part 1

Примечание: Автор ни в коем случаев не пропагандирует наркотики или алкоголь. Также автор просит со вниманием отнестись к тому, что в представленном тексте описываются гомосексуальные отношения.

***

... На полу корчится тело. Это уже не человек. Слишком плотно грязь покрывает одежду, волосы (теперь уже непонятно какого цвета), кожу. Обшарпанные стены. Заблеванный пол. Полумрак. Свет не может пробиться сквозь слой пыли на стекле. И агония всеми покинутого существа.

***

They wanna buy it in kilos

They wanna buy it in grams

You know they're down with the metric system

And they're payin by the pound

(Trash Palace ft. Brian Molko – The Metric system)

- Извините, меня только что определили в этот класс. Могу я войти?

- Заходите, мистер...?

- Гейл. А куда мне сесть?

- Присядьте вместе с мистером Сандей.

- Э-э-э, мистер Сандей? А кто это?

Мистер Сандей, обладавший изящной спиной и ворохом ярко-белых, осветленных волос, взбитых до состояния «нележания», изящно повернулся к новенькому. Непонятного на таком расстоянии цвета глаза оглядели застывшую на пороге фигуру (65 кг живого веса, рыже-красная шевелюра, темно-синие джинсы, белая футболка, пиджак и стоптанные кеды, не прибавлявшие роста к уже имевшимся сантиметрам); раздалось фырканье и:

- Я. Иди, приземляйся.

Вильям, (для друзей – Вилл), опустился за стол рядом с мистером Сандей и с опасливым интересом на него покосился. Сосед рисовал в блокноте нечто пушистое, рогатое, покрытое пластырями и синяками; рядом на рисунке был изображен мускулистый, не слишком обремененный одеждой ангел с битой в руках.

- Хммм….

- Я – Дэниэл.

- Эмм… Вилл.

- Хм? – Даниэл чуть повернул лицо к нему. - Вильям? - приподнялась светлая бровь, глаза были чуть тронуты серым карандашом.

- Ну да. А ты профессионально этим занимаешься? – кивок на блокнот.

- Тебя это интересует? Да. Я - художник. Я рисую. И фотографирую. Вопрос снят?

- Мистер Сандей, а вы что думаете о книге Достоевского…

- Я лично думаю, что мне эта книга не пригодится в моей жизни, потому что я не верю, что хотя бы один из моих одноклассников ее прочитал. И они в этом не одиноки. Мне будет не с кем ее обсуждать. Поэтому... Я предпочел занять свой досуг Берроузом, который ближе НАМ по культуре, чем русский классик.

- Ну что ж… каждый имеет право на свое мнение… Но ваше неприятие ВСЕГО, что мы проходим, прошу обратить внимание, ВМЕСТЕ с вашими одноклассниками, меня удивляет и говорит о некоторой вашей… ограниченности. Неудовлетворительно.

- Тебе не кажется, что ты был слегка груб? – тихий шепот.

- О господи.... Я ненавижу Достоевского!

Школьная столовая. За одним из столов сидят два молодых человека: рыжий и блондин. Рыжий с подозрением рассматривает сандвич и пытается разлепить два куска хлеба. Блондин развалился на стуле и наблюдает за соседом с ироничной ухмылкой.

- Постой-ка, не дергайся, я хочу зарисовать твое выражение лица на память потомкам.

Вилл закатил глаза.

- О да, еще лучше! Так и оставайся! – энтузиазм в голосе Дэниэля возмутил молодого человека еще больше.

- Ну-ну, рисуй – рисуй… Так ты – гей?

- Неа, - довольная ухмылка, - пидор!

- Эээ?

- Так говорят. А ты сам? Расскажи, предоставь мне материал для школьной газеты, будь добр.

- Господи, не говори мне, что ты пишешь для школьной газеты?! Да мне как-то все равно.

- Хм... Ты определенно выглядишь слишком невинно для своих лет.

- Ну… мне было как-то неинтересно.

Дэниэл всплеснул руками и выронил блокнот, - Ты еще помнишь в каком веке мы живем??? Хотя о чем я! В средние века только дамы должны были сохранять целомудрие до свадьбы... и то это удавалось очень мало кому и только благодаря "поясам верности"...

- Ну да-ну да.

- Странный ты. Это проявляется даже в том, что ты до сих пор пытаешься это съесть, - Дэниэл махнул карандашом в сторону сандвича.

