Лисичка

Прокоп Требухин

Лисичка

Я все-таки встретил ее!

19 июля среда 13 часов.

Бывая в этом районе, вне зависимости от наполненности желудка, я всегда заходил в маленькую, уютную кафешку на Каменноостровском с фонтанчиком и прудиком посередине. Здесь готовили потрясающую рыбную солянку, для которой не жалели даже каперсов. В аквариуме о чем-то своем, незатейливом молча мечтали рыбки, а их менее удачливые собратья в моей тарелке уже не мечтали ни о чем. Их мечты сбылись, и рыбьи души взирали с небес на того, кому они подарили столько удовольствия, спокойно-снисходительно. И я не мечтал ни о чем. Для меня это не свойственно, но когда в твоей тарелке шедевр вкуса, отбрось все мысли и воздавай ему должное, блаженствуя над каждой ложкой. Вкусовые рецепторы наполняют мозг своими электрическими эмоциями, тот складывает из них сложнейшую мандалу, искусно вплетает в ее божественный орнамент яркие энергичные 50-граммовые штрихи «Столичной», что насыщает и подтверждает ее, солянки, мудрость вспышками озарений, глубокого просветленного понимания Сути Вселенной. И вся эта духовно обогащенная конструкция устремляется ввысь, в небо, как священная молитва во славу того, кто или что своими благими деяниями содействовало появлению на земле этого чуда – сборной рыбной солянки. Оммм!

Поэтому я и не мечтал ни о чем, кроме того, разве, чтобы моя тарелка подольше не пустела.

Вошли три женщины и сели у окна. Я всегда порывался занять это место, чтобы смотреть на людей, спешащих к метро «Горьковская», но ни разу так и не получилось. Прямо, как Веня Ерофеев, так и не увидевший Красной Площади. Интересно, что сказал бы этот Гаврош русской абстинентно-концептуальной революции, этот светлый ангел, сгинувший в темных застенках советской действительности по поводу сей амброзии? Транс-цен-ден-тально! Вот, что он бы сказал!

Ах, Венесус Христофеев, светлоокий Шива, пляшущий на прахе соцреализма, пуленепробиваемое знамя всех принимающих и перепринимающих, распявший себя во наше спасение! Себя распял, а нас не спас…

Женщины развесили свои сумочки по спинкам стульев. Одна, маленькая, изящная повернулась в профиль… И я узнал его. Этот профиль! Двадцать лет я носил его в сердце, замирая каждый раз, когда видел похожий. Носик, чуть больше среднестатистического, с небольшой горбинкой, о таком говорят, что, мол, придает индивидуальность. Расхожая фраза для усмирения обладательниц эксклюзивных горбинок и излишка баксов, но, похоже, так оно и есть. Я пытался представить ее курносой. Фу! Черт-те что! Курносых я вообще не воспринимаю, для меня это чуть ли не уродство. Как будто лицо не доделали. А здесь – эта восхитительная горбинка таинственной восточной принцессы! И ресницы… Просто сумасшедшие ресницы! …в которых устало засыпает ветер…

Тоже мне, Милорад Павич…

Она щебетала с подругами (это был ее голос!), как пчелка по капелькам цедила ристретто и взмахивала маленькой ручкой. Такой маленькой, нежной ручкой. Плавно и очень женственно, как только и может восточная принцесса… О! Как мы помним эту ручку! Я и мой маленький брат. Крохотную и безумно нежную. Ласковую до спазмов и потери рассудка.

Она пила кофе, а я, оказывается, сидел, вытаращившись, дебил-дебилом с застывшей ложкой, так и не попавшей в рот.

И она оглянулась.

По себе знаю, как край глаза выхватывает из городской суеты ситуации, которые не следовало бы видеть, когда люди оказываются в идиотском для себя положении. Тут женщина поскользнулась и неловко задрала подол, а белье явно не для широкой публики. Там мужик в порыве вдохновения забылся и страстно заковырял в носу. Каждый, опомнившись, вспыхивает: хоть бы никто не заметил. Ан нет! Дудки! Все схватывает ехидный край глаза. И она меня увидела тем же краем глаза, который оповещает хозяина на уровне подсознания, что рядом происходит нечто неадекватное.

Она медленно поворачивала голову, а дебил-дебилом все сидел, открыв рот.

И она распахнула свои глаза…

О, эти глаза! Вы никогда не видели таких глаз! Огромные, но хитрые. Хитрые и при этом огромные… Что было за ними, я никогда не знал. Тайна во мраке, торжество агностицизма, сама непознаваемость. Они жили своей жизнью, сами по себе, подчиняясь лишь непредсказуемому Космосу. При ее миниатюрности, Такие глаза были больше, чем просто органом зрения, они являли собой все. У португальцев, к примеру, птичьи лица, на них довольно интересно смотреть в профиль – та же горбинка. Но в фас – лист фанеры, вид с торца. Вест-готская замороженность, пробирающая до костей своей ненужностью и безразличием. Фанданго с каменным лицом и рыбьими глазами – это все равно, что моя солянка с американским кетчупом. О, эти волшебные глаза! Такие посмотрят ласково, и ты кончишь… А какими они становились, когда ее маленькая нежная ручка добиралась до своей цели… Смерть Богов! Взрыв Сверхновой в голове, крах всех прошлых идеалов и принципов. А в глазах – лукавое тепло, ангельский и похотливый огонек под сумасшедшими ресницами… Святое лисье бесстыдство жаждущей любви целомудренной девы… Ах, А-Хули!..

Двадцать лет я пытался вспомнить, какого цвета ее глаза. Бесполезно. Бил молотком по голове - не помогает. И только в зрелые годы, когда к двум моим извилинам, природной и чисто профессиональной, прибавилась еще и третья, я понял, в чем дело. Можно смотреть на ее маленькие совершенные ушки, на тонкую смуглую шейку и ласково-хищные ноготки. А глаза это другое. Смотреть можно только "в" них. Как смотришь в окно на удивительный мир и не задумываешься, какого оно цвета.

И она меня узнала. Бездонные глаза стали еще глубже. В башке у меня вольтова дуга, короткое замыкание. Целую вечность мы смотрели друг на друга. Я не боялся быть неузнанным, боялся лишь холодного безразличия. Узнает и отвернется, – типа, ну и что? В страшных мазохистских мечтах оно меня убивало, втаптывало в грязь, но разве в этих глазах могло быть место холоду?..

И она махнула мне рукой.

К черту солянку! Мантры с мандалами! Я чуть не рухнул в прудик с фонтанчиком, рванувшись к ней.

- Базилио, ты самый глупый кот на свете! – поздоровалась она.

- Натюрлих! Спасибо, ты тоже прекрасно выглядишь, - в голове были только эмоции и глупые дежурные слова, все умные в панике разбежались. Как мне хотелось схватить ее в охапку, сунуть за пазуху и бежать, куда глаза глядят, нести, шептать в ухо то, что зрело во мне 20 лет, баюкать, как ребенка и плакать от умиления! Те слова кипели внутри, но не лезли из горла. – Ты совершенно не изменилась. Все такая же маленькая.

Я почти не лукавил. 20 лет прошло, а узнал сразу.

- Врешь, как всегда, но все равно приятно! – она отмахнулась ручкой, маленькой и изящной. – Какими судьбами здесь?

Я боялся подавиться словами. Она была так близко, смотрела на меня в упор своими глазами. Такими глазами! Что в них было, насмешка, интерес на пять минут или просто скука, прикрытая сумасшедшими ресницами? Или я опять все драматизирую?

- Тебя ждал, солянку ел. Ты где болталась столько времени?

Глаза вспыхнули игривым негодованием.

- Это я то болталась! Это ты, котяра гадкий, бросил меня на поругание, сбежал куда-то!

- Не сбежал, меня Родина послала подальше. А я тебя честно искал. Зуб даю, поруби мой... хм... Но не нашел. У меня и информации о тебе было с гулькин... хм... Девичья фамилия да старый адрес, где эту фамилию и не слышали. Но я готов загладить, искупить. В разумных пределах, конечно...

