Голод

…Он смотрит на нее в упор, потому что она прячет глаза. Потому что она избегает его взгляда, и не только его, а и этих многочисленных отражений в нескольких зеркалах -

таких... отвратительно беспристрастных, честных до сблёва – ими увешаны стены номера.

Вот он и смотрит на нее так, как ему хочется.

Она так смутилась, оказавшись на нем, вероятно, с ужасом думая, что вот, мол, до чего я докатилась… Сижу голая, в позе... как ее… этой... наездницы (гадость какая!)

А может она и не думает ничего такого… Просто все мысли замерзли от ужаса. Потому что вот теперь надо что-то делать, а он ей не помогает… Ну ни капельки! Да еще смотрит во все глаза на ее пухлое тело, на крупные родинки, вздрагивающие соски -

на все, чего она никому совсем не показывала - нагло смотрит.

Она не видит его взгляда, но чувствует…

Они долго этого ждали. И шли к этому задолго до того, как начали ждать.

На словах было все… а теперь эти зеркала. И надо что-то делать.

Как-то так с испугу получилось, что он сразу вошел в нее… И они застыли роденовским изваянием… И наглый его взгляд был от испуга тоже…

Спасительная мысль расправляется в его голове как легкие младенца при рождении. Он протягивает руку вправо - к прикроватной тумбочке. Она испуганно вздрагивает, и это мелкое движение отдается у нее внутри… и он его чувствует... Им...

И Он, было взгрустнувший, напрягается вновь, вызывая содрогание ее живота. И ее испуганный вздох…

А там, на тумбочке, кстати – тарелка. Тоже с испуга заказанных фруктов и вазочка со сливками - банальный набор двух до смерти истосковавшихся по телам друг друга

преступников, делающих самый циничный вид при регистрации в гостинице:

- да, мы трахаться! - готовы будто бы они заявить на скабрезный взгляд горничной,

ну да Бог им судья…

Умирая от ощущения пошлости, он берет тарелку и ставит ее себе на грудь. В голове тотчас возникает прищур Микки Рурка… тошнит…

- Ты что? - говорит она.

- Хочешь есть?

- А ты?

- Блин...

- Не могу же - говорит она, стараясь быть веселой, - я есть, когда ты во мне.

Как будто невинно трепаться, когда он в ней - это нормально...

- Да, - неожиданно для себя говорит он. – А ты все же поешь.

Удивленный взмах ресниц.

- Прошу тебя.

- Прямо так?

- Да, именно так, возьми ягодку…

Она хмыкает от безнадежного идиотизма происходящего и отщипывает виноградину… кладет ее в рот… губы ее смыкаются, глаза прикрыты… потом легкая улыбка - вкусно ведь…

- Тебе вкусно?

- Угу… еще хочу…

Еще одна ягодка.

- Макни в сливки - так вкуснее…

Когда она нагибается - внизу живота что-то переключается… микроскопическое изменение действует как разряд тока... ее стеночки сдвигаются на микрон, а ему кажется, что это мощное движение бедер...

Она делает глоток, а ему кажется, что глоток этот отдается внизу ее тела взрывом…

Маленькая полоска сливок на уголке губ… капелька клубничного сока на груди… зернышко киви на животе…

Ничего, ничегошеньки не происходит! Они только... боже, как они занимаются любовью!

- Я и правда голодная, - говорит она и надкусывает яблоко…

- Ты обжора...

Она смеется… мускулы живота ее смеются… ощущения переполняют… она закашливается… господи, как бы не кончить, это же всего-навсего кашель!

…И вдруг он понимает, что она чувствует то же, что и он. И… она любит его - жуя и чавкая… отголосками движений… миллиметрами сокращений… и почти незаметной влагой - это и есть ее пиршество… Он кормит ее сексом, а не едой… и когда

она вкушает последнее блюдо – бесстыдно, не стесняясь ни себя, ни его, ни этих ****ских зеркал – и высасывает его, это блюдо из единственного в этом дурацком номере естественного сосуда – ему кажется, что он понимает, верней, только сейчас понял, что такое голод… И как он хотел бы его утолить.