- О да… есть немного. А у тебя кто-нибудь есть?

- А мне что удалось взволновать твое либидо? – ехидное выражение лица, видимо, было естественным для одного, конкретно взятого, типа по имени Дэниэл. - Есть. Хм... Его зовут Майк, и он прекрасен. Во всех смыслах, - улыбка трансформировалась в просто неприлично-мечтательную, а глаза закатились.

- Пойти, что ли, помастурбировать...

- А мне, предлагаешь, посмотреть на процесс? Вдруг окажется, что я все-таки гей? - Вилл попытался выкинуть свой ланч и, разумеется, промахнулся. Слишком уж неуверенно он прикидывал: "долетит или не долетит". Блондин с каким-то наигранно серьезным видом проследил траекторию полета завтрака и полез под стол за блокнотом. Оба парня подхватили сумки и, похихикивая, двинулись на выход.

- До завтра, рыжик!

- До завтра! Бледная немочь… - последние слова еле донеслись до блондина, и он далеко не был уверен, что вообще должен был это слышать. Лицо прорезала ухмылка. «Ну, я тебе еще припомню... тоже мне, немочь... ».

Дэниэль с усмешкой уставился на то, как Вилл влез на велосипед и поехал в направлении Гарден-стрит; представив, сколько радости ожидает рыжего хама при въезде на трехкилометровую горку, он довольно хмыкнул и пошел к дому.

***

I think my friend said, "Don't forget the video."

I think my friend said, " Don't forget to smile."

"You're a murder tramp, murder tramp", I think he said

"You're a murder boy, birthday boy", I think I said

(Birthday Massacre)

В каждом небольшом, старом, английском городке есть свой торговый квартал, где вперемежку продается тряпье, аксессуары, кипятильники, поддержанные ботинки, облысевшие парики, леденцы домашнего изготовления, контрабандные алмазы - полнейшее смешение бедности и безобразности с дорогим туристическим лоском. В этом городе таким местом были «Лэйнс», целая система улиц. На одной из улочек, в старом доме располагалась квартира Дэниэла, по совместительству – студия. Молодой человек свернул с главной улицы в незаметную арку с потускневшей табличкой-названием, прошел мимо музыкального магазина, спрятавшегося среди маленьких лавочек, мимо фирменного «Клэрса» и, проскользнув в очередную арку, очутился у дверей магазина «всего на свете». Официально он считался этническим, но даже для этнического, «лэйновского» магазина он был странным, зато он как никакой другой устраивал молодого художника-фотографа.

Здесь продавались всевозможные травы, фрукты, побрякушки, (среди мусора, валявшегося на полках и в шкафчиках, всегда можно было найти подарок для друзей на праздник, или если просто хотелось, тогда праздник придумывался на ходу, что-нибудь вроде «Дня открытых дверей в Тауэрской тюрьме» или «Дня изобретения паяльника»), одежда (вельветовые красно-коричневые штаны были выкопаны в одной из огромных коробок), краски ненормальных цветов и различных форм, начиная с баллончиков и заканчивая бальзамом для волос, и… для «v. i. p. » покупателей существовал закуток, найти, который, не зная о его существовании, было невозможно. Буквально несколько полок с бутылками на темных, дубовых боках. Хозяину магазина грозила, как минимум, маленькая преисподняя, если какой пворошила увидел бы хоть одно из сокровищ, бережно сохраняемых в темном уголке. Зеленое золото Франции. Вытяжка чувственности. Полынная водка. Ликер на горьких травах. Абсент, шартрез - напитки, раскрепощающие разум.

Друзья Дэниэла, или просто люди, которые с ним тусовались, он сам бы побоялся называть их друзьями, весьма ценили в нем способность находить такие радости жизни. Даже здесь, где на набережной изо дня в день сидели африканцы, которые крутили косяки за пару фунтов, готовые поделиться с тобой за хорошую компанию, купить настоящие шартрез и абсент для молодежи было практически невозможно. Слишком дорого…элитно.

Из-за воздуха, колыхающегося от открывающейся-закрывающейся двери, зазвенели разнокалиберные «музыки ветра». От потрепанного, на вид не раз прочитанного, тома Стивена Кинга оторвалась светлая, дредастая голова.