- Вот они мужики! - подруги согласно кивнули, а она стукнула меня кулачком по плечу. Я поймал этот кулачок и поцеловал. Маленькая моя! Это случилось, это все-таки случилось! Я засыпал и просыпался с мечтой об этом мгновении. И оно настало! Остановись!..

- Лучше поздно, чем никогда.

Поразительная у меня способность морозить тупые банальности в самый неподходящий момент. Ведь я совсем не то хотел сказать...

- Вас, надо полагать, зовут Вася? - на языке привычно завертелась пошлость, достойная соленой мужской компании, "надо повлагать", надо, кто бы спорил. Высокая, прямые, ослепительно черные волосы, туго зачесанные назад, пухлые, яркие, капризные губы, нос чуть картошкой, но не портит, жгучий взгляд и высокий лоб, на котором написано: "секретарь-референт в иностранной фирме". Пантера!

- Вася - это многообещающе, - утвердила вторая подруга, очевидная натуральная блондинка с такой фигурой, которая угадывалась даже за столом, что грузин бы успел сказать только "вах!", перед тем, как выпали бы его наглые глаза и порвались штаны. Этакая царственная Мерилин, валькирия в роли герцогини Йоркской. Мне повезло, что я не падок на блондинок, а то бы упал. Лицо, если разобраться, никакое. Но умение владеть этим «никаким» да и всем остальным, я был уверен, губило мужиков пачками. Почему-то, не знаю почему, во всем мире царит общепризнанное мнение, что блондинки с формами вызывают у мужиков особенно сильные эмоции. Не знаю, не знаю. По крайней мере, у меня не вызывают. Студенистая коровья томность, а то и откровенная полуфригидность, меня давно уже не прельщали. Обладать красивой и общепринято модной куклой, тешить свое тщеславие, ловя сальные, завистливые взгляды разного рода джигитов, это реально означает всего лишь получать дивиденды с вложенного капитала. Но на алтарь жизни положено гораздо больше - истинная страсть восточных таинств и загадочного Космоса, подарившего цвет волосам.

Но эта была что-то! Исключение из всех моих правил. С ней я бы пошел в разведку. И там остался... Но это было бы еще вчера. Старая многократно проверенная метода, моя, между дрочим: видишь женщину и не знаешь, углубляться в нее или нет, стоит овчинка выделки или так обойдется? Метода называется "Предвставление". Своего рода визуализация с экстраполяцией. Включаешь воображение и пытаешься представить ее лицо во время оргазма. Это совсем не трудно, но результат стопроцентный, - если ты это представляешь, и тебе нравится то, что ты представил, то - полный вперед, а если нет - "извини, милая, мама не велит мне долго гулять". И ты об этом не пожалеешь. Таким образом можно протестировать и прошлых подруг, для которых в свое время не хватило напора или терпения. Тренируйте воображение, друзья!

С блондой все было в порядке. И это как минимум.

Черт, что я несу! Сдались мне эти Багиры с валькириями! Вот - Она! Сидит рядом, блестит масляными глазками, о чем, непонятно. И ничего больше не надо.

- Нет, Базилио или, если угодно, Вася, в каком-то смысле ипостась. А вообще я на лис охочусь. - Я выразительно взглянул на нее. - Не знаю, как там Вася, много обещать не могу, но по коньячку за встречу, думаю, не помешает.

- Натюрлих! - хором сказали референт и валькирия.

Милая моя маленькая Лисичка! Конечно же, ты не моя, да и я не твой. Но сейчас я об этом не знаю, и знать не хочу. Возможно, это бзик, возможно, я придумал себе сказку и за пятую часть века вбил ее себе в голову. Но ты рядом, и в глазах твоих по-прежнему теплый и таинственный свет. Твой кулачок в моей руке, - это твое сердечко, мне и нужно было только прикоснуться к нему, убедиться, что оно бьется, и что в нем есть крошечный кусочек меня, и все! Большего не надо. И быть мне в аду говночерпием, если хоть одна женщина слышала от меня такие слова, если хоть об одной я так подумал. Я не зря прожил это время в надежде. Небо, как оказалось, не глухо!

Помню, я сжимал ее ладошки и говорил: «Ага! Руки горячие, значит, сердце холодное! » «Неправда! - возмущалась она. - У меня все наоборот». «Ну, так это надо проверить!.. » «Кот, тебе лишь бы обесчестить бедную девушку... » «Не обесчестить, а осчастливить».

Тогда, наобнимавшись с тобой в подъезде твоей хрущевки, я бежал к другой. Не бежал, нет, ковылял, с трудом перешагивая через собственные опухшие яйца. Думал о вечном, то есть ни о чем. И эта боль была жалким искуплением за то, что я не сделал тогда и не сделаю позже. Ведь ты была девочкой. Ты была пределом, тогда еще не понятым, не оцененным. А та, другая, единственным, но неоспоримым преимуществом которой была безотказность мосинской трехлинейки, была лишь очередной ступенькой в длинной-предлинной лестнице. Да ведь и яйца не железные...

Моя загадочно улыбалась. Как Джоконда? Нет, не как Джоконда. У той улыбка самоудовлетворенного гермафродита. Пол любого существа определяется ориентированностью его сексуального внимания. И если это внимание рассеяно, как у Моны Лизы, не персонифицировано по половому признаку, то с определенностью можно утверждать, что это существо бесполое или фатально фригидное. Именно различие между полами привлекает их друг к другу, и они сворачивают горы и рушат цивилизации. От чего такого я тащусь в Лисичке? Да от того, чего нет у меня и других объективных мужиков. От противоположностей! Ее ладошка, которая тонет в моей лапе, кожа, ее, гладкая и бархатистая по сравнению с моей, грубо-волосатой. Ее улыбка, полная тайн, рождающая сладкую истому там, внизу... Значит, получается, ей во мне может нравиться ухмылка идиота?.. Носик… А мой все равно гораздо больше!

Черт возьми! От ее улыбки кипит кровь. У нее маленький ротик и губки пухленькие и нежные-нежные. Я помню! Когда она закусывает нижнюю губку, верхняя топорщится, как у ребенка. И взгляд из-под челки...

Тогда, 20 лет назад, у нее была челка, очень длинная и рыжеватая. Крашенная, сама она шатенка. Челка падала на правый глаз, и вся эта неземная сила, сумасшедшая радиация прошивала меня насквозь через один, - левый. Она смотрела, чуть наклонив головку, чуть исподлобья хитро, нежно и игриво. Взгляд ее пробивался сквозь огромные пушистые ресницы и прибивал на месте. Такой она и запечатлелась в моей памяти, милый маленький зверек, бесконечно добрый, бесконечно хитрый и бесконечно нежный. Одним словом, Лисичка.

Мы еще долго болтали о всякой ерунде, вспоминали общих знакомых и беззаботную юность. Я тупил напропалую.

- Танька, - сказала референт низким бархатным голосом, - а ведь нам нужен компаньон. Предприятие рисковое, и твой Вася просто обязан нам помочь. Прикроет в случае чего. Ну, как, Вася, ты готов прикрыть беззащитных женщин?

Вася, так Вася. Моя прыснула в ладошку, а блонда плотоядно улыбалась мне прямо в лицо. Какой-то странный подтекст. Чуть познакомились, и уже втягивают мужика в какую-то авантюру. Я этого не люблю. Я взглянул на Лисичку. Да хоть к черту в жернова!

- Вася, дай лапу, - референтша протянула свою руку с длинными ногтями. Красивая рука, ничего не скажешь. Очень красивая рука. Но разве можно сравнить с тем, что сейчас прячется в моей ладони! Теплая, ласковая лапка...

- Сеанс хиромантии? - я произнес что-то среднее между «е» и «и».

- Ты, Вася, даже не догадываешься, насколько прав.

Брюнетка вертела мою ладонь и так и сяк. Со всех сторон разглядывала пальцы.

- Каков вердикт? Жить буду?

- А смысл? - в тон мне ответила она.

- Так, интересуюсь.

- Оставьте этих глупостей, Вася. Не лезь в будущее, живи сейчас. До утра дотянет, - она кивнула подругам и откинулась на спинку, - но мы должны постараться.

И все три засмеялись чему-то своему, девичьему.

А я опять, дебил-дебилом. На ходу разводят. Ну и черт с ними.

