что? Тебе не кажется странным, что мы с тобой не погибли, а оказались тут, что в принципе невозможно? Почему же ты не веришь, что они так же, как и мы оказались тут, но до этого жили не в Тхатте, а где-то далеко…может не в нашем мире. Или ты думаешь что они какие-нибудь Ларисийцы и намереваются уничтожить нас? Внешне они совсем не похожи…

- Оставим тему, - фыркнул Хольд.

- Как скажешь, - пожала плечами Лая, поежилась от холода и притихла, увлеченная разглядыванием кусочка коры какого-то дерева, похожего на красное дерево лесов их родины.

Хольд локтем вытер мокрый от дождя и хлещущих по лицу ветвей лоб. Совсем скоро появились Хаким и Ирена, держа в руках что-то причудливое и красивое. Лая тут же подбежала к ним, чтобы разглядеть то, что они принесли.

Это был огромный жук, панцирь которого, размером больше ладони, переливался вишнево-сиреневым цветом. Спереди у жука росли несколько рогов, венчающих огромную голову этого создания.

- Он… есть…умереть… - констатировал Хаким.

- Это называется ЖУК! ЖУК! ЖУ-К! – по буквам повторила несколько раз Лая.

- Шюк… - глядя на насекомое, произнес сначала Хаким, а затем Ирена.

- Жук! – снова повторила им Лая и они несколько раз повторили новое для них слово, а потом заговорили что-то по своему, указывая на насекомое и произнося странные длинные слова. Но ни Хольд, ни сама Лая не смогли их даже толком произнести, не то, что запомнить. Странный и труднопроизносимый это был язык.

Хаким отложил в сторону жука и взял у Ирены несколько плодов, протянул их Лае…

- Это…кушать…хорошо! – пояснил он.

- Спасибо, поблагодарила его Лая, и, разломив гроздь надвое, протянула одну часть Хольду. Тот долго пристально изучал странные плоды - овальные, салатового цвета, все в пупырышках и волосиках, но потом всё же разломил и откусил немного.  

Разжевывая сладковато-кислые плоды, Хольд глядел на высокое небо, малюсенькими кусочками проблескивающее через листву в вышине. Небо снова светлело, а мрачные облака, превратившие день в ночь, быстро исчезали.

Глава 4-я

Мир Земли, Греция, полуостров Пелопоннес, Коринфия, берег Коринфского залива, 3-й год 39-й Олимпиады (621-й год до новой эры), лето, месяц Гекатомбейон, день 20-й.

Кимон рос сильным, здоровым мальчиком, отец воспитывал его как истинный приверженец лакономании, Кимон был привычен к холоду и лишениям. С пяти лет отец учил его борьбе, фехтованию и стрельбе из лука. Что касается матери, то отец не любил эту тему и никогда не говорил о матери, однажды он довольно грубо ответил Кимону, что у него, дескать, нету мамы.

Теперь же, когда Кимону исполнилось восемь лет, его отец, Клион, довольно богатый человек в Коринфе, искал мальчику хорошего грамматиста и кифериста, которых, может быть, проще было найти в Афинах, чем здесь. Отец часто водил мальчика на суды, на ораторские выступления и на игры, где Кимон многому учился, наблюдая собственными глазами хорошее и плохое. А рядом с мальчиком всё время находился и другой пример – 17-ти летний брат Зенодот – изнеженный, лживый и подлый подросток, который в силу своих лет часто обижал маленького Кимона, сам не раз был избит отцом, но всё же по прежнему отказывался работать, а кроме того, частенько измывался над несчастной 16-ти летней рабыней Элейей, вытворяя с ней всяческие непристойности. Маленькому Кимону было жалко юную Элейю, которая ни могла ни силой, ни социальным положением отомстить обидчику и насильнику Зенодоту. Кимон, жалея, успокаивал Элейю, когда та снова и снова плакала после новых выходок Зенодота.

Жестокостям Зенодота, казалось, не было предела, он мог заставить Элейю танцевать ему, и в то же время кидаться в неё камешками из плевательной трубки, иногда он насиловал её, заставляя её при этом есть, он заставлял ею делать с собою всяческие гадости на глазах его друзей, которые смеялись над ней, а по разрешению Зенодота, могли и сами насиловать её, когда захочется, либо же гоняться за ней с плетками.

Кимону было непонятно, почему отец раз и навсегда не проучит этого мерзкого Зенодота, почему он, иной раз избивая его, потом сам плачет и просит у сына прощения. Неведомо было Кимону об обещании, которое когда-то отец дал их покойной матери – никогда не наказывать Зенодота, который по малости лет был любимым её сыном. Когда София умирала, она попросила об этом Клиона и тот пообещал. Клион был мужественным и честным человеком, и не мог нарушить обещания, данного единственной любимой женщине, которую он любит с юных лет и до сих пор.

Кимон же, по-своему, по-детски решил, что когда вырастет, он непременно отомстит Зенодоту, он мечтал о том дне, когда Зенодот, весь в крови, будет молить его и Элейю о пощаде. Пока же Кимон, без труда расправлявшийся со сверстниками, Зенодоту противостоять не мог, хотя Зенодот и был слаб телесно.

Отец же, наблюдая, как Кимон быстро растет, как наливаются силой его мышцы, гордился сыном, гордился, что Кимон в беге и борьбе намного превосходит своих ровесников, и те боятся его. А Кимон легко клал на лопатки даже мальчиков на 4-5 лет старше себя. Кимон и ростом был выше многих детей, и в его фигуре была видна будущая мощь, будущие огромные плечи и мышцы, могучие длинные ноги и мощные пласты мышц груди и пресса.