- А-а-а, Дэнни пришел… Ну, что новенького? – продавец, он же хозяин, он же Боб Оуэн, заинтересованно зевнул. Зевок быстро перетек в возмущенный кашель, когда Дэниэл под его взглядом выбрал из корзины с фруктами наиболее завлекательно блестевший плод и вгрызся в яблочную мякоть белыми мелкими зубами. Во все стороны брызнул сладкий сок. Молодой человек осмотрел руку и задумчиво облизал пальцы.

- Это нагло, знаешь ли. Пришел сюда, пожрал за мой счет…

- …устроил тебе эротическое шоу… У нас новенький в колледже.

- О, как?

- Забавный, симпатичный, умный, кажется… Фотогеничный, я думаю, - Дэниэл подмигнул Бобби.

Оуэн громко и раскатисто рассмеялся.

- Ладно, я пошел, - фотограф поднырнул под вешалку с обожаемыми молодежью города балахонами и сюртуками. Перед ним была грязная, старая, незапертая дверь на лестницу, ведущую к квартирам. Грязь, неухоженность и дозволенность – лучшая защита от воров. Рука нашарила на облупившихся обоях выключатель. Под потолком загорелась слабая, двадцативаттная лампочка. Первое время мерцание и гудение раздражало всех посетителей этого дома, но со временем люди привыкли и считали теперь это частью Боба и Дэниэля, так же как вечный Кинг первого или блокнот второго.

Тонкая кисть с разработанными, сильными пальцами легла на дверную ручку. Дверь растворилась от прикосновения.

«Опять Майк ключи потерял?- на смену этой мысли пришла другая, - О, нет… Что же ты задумал на этот раз… Интересно. »

В холле царит полумрак, насколько видно с места Дэниэла, закрыты все двери… Кроме одной – в спальню.

Каждая дверь жилища имела свою индивидуальность: светлая, угловая комната, выходящая окнами с двух сторон на уютные магазинчики и кафе, отведенная под студию, отделялась от остальной территории стеклянной непрозрачной синей дверью, ванная-туалет – разделенной на треугольные черно-белые вставки из такого же стекла, на кухню вместо двери вела широкая арка, чуть подернутая дымкой стеклярусных ниток. В спальню же вела насыщенного желтого цвета, с черной ручкой дверь. И вот она-то и была открытой.

Хотя комната располагалась за углом, Дэниэл видел со своего места отблески оранжевого теплого света, исходящие оттуда. Вряд ли свечи горят в туалете, а дверь оставлена открытой.

- Майк? – голос подозрительно сел. Юноша скинул с плеч синий френч, из последних сил повесил его на вешалку и двинулся вперед. Медленно… Медленно… Медленно расстегнул рубашку и сделал последний шаг за поворот…

- СЮРПРИЗ!!!

Ярко освещенный цветными огнями холл полон народа. У многих на лицах маски. Вокруг развешаны ленты и гирлянды. Только что появившийся молодой человек, уронивший к ногам рубашку, явно думает, как же он не заметил это все. Свечи фигурируют на огромном «Терамису». Торт держит широко улыбающийся с правильными чертами лица худощавый брюнет. Он начинает петь:

- С Днем Рожденья тебя! С Днем Рожденья тебя! С Днем Рожденья, с Днем Рожденья, с Днем Рожденья тебя…

- Вы.. вы… Срань господня! Я совсем забыл… ооо… - Дэниэл, страдальчески застонав, запустил руки в волосы.

- А ты о чем подумал, извращенец? А еще мне все время говоришь, что я озабоченный. В конце концов, заберите у меня кто-нибудь этот торт!

Торт мгновенно оказался выхвачен какими-то гостями. Брюнет обнял парня и быстро чмокнул в чуть обиженно поджатые губы.

Хлопнула дверь. Эту походку любители клаббинга и галлюциногенов узнавали среди толпы себе подобных. По коридору шла чистая вытяжка наркоты: сосед Дэниэла – Боб. До основного столпотворения шаги не дотянули, свернув куда-то в район кухни.

- Ну что, вы идете, или я сам все потреблю?

Дружный рев и топот подсказали Бобу, что наслаждаться одиночеством лучше где-нибудь подальше, желательно, в другой стране, например, на Аляске… Хотя Боб не был на сто процентов уверен, что смог бы действительно наслаждаться жизнью ТАМ: вряд ли в такой холодной глуши кто-нибудь слышал про траву… Хотя он точно что-то слышал про северных шаманов, входящих в транс, жуя грибы. И у английского хиппи были изрядные подозрения насчет сущности этих грибов.