- Все. Решено, - какой все-таки голосок у Татьяны, говорит, будто кошечка мяукает. А сама-то - Лиса! - Ты зачислен в эскорт и едешь с нами в баню.

Опа-на!

- Но... я... как-то... - нет, ты не дебил, ты полный, всеобъемлющий, трансцендентный кретин!

- Никаких «но»! Впрочем, солянку можешь доесть.

В такси я, обернувшись с переднего сиденья, травил анекдоты, выбирая те, что с легкой пошлинкой. Типа: происходит семяизвержение, сперматозоиды несутся, сломя голову на перегонки, ведь тут кто первый, тот и папа. Вдруг сзади крик: «Господа! Нас предали! Мы в жопе». Все по тормозам, развернулись и назад. Остался один, весь хромой, кривой-косой, доползает до яйцеклетки, гладит ее и говорит: «Вот так рождаются гении и уроды! »

На фоне убегающего Приморского шоссе они выглядели, как пьедестал почета - в центре референт Марина, слева блонда Ира, справа ютилась моя крошка. И я совершенно не был согласен с такой расстановкой.

Водила, тертый ханыжка лет пятидесяти, тоже вклинился: «Вы знаете, кто такой одномандатник? Верный муж! » Остряк недоделанный!

Близилось Солнечное, и я, наконец, решился.

- Учитывая важность предстоящего мероприятия, - официальным тоном начал я. Шутки шутками, а времена нынче стоят трудные, триппером уже никого не удивишь, и каждый о здоровье своем заботится, как может, - считаю своим долгом представиться: радикулит, синдром Дауна, болезнь Альцгеймера, ДМП, алкоголизм и перхоть. Из заразного, - только казарменный юмор.

Марина резко подалась вперед, отчего блонда, царственно прикорнувшая у нее на плече, свалилась вниз.

- Нимфомания! Только нимфомания! - громко, с чувственным придыханием зашептала она, - но зато в запущенной форме.

- Это у нас в некотором роде... семейное. - Ирина поднялась и тоже придвинулась ко мне. - А ты, Вася, сатиризмом не страдаешь?

- Ирка, дура, кто ж от этого страдает!

Водила заерзал за рулем, видать, услыхал знакомые по «Спид-Инфо» слова и представил это «мероприятие». Попытался опять встрять в разговор, но я пощелкал у него перед носом и указал на дорогу. Затих.

- В детстве переболел, теперь как рукой сняло. Никаких проблем.

«Эх! » - прошелестел водила.

- Вася, ты нас пугаешь!

Короче, поговорили! Каждый при своем и со святым русским «авось» наперевес...

Коттедж референтши говорил о том, что одной иностранной фирмой дело не обошлось. Небольшой, не сказать, что уютный, но стильный. Больше похож на съемочную площадку немецкого сериала. А Рокко, – надо повлагать, это я. По крайней мере, на сегодня… Во, попал!

Из коридора мы пошлепали босиком. Марина похвасталась своей баней. Я был в шоке, потому что баня вовсе не баня, а, как бы сказать помягче, банный комплекс с русской парилкой, сауной и бассейном четыре на три. Круто!

В широкой и пустоватой гостиной в углу стояла гитара. «Класс, - подумал я, - Лисичке спою колыбельную, для нее сочинял, а этим красавицам что-нибудь из Лаэртского». Я сел в кресло и усадил Таню на колени. Она стеснительно натянула подол короткого платьица и прижалась ко мне теплым котенком. Тогда, 20 лет назад, она прятала свои ножки под неимоверно длинными юбками чуть ли не из драпа. Зачем! Дурацкая молодежная мода тех лет? У нее прекрасные ножки. Это не мослы безмозглой модельки, которые «от коренных зубов» и не окорока секс-бомбы… Меня вообще задолбали эти западные стереотипы красоты и, уж совсем идиотического понятия, сексуальности! Как будто всем мужикам должно нравится одно и то же, мол, самцы все одноклеточные, и чтобы завести одного из них, достаточно просто соответствовать общепринятому стандарту и следовать утвержденному Голливудом алгоритму: повращать бедрами, поднять руками волосы и помассировать сиськи по часовой стрелке. Все. Он готов, можно начинать. И эти дегенераты считают себя величайшей нацией! Микробы духа! Вирусы! Жрите свои одинаковые гамбургеры, возбуждайтесь от своих телок конвейерной сборки и продолжайте считать себя лучшими. Пускайте слюни на силиконовые бюсты, - это как раз то, что нужно вашим силиконовым мозгам!

Большая женщина создана для работы, а маленькая для любви. Не я это придумал, но я заметил, что до длинной женщины, как правило, не сразу доходит, что на ней, оказывается, уже кто-то лежит и вроде бы даже имеет. От чего это происходит, оттого, что суммарная длина нервных связей между рецепторами и центром удовольствия и, соответственно, время прохождения сигналов у нее существенно больше? Или потому, что ее муладхара находится далеко от Земли, дарующей энергию любви? Да и сахасрара у нее витает в облаках. Все это напоминает сравнение машины с гидроусилителем руля и без такового, которую в нужный момент не провернешь…

У Лисички замечательные ножки! Чуть островатые и тонкие коленки; наверное, их она прятала по молодости. А теперь сама понимает, что глупо. Много что тогда было глупо, но и трогательно и прекрасно одновременно.

Я совсем расклеился… Сердце стучит, рука дрожит на ее шелковистом бедрышке. И все остальное сладко стонет под этим тельцем, совсем не набравшим килограмм, рвется сказать свое веское слово…

Губы мои обнимают ее ушко:

«Тебя так долго не было, что я даже немного соскучился».

«Все-таки, ты гад противный!.. » - Лапкой по щеке. Легонько, как котенок.

«Зачем мы сюда приехали? Давай убежим! »

«Поздно». Она тронула губами мою щеку.

- Э! Э! Не гони коней, Василий! – Марина уже переоделась в короткий халат зеленого шелка. Катастрофически короткий халат… - Танька, змея, ты здесь не одна, между прочим. Вы там лижитесь внаглую, а мы с Иркой слюни глотаем. Имейте совесть!

- А мы свою совесть уже поимели, – ответил я. – Так что, теперь она добрая.

- Эх, Вася, не туда ты силы тратишь.

Она нагнулась, чтобы включить центр, и я на себе ощутил разрушительную сущность катастрофически короткого халата… Едва успел отвести глаза.

- Я вам «Раммштайна» поставила. Чтобы дурных мыслей не было. – Она злорадно ухмыльнулась и задергалась под забойное «Айн…Цвай…Драй…». Только бы не вздумала поднимать руки…

Ирина, величественно закинув голые ноги на диван, также величественно качала головой в такт извращенному ритму. Когда истинно альтернативный ариец досчитал до десяти, и по закону жанра надо было терзать воображаемую гитару где-то у пола, Марина остановилась.

- Ну, вы пока слушайте музычку, расслабляйтесь. Но не сильно! А я печку затоплю.

- Пардон, мадам! – я легко поднял невесомую Лисичку, поставил рядом с собой и крепко прижал. - А мужчину вы пригласили в дом приготовить ужин и помыть посуду?

Чертовы эмансипе!

- Валяй! Печку найдешь?

- Да хоть на ощупь.

- Ах!.. – она закатила глаза. – Все вы так говорите.

Я взял Лисичку за лапку и потащил за собой.

- Мы вместе! Таня мне дров наколет.

Ирина с жалостью посмотрела на Татьяну.

- И топор пусть заодно наточит. Вдруг пригодится.

Марина строго посмотрела на нас.

- Танька, ты там не балуй. Помни о главном. А главное – это подруги.

И получила в ответ розовый язычок.