Но всё же пока Кимон был ребенком, и тело его было совсем ещё детским. По обыкновению, он за всю жизнь лишь несколько раз надевал свой детский хитон-эксомис, да и то тогда лишь, когда ходил с отцом в город по важным делам. Мальчик был закален, купался даже зимой, благо их дом стоял на самом морском берегу.

Кимон вместе со своими друзьями любил гоняться за утками и катался на собаках, запрягая их в маленькие повозки и залезая сверху, не раз он бывал покусан собаками, но совсем не переживал по этому поводу и очень редко плакал от обиды, никогда не плача от боли. Среди компании мальчишек и девчонок он был заводилой, хулиганистым оторвой, и другие дети на горе своих родителей во всем брали с Кимона пример.

Однако часто Кимон в одиночестве сидел на берегу залива, кидая в воду камешки и глядя, накатываются на берег одна за другой, оставляя после себя пену, он мечтал о далеких путешествиях, а дальних городах и странах, о которых ему рассказывал отец. Кимон мечтал вырасти и сам отправиться в странствия, увидеть далекий Египет на юге и другие места. Пока что он бывал лишь в недалеком от Коринфа городе Сикион, куда отец в прошлом году брал его с собой, но и тогда, во время этого короткого путешествия Кимон получил незабываемые впечатления, он и сейчас помнил, как сидел на маленькой лошадке, едва поспевавшей за лошадью отца, и представлял себя великим путешественником, таким, как отважный Одиссей, рассказы про странствия которого Кимон знал наизусть, причем в разных вариантах, но всё же снова и снова с большим интересом слушал новый пересказ этой истории отцом, мечтая, что сом, когда вырастет, поплывет далеко за моря, чтобы своими собственными глазами увидеть воительниц-амазонок, циклопа Полифема и страшных лестригонов. «Непоседа», как называли Кимона соседи, уже в свои 8 лет нередко отправлялся гулять по берегу и в одиночку забредал достаточно далеко, так что Клиону приходилось поволноваться, разыскивая своего маленького путешественника.

Теперь, в этот теплый вечер, Кимон сидел на коряге и плескал ногой в морской воде. Домой возвращаться ему не хотелось – ведь отец вернется только к закату, а видеть Зенодота мальчику было неприятно. Хорошо ещё Элейю отец взял с собой в город, а то ей непременно досталось бы от брата.

- «Набраться бы силы, - думал Кимон, - и отомстить Зенодоту за все унижения Элейи, за свои побои и вообще за всё. »

Кимону вдруг стало очень жалко Элейю, она ведь такая добрая – кормит его, мечтает вместе с ним о далеких южных берегах, где всегда жарко и совсем нету плохих и злых людей, где всегда весело и никто никогда не умирает, там нет рабов и все свободны. Когда Кимон был маленьким, Элейя укачивала его, была ему вместо матери, которую Кимон даже не помнил. А теперь, когда Кимон подрос, Элейя сама плакала, вспоминая о жестокостях Зенодота.

Кимон не замечал, как летело время, как клонилось к горизонту солнце, он думал о многом, глядя в бескрайние воды залива, за которыми лежало море, а то море простиралось до тех самых счастливых берегов, далеких и красивых, о которых ему рассказывала Элейя. Она, как и Кимон, искренне, по-детски, верила в их существование, а может быть просто хотела верить и боялась признаться в том, что их с Кимоном мечта не более чем глупая детская легенда. Наверное, когда живешь рабыней и терпишь издевательства, просто невозможно не верить в чудеса.

Кимон так и не понял толком, что произошло и как. Он просто сидел и глядел на закат, прислушиваясь к шуму волн, не желая прозевать возвращение отца, а потом как-то случайно он услышал странный треск позади себя. В силе своего природного любопытства Кимон повернулся, увидев нечто необычайное: на огромном прибрежном камне, на который в детстве Кимон так любил лазать, у самой земли светилось большое яркое пятно, шириной в два-три пекиса (локтя) величиной. Кимон даже не испугался, а напротив, ему стало ужасно интересно узнать что это такое. Он подошел к камню на несколько шагов и долго смотрел на пятно, а оно, переливаясь волнами, всё так же потрескивало и даже искрилось.

Сам не свой от волнения, Кимон бросил в пятно камешек, и тот исчез, растворившись внутри пятна. Тогда Кимон взял камень побольше и тоже кинул его в пятно. К удивлению маленького грека и этот булыжник исчез исчез. Увидев на берегу прибитую волнами к берегу ветку фиги, Кимон поднял её и стал медленно приближаться к непонятному свечению.

Осторожно, готовый тут же убежать, стоя в двух шагах от пятна, Кимон дотронулся веткой до странного места на огромном валуне. Мальчик удивился, обнаружив, что ничего не произошло, он ткнул веткой сильнее и ветка на целую ладонь погрузилась в камень. Вытащив ветку из пятна, он принялся разглядывать её: вопреки его подозрениям, она не обгорела и даже не нагрелась. Потрогав её, Кимон понял, что с веткой совершенно ничего не случилось, она осталась целая и невридимая, даже листик на ней сохранился влажным и свежим.

Пятно тем временем всё потрескивало, изредка бросая вокруг белые искры. Кимон погрузил ветку в пятно снова, теперь уже на целый локоть, и веточка опять погрузилась в камень, а потом её будто бы вырвало из рук мальчика и она исчезла где-то за пятном в глубине валуна. Кимон даже отпрыгнул, будто ошпаренный, немного струсив. Он теперь только ощутил, что из валуна дул сильный ветер, свежий и теплый.  