Майк с обожанием смотрел на парня рядом: серо-голубые глаза выглядывают из-за занавеси волос чуть смущенно, на губах застыла нежная, хотя чуть лукавая улыбка, приоткрывшая ряд мелких, немножко неровных зубов. На теле два новых прокола: в сосках где-то неделю назад появилось по кольцу.

- Ну и зачем тебе еще эта дрянь?

- Мммм…. Тебе не нравится? – улыбка каким-то образом, не изменяя формы, стала откровенно эротичной.

- Ну… это же больно, - шепот раздался в опасной близости от одной из обновок.

- Хм… не больнее, чем нос….

Мозг художника воспринимал весь мир цветами, и неспроста каждая дверь в квартире была индивидуальна: цвета значили…много. Он всегда думал о Майке в сине-зеленой гамме, как о чем-то всепоглощающем, меняющемся, бесконечно разнообразном. Как океан, мягко ласкающий ступни туристов в безветрие, но подчиняющий, ломающий все на своем пути в ненастье. Но в такие моменты, в преддверии божественного секса, цвет менялся. Ярко-красный и ярко-синий. Цвета морского заката. Цвета британского флага. Королевские цвета.

Лицо Дэниэла склонилось за поцелуем, он почувствовал электрический разряд, когда руки Майка легли ему на пояс…

***

Take me,

Take me in your arms my love and rape me,

Don't hide behind your rage

I know you love me,

And always will.

(London After Midnight – Kiss)

- Ребят, может, пойдете трахаться где-нибудь в другом месте? Только не в спальне, там уже занято, - жизнерадостный голос принадлежал прислонившейся к стене Рите. Даниэл подумал, что, не смотря на щедрость, благородство и общую положительность характера этой девушки, убить наглую подругу хочется все чаще, и что вряд ли подобные мысли положительно влияют на нервные клетки и что-то там еще... Лейкоциты?

«Ну ладно, еще одно небольшое…Нет, большое усилие и все пройдет… Может и Рита? Oh fuck. Не думать. Не хотеть». Это они оба умели просто великолепно. Майк хмыкнул. Да в умении справляться с собственными желаниями эти двое достигли уровня магистра Йоды, а то и больше, в основном, таким же «своевременным» высказываниям Риты. Но он точно знал, что Рита единственная считалась Дэниэлом другом. Миниатюрная блондинка с отросшими бериллово-сиреневыми волосами, у лица завивающимися к подбородку, на затылке же почти отсутствующими, с теплыми карими глазами и ехиднейшим характером готова была перегрызть глотку любому, всерьез покусившемуся на бесценное блондинистое сокровище или на него самого. Майка не оставляли мысли, что кроме дружбы между ними было что-то еще, со стороны девушки так точно, но знать он этого не мог. Были вещи, в которые даже его не посвящали. Ну и, пожалуйста, не больно-то и хотелось.

Рита оттолкнулась от стены: она была особенно хороша сейчас – на лице какая-то предвкушающая улыбка, глаза возбужденно блестят от изрядного количества косяков, зрачки расширены, даже волосы, кажется, шевелятся от охвативших девушку эмоций.

- Прекратите на меня так злобно смотреть. У меня есть для вас великолепные свадебные подарки!

- О… Рита, ты же знаешь, я боюсь, что мы пока не готовы взять на себя такие обязательства. Мы еще слишком юны, чтобы по собственному желанию, с необъяснимым энтузиазмом, хоронить самих себя.

- Ладно, тогда это на помолвку. Надеюсь, вы пригласите меня на крещение ребенка? Заткнись Майк, а ты, Дэнни, рот даже не открывай, не собираюсь слушать еще одну такую же высокопафосную речь. Ой, что-то я заболталась, вот, в общем, перед подарком возьмите.

Перед носом возмущенного до глубины души словом «Дэнни» Дэниэла появился прикуренный, сладко вязнущий в легких дымом косяк.

Дэниэл язвительно фыркнул:

- И правда, что же это ты разболталась? – но протянутое принял и поднес к губам. Грудь поднялась-опустилась в глубокой затяжке, фотограф почувствовал, как кольца дыма свиваются и развиваются, подобно щупальцам огромного морского спрута. Синего. Синего… Дэниэл пошатнулся, зрачки, казалось, исчезли, он восстановил равновесие и стал покачиваться взад-вперед в каком-то медленном завораживающем ритме.