У нас за спиной она уже выкрикивала, «Айн… что-то там зонне… Цвай… еще раз зонне… Секс!!.. поглубже зонне…»

Я не закрыл дверцу, чтобы блики огня играли на ее коже и в огромных глазах. Она сидела на низенькой скамеечке, вытянув босые ноги к огню. Шевелила пальчиками. Я примостился рядом на полу и положил голову на ее бедра. И ее руки с готовностью легли на мое лицо, ерошили волосы, шуршали в бороде, тянули за нос, за уши, чертили ласковыми коготками таинственные знаки. И мне было хорошо…

Черт возьми! Мне было так хорошо, как не было никогда в жизни! И уже не будет. Даже в сладостных юношеских мечтах я не мог себе представить, что может быть так хорошо! Вот оно, это мгновение! Ради того, чтобы это испытать, можно было подождать и дольше. Что стоят все прошлые увлечения! Даже не увлечения – необходимость, тщательно припудренная опытом и знаниями. Разве стоит говорить о том, что я хотел бы сидеть так вечно, пока не рассыплюсь в прах? Банальность! Трепещи, Вселенная, теперь я могу все! Теплое, трепетное ложе под моей щекой, источающее неуловимый запах лучшей из женщин. Самой родной и желанной. Любимой женщины! Нежные руки, бродящие по мне, ее короткие, под мальчика волосы, в которых, быть может, уже прячутся закрашенные сединки. Это мое! Прорезавшиеся намеки на будущие морщинки у глаз и рта, которые так беззастенчиво высветил вдруг по-домашнему откровенный свет березового огня. Это тоже мое. Чуть нахмуренный лобик. Это все, как дежавю, по черточкам подбрасывало недостающие штрихи к единой до боли знакомо-незнакомой картине. И вот последний мазок, и она проявилась. Соединились в какой-то момент два негатива, два мира. Совпали до последних мелочей. Реальный, в котором ты живешь и прозябаешь, и такой же, но волшебный. Тугим ударом схлопывается в мозгу или где-то в других, более тонких телах, энергия осознания…

Сердце сжимается в диком и сладком спазме. Туман застилает глаза и щиплет в носу. Это ОНА!! Она моя и ничья больше! Эта маленькая плутовка и самый добрый и верный человечек в мире. И глаза ее и каждая клеточка ее тела принадлежат мне, и я за них в ответе. И я буду вечно сидеть у ее ног преданным псом, сгорая от любви и желания, глядя в эти глаза. Я разорву любого, кто косо посмотрит на нее! Я буду слизывать с нее дождинки и отгонять ветер, чтобы ни один ее волосок не шелохнулся против ее желания. Она – моя Богиня! Я вырву свое сердце и положу к ее ногам, чтобы хоть как-то развлечь мою Богиню, чтобы доставить ей хоть капельку радости. И это не жертва, а моя привилегия. Я выколю себе глаза, чтобы они ненароком не посмотрели в другую сторону. И пусть я сдохну прежде, чем скажу ей дурное слово…

Я – будда, наконец увидевший Свет. А Свет это – ОНА! Апофеоз Пути и единственно возможный смысл существования. И смерть во ее имя будет слаще нирваны, ибо Она сама и есть божественная Мукти.

Это маленькое существо – единственное и последнее, что привязывает меня к этому миру, ради чего стоит коптить небо.

Моя Лисичка! Любимая!..

…И миры начинают расходиться… По ниточкам, по штришкам разрывается корреляция между мирами, длившаяся целое мгновение, но позволившая тебе почувствовать слияние с тем, другим, волшебным миром. И они расходятся случайно встретившимися на захолустном полустанке скорыми, каждый по своим рельсам, в свою сторону. И только светлое лицо, на недолгий миг застывшее перед тобой в том, другом поезде, и взгляд его останется с тобой навсегда, будет терзать тебя осознанием чего-то упущенного, жечь непонятной тоской по чему-то несбыточному, ныть в душе горькой язвой судьбы. Потому что поезда эти больше не встретятся. НИКОГДА!

Я опять полил сопли! Что тебе надо, придурок? Что ты все время пытаешься затолкать этот мир в свою сопливую ограниченность с неистовством старого педика! Сама Судьба сказала тебе – да! Да! Да!! Продай свою паршивую душонку дьяволу и останови это мгновенье! И все будет хорошо. Но я уже знал, что не будет…

«Любимая». Я разглядывал это слово, взвешивал в руке, пробовал на зуб… И оно казалось настоящим. Как я завидовал парням и мужикам, что рассыпают эти слова сотнями, и при этом даже не кривят душой! Мне это было недоступно. Слишком дорого, по моему мнению, оно стоит. Слишком ко многому обязывает. Ты ведь дорожишь своей поганой свободой? А что дает она тебе? Ты слишком слаб и труслив, чтобы ницшеанствовать, и кто измерит удельную плотность и глубину моральных страданий, чтобы даровать тебе это право? Бог? Но его зверски убил безумный Фридрих, и уже давно. Ты просто со временем тихо сойдешь с ума, сойдешь на нет, так ничего толком и не создав. И твоей «Баркаролой» будет абракадабра… Почему же ты, сволочь паршивая, не можешь жить как нормальные люди! Ведь тебе хочется любить! Просто любить, не задумываясь о последствиях, не раскладывая по полочкам возможные варианты. Любить одну, другую, третью, и каждый раз искренне. В тебя самого влюблялись много раз. И это тебя пугало. Каждый звонок, когда на другом конце бормотало в слезах: «я без тебя не могу», это нож в сердце и страх ответственности.

А сейчас ты веришь в это? Будешь ли ты, уходя из жизни, твердо уверен в том, что хоть раз любил по-настоящему, и что сила твоей любви останется где-то в энергетических оболочках Вселенной согревать других и зачтется твоей кармой?

А сейчас я верю. Даже если поезда навсегда разошлись, тот миг был напоен сполна любовью к этой маленькой женщине, пусть и не выраженной в словах. И вспышкой слияния с волшебством сожжены мои прошлые грехи. И мосты…

Да! Я в это верю!

«Ты звал меня, я чувствовала…»

«Да, я как смог написал это на небе, указал время и место, чтобы мы случайно не разминулись. Еще на 20 лет. Но тогда меня бы уже не было».

«Астральный зов…»

«Любимая! »

«Любимый…»

И я схватил ее, сжал в объятиях, чтобы полностью вместить в себя, слить наши тела в одно. Ее губы источали сладость. Неземной восторг! Космос вокруг. И планеты сбиваются с пути. И пространство тонет в миллионоголосом звуке вседержительной вибрации… АУМ!!! И мир восстает из пепла и вновь летит к черту. И маленькая вселенная, дрожа галактиками, сошлась с той, что побольше, и в радужном вихре энергий умерло время…

…И это был только поцелуй. Такой долгожданный и сладкий…

В раздевалке я замялся в нерешительности. Я как-то отмечался на нудистском пляже, и сам поразился той новой свободе, которую дает отсутствие на тебе жалкой тряпочки. Но, зная свои визуальные интересы, там не задержался. Не доверял собственным инстинктам. А здесь я просто не знал, как себя вести. Дамы, - как в зрительном зале, само внимание, и среди них – Лисичка… В гробу я видел такие приключения!

- Кот! Ты хочешь нас разочаровать? - Таня шкодливо щурилась. – Давай, давай, ты первый!

- Проблем-то нет! Я вот только сейчас… шнурок запутался…

Разделся до трусов. Так, поиздеваться.

- Так я… что спросить хотел…

- Васька! Не томи! – Марина сладко потянулась. – Мы женщины слабые, нервные.

Я скинул последнее и повернулся, - нате, заразы! Если втянуть живот и развернуть плечи, не Апполон, конечно, но где-то рядом. А самого колотило, как отбойный молоток.

- О!

- Какое небо голубое! - закатила глазки Лисичка.

- Маринка, ты, наконец, объяснишь свою систему? Такие вещи скрывать от подруг бесчеловечно.

Хотя я понимал, что нестандартность происходящего, их алчные взгляды и недвусмысленные позы, особенно Марины, против моего желания заставляют меня выглядеть лучше и больше, чем на самом деле, все равно было приятно.

Моя победно смотрела на подруг, и меня понесло:

- Черт возьми! Куда я попал? Представляю, сколько безвинных мужиков сгинуло здесь зазря!

- Ну, почему же зазря?..

- Вы же ведьмы! Вы не замечали?

- Что-о? – Ирина подняла бровь.

- Иствикские, - успокоила Марина.

- Это же замок Синей Бороды! Куда вы складываете трупы? В подвале? Или, может, на чердаке? Лучше закапывать в саду.