Прошло ещё немного времени, и Кимон осмелел настолько, что подошел вплотную к свечению и сунул в пятно свою ладонь. Его пальцы легко погрузились в это нечто, оставаясь абсолютно невидимыми снаружи. Кимон чувствовал, что пространство внутри камня было как воздух, будто бы и не было камня. Мальчик повертел ладонью там, внутри, и вытащил её из яркого пятна, тут же тщательно рассмотрел, не обнаружив никаких повреждений и изменений.

Потом Кимон сунул в эту белую пустоту всю руку, а затем решил что там внутри и сунул голову. То, что он там увидел, удивило его настолько, что он не мог потом и передать своих ощущений – он увидел совсем другой берег, жаркое огромное солнце и море, такое же пенное, как и то, в котором он привык купаться с самого рождения и которое плещется недалеко от его дома. А невдалеке, на берегу, рос чудесный лес, совсем такой, какой по представлениям юного грека и должен расти в далеких странах. Рядом же лежала его веточка и тот булыжник, который он недавно зашвырнул сюда.

Вытащив голову из пятна, Кимон огляделся вокруг. Солнце уже совсем скрылось на западе, а берег был всё так же безлюден.

- А ведь это и есть та страна, что лежит за морями, - представил вдруг Кимон, его осенило, - может, боги услышали мои желания и позволили мне побывать в далеких странах вот так, без корабля и долгого плавания? Ведь наверное, так и есть! Но тогда боги долго ждать не будут…-думал мальчик, - как увидят, что я боюсь, так и обидятся, разозлятся, а может и сделают так, что я всю жизнь до старости проживу в Коринфе?! И возможно я даже не увижу Афин и Аргоса… Что будет, если боги увидят мою нерешительность и сделают так, что моя мечта никогда не сбудется?!

Кимон вновь сунул голову в белое пятно и ещё раз оглядел всё тот же заморский пейзаж, а потом неожиданно для себя осмелился и ступил одной ногой на тот песок, на котором уже лежали брошенные им ветка и камень. Он огляделся и заметил, что выглядывает из большой темной прибрежной скалы, где также, как и на его валуне, расползлось белое сияние.

Долго не раздумывая, Кимон полностью влез в свечение и отошел от него на пару шагов. Подняв голову, он увидел в горящем красном небе гигантскую луну, совсем не ту, что висит в небе над Коринфом, а огромную и очень красивую. Засмотревшись видом заморской луны, маленький путешественник не скоро опустил голову, чтобы ещё раз оглядеть окружавший его берег и решить, стоит ли вернуться назад, или изучить ту землю, где он оказался.

Кимон размышлял… С одной стороны уже поздно и отец, наверное, уде вернулся и огорчится его отсутствию. Но с другой стороны, завтра утром этого сияния может тут и не быть, а ведь так интересно было бы погулять тут целый день, а потом вернуться, и следующим утром вновь отправиться сюда, в эту чудесную страну, взяв с собой друзей, показав им к тому времени уже изученные окрестности. А потом можно будет рассказать об этой стране отцу, взять сюда его и Элайю, которая так мечтала побывать в этой стране… Вот она и отец обрадуются! Тут можно будет даже остаться жить, только вот этого злого Зенодота с собой не брать, пусть остается в их доме один!

Подумав так, Кимон решил, что всё же надо возвращаться, нельзя расстраивать отца, но перед возвращением можно погулять тут совсем недолго, хотя бы дойти вон до того большого дерева и заглянуть в здешний лес, чтобы найти какой-нибудь красивый цветок и принести его Элайе. Тогда можно будет рассказать ей обо всем этом приключении и она поверит, ей будет интересно и наутро она сама захочет побывать здесь.

Решив таким образом совсем немножко погулять здесь, Кимон отправился вдоль берега, разглядывая местность и, почему-то, свои следы на песке, кроме которых мальчик не нашел больше никаких других следов.

Он отошел от скалы со свечением всего лишь шагов на тридцать, когда услышал позади себя негромкий хлопок. Обернувшись, Кимон увидел, что то светящееся пятно в скале исчезло, будто его никогда и не было вовсе. Мальчик подбежал и стал недоверчиво щупать камень, в том месте, где только что светилось и потрескивало большое пятно, только лишь благодаря которому он мог вернуться домой.

Кимон долго щупал камень и даже стучал по нему кулаком и другим камнем, но кроме теплой, нагретой солнцем тверди он так ничего и не обнаружил.

Даже не испугавшись, отважный маленький эллин поднял с песка свою веточку, которой недавно тыкал в яркое сияние, и побрел по берегу. Позже он много раз возвращался к этой скале, но кроме камня ничего не находил; всякий раз, приходя сюда, он надеялся увидеть то пятно снова, чтобы вернуться домой, к отцу, к Элайе, к друзьям. Но все его надежды были тщетны.

Глава 5-я

Мир Земли, Россия, Москва, пляж в Серебряном Бору, 9-е августа 1998-го года, воскресение.

Антон оторопел, потерял дар речи, его нижняя челюсть отвисла, как у безумного, он уже не мог себя контролировать. Рядом с ним, едва касаясь его бедром, сидела совершенно обнаженная девушка, стройная, с сильной спортивной фигурой, почти его ровесница, может немного старше.

Вот уже целую неделю Антон ходил на этот пляж, он отпрашивался у родителей погулять и пропадал тут до вечера. Он знал, что родители, привыкшие видеть сына дома, лежащего на кровати над книжками, теряются теперь в догадках на тот счет, где пропадает целыми днями их 18-летний Тоша. А он не мог удержаться от искушения снова прийти на этот нудистский пляж, тем более, что совсем скоро закончится это лето и он опять приступит к нудной институтской учёбе, по уши погрузится в учебники хрестоматии.