- ЧТО ЭТО? РИТА, ЧТО ЭТО ЗА ДУРЬ??? От травы такого не бывает! Уж точно не у него! Какого ты ему подсунула химию???!!!

- Он не должен мешать, не должен мешать… - руки девушки тряслись, ее всю лихорадило от какого-то непонятного возбуждения, она попыталась захватить футболку Майка в горсть, но руки ошиблись, соскользнув вниз по его груди. Майк отшатнулся.

- Какого…???

- Тшш… Тихо… Помнишь того парня из Льюиса? Ну, с которым мы у Чарли познакомились?.. Так вот, он здесь! Я его привела…

- Кто-о? Кого? Дэн, приди в себя!

- Да успокойся ты! Это пройдет, как проспится… Иди сюда!

Дэниэл все понимал, но он нежился в пульсирующих объятиях спрута и был уверен, что все… спокойно.

Из-за угла медленно-медленно, в такт пульсации вышел…человек?.. Его зовут Уильям… Уильям…

У второго (Майк?) смешно и нелепо поползла вниз челюсть, изо рта выплыл желтый сгусток слов и растворился где-то в толще воды, дойдя до их общего со спрутом разума эхом понимания: эти люди знакомы.

Тот, к кому обращалась девушка, с явным облегчением выскользнул откуда-то из-за стены.

Уильям сразу увидел Майка, он стоял рядом с Ритой, с каким-то совершенно отрешенным выражением лица. Через миг все изменилось. На нем самом повис визжащий во всю силу разработанных легких Майкл.

- УИЛЛ!!! ТЫ ЗДЕСЬ???!!! ОТКУДА???!!! Я НЕ МОГУ ПОВЕРИТЬ, ПОЧЕМУ ТЫ МНЕ НЕ ПОЗВОНИЛ???!!!

Майк наконец-то выдохся, завершил свою речь смачным поцелуем и сполз с Уилла. Тот освободившимися руками потрогал уши, чтобы удостовериться в их наличии на прежнем месте.

- Я звонил. Вот только не понял, почему ты «по этому адресу больше не проживаешь»? – вверх поднялась одна бровь. - А сюда меня Рита привела, которой я тоже позвонил. А вообще, мы с Сильвией просто решили сюда переехать. А квартиру оформил отец.

- Ооо…

- А кто это? Ооо… Дэниэл???

***

Вырвана память, мне уже не больно,

Мысли взбесились, я совсем не помню…

С кем я был на небе….

С кем я спал на звездах….

(Тела - Сны)

Рита со стоном наклонилась над раковиной и включила воду. Из крана ударила прозрачная, весьма желанная в данный момент, жидкость. Девушка жадно сделала несколько глотков и попыталась сполоснуть лицо. Рита недовольно скривилась и застонала, увидев отражение в зеркале: намокшие волосы облепили лицо, под глазами зеленоватые тени, да и кожа нездорово бледного цвета. Ее опять замутило.

- Зачем?.. О господи, зачем же мы вчера столько пили?..

Во рту прочно угнездился гадкий кисловатый привкус. Рита никак не могла понять, почему же она вчера ТАК напилась, ведь обычно она практически не участвовала в вечеринках Дэниэла. Слишком опасно. В голове мельтешили какие-то образы: Дэниэл, Дэниэл, Дэниэл? Оооо… Дэниэл, валяющийся на полу в коридоре? Ээээ… Майк, Майк прикуривает сигарету от сигареты, Майк смеется… Стоп. От сигареты…Вилла? Это не отсюда! Срань господня… Все-таки отсюда! Вспомнилось мгновенно все: и звонок Вилла, и попытка накачать Дэна расслабляющим наркотиком и…. О нет. Что же он скажет????

Видимо, кто-то на небе возненавидел Риту. Потому что как раз в этот момент в комнату решил зайти Дэниэл. Самым возмутительным в его появление было то, что у него был потрясающе цветущий вид хорошо выспавшегося человека и довольная улыбка на лице, подозрительно ставшая еще более довольной при виде девушки, скрючившейся над унитазом.

- Доброе утро, солнышко! А что это ты такого цвета нездорового? Может, не выспалась?

- Прекрати немедленно надо мной издеваться!

- Ах, у тебя похмелье…

- Дэн!

- Фу, не называй меня так. О, ну ладно, я тебе таблетку принес от головы. Хотя по-хорошему ты заслуживаешь гильотины. От нее же.