- Хорошая мысль.

- Ладно, Синяя Борода, все-таки, был мужчиной. Одиноким, непонятым. Жестоко страдал от несовершенства этого мира, даже плакал по ночам. Но вы то, вы! - я ходил, театрально всплескивая руками. - Кстати, если бы Синяя Борода был женщиной, как бы ее тогда звали? А?

- Васиссуалий! Вы куртуазный пошляк и декадент!..

- Рядом с вами, сударыня, я скорее миннезингер…

В парилке я лег и думал о вечном. Вернее, пытался в душе соблюдать нейтралитет, чтобы не торопить плоть, но внутри зрел ужас от надвигающегося неизбежного. Я так ничего и не придумал. Таня заскочила тихо, как мышка. На ней было полотенце, но внутри у меня все затряслось. Она села ко мне лицом, положив подбородок на свои коленки. Своим бедром я ощущал ее, живое, бьющее нежным током.

- Кот, интересно, скольких теток ты перетрахал за это время?

- В этих стенах я должен был бы стыдливо помалкивать. Меньше, чем следовало бы, и гораздо меньше, чем ты думаешь.

- Ну, ну! Оставь эти сказки для жены.

- Если на одну ночь, это так, пар спустить. Как собачки, тык, тык, и разбежались, никакой радости. А я жадный, мне этого мало. Настоящее удовольствие можно получить, только доставив настоящее удовольствие. А это возможно, если знаешь, что нужно ей на самом деле, а она знает, что нужно тебе. И, главное, ты знаешь, что она это знает.

- Ага! Тебе мало просто переспать с женщиной, тебе надо залезть ей в печенки, разбередить там все, а потом бросить.

Она легонько облокотилась на меня. Рука легла... Так, невзначай... Просто легла, без какой-то определенной цели. С таким же успехом она могла оказаться где угодно, но именно в этом и было лисье волшебство, сводящее на нет всю твердость духа. А-Хули! Пелевин, откуда ты это знал?..

- Я скучал по тебе. Очень... - выдавил я из себя.

- Конечно, конечно! О да, кто бы спорил!

Она улыбалась хитро и ласково. Ее лапки 34-го размера(!) были совсем рядом. Розовые аккуратные пальчики... Я схожу с ума!.. Я скрючился, чтобы не потревожить ее ручку, и поцеловал эти пальчики...

В чем в чем, а в женских ножках я разбираюсь. По телефону незнакомой женщине, которая просто ошиблась номером, могу назвать ее пол, возраст, цвет волос, глаз и размер ноги, не говоря уже о семейном положении. Прецедент был, я сам обалдел, когда выяснилось, что все совпало до мелочей, особенно пол. А уж на улице я определяю размер на расстоянии, с которого можно отличить женщину от троллейбуса. Конечно, это все мелочи, сплошной фетишизм, но именно эти крохотные детальки, трогательные нюансы заставляют сжиматься сердце. Из чего только сделаны девочки?..

Я по-разному фантазировал на тему нашей встречи. То, что это произойдет обязательно, было для меня вопросом решенным. Представлял, к примеру, как я, одетый спившимся бомжом, выслеживаю ее и, как бы случайно, попадаюсь навстречу и прошу копеечку на похмел. Она меня сразу узнает, в глазах сочувствие. Посмотри, до чего довела разлука с тобой! Но я не жалуюсь, наоборот, теперь я счастлив! Ведь с тобой все в порядке. А я всегда буду рядом. Буду лежать неподалеку от того места, где ты обычно проходишь, плакать, писать под себя и тихо радоваться тому, что ты счастлива, идешь где-то рядом, живая и здоровая. А потом, когда ее сердечко будет готово разорваться от жалости, я распахиваю дверцу заранее припаркованной крутой тачки и счастливую увожу на залив... Вот такая вот бредятина!

Но 20 лет срок немалый, десятки раз менялись ориентиры, и уже кралась старость. И реальность. И материализующееся ощущение конечности всего. Мерзейшее ощущение, доходившее до того, что временами я начинал сомневаться, что увижу ее хоть когда-нибудь...

В начале этого срока - бесшабашность. Какие наши годы! Она была тогда одной из многих. Интереснее других, чище, соблазнительнее - безусловно. И все-таки! Легко встретились, легко расстались. А впереди была очень длинная дорога... Я не задумывался о том, что было у нее на душе после этого. И было ли вообще что-нибудь. Кто я? Самый обычный, не хуже и не лучше других. Маскировал ехидством свою нерешительность и неготовность. Да я и сейчас не мог угадать, как она тогда отнеслась к тому, что я исчез как-то никак, не обязав и не обещав ждать. Будь здорова, пока! Знаю, что года через два вышла замуж и съехала, куда, спрашивать родителей было бы полнейшим идиотизмом. И я оставил все, как есть. Но потом, позже, я вдруг с удивлением заметил, что из всех своих прошлых пассий с такой теплотой я вспоминаю только ее...

И вдруг я подумал, а что было бы, если бы встретилась мне сейчас не та же Лисичка, только повзрослевшая, а другая, обабившаяся, пришибленная бытом дурочка, или спившаяся замарашка, или жена нувориша с понтами до небес, или ставшая толстой и страшной? Куда бы тогда делось все это, все 20 лет? Как бы я отреагировал? Я не знал… Но я знал другое, если бы у бабушки были яйца, то это уже был бы дедушка...

В парилку ввалились Марина с Ириной, к счастью, тоже в полотенцах.

- Стучаться надо. - Таня прикрыла меня получше и подвинулась.

- Не жадничай, подруга! В нашем возрасте это может иметь негативные последствия. - Марина села на нижнюю полку, широко разбросав свои длинные ноги.

Интересно, что это за последствия?

- Девчонки, не стоит так беспокоиться, - сказал я, чтобы что-нибудь сказать. - Я бы дал вам не больше тридцати шести.

- Не понЯла? - царственность Ирины тут же обернулась малоросской деревенской хамоватостью.

- Тридцать шесть раз!.. - мечтательно протянула Марина.

- Лет. На троих.

- Ой, ну вы прям такое наг'оворите! - продолжала дурачиться Ирина. - Вы, Вася, ну такой жентельмен!

Марина встала, потянулась. Багира, да и только!

- Вася, давай я тебя попарю. Хоть так согреюсь в этом дурдоме. Подвиньтесь, подруги!

Парила она хлестко, почти жестоко. Чувствовалась СМ-школа. Нет, не школа, аспирантура в универе. Не дай бог поиграть с ней в эти игры! На мой взгляд, садо-мазо это полнейший идиотизм, развлекуха для моральных уродов и скучающих педерастов. Что-то вроде зоо-, некро- и батареефилии.

Я быстро окунулся в бассейне. Как ни хотелось понежиться там подольше, но надо было выскочить из него до того, как эти ведьмы нырнут туда в полном составе. Тогда мне кранты.

Я пил пиво, курил и опять думал о вечном, т. е. ни о чем. Думать о чем-то не получалось. Все только началось, а башка уже пустая, как бочка, только эхо отдается. Мозги куда-то напрочь улетучились. Да и черт с ними! Нет мозгов, пусть будет пиво!

Тридцатишестилетние девчонки с визгом плескались в бассейне.

С Татьяной я познакомился 21 год назад. Ей - 15, мне - 20. В этом возрасте девчонки обычно полные дурочки. А с ней было удивительно легко и интересно, несмотря на то, что мне она позволяла немного. Гораздо больше себе... Освоившись, Лиса использовала любую возможность запустить свою бесподобную ручку туда, где по ее мнению было теплее, - мне в штаны. Змейкой скользила она внутрь и делала свое черное сладкое дело. А любая возможность была для нее практически всегда. Наверняка не припомню все ситуации, но скамейка в парке средь бела дня, кино (а залы тогда были полными), уголок в кафе, метро в час пик были полностью во власти этой ручки, не терпящей отказа. Но больше всего ей нравилось являть красоту миру и говорить с ней, так сказать, тет-а-тет. При этом я понимал и ощущал на своей шкуре, что истинное назначение и функциональные возможности сей красоты ей действительно неизвестны. Так, игрушка, приятная на ощупь...