Началось всё случайно – Антон решил прогуляться, купил себе пива возле троллейбусной остановки, и пошел по тропинке, через мостики, в результате забрел на этот вот пляж. Здесь он впервые воочию, а не по телевизору, увидел голых женщин и девушек. И он влюбился в это место, где люди, освободившись от тяжести и гнёта одежд, веселились, загорали, купались в реке, безмятежно играли в бадминтон и волейбол. Первый свой день в этом раю Антон провел один, глядя как отдыхают другие. Тогда же он заметил компанию нескольких парней и девушек. И во второй день Антон осмелился, отправился купаться вслед за одной из девушек, которую, как он сам слышал, звали Дашей, погрузился в теплую воду Москвы-реки. Они плыли рядом, и девушка как то странно, немного презрительно, глянула на него, и тогда он, сам не свой, будто и не он вовсе, сказал:

- Извините, пожалуйста, девушка, я… вы… то есть, я тут один, и никого не знаю, я хотел попросить… не могли бы вы познакомить меня со своей компанией?

Девушка усмехнулась и ответила:

- Хорошо, - развернулась и поплыла к берегу.

В ту минуту в нескольких метрах от них проплыл серфингист.

Будто Афродита из пены, девушка вышла на берег и, просушив и отжав волосы, закинула руки за голову, стала сушиться, подставляя юное, дышащее здоровьем  тело, совершенно нагое, как тело богини, лучам жаркого солнца. Антон стоял рядом, с восхищением рассматривая её, не веря тому, что находится совсем рядом с этой обнаженной «богиней», чья небольшая упругая грудь так манила его, а крепкие ягодицы и выбритый лобок под плоским животом и длинные стройные ноги заставляли его забыть кто он такой и где находится и что делает. Её распущенные волосы, темно-русые, будто бы оплетали его и тянули к себе, и Антону трудно было удержаться и не обнять, не сжать в руке её ягодицы, ощутить нежность её грудей и бедер.

- Меня зовут Даша, - представилась, снова улыбнувшись, девушка.

- А меня Антон.

- Пойдём… - и она пошла к своей компании, а Антон поплелся за ней, всё ещё не веря в происходящее и теряя разум от близости нагого тела Даши.

Она сначала о чём-то поговорила со своими друзьями, указывая на Антона, а потом представила его им, здоровым и сильным парням и девушкам, которые, впрочем, отнеслись к появлению его в их кругу холодно и недружелюбно. Даша, увидев растерянность Антона, предложила ему:

- Держись около меня…

И он тут же принес свое покрывало и положил рядом с Дашиным.

А несколько дней спустя она сама вдруг подошла к нему и пригласила прокатиться на лодочке с ней и её знакомым. И Антон согласился. Дашин знакомый, Павел, оказался тощим сухим мужчиной лет сорока – сорока пяти, с ним была его шестилетняя дочка – Света. И сам Павел и его дочь были совсем голые. Павел устроил их с Дашей на носу лодки, на лавочке, а сам стал грести. Антон ещё удивился тогда, как это Павел не стесняется перед своей дочкой, ведь она совсем ещё кроха.

Света стояла и глядела в темную воду реки, изредка загребая рукой воду и скользя пальчиком по водной  глади.

Они плавали так вдоль берега больше часа, пока Павел не устал грести, а когда немного отдохнул, то направил лодку к берегу. Даша сидела, прижавшись к Антону боком из-за тесноты лавочки, она то зачерпывала за бортом воду в руку, совсем как Света, то пыталась ловить мелких рыбок, а то, отвлекшись от созерцания реки, задумчиво глядела в высокое небо, поднимая голову и наблюдая, как проплывают кудрявые облачка. И на лице её Антон видел молчаливый восторг от того, что она видела. Ему казалось раньше, что на Земле нет такой вот естественной и гармоничной красоты, которая сочеталась в этой девушке с природной простотой в общении, немного граничащей с доверчивостью и наивностью – для Даши всё было легко и просто, так, как не могло быть. Таких людей Антон ещё не встречал… Ему всё ещё казалось это сном. И он чуть дрожал, сам не знаю отчего, и ещё боялся, что эту его дрожь почувствует Даша. Ему было невдомёк, что дрожь его она давно уже почувствовала, и поняла Антона ещё тогда, когда он произнес ей первую фразу – просьбу познакомить с компанией.

Она решила тогда помочь ему и сделала всё, что могла, но ребята его не приняли, может потому, что новенький, а может потому, что не любили слабых душой и телом, именно таким им и показался Антон.

Между тем лодка уже подплыла близко к берегу – пляж начинался метрах в двадцати отсюда, не больше. Рядом плескались в воде и плавали купальщики. Неожиданно для Антона Даша встала, осторожно, чтобы не раскачать лодку, и, оттолкнувшись своими сильными ногами, нырнула в реку, почти не подняв брызг. Антон вдруг испугался за то, что всё закончилось вот так вот быстро и нежданно. Сейчас вот она выплывет, доплывет до берега и уйдет к своим, а этого катания на лодочке, самого прекрасного, которое только случалось в жизни Антона, больше никогда не будет, оно останется в прошлом, будто бы и не было его. И Антон вдруг почувствовал и как-то понял, что Даша больше не пригласит его никуда и на этом её попытки найти ему друзей закончились, у неё ведь есть и свои дела, а не только его проблемы, в конце концов она пришла сюда отдыхать и веселиться, а не решать его проблемы с друзьями.