- Блондиночка ты мой, я тебя так люблю! Давай сюда…

- Мне, кстати, очень интересно, почему МЕНЯ нельзя было знакомить с Виллом? Между прочим, он теперь со мной в одном классе.

- Что???

Дверь закрылась. Рита не могла проанализировать свои чувства, но ее вдруг жутко взбесило то, что Дэниэл заботливо-аккуратно закрыл дверь, а не хлопнул ей об косяк, как обычно.

Она поднялась к раковине, открыла воду и... таблетка скользнула по гладкому фарфору в недры канализации.

Ее определенно кто-то невзлюбил сегодня на небе.

Придя в себя и восстановив картину вчерашнего дня, Даниэл удивился. А потом задумался: почему Рита не хотела его трезвого и здравомыслящего знакомить с Виллом? Может, они с Майком переспали? А Рита испугалась, что он решит отомстить? Идиотизм. Из-за такой ерунды?.. Нет, такого быть не могло. Слишком хорошо уже эти трое знали друг друга, чтобы Рита могла подозревать взрыв ярости в Дэниэле, относящегося к свободе выбора партнера как к само собой разумеющемуся. В голове к тому же пробежали неровные желтоватые ниточки воспоминания: Вилл вроде бы что-то говорил, что он ни с кем… Безусловно, он мог врать. Мог врать во всем, но такое Дэниэл чувствовал сам. Этот парень точно еще ни с кем не спал. Может быть, целовался... Но и это вряд ли. В нем не было ни малейшей сексуальности, не смотря на внешнюю привлекательность. Хотя Вильям был даже чересчур соразмерен, настолько идеальная внешность не привлекает, она возводит к уровню произведения искусства, а никак не живого воплощения желания. У каждого красивого человека, кого Сандэй знал (при его образе жизни и вечном поиске натуры, а после, возможно, и секса, знал он таких немало), были свои маленькие недостатки. У Майка были детские щеки, немного пухлые… и очаровательные. У него самого недостатком были зубы: мелкие, с чуть выпирающими вперед клыками, в момент знакомства они не производили положительного впечатления, но уже после пары дружеских улыбок от этого впечатления не оставалось и следа. У Риты это были слегка оттопыренные изящные ушки. У каждого он мог найти такой вот недостаток, если бы подумал. Но только не у Вильяма. Дэниэл подумал, что подобных людей просто невозможно хотеть, только ставить на пьедестал и покорно обожать. Хотя рыжик, вроде бы, и сам не особо стремился к завязыванию каких-либо отношений.

Оказалось, что Вильям был прекрасным знатоком народных способов приведения человека в себя. Из любого состояния, даже такого, в каком вчера пребывал Даниэл. Необычные какие-то познания…

***

He told me -

Let the children lose it

Let the children use it

Let all the children boogie

(David Bowie - Starman)

Вильям проснулся и сразу распахнул глаза. Он не позволял себе никогда терять ни секунды своей пока еще не оформившейся жизни, с тех пор, как он усвоил, что одно лето - это очень мало. В прошлый приезд сестры на каникулы, он просто не мог заставить себя пролежать в кровати, тратя время на бесполезное сопение, когда надо бежать, говорить, идти завтракать, а потом слушать интересные истории или играть вместе. Его сестра, Сильвия, была старше на пять лет, и поэтому с ней всегда было интересно. Конечно, и с тетей интересно играть, но она всегда была чем-то занята. Поэтому Сильвия почти все время проводила с Вилли, за что тетя Джерри на нее иногда ругалась, но даже Вильям понимал, что на это доброе ворчание внимание обращать совсем не обязательно, а старшая девочка понимала это еще лучше.

Девятилетний мальчик восхищался своей сестрой. Не только потому, что она была очень умная, но и за ее восхитительный дружелюбный характер, а ещё за мягкие волосы, голубые глаза, нежные розовые губки... Она казалась олицетворением дорогих фарфоровых кукол, которые они как-то видели в Магазине в каком-то городе. Тетя Джерри тогда сказала, что каждая из этих кукол уникальна, что эти маленькие девочки очень дорогие, и что каждая из них очень долго росла, может быть даже годы, в студии мастера, прежде чем попасть в Магазин.

