Первая любовь. Тематика: Рассказ про любовь

Н-да… Изменилось все до неузнаваемости. И эту школу я достраивала этими вот руками? Не поверит никто и никогда.

- И где тут десятый «А»? Где, спрашиваю? Что значит «перед тобой»? Это все, что осталось? Ты, да я, да мы с тобой? Не, что ты, Денис, солнышко, конечно, ты – самое важное. Если есть ты, считай, что все в сборе!

- Здравствуй, Иванова! Ох, похорошела-то как! Дай я тебя расцелую, звезда ты наша!

Ой… а Вы, молодой человек… какое лицо у Вас знакомое! Черт, Валера? Ну, ты бы почаще в школе появлялся, глядишь, узнала бы, спортсмен.

Конечно, пришел. Стоит в стороне, как чужой, и улыбается. Все такой же длинный, импозантный и серьезный. И глаза все такие же, как осколки зеркал. Много воды утекло, ой, много… поди пойми, кто он мне сейчас?

- Привет, Ромка! Какие у тебя очки модные! Прямо Билл Гейтс!

***

- И что? Школу-то закроют скоро, и нас выгонят. Мы, похоже, последние остались. Что делать будем, народ? Тут злачные места есть поблизости? Ко-ло-бок? Если это место – злачное, то тогда ты – точно Билл Гейтс. Или даже я.

Так и промолчал весь вечер. Первый раз на себя внимание обратил. Ради меня пришел? Не поверю. Я ради него? Не смешите меня!

***

- Мадам пьет коньяк. Жалко, Наталья с Галкой ушли. Денис, ты так и не пьешь?

Пресловутый «Колобок» – действительно злачное место. Тут наливают что угодно и кому угодно. Компания из пяти человек шумная и заметная. На нас потихоньку начинают коситься местные ребятенки из уличных «бригад». Ничего, мы когда-то тоже были… бригадой.

- Нет, милые, тетя Эля пивом коньяк не полирует. А что ты улыбаешься, дядя Саша? Тоже не мальчик! Смех смехом, а все мы – здоровые дяди и тети. Меня вообще уже лет пять или шесть – по имени-отчеству. Вот так-то.

***

- Да, Ром… изменились. Время берет свое. У тебя – седина ранняя и залысины на висках, я прибавила сколько-то там кило. У меня – сын, муж и любовник, у тебя – второй развод неудачно прошел.

Что? Это же моя коленка! Как в старые добрые времена! Это же провокация чистой воды! Скользит рука-то. Аккуратно так, медленно, очень удобно ей скользить в разрезе юбки. Удачный, прямо скажем, покрой. Вот откуда провокация-то началась. Хватит, пожалуй. А то слишком далеко проскользнет.

Я резко сжимаю колени, Ромкина рука остается между моих бедер. Вот наглость! Он ее так и не убрал, только свободным большим пальцем гладит мою ногу.

- А руки у тебя все такие же теплые. Что? Конечно, помню. Знаешь, у меня всегда дух захватывало от таких штучек. Не понимаешь, о чем я? Вот у тебя рука сейчас где? А, понял? Вот и я о том же. Ромочка, еще пара слов на ушко и мы будем выглядеть неприлично.

Я накрываю его руку, зажатую между моих ног, ладонью, чтобы убрать ее, а вместо этого… раздвигаю колени. Да что ж это за напасть-то такая! Внизу живота полыхнуло острым приступом желания, сердце опустилось в район солнечного сплетения и затикало там, как обезумевший будильник.

***

До Затулинки мы ехали безумно, безумно долго. Ночной город кипит жизнью и автомобилями, светофоры здесь не переходят в спящий режим, у каждого водителя – свои ПДД. И чихать он хотел на чужие.

Так и промолчали всю дорогу. Несколько раз мелькнуло, что еще можно развернуться, сделать небольшой круг и обойтись дежурным «была-рада-встрече» и дружеским поцелуйчиком в щеку. И вдруг оказалось поздно. Димитровский мост остался позади, а с левого берега на правый нет обратной дороги. По крайней мере, раньше так считалось.

***

- О-ля-ля! Тебя обокрали? Что? Жена собрала все, что считала своим? Классно… смотрю, даже телефонный аппарат был ее собственностью. Как же ты так, а?

А зачем нам телефон? Нет, правда? Мы сами себе скорая, милиция и пожарные.

Подошел сзади, обхватил меня своими длиннющими руками, носом в шею уткнулся и молчит. Только слышу сопение.

Ч-черт! Не надо мне засосов на самых видных местах! Это пятнадцать лет назад было модно, а сейчас как-то не ко времени…

- Ромочка, чашка кофе-то найдется? А диван? Конечно, сначала поищем диван…

Гибкие изящные пальцы вдруг стали неуклюжими и ломкими. И грубыми. Господи, этот парфюм! Единственное, что она ему оставила?

Тогда, пятнадцать лет назад, когда мы заперлись в чужой спальне, все было точно так же. Та же нелепая возня с бельем, та же гонка, те же неумелые поцелуи. К утру губы будут саднить, а щеки гореть так, словно по ним прошлась бритва.

Диван был разложен, видимо, еще сутки назад, постельное белье все еще лежит на нем, простыня скомкана, подушка сбита в угол. И на эту постель меня опустили как-то неудачно. Уперев головой в подлокотник дивана. И как-то неожиданно чертов этот подлокотник свел на нет и приступ в районе солнечного сплетения, и тиканье будильника.

Только паззлы какие-то в голове нарисовались. С несовпадающими краями. И никак картинка складываться не хочет.

А жизнь-то продолжается. И бьет эта жизнь во мне, внутри меня, по самой стеночке бьет, до боли, до крика, и остановиться невозможно, и продолжать – некуда.

Его руки запутались у меня в волосах, прижимают мою голову к его плечу, так, что дышать нечем.

- Рома, Ромочка, да, сейчас, пожалуйста…

Я сейчас одного хочу: чтобы он кончил. И кофе. И домой, спать. Но не скажешь же ему об этом прямо.

Я чувствую, как движения становятся резче и сильнее, еще, еще … все. Тело расслабляется, придавливает меня к дивану, губы оставляют последний влажный след на шее.

Через несколько секунд я делаю попытку освободится и меня подхватывает волна запоздалого оргазма. Она пробегает крупной дрожью по будрам, накатывает на живот и лишает меня способности передвигаться. Я лежу, ошарашенная и затихшая, как та шестнадцатилетняя девочка в чужой спальне, и не понимаю, почему паззлы все-таки сложились в картинку.

***

Кофе отвратительный. Мало того, что сбежал, еще и сварен с сахаром. А сахар в кофе вызывает у меня только омерзение.

Морщась, я выпиваю полчашки, улыбаюсь виноватым Ромкиным глазам («Как же я забыл, черт! »), и понимаю, что не хочу его больше видеть. Мне страшно. Все, что происходило между нами и происходит сейчас, на самом деле мне совсем не нравится. Я научилась ценить приобретенный титаническими усилиями душевный комфорт и жертвовать им из-за проведенной даже не ночи, а четверти ночи, нет никакого желания.

Он читает это по моему лицу. Он всегда читал мои мысли. И вызывает по мобильному такси, понимая, что я хочу попрощаться с ним у дверей его квартиры.

Опустошение. Звонкая тишина в голове, разгоняющая мысли и лишающая воли. Последнее «прости» безвозвратно утраченному. А может быть, так и не приобретенному.