Там, в кабачке, увидев ее ладошку, я едва владел собой, так крепко сидела во мне эта заноза. Все 20 лет...

Лишь однажды, когда дома не было ее родителей, она растревожила меня так, что не выдержала сама. Это был единственный момент, когда я мог хоть как-то оценить ее чудесные миниатюрные формы. Но к тому времени я был уже совершенно безумен и весь находился за гранью точки кипения, и... О, позор! Она так и осталась девочкой, имея все шансы отяжелеть непорочной... Вот было бы смеху! Да, это было бы очень смешно... Очень…

Если тогда, в том возрасте и целомудренном состоянии, в ее трепетном тельце крылось столько страсти и любви к мужским противоположностям, то я просто боялся представить, какой сладкой и божественно любящей она станет в зрелом возрасте! Когда действия мотивируются не просто интересом исследования чего-то нового для себя, а осознанной внутренней необходимостью дарить радость мужчине и получать назад сторицей. Сколько же любви в ней зарождалось тогда, и кому досталось это неземное счастье!..

20 лет я вычеркивал из памяти каждый год, не принесший встречи, копил нежность и страсть, не растрачивая налево-направо, обделял ближних и дальних, чтобы однажды излить на нее, маленькую и беззащитную, все накопленное с процентами...

Первой вошла Марина в простыне, завернутой наподобие римской тоги. Ну, конечно! Еще бы мы скрывали такую грудь! «Не рожавшая» - отметил я про себя. Небольшая и совсем недурная для женщины лет 35-ти. Она возлегла рядом со мной на диванчике.

- Сир, плесните даме пива.

Я подал ей стакан, но как-то неаккуратно, что было неудивительно, и чуть ли не полстакана пролилось на то, что она не пожелала скрывать. Марина вздрогнула и закрыла глаза.

- Ну, зачем же так буквально…

Таня хихикала напротив, а блонда проговорила:

- Исправляй оплошность. Вася!

Бесконечно изображать дурачка не выйдет, пришлось «понять», чего от меня ждут. Я наклонился и стал осторожно слизывать пиво с ее прохладной после бассейна кожи. Мелькнула дурацкая мысль, что надо было, как это делается в кино, поводить по ней чем-нибудь съедобным, например, куском воблы, но это была бы последняя шутка в моей жизни... Марина напряглась, что-то делая руками у меня за спиной. Сосок ее моментально съежился и вздыбился, стал цепляться за ноздрю. «Реактивная дамочка, - подумал я. - Впору пересмотреть все свои представления». Не соврала Багира, она действительно тяжело и неизлечимо больна... Я еще раз прошелся насухо вокруг соска и по нижнему контуру груди. Та даже застонала, но тут же расслабилась и легко оттолкнула мою голову. Еще некоторое время Марина лежала с закрытыми глазами, бедра ее напрягались толчками.

- Однако!.. Еще немного, и я бы за себя не отвечала... – Она, наконец, поднялась и откинулась на спинку. - Вот уж точно кот! Надо было сметаной помазаться.

- Если честно, я думал про воблу...

- Ну, ты и гад!

Я согласно кивнул. Полотенце на мне уже не лежало просто так, и, самое главное, меня это уже не очень беспокоило.

- Кому еще пива, сударыни?

- Мне водочки, - Ирина, прищурившись, нецензурно смотрела в упор, - и массаж.

- Водочки без проблем, а вот массаж могу предложить только рабочее-крестьянский, как партия учила.

- Устраивает, но сначала - тайский. Выпьем, подруги, и я сделаю из Васи тайского императора.

- Ты для этого ничего не будешь ему укорачивать? - спросила Таня.

- Думаю, обойдемся без этого.

Я растянулся на жесткой медицинской кушетке лицом вниз.

- Ты бы еще штаны ватные надел, - сказала Ирина и сдернула с меня полотенце.

Руки у нее были сильными, и она действительно владела искусством тайского массажа. Однако, одно дело, когда по тебе ползает маленькая тайка и вытанцовывает цепкими пальцами и гладкими пятками комплекс упражнений за деньги, и совсем другое, когда то же самое делает русская женщина с широкой душой и бесплатно. Она прекрасно знала точки на голове и теле, те, что открывают неведомые энергетические каналы. Я почти впал в транс.

- Переворачивайся, - голос ее был неровным. - Ты уже почти император.

Я перевернулся нехотя. Потому что... Потому что!

- О-о! - Марина с Татьяной, оставшиеся без дела, но с пивом, внимательно наблюдали. - Дас ист фантастиш! Йа-Йа! Шнеллер! О-о! А-а!

А мне было не до смеха. Не привык я как-то свое возбуждение демонстрировать более чем одной женщине... Она размяла ступни, бедра. Дошла очередь и до самого главного, не выходя, впрочем, из концепции массажа, душащего, испепеляющего, стыдного, но массажа. Братан ликовал. Она включала какие-то кнопки, о наличии которых я даже не подозревал, направляя энергию по нужному маршруту. Та вспухала во мне и разворачивалась, как таинственная змея Кундалини, и мне уже было все равно, в бане я нахожусь или на Красной площади...

Под предлогом массажа грудных мышц и плеч она села сверху, но я пропустил этот момент, так как уже потерял рассудок. Только мелькнула сорванная простыня и мысль: «Точно, как у Мерилин... » И «Полет валькирии» торжественно и мощно грохотал в голове. А энергия уже достигла болезненного пика, и ты должен выбросить ее, отдать той пустоте впереди, для которой она и рождена. И вот волна маленьких локальных взрывов сливается в один единый мощный взрыв, который зарождается не где обычно, внизу, а в основании мозга, наконец, оглушает тебя и рушит весь окружающий мир...

Я приходил в себя. Что произошло, черт возьми? Я уже император?.. Я же не хотел!.. Не мог, не имел права... О, боже!

Я с трудом выбрался из-под тяжело обвисшего тела. Тело это тут же свернулось калачиком и будто спало, подрагивая. Не обращая внимания на доносившиеся откуда-то аплодисменты, я думал, как загладить неловкость ситуации. Придумал, - поднял свое полотенце и протер наиболее мокрые места на этом безжизненном теле. А ведь хороша, чертовка, со всех ракурсов!

Стараясь не смотреть на Татьяну, я налил себе водки на четыре пальца. А та чуть ли не с гордостью театрально пощупала пульс и торжественно объявила:

- Готова! Глубокий нокаут. Очень даже глубокий.

А я готов был провалиться от стыда, гордости и еще кучи всего разного.

- Да я как-то случайно... Она первая начала, пусть не лезет.

Детский сад, но обе, оставшиеся в живых, свалились на диван и хохотали, размазывая слезы. Да и я к ним присоединился.

Как-то все сразу устаканилось, встало на свои места, и я успокоился. Девчонки стали попроще, подомашнее. Только Лисичка ускользала. Я прихватил ее одну под душем, сжал ее плечики…

Еще в те, приснопамятные времена каждый раз, когда я обнимал ее в подъезде, меня оглушала волна невообразимой нежности. От того, насколько были податливыми ее худенькие плечики. Стоило слегка их сжать, они послушно поднимались вверх так, что Лисичка превращалась в воробушка, маленького и трепетного, которого хотелось обнять еще крепче, укрыть от всего мира…

И под душем я сжимал ее, тоненькую и послушную, но она прятала лицо и шептала что-то про потом, потом, все будет хорошо и про законы гостеприимства, которые в этом доме имеют свои особенности.

Я так и не рассмотрел ее, только мелькнула за занавеской по-девичьи ладная фигурка с маленькой попочкой. Сладкая моя девочка!

- Които, эрго сум! - провозгласила Марина, подняв бокал с пивом.

Да! По части окопных куртуазностей по сравнению с этими дамочками я - просто барышня-курсистка...

- Боюсь ввести вас в заблуждение, но мне кажется, фраза звучала как-то по-другому.

- Эх, Вася! Нет в тебе романтики! Ты слышал что-нибудь про коитус?

- Что-то в школе проходили. По тригонометрии, кажется...

- Вася, не путай гонорар с гонореей.