Вильям был совершенно другой. Тетя Джерри и Сильвия говорили ему, что это потому, что у них были разные папы. Вильяму оставалось только вздыхать, что мама выбрала второго папу какого-то неправильного. У мальчика кожа была ненормального белого цвета, как новые, только что купленные простыни, которые он ненавидел за свою безжизненность, твердость и фабричный запах, еще не перебитый запахами лаванды и других трав, которыми тетя перекладывала все белье. Волосы - ярко-рыжие, и не сказать, что морковь была одним из его любимых овощей. А апельсины он ненавидел всем сердцем. К тому же казалось, что на голове у него парик, потому что при наличии рыжих волос брови и ресницы у него были черные, а брови к тому же по какому-то недоразумению были очень тонкими и вразлет. Девчачьи. Единственное, что ему нравилось так это яркие зеленые глаза, он иногда думал, а нельзя ли сделать так, чтобы люди, вообще, видели в нем только глаза. И как-то тетя обнаружила его уже подготовившегося к операции по извлечению их из глазниц. В особый ужас ее привела пластмассовая коробочка, с прозрачной крышечкой, в которую была положена вата, чтобы потом можно было наковырянные сокровища положить туда.

Вильям никогда не думал, что тетя Джерри может так кричать. Но самое плохое началось, когда она заплакала. Он не понимал, что он такого сделал. Со временем понял… Но некое легкое сожаление о потерянной возможности осталось. Угнездилось где-то внутри рыжей головы.

Зато, кажется, его сестре больше нравилась его внешность, чем ее собственная. Вечерами дети любили сидеть на диване в комнате тети и, обнявшись, смотреть в большое потемневшее от старости зеркало, оставшееся еще от прабабушки Джейн. Иногда девочка брала в ладошки лицо брата и начинала говорить ему, как же она ему завидует, что он такой худенький и такой оригинальной внешности. Вильяму было бы приятно, но он не верил и часто после таких порывов со стороны сестры уходил в свою комнату.

Со временем Сильвия привыкла, что изменить мнение брата о себе невозможно и перестала так делать, хотя думать и не прекращала.

С тех пор, как девочке исполнилось одиннадцать, и ее после долгих разговоров между тетей Джерри и самой Сильвией отправили в Ноттингем, в закрытый колледж, Вильям мог видеть сестру только на каникулах.

Он, без сомнений, очень любил тетю Джерри, но когда рядом была Сильвия, он не проводил с ней много времени, потому что всегда было что-то еще, что им с сестрой надо было сделать. Сбегать к старому замку и поучаствовать в устраиваемом для туристов празднике, побродить по маленьким магазинчикам в поисках чего-нибудь интересного: новых комиксов, старых ракушек, в которых было слышно море, или какой-нибудь особой пачки мятных пастилок, которая будет смотреть на них особенно приглашающе. А иногда брат и сестра убегали к вокзалу, и, если удавалось пробраться мимо турникетов, шли к перрону и просто усаживались на несколько часов на скамейку, они наблюдали за едущими Туда людьми. Им всегда казалось, что Там должно быть что-то особенное... что-то, чего нет Здесь. Однажды они спросили об этом тетю, та сначала их отругала за то, что они бегали так далеко и нарушили столько правил (но это было ее обычное, несердитое, поощрительное ворчание), а потом сказала, что так оно и есть. И что Там никогда не будет того же, что и Здесь. И что если они однажды уедут Туда, а потом захотят вернуться, то того же, что они Здесь оставили, они уже не найдут. Вильям не понял.

Но запомнил.

С отъездом Сильвии это все стало гораздо менее интересным, потому что уже не с кем было обсудить это все. Конечно, Вильям мог рассказать тете, но она бы не поняла ощущений, а на словах он такое передавать не умел. И она не могла ответить ему в ту же секунду. А к тому времени, как он добегал от вокзала или из замка к тетиному магазинчику, он уже и сам забывал большую часть того, без чего рассказывать не стоило и начинать.

Поэтому он проводил сумрачные, полные пряных запахов дни в задних помещениях магазинчика, где тетя составляла свои травяные «чаи и сборы», как она говорила. Тетя утверждала, что каждое растение имеет какое-то свое значение, каждое имеет какое-то влияние на людской организм, она так и говорила: «на людской организм», а если не имеет, значит, это свойство еще не известно людям.