Павел взял курс вдоль берега и глядел куда-то вдаль.   Казалось, он и забыл о Дарье, лишь изредка он смотрел на дочь и говорил с ней о чём-то. А Антон искал Дашу – среди плавающих, но она нигде не показывалась. Ему вдруг показалось, что она попросту сбежала от него, он стал ей почему-то неприятен. Но ведь она не ихтиандр и должна всё равно где-то всплыть, набрать воздуха, не вечно же плавать под водой.

Шли минуты, а Даша всё не появлялась. Сколько не глядел Антон на прибрежные кустики и вокруг, Дашу он так и не нашел. И он точно знал, что не мог проглядеть её; не могла же она проплыть под водой 30-40 метров, всё-таки девчонка…

И вдруг Антон, будто бы и не он вовсе, а кто то другой управлял его собственным телом, может быть желая хотя бы разок ещё увидеть Дашу, её загорелое, манящее тело, вскочил и прыгнул в воду, чувствуя, как напрягается его член. Маленькая Света даже взвизгнула от неожиданности, а потом лодку закачало и их с её отцом окатило брызгами.

Вода была на грани прохладной и теплой, она нежно обволакивала тело Антона, который чувствовал, как расступаются перед ним целые слои воды, чем глубже, тем холоднее. Это было так чертовски естественно – плавать в теплой чистой реке, чувствовать обнаженным телом воду, и никаких одежд и плавок, только тело и вода, так чудесно и гармонично, будто бы что-то древнее было во всем этом, будто бы сотни миллионов лет назад первобытная амфибия, изгибаясь, плыла в жарком озерце-болоте среди папоротниковых джунглей, или древний обезьяночеловек, не знавший одежды и сплошь покрытый свалявшейся шерстью, заходил в воду, чтобы переплыть речку.

Неожиданно Антона окатило, как ему показалось, прямо таки горячей водой. Он читал где-то, что разные слои воды имеют разную температуру, бывает так, что более глубокие слои оказываются гораздо теплее тех, что расположены у поверхности воды. Но ведь погрузился всего лишь метра на полтора-два! Почувствовав неладное, Антон устремился наверх, к поверхности, на миг открыв глаза. Однако очень теплая, совсем горячая вода не отступала, и стремясь из глубины наверх, Антон так и не почувствовал привычной речной воды, нежной, прохладной и ласковой. Он вынырнул, вдохнув свежего воздуха, тряхнул головой и открыл глаза, проморгавшись.

Он не поверил тому, что увидел: берег находился от него почти в километре, а воздух казался каким-то другим, может быть более вкусным, наполненным ароматом цветов и чего-то ещё, похожего на ваниль. И вокруг царила была необыкновенная тишина, будто бы несколько минут назад тут не шумели люди, не плескались и не визжали, брызгаясь водой, будто не жужжали торопливые моторки и не носили, поднимая волну, быстрые скутеры и водные мотоциклы. Антон не заметил вокруг ни одного серфингиста и в тот же момент осознал, что никак не мог оказаться так далеко от берега, хотя бы потому, что Москва-река не такая уж широкая речка, и что с ним происходит какая-то мистика, на берегу не видно никаких строений, никаких тентов, никаких жилых домов на противоположной стороне реки, вдоль Крылатской улицы, а только бесконечная зелень и водная гладь до горизонта, а над головой – красноватое небо, сгущающееся и становящееся у горизонта совсем алым, кровяным.

- Антон! – услышал он испуганный голос и обернулся. Это была Даша, она плыла к нему, и в движениях её, резких и каких то отрывистых, чувствовались отчаяние и страх.

- Что случилось? – спросила она тоненьким от испуга голоском, когда подплыла поближе. Такого голоса Антон у неё ещё не слышал, - что произошло?    

- Я не знаю… - ответил Антон, озираясь по сторонам.    

- Это… это… чертовщина какая то… - произнесла Даша.

- Я ничего не понимаю, я искал тебя, ты долго не выныривала. – попытался объясниться Антон.

- Я вынырнула и… и вот, - она обвела вокруг себя взглядом, - а потом мне стало страшно, ведь вокруг никого, совсем никого нет, я не знаю что делать, и тут ты…

- Поплыли к берегу, пока не выбились из сил, - предложил Антон.

Даша вскоре обогнала его, а он стал терять силы, ведь плавал он совсем плохо.

- Даша, подожди! – крикнул он и она обернулась.

- Я плохо плаваю, помоги мне…

Как ни стыдно было ему просить помощи у девушки, но пришлось, и она поддерживала его, пока они плыли.

Они приблизились к берегу уже достаточно, чтобы понять, что это вовсе не пляжный берег Серебряного Бора, полный обнаженных людей. Всё вокруг было дико, на них будто бы дохнула своим могучим и свежим дыханием сама первобытная природа. На берегу они увидели только притихший от жары тропический лес, да услышали редкое стрекотание каких то птиц или насекомых. И ни единого человека – абсолютно никого!

- Что же это? – проговорила Даша, - что произошло? – она едва не плакала.

- Я не верю в такие вещи! - Антон теперь плыл на спине, так было легче.

- Но ты же видишь! Мы очутились не там, где были до этого.

- Мы не в Москве?

- Что ты спрашиваешь, сам не видишь? – немного разозлилась Даша, но потом вдруг заплакала, - Я боюсь, Антон, - призналась она как то обреченно, тесно прижавшись к единственному человеку на многие мили вокруг. Берег был уже близко.