Мне всегда нравилось вникать в семантические взаимосвязи понятий из разных языков. Латинский «coitus», французский «coit» и русское «соитие». Связь безусловная! И эта безусловность, что самое интересное, распространяется на основополагающие архетипы: день, ночь, Солнце, числа и половой акт. Воистину, это те вещи, без которых наша жизнь немыслима!

- Когда ружье висит в первом акте, во втором оно уже не встанет.

- Ха! Точно! Потому что зрители разбегутся. Но это явно не про Васю.

- Вася! Давай мы будем звать тебя Дон Хуан. Та-ак звучи-ит!..

- Я понимаю всю гнусность ваших намеков и категорически возражаю. Этим вы сужаете мои рамки. Имя должно выражать сущность, а если мою сущность вы видите исключительно, как «хуан», то, извините, не соглашусь. Вот уши у меня, например. Ну, нормальные же уши, не лопухи и не пельмени! В Китае, кстати о птичках, такие уши ценятся.

- Под кисло-сладким соусом…

- Ирок, ты только вслушайся - Дон Ушан… Фу! Как это пошло!

- Вася! Дон Хуан это такой испанский мужчинка, который умел доставлять удовольствие женщинкам. А если бы он был португальцем, его бы звали Жуан. Но это неэстетично.

- Ах, этот. Тем более. Кто такой Дон Жуан-Хуан? Это есть мелкий закомплексованый типчик с чрезвычайно заниженной самооценкой. Научно доказанный факт!

- Научно доказанный фак…

- Его удовлетворяет не столько сам процесс, как всех здоровых людей, сколько результат, факт совершения невозможного для других кобелей. Поэтому его счастье не в качестве, а в количестве.

- Ой-ой-ой! Можно подумать, что в молодости ты не скакал с одной бабы на другую, чтобы успеть больше попробовать, пока тебя не прижали к стенке и не одели хомут. Или ты вообще пуританин?

- Покорнейше прошу впредь фильтровать базар. Скакал по необходимости, учет не вел и зарубки не ставил, - можете убедиться! Все равно, Дон Хуан это не я. И Казанова не я. Потому что он мальчиками не брезговал.

- А ты, Вася, себя любишь!

- Тогда пусть ты будешь... Дон Хуан! Старый, мудрый индейский колдун. Стармуд, сокращенно. Который глубоко-глубоко знает Вселенную, о-очень глубоко знает! И имеет он ее и в тональ и в нагваль, а потом перевернет и опять в тональ! По самые буритто.

- У редьки хрен не сладкий. Маринка, тебя что, Кастанеда вдохновляет? Пресный он какой-то, индифферентный, так никого и не трахнул.

- Должен вступиться за мужиков, может, у древних яков так не принято, только увидел, и сразу в бой.

- Нарываешься на комплементы, Вася?

- В таком случае, на фига вообще нужны древние яки со своей магией? Если их прикалывают только интимности неоргаников и вонючий пейот? В них-то они готовы ковыряться хоть до посинения. А бедные женщины страдают от недотраханности… А может быть Дон Хуан вообще пидор? С Хренаром на пару, а?

В парилке было уже довольно сносно, но меня бросило в жар. Марина, растянувшись на всю длину полки, выделывала ногой и руками замысловатые па, и сама любовалась плавными балетными движениями. Да, балерины - тайная страсть любого существа с яйцами! Несомненно, она раньше танцевала, но с ее ростом, где-то к 180-ти, дело это бесперспективное. Да, за такие вот ноги новые русские платят бешенные бабки и строят офигенные коттеджи. И загар... Явно искусственный, но зато везде.

- Не помешаю?

- О чем ты говоришь, сладкий!

- Ну, ты прямо Волочкова!

- Не гони пургу, Вася! Волочкова! - недовольству ее не было предела. - Волочкова - корова. Ты видел ее фигуру? Там хоть где-нибудь талия нарисована? А плечи!

- Пардон! Погорячился, вспылил.

- Ладно. Ты, Вася, дал сегодня! Со всей пролетарской ненавистью. Ирка до сих пор как обкуренная.

- Так я же не со зла. Она своим чертовым массажем и Владимиру Ильичу все поднимет...

- Не прибедняйся! - она легла на живот. - Лучше помнИ. Как обещал, по рабоче-крестьянски...

Я уже понял, что все это не к добру. Ах, какой же я догадливый! И брат мой тоже все понял, задышал, поднял голову и кивал, радостно соглашаясь: точно, точно! Не к добру!

Верхом, я как мог мял красивое тело балерины. Почти идеальное. Только в одном месте, пониже лопаток, был чуть выступающий позвонок и мышечные узелки по бокам. "Вдохни глубоко. Выдохни". Резким, но осторожным движением надавил ладонями, тот щелкнул и встал на место. Марина ойкнула.

Я, конечно, не специалист, но кое-какие тонкости знаю. В верхней части ягодиц, куда делают уколы, есть глубинные точки, которые расслабляют мышечный тонус и одновременно пробуждают все лучшее в душе. И в твоей тоже. Делать массаж такому телу - само по себе уже огромное удовольствие. Раньше я никак не мог представить себе массажиста в Большом театре или хотя бы в Мариинке. Кто он? Святой или просто педик? Прежде я ему жутко завидовал, а теперь пусть он мне завидует!

Марина, тяжело дыша, перевернулась. И мне стало страшно...

Вспомнился, почему-то, давний осознанный сон, ОС. Это когда спишь и понимаешь, что спишь, а, значит, можешь вытворять все, что угодно, оставив моралистику реальности.

Попрыгав с крыши, я вышел во двор. Там стояла женщина в белом платке-покрывале, наброшенном на голову. Собственно, это все, что на ней было. Я прекрасно понимал, что все это - мой собственный глюк, моя собственность, которой я могу распоряжаться по своему усмотрению. Что-то библейское было в ее фигуре, полуприкрытом лице, исходивших от нее эманациях и моем восприятии ее. Кожа абсолютно гладкая, безволосая, очень упругая и какая-то неживая. Но зато какие формы у нее были Там! Смерть фашистам и, особенно, фашисткам! Я не мог сдержаться, чтобы не ощутить губами то, чего в реальности скорее всего просто не существует! Мы не упали, а плавно переместились из вертикального положения в горизонтальное. Но, когда я прижался губами к этому месту, нереально красивому и столь же ненастоящему, ее прекрасное лицо стало меняться не в лучшую сторону. Интересно, как я мог его видеть? Оно исказилось в жуткой гримасе, из уголков рта, ставшего жабьим, потянулись черно-зеленые щупальца. Лицо корчилось, мутируя на глазах, и, наконец, плюнуло в меня желтой слизью. В меня закралось подозрение, что в чем-то я был неправ и что-то сделал не так. На том тогда и порешили...

А здесь было чудо из чудес! Притом, живое, теплое и... очень мокрое... Мужика распаляет, наверное, не столько вид тщательной побритости того-то и того-то, сколько осознание факта исключительного внимания женщины к определенным своим местам, тем, что являются главными в отношениях с мужчиной. Внимание к себе - это, прежде всего, дань уважения мужскому началу... О, эти женские места! Меня-а-а плени-или-и! Апофеоз, средоточие и причинность всего, всех безумств, творящихся в мире! Инь, божественная половинка ВСЕГО. Квинтэссенция женственности! Манящий запах чистой женщины. Запах и вкус... Сладко-соленый, дурманящий, сводящий с ума...

…и это было сумасшествие! Единое тело, змея, кусающая собственный хвост, жгут плазмы в циклотроне... Бешеная энергия несется по живому кольцу, нарастая с каждым движением, которое поднимает ее на новую высоту, придает новый импульс совокупного вдохновения… эта кольцевая гонка за совершенством, и стоны через нос… Удары сладостной энергии становятся все мощнее, и торжествующий болезненный от переизбытка шквал, вспарывающий все нутро и потрясающий сущность, утверждается диким напряжением тел, достигших совершенства…

Но она обезумела! Ее вспышки следовали одна за другой, и я, уже опустошенный, подхватывал ее вдохновение, стремясь удержать состояние бесконечного резонанса…

Я опустел… Силы кончились, и кончилось все… Все было высосано из меня, и душа и сердце… Как быстро уходит наслаждение и приходит осознание!..