Это было интересно. Слушать историю каждой травинки, узнавать о ее свойствах. Составлять не просто красивые, но и еще что-то значащие букеты. Варить мыло, добавляя в него только некоторые цветы, потому что «если ты будешь класть тысячелистник в чай - кожа разгладится и помолодеет, а вот в мыле - он, наоборот, придаст ей неприятный желтоватый оттенок и дряблость». И поэтому он со временем совсем перестал бродить по магазинам в поиске мятных пастилок. А зачем? Если можно, встав на табуретку, достать с полки саму мяту и заварить вкусный чай? И ходить на вокзал и к замку и разглядывать людей... И еще он не мог понять, довольна тетя или нет?

В свои одиннадцать он пошел в обычный колледж в Льюисе, тогда же в больнице умерла мама. Кто-то что-то перепутал, и вместо питательной смеси ей в капельницу налили средство для чистки серебра. Вильяму было все равно. Он, конечно, расстроился, что кто-то умер, и удивился, как же так получилось, неужели доктор или медсестра настолько идиоты? Но маму он совсем не помнил, и она совершенно его не волновала. Ее не помнила даже Сильвия.

Зато третий папа, кажется, вздохнул с облегчением. Он был весьма неплохо обеспечен, но оплата лечения жены выводила его из себя, и он ничего не мог поделать: отдать ее на попечение государству возможности не было, так как они официально - муж и жена (к тому же он вполне мог позволить себе такие небольшие, с точки зрения государства, финансовые расходы). А развестись также возможности не было, так как женщина просто физически не могла подписать необходимые бумаги, и недееспособной ее также признавать не собирались, так как доктора в один голос утверждали, что выздороветь она может в один, причем любой, момент. И вот ее мужа такой исход дела совершенно не удивлял. Мало ли что может произойти в больничной сутолоке?

На их жизнь с тетей Джерри все это никак не повлияло. Папа появился пару раз, сказал, что они по-прежнему будут считаться его детьми и что если им нужны будут деньги или что-то еще, то они могут обращаться к нему, в разумных пределах, конечно. Вильяму показалось, что тетя пробормотала что-то насчет того, что иначе у них в крови, вероятно, найдут «Силит». Это получается, папа убил маму? А зачем ему это? Способность задавать вопросы в неподходящее время у него исчезла, к счастью, гораздо раньше этого момента. В тот год несколько раз на праздники им в подарок приходили чеки на довольно большие суммы: каждый раз по сто фунтов. На их Дни Рождения, на Рождество и на Хэллоуин почему-то, видимо отец решил, что иначе они пойдут над ним шутить. Безусловно, им было бы легче пойти над ним подшучивать, если бы они тоже жили в Лондоне. В следующие годы, такого уже не происходило, но дети, так ничего и не потратили, Уильям, по крайней мере... Да и Сильвия - вряд ли.

***

Woke up with a headache from the night before

Cause sometimes I drink

Spent the night with my head in the toilet bowl

It's where I like to think

(Oar – Hang-over song)

Туалет был занят Ритой. Он заглянул туда по пути на кухню и, единственный раз втянув кисловатый воздух, позволяя тому достигнуть мозга и затем покинуть его, оставив после себя четкие следы, Вилл подумал, что до сих пор мог бы разделить этот тягучий запах отторгнутых организмом веществ на изначальные составляющие. В данном случае на то, что пила девушка.

В кухне за стойкой, обхватив руками голову, сидел Даниэл.

- Хм... Доброе утро?

Кажется, к нему повернулись лицом. Хотя судить по равномерно свисающим во все стороны спутанным волосам судить было сложно.

- Ну... да. И тебя с пробуждением. Судя по твоему изможденному виду и небольшому количеству одежды... Ты уже не так добродетелен.

- Нет, просто... кажется, я крепко напился. И... мне показалось, или мы и вправду играли в покер на раздевание? Хотя, судя по твоему пожеванному виду, ты это знать не можешь.

- Эй, я именинник, или кто?

Вилл собрался улыбнуться и сразу почувствовал, что в голове орет целая стая ворон. Отвратительно и пронзительно.

- Ой...

- Что такое?

- У меня в черепе - филиал Тауэра.

Даниэл недоуменно поднял брови:

- ... и?

- У вас где-нибудь здесь возможно достать разных трав?

- Пойди пни Бобби. Это такой... - блондин приподнял голову и стал рассматривать видные ему горизонтальные поверхности, - ... вон...

- «Друга»?

- ... тот «друга»

Смеяться Вилл не рискнул. Зато он смог обменяться с уже, кажется, другом искрящимся взглядом. Он с сожалением глянул на стул и двинулся к комфортно развалившемуся на полу хиппи.

продолжение следует