На расстоянии более ста метров от берега они почувствовали под собой дно. Встав на твердую поверхность, Антон стал более уверенным. Даша тихонечко умывалась водой, глядела по сторонам, в надежде увидеть хоть что-нибудь, что могло бы свидетельствовать о том, что здесь живут люди.

- Давай рассуждать логически, - предложил Антон, и принялся высказывать имеющиеся у него тезисы: - ты и я нырнули, а потом под водой с нами что-то произошло…

- Ты тоже почувствовал? Такая горячая вода сразу, да?

- Да, - кивнул Антон и продолжил: - мы всплыли там, где оказаться совсем не могли, ведь не могло же это быть течение и где другой берег реки? И мы бы почувствовали, правильно?

- Угу, - согласилась Даша, ещё больше пугаясь происходящего оттого, что теперь Антон пытался объяснить всё это логически. Она со страхом и интересом ожидала выводов Антона, уставившись на него огромными карими глазами, умытыми и чуть покрасневшими.

- Теперь, приплыв к берегу, мы видим, что это совсем другое место, тут нет людей и нет домов, хотя если бы нас просто отнесло от берега, мы бы всё равно наткнулись бы на людей, на купающихся, пусть даже и в купальниках, - рассуждал Антон, продолжая двигаться к берегу, разгоняя перед собой тягучую воду.

Антон взглянул на показавшуюся из воды Дашину грудь, и продолжил: - следовательно, с нами произошло что-то такое, чего не случилось с другими, нас переместило куда-то… куда-то не туда…

Даша остановилась и стала смотреть на Антона так, будто бы он мог одним лишь своим словом спасти их обоих, вернуть обратно на московский пляж. Антон в какой то миг почувствовал даже гордость за то, что эта девчонка, такая красивая и горделивая, до того казавшаяся психологически выше его, теперь совсем растерянная, слушает его и, судя по её лицу и глазам, готова сделать ради спасения всё, что он скажет, признавая тем самым его главенство. Но сразу же Антон ощутил ту огромную ответственность за происходящее, благодаря которой он теперь как бы был в ответе и за Дашину жизнь, ведь то, что произошло с ними, случилось наяву, и всё это не так радужно и прекрасно, и совсем не похоже на увеселительную прогулку вдоль берега в обществе красивой девушки.

Дрожащим от волнения голосом Антон продолжил:

- Пока что мы никого не встретили, мы тут одни, вдвоем, больше никого нет, видимо… На это острове, а может и вокруг во всем мире, вероятно, мы единственные мужчина и женщина.

- Где мы? - спросила нежданно Даша.

Антон недоуменно посмотрел на неё, и тут же начал размышлять вслух:

- Опять же рассуждаем логически: поскольку с нами произошло что то противоестественное, то мы можем оказаться где угодно. Ты ведь читала фантастику?

Даша растерянно кивнула.

- Судя по тем деревьям, кустам и пальмам, - Антон глянул в сторону близкого берега, - мы на Земле, а не где то на звездах, как пишут фантасты. Хотя это красное небо… - Антон задумался, - странно… может быть тут сейчас такая погода просто-напросто, а? Если мы на Земле, то скоро выйдем к людям, просто мы оказались где-то на диком берегу. Ты ведь знаешь историю Бермудского треугольника, может быть это то же самое и мы сейчас находимся где-нибудь в Полинезии ?!

Антон заметил, как лицо Даши стало чуть менее испуганным, да и сам немного поверил, что скоро этот безумный страшный сон закончится, и тогда они с Дашей вернутся обратно в Москву, а потом расстанутся, но всё же ещё потом свидятся, ведь они теперь друзья по несчастью.

Ещё Антон подумал, что разумнее всего сейчас двигаться вдоль берега, чтобы можно было увидеть людей или яхту, плывущую по морю. Но в тот же момент он ужаснулся от новой мысли: если случилось что-то выходящее за пределы обыденного, то есть паранормальное, значит, их с Дашей шанс оказаться теперь среди людей, или хотя бы вблизи от них, невелик… может они переместились во времени… ?! И тогда им следует опасаться дикарей, которые могут выбежать в любой момент из тропических прибрежных дебрей, или каких-нибудь средневековых рыцарей… тогда их непременно сожгут на инквизиционном костре за их наготу. А возможно они оказались и ещё дальше во времени, где-нибудь среди ужасных ящеров раннего мела или в другой геологический период, а там, за морем, лежат хоть и земные, но совсем иные материки и страны. Или же они оказались вовсе не на Земле, а в каком-нибудь параллельном мире, о которых пишут так много книг и снимают много фильмов-фентези.

Единственное, что Антон понял совершенно точно, это то, что ему удалось немного успокоить свою спутницу, а если он и дальше будет озвучивать свои мысли, то вполне может снова напугать её. Поэтому Антон решил какое-то время не размышлять вслух.

Даша теперь вся была в его власти, напуганная и ничего не понимающая в произошедшем. Если раньше она была неприступна и он глядел на неё, как на богиню, то теперь она полностью зависит от него и похоже прекрасно понимает это.

- Может быть, надо вновь нырнуть? – предложила Даша, - и тогда мы окажемся дома?    

Не дождавшись ответа, Даша нырнула под воду и проплыла несколько метров, а потом вынырнула. Взглянув на неё, Антон опять зашагал к берегу. Со слезами на глазах Дарья пошла вслед за Антоном.