И на меня, опустошенного и разбитого, нахлынула вдруг волна ужаса, от мрачности и неизбывности которого перехватило дыхание…

Ты мудак!! Распоследний шлимазл! Если когда-нибудь тебе отрежут яйца, то благодари бога, ибо это самое меньшее, чего ты достоин. Эти ведьмы хорошо усвоили правило, когда член мягкий, душа твердый-твердый. И наоборот… Тебя, дурака, поймали за самое живое и дорогое. И это самое живое и дорогое сидит сейчас там одна в этом змеевище и проклинает тебя. Тебя развели и опустили. И ее вместе с тобой. Или это все она?.. Тогда, тем более мудак! Даже если у них нравы проще некуда, при чем здесь ты? Это их дело. И тебе самому придется отвечать за то, что согласился играть по их правилам. И это будет больно…

Внутри разливалась щемящая пустота. Липкая, противная. Она заполняла все клеточки мозга и там каменела застывая… Это – конец, подумал Штирлиц, засунув руку в карман. Где же парабеллум?.. Это конец. Меня больше нет. Мне нечего сказать и нечего сделать. Осталась только крохотная надежда…

Со мной осталась крохотная надежда, но не сказала, на что она…

Я сел за стол и начал тупо напиваться.

Ты своей тушкой занимаешь ничтожную часть этого мира. А моральные законы… Их так много, и они такие разные, что вряд ли найдется хотя бы пара не противоречащих друг другу. Законы от людей, дела – от Неба… А разве есть такое деяние, за которое тебя твой собственный внутренний прокурор не отправил бы в ад при определенной постановке задачи?..

У меня нет слюны, чтобы плевать. Так не надо слюны, плюй, чем есть. И я плюю, но не доплевываю. Доплеваться до себя самого – целая проблема. Как плюнуть себе в душу так, чтобы разом смыть то, что ты наплевал туда раньше? Это вам не соленые рыжики! Тут проблема посерьезнее будет. Это очень важный вопрос глобальной эстетики и физико-теософии. Если плюнуть вверх, попадешь себе в рожу. Вниз, в стороны – тоже бесполезно, пробовал. Чертова евклидова геометрия! Здесь слишком мало измерений! Здесь совершенно невозможно сделать так, как положено. А кем положено? Кто все это бросил без присмотра, а потом грузит за всю фигню? Все равно я хотел подумать о чем-то другом...

Они болтали о Турции. А я подумал, чего не встретишь в Турции, так это золотого Будду на горе… И в этом есть некий сакральный смысл, но какой, черт его знает! Веня, брат мой, где ты? Утри мою слезу комсомолки или поплачь вместе со мной. Веня!.. брат!..

Орал я что-то непотребное, стоя на столе. Вроде, «начинаем производственную гимнастику! Внимание! А теперь вынимание! Внимание – вынимание!.. »

…Клубок потных тел. Чавкающие звуки затягивающей трясины. Смешалось все в доме Облонских – кони, люди, и залпы тысячи орудий… Какие тысячи!.. Бред какой-то. Все равно уже поздно… Слишком поздно…

Я тяжело выходил из небытия. Вчера я недоперепил, то есть, выпил больше, чем мог, но меньше, чем хотел. Мысли крошились под ударами молота в голове. Мне было хреново, брату было не лучше. Висел унылой табличкой "Do not disturb". Судя по всему, вчера было что-то ужасное и он перенес глубокое нервное потрясение. Что было вечером, убей, не помню. Только с ночи осталось моторное ощущение прижатости к чему-то маленькому, теплому, родному... И это все?.. Как хочется пива...

Рядом никого не было.

Лисичка стояла в гостиной у окна. Я осторожно обнял ее. Она повернулась.

- Тебе пора ехать. - Сказала она.

- Мы увидимся?

Ее руки лежали у меня на груди. И лицо. И я почувствовал горячую капельку, убегающую от нее ко мне. И увидел я глаза ее. Улыбающиеся и полные слез. И впервые все понял...

Я был взбешен и напуган...

"Почему?!! Почему ты это сделала?! Какого черта? Зачем ты притащила меня в этот вертеп!? Зачем скормила этим ведьмам? Зачем? Ради чего?"

"Все будет хорошо..."

"Почему я, идиот, не схватил тебя за шиворот, почему не оторвал от этих озабоченных кровопийц! Это же пустышки. Почему?"

"Не плачь, мой милый! Ты мне очень симпатичен, но это ничего не значит. Тогда было рано, а теперь поздно..."

"Но... я... люблю тебя! Я всегда боялся этих слов, боялся обмануть и быть обманутым. Боялся обязать и быть обязанным. Боялся привязать к себе. Но я люблю тебя... И это все. Что мне делать теперь? Мне нужна только ты! Пусть катится к чертям собачьим весь этот долбаный мир, если в нем нет места нам с тобой..."

"Мир уже катится, но это уже не тот мир..."

"Но я хочу тебя! Тебя, только тебя!"

Я упал, обнял ее колени, зарылся лицом, чтобы скрыть слезы.

За что?

Она гладила меня по голове, нежно, по-матерински нежно. Как ребенка, который вдруг понял, что любимый дедушка уже больше никогда не придет в гости.

Мир закончился. 20 лет я шел через него к горизонту, к непонятной, но обещавшей быть прекрасной, цели. Шел, спотыкался, разбивал в кровь нос и колени. Потом долго плыл по реке, зная, что рано или поздно я сойду на берег, и цель моя будет совсем близко. И все те неуловимые ориентиры, которые снились или придумывались мной, шептали многоголосо: терпение и надежда. Надежда и терпение. И вот я прошел насквозь весь мир, оказавшийся гораздо меньше, чем я думал, и цель, появившаяся внезапно, здесь, - у меня перед глазами. Смотрит таинственным космическим взглядом. А мира уже нет. Он закончился, сожранный лонгольерами. А цель висит в пустоте, и ей плевать на кончившийся мир, она ему не принадлежит. Она в тех, других пространствах и измерениях, куда мне, тщедушному смертному вход заказан. И любит ее другой мир, и она отвечает ему взаимностью. И здесь, на границе миров, моего, закончившегося, и ее недоступного, на осыпающейся кромке, я остался один. И только серь безвременья и тьма безмирья были со мной и душили меня в своих объятиях. И бесконечная энтропия.

Набатом в ушах:

"Тогда было рано, а теперь поздно. Ты любил меня тогда, хотя и не знал об этом, любишь сейчас. И между "тогда" и "сейчас" тоже любил. "Тогда" закончилось давно, и "сейчас" уже заканчивается. А после "поздно" уже нет ничего".

"Но пока не кончилось "сейчас", что мешает жить и любить?"

"Жизнь - дорожка из тонких паутинок, - это один мир. Ты должен легко пробежать по ним, не останавливаясь и не оглядываясь. Перепрыгивать с одной на другую, не дожидаясь, пока они порвутся. Но если остановился, - паутинка тонкая, легко рвется, - ты проваливаешься в другой мир. Точно такой же, с такими же паутинками, но совершенно другой. И там тоже надо не оплошать, надо жить. Бежать еще осторожнее и быстрее, ведь ты уже знаешь ужас падения. И обратно не запрыгнешь. Только бежать дальше. Придумать новую цель и бежать..."

Кто это сказал? Это она? Или, может быть, я опять говорю сам с собой? В одну реку нельзя войти дважды. Если уж тебя кастрировали, то расслабься и спи спокойно. Все, что ты мог не сделать в этой жизни, ты уже не сделал. Будь проклят тот, кто так устроил миры! Те, в которых, упустив мгновение, не сказав вовремя нужного слова, ты теряешь все. Беспощадный судия, о существовании которого ты даже не подозревал, на основании закона, о котором ты ничего не слышал, отправляет тебя в вечное изгнание в совершенно чужой мир. Точно такой же, но совершенно другой. НЕ ТВОЙ. И счастье в нем для тебя просто не предусмотрено.

И я замер в падении.

P. S. Быть может когда-нибудь бесконечная череда сменяющихся миров согласно теории вероятности приведет меня в тот единственный, МОЙ мир, где назначена и для меня толика счастья и любви. Хотя бы через следующие 20 лет.

Осень 2005.