Монолог туалетной бумаги. Из книги Туалетный раб

Порвёт – не порвёт?

Чего ему нужно, почему он не уходит? Сел и застыл, словно каменное изваяние. Не отдыхать же он сюда пришел, это ему не комната для отдыха. Иногда, конечно, здесь могут искать одиночества, помещение, в принципе, такое, что двоим никак не поместиться, если только не в крайне неудобных положениях. Быть может, одиночество…

Чего сидит? Ведь ещё порвёт чего доброго.

Вон, кажется, ему наконец плохо стало. Расстройство желудка сказалось. Согнулся, бедняга, а уходить не хочет.

Так ведь точно порвёт!

По воздуху как-то передаётся, хорошо ли человек себя чувствует, или всё-таки есть у него что-то такое… нехорошее внутри, наболевшее. Этот, по-видимому, переживал неприятные моменты в личной жизни. Глаза увлажнённые, лоб покрылся испариной. Нет, здесь не жарко. Просто есть что-то в воздухе…

Так и остаётся стремиться к пониманию человеческой психологии. Этакое бесконечное занятие, сядет кто-нибудь, а я в нём разбираюсь, только вот когда дохожу до абсолютного портрета, говорить не имею права. А они рвут и уходят.

Неблагодарная работа – всегда находиться под рукой и получать взамен такой самоотверженной готовности лишь грубое, комкающее прикосновение. Вот когда начинаешь на себе познавать человечное отношение…

Этот все сидит и корчится так, словно последний раз сюда пришел. Что ему от моего искреннего сочувствия? К тому же он, наверное, так же, как и я, хотел бы здесь не появляться вовсе, но сам понимает, что человеческая физиология попросту не позволит миновать ни этого места, ни встречи со мной, уныло расположившейся прямо напротив двери. И мне не затеряться где-нибудь в тени, потому что я всегда на виду благодаря крепким стальным штырям, намертво крепящим прохладную скользкую перекладину, проходящую сквозь мои внутренности.

Мне некуда спрятаться. А они приходят, сидят здесь, будто чего-то ждут, а потом, как бы подводя итог ожиданию, бесцеремонно рвут и, довольные собственным звероподобием, исчезают до следующего раза.

Все. Конец размышлениям. Вот он немного оживает, тянет ко мне влажные дрожащие ладони и безжалостно отрывает сразу около метра. И еще раз. Я безмолвно терплю и с грустью провожаю его взглядом до того момента, как дверь закрывается за его удаляющейся спиной. Где-то совсем рядом протяжно гудит водопроводный кран, а здесь, прямо передо мной, стихает шумный водоворот и вновь повисает в воздухе плотная тишина и легкий дух того, что служит вечным напоминанием о моих обязанностях, - остаточный аромат свершившегося акта дефекации.