Она вышла на берег и села на песок рядом с ним, обхватив колени руками. Ей ужасно хотелось обратно, на пляж, поиграть в волейбол, допить свое пиво, а ещё лучше оказаться дома, с мамой, с единственным человеком, который был у неё на всем свете, прижаться к ней и заплакать, сильно-сильно, горько-горько… и выплакать все скопившиеся слезы – по погибшему отцу, по умершей этой зимой собаке.

А теперь – что будет с мамой, ведь у неё больное сердце… Что с ней будет?!              

Глава 6-я

Архипелаг, Восточная Коса, день 3-й, после полудня.

- Смотрите, ребята, какой камень красивый, - торжественно произнес Ян, вертя в руках увесистый фиолетовый валун с розово-перламутровыми прожилками. Это был уже второй экспонат их маленького собрания красивых вещей. Первый экспонат – огромную переливающуюся всеми цветами радуги ракушку с длинными спиральными зубцами также нашли этим утром Ян и Павица.

-Угу, - мрачно кивнула Марина, даже и не взглянув на камень. Она всё также сидела и глядела в сторону берега.

- Ты дурак, Ян? Чему ты так радуешься? – бросила ему Алёна.

Не ожидав такого ответа, Ян отшвырнул камень и, пнув ногой песок, побрел прочь от их убогого жилища.

Он гулял по берегу и размышлял о том, что ему делать теперь – он уже устал веселить всех, находить всем занятия, думать обо всех.

Прошло уже много времени с тех пор, как они пришли в чувство на берегу этой блинной, далеко вдающейся в океан атолловой косы, шириной всего метров 50 или 70. тогда Ян принялся объяснять всем, что общее уныние отнюдь не улучшает сложившуюся ситуацию, а то, что случилось - уже случилось и своими силами повлиять на обстоятельства они не могут, остается лишь радоваться, что они живы и стремиться приспособиться к новым условиям и научиться жить здесь.

Поначалу ребята пошли за ним, когда он повел их по косе исследовать местность. Под крики и пение местных птиц голые путники добрались почти до основания косы, откуда был хорошо виден близкий берег большого острова, поросшего огромными деревьями и пальмами. Это он, Ян, решил не пускаться в неведомые дебри, а сначала обжиться здесь, поэтому, видя, что его товарищи растеряны и плохо соображают что надо делать, он повел их обратно.

Эта коса простиралась от края до края километров на десять, не меньше. Ян выбрал для их будущего дома-пристанища самую середину косы, которая из-за изгиба была наиболее удалена от того острова, за которым, в седой дали, виднелись какие-то горы. Ян облюбовал уютную полянку с внутренней стороны косы, так как полагал, что океанские бури, приходящие с бескрайних просторов, могут сильно повредить им, наивно полагая, что это сможет защитить их от адской мощи урагана, способного уничтожить всё на архипелаге.

Местное светило, которое они именовали солнцем, находилось в зените, когда Ян, не желая допускать уныние, распределил работы, что само по себе стоило ему большого терпения и труда, ведь все его спутники всё ещё находились в нелепом состоянии полного безразличия к своей дальнейшей судьбе, ещё не пришли в себя от пережитого и считали, что всё уже потеряно и жить дальше не имеет смысла. Ян же знал, что жизнь продолжается и насколько она будет прекрасна, зависит только от них самих.

Поэтому, найдя сухой трут и сухую палочку, он заставил Алёну добывать огонь, а остальных девушек собирать хворост. Сам же он, вместе с Данилой и Олегом, отправился изучать ближайшие окрестности в поисках больших камней и валунов. Также Ян обращал внимание на небольшие острые камни, которыми можно было бы рубить и резать, и которые можно было бы скалывать, получая острые бритвенные края.

В скором времени выяснилось, что больших камней в округе довольно мало и невысокая оградка из них ограничилась всего четырьмя валунами по углам, хотя Ян предполагал на месте будущих стен устроить вал высотой не меньше полуметра. Добыча огня тоже не увенчалась успехом – девушкам надоело пустое трение палочки о трут и они занялись изготовлением одежд: сорвали лианы, обвязали их вокруг талии и навешали пальмовых листьев – вышло неплохо,   только вскоре и это начинание было обречено провал – такие одежды-юбки щекотали тело, приходилось всё время чесаться, растирая тело, кроме того юбки эти были достаточно хрупкие, с лиановых поясов постоянно выпадали листья, а сок лианы вызывал лишь сильное раздражение и зуд. Поэтому уже к вечеру местного дня измученные девушки избавились от импровизированных одежд, вновь представ перед сильным полом в первозданной наготе.

Зато острых камней Ян нашел три штуки, а четвертый добыл, долго колотя камнями друг о друга. Ещё Яну и Данила успели срубить и воткнуть в землю две толстых жерди. Олега же Ян отправил дальше искать камни, а девушек заставил собирать мягкие листья и траву, чтобы внутри дома было удобно спать.

Так подошла ночь. И эту свою первую ночь на архипелаге ребята провели под открытым небом, но зато у костра, хвороста для которого было собрано достаточно. Они хвалили провидение, что огонь всё же удалось добыть.

Утром, едва рассвело, Ян снова отправил всех работать, у костра оставил Марину и Паву, чтобы не давали огню погаснуть. Алёна, вооружившись острым желваком, отправилась с парнями рубить жерди. Камень Ян изготовил ночью, у костра, потратив много времени, сил и камней, чтобы получить камень с острыми краями, который у древних людей, насколько помнил Ян, назывался чоппером.

Вскоре по краям их дома в песке глубоко сидели четыре толстых, а рядом несколько потоньше жердей. Вбить их в землю стоило больших сил – одна из жердей сломалась. Вокруг очага был сложен круг из камней, совсем небольших.

Приближался местный полдень. Ян объявил отдых, а сам вместе с Пваицей отправился бродить по берегу, размышляя о том, стоит ли связывать жерди лианами, чтобы устроить нормальные стены и крышу, ведь лианы высохнут и их дом может обвалиться или его снесет ветром. Тогда же они с Павицей и нашли ту ракушку и принесли её к дому, водрузив у стены, недалеко от своего угла-лежанки. Павица улыбалась, прямо светилась радостью после того, как они с Яном на берегу, далеко от дома, занялись тем, чем обычно занимаются наедине молодые люди противоположных полов. Ян тогда подумал, что, возможно, шоковое состояние у ребят начинает проходить, и скоро все привыкнут и будут чаще улыбаться, и не будет больше всеобщего уныния.

Однако скоро он понял, что ошибался. Ребята снова ныли и бурчали, что всё плохо и что нет смысла ничего делать, и теперь вот в довершение они назвали его дураком, когда он принёс новый красивый камень, желая порадовать друзей.

- Ян! – услышал он голосок Павы и обернулся. Девушка бежала к нему по берегу, комично размахивая при беге руками.

Подбежав к нему, Павица взяла его под руку и сказала по-сербски:

- Ян, ты не обижайся на них, они…

- Я знаю, - ответил Ян, нежно погладив плечо девушки, - они мне надоели, их всё время нужно опекать, как малых детей, и вместо спасибо я для них стал дураком…вот…

Павица прижалась к Яну, её живот и упругая небольшая грудь раззадоривали его, он возбуждался всё больше, и вот, наконец, не выдержав таких пыток, Ян откинул с лица девушки растрепавшиеся черные волосы, и нежно, будто к источнику, прикоснулся к её губам. Пава, чуть склонив голову на бок, обхватила рукой голову Яна и ещё крепче стиснула их уста.        

Ян не раз удивлялся, как это ему посчастливилось с юных лет быть помолвленным с таким ангелом; Пава была доброй, воспитанной и трудолюбивой девушкой, она не курила, даже девственности лишилась совсем недавно. Когда-то, когда Яну было всего три года, его и Павы родители договорились поженить их с Павицей по достижении совершеннолетия. Это было в Белграде, в Сербии, где и родился Ян. А потом он с родителями уехал из Сербии на родину матери, в Западную Украину, там, в городе Дрогобыч подо Львовом, и прошло детство Яна, там он учился в школе, там же и закончил её. Как-то однажды он бывал в Белграде, ездил туда к родственникам отца. Яну было тогда тринадцать лет, а Павице двенадцать, она уже тогда была красавицей и Ян почти влюбился в неё, насколько это было возможно за неделю его пребывания в сербской столице. Он с Павой и её родителями каждый день гулял по белградским паркам, аллеям, скверам и улочкам, Ян увидел старый город, Дунайские набережные и остров Велико-Ратно, районы Звездара и Мокри-Луга, крепость Келемегдан и площадь Теразие. Позже Ян ещё не раз приезжал в Белград на каникулы или отпуск.

В последствии Ян переехал жить в Москву вместе с родителями, поступил в юридический институт. В своей группе он был заводилой, под гитару он пел своим друзьям-студентам песни на сербском, украинском и русском языках, которые знал как родные. От девушек не было отбоя – как он считал, в нём их привлекала не только необычайная обаятельность, но и чужеродное происхождение.

Отдельная история случилась между Яном и Мариной Жупановой, которая, будучи по матери украинкой, а по отцу русской, в детстве объездила вместе с отцом – полковником танковых войск, всю европейскую часть России и Сибирь, подолгу жилв в Иркутске, Уссурийске и Оренбурге. Марина влюбилась в Яна, однако безответно, они повстречались какое-то время, после чего Марина стала гулять с Данилой Колосковым, лучшим другом Яна, с которым они всё время пьянствовали, участвовали в студенческих КаВээНах и много чего творили вместе.

К Яну так и липли друзья – в их компанию вскоре вошла киевлянка Алёна, когда-то работавшая стриптизёркой, а после этого вообще непонятно кем. Поначалу Алёна стала лучшей подругой Марины, и гораздо позднее вошла в их компанию, а потом у Алёны появился поклонник – уроженец Минска Олег, также принятый в качестве друга. В то время Алёна завязала с наркотиками, которыми злоупотребляла в какое-то время и со своей работой в качестве девушки по вызову.

Ян и Павица весь день провели вдвоем на окраине косы и вернулись к их шалашу лишь на закате. Ещё издали была видна огромная, покрытая темными татуировками, фигура Олега.

Не сказав ни слова, Ян и Пава устроились на листьях в своем углу. Отсутствие Яна пошло на пользу – Ян улыбнулся, увидев в свете костра, что Олег и Данила приделали ещё несколько жердей и уже начали обвязывать их лианами. Ещё Ян заметил странную конструкцию наверху, видимо являвщеюся каркасом будущей крыши.

Совсем скоро к Яну пришли мириться. Извинились за свои слова Марина и Алёнка. Как видно, ребята одумались, и их поведение выглядело более жизнерадостным, и совсем не скорбно-безразличным ко всему, как ранее. Ян, конечно же, простил девушек.

Долгую темную ночь, когда на небе не было ни единого спутника, они вшестером провели весело – пели под гитару, рассказывали друг другу анекдоты и пересказывали книжки, ходили купаться, а потом девушки танцевали, особенно  не оставили парней равнодушными стриптиз и танец живота. Как-то само собой получилось, что после этого действа три пары разбрелись по косе и вернулись к дому ещё не скоро, когда наконец, сон смарил их.