Резинщица

За окном громыхнуло. Лера испуганно вздрогнула, просыпаясь, и села рывком. Посмотрела за окно. Шла гроза. Дождь шелестел по асфальту, форточка хлопала, по стёклам струились потоки воды. Как раз в этот момент тёмное небо озарилось новой вспышкой, и через секунду-другую грохнул гром. Лера опустила голову обратно на подушку, поджала ноги и подтянула одеяло к подбородку. Сердце её колотилось как бешеное. В комнате было прохладно и влажно. Будильник на столе светил циферблатом, тенькал жестью и показывал полтретьего ночи.

Сон ушёл. Лера лежала с открытыми глазами, вздрагивая при каждом новом ударе грома, и боязливо ёжилась. Хотелось в туалет. Не то, чтобы она и в самом деле боялась гроз, – глупо бояться таких вещей, когда тебе уже 14, а на дворе двадцать первый век. Это был какой-то мелкий детский иррациональный страх из разряда тех, когда пугаешься своей одежды, ночью брошенной на стул. «Дура! – обругала себя Лера. – Трусиха! Грозы испугалась! »

Она решительно откинула одеяло, села и опустила ноги на пол. Откинула волосы за плечи. В зеркалах трельяжа отразились три сидящих на кровати девичьих фигурки в одинаковых ночных рубашках в синий горошек; Лера показала им язык, вздрогнула от очередного удара за окном, ойкнула, поёжилась, нашарила под кроватью тапочки и на цыпочках выбралась в коридор. Писать хотелось уже просто неимоверно. Теперь она понимала, что проснулась, в основном, от этого, а уж потом – из-за грозы. Она опять обругала себя. Меньше надо было пить газировки под вечер…

В коридоре царила темнота. Тихонько, стараясь не шуметь, Лера проскользнула в туалет, не зажигая света сделала, что было нужно, выбралась обратно и уже хотела двинуться обратно в комнату, как вдруг замешкалась.

Из-под двери родительской комнаты сочился свет: мама с папой не спали. Может, читали, может, просто лежали без сна. Наверное, их тоже разбудила гроза. Лера поколебалась, снова сделала шаг и снова замерла: ей показалось, она услышала стон. Верней, ей показалось, что звук походил на стон, но… Она прислушалась и поняла, что не ошиблась: стон повторился.

Теперь уже Лера испугалась не на шутку. Вдруг к ним в квартиру кто-то забрался? А что, в такую ночь это вполне возможно… Она покосилась на запертую дверь, на телефон, и решила, что вряд ли это произошло бы так незаметно. Вскоре любопытство пересилило страх. Она помедлила и двинулась вперёд, мимо кухни, туда, откуда доносились загадочные звуки.

Дверь в спальню родителей была приоткрыта. Сквозь мокрый шорох дождя и вправду различались какие-то тихие стоны, скрип и частое тяжёлое дыхание. Лера выгнулась, прижалась к стенке, осторожно приоткрыла дверь и заглянула внутрь…

И замерла, где стояла, при виде открывшейся её взору картины. Глаза её расширились, дыхание перехватило, в горле поднялся комок.

Никого чужого в спальне не было. И вообще там не было никого, кроме её родителей. Отец и мама были на кровати и в самом деле не спали. Ещё бы они спали!.. Лера затруднилась бы даже описать потом, ЧТО там происходило. Свет ночника был красноватым и слепым, но тут опять вдруг полыхнула молния, высветив всю комнату подобно фотовспышке до самого глухого закутка за шифоньером, и возникшая картинка резко врезалась девчонке в память, отпечатавшись во всех подробностях, как на хорошем постере.

Все покрывала были скомканы и сброшены куда-то в угол. Широкая двуспальная кровать была укрыта чем-то ярким и блестящим (Лере даже показалось – мокрым). Одеяла, простыни, подушки – всё это лоснилось и загадочно поблёскивало в свете ночника как будто над кроватью тоже только что пролился дождь. Мама утвердилась посреди неё на четвереньках, а точнее – на коленях и локтях, подавшись вверх упругой попкой, а отец стоял за нею, тоже на коленях, обхватив её за бёдра, и ритмично двигался, дыша прерывисто и мелко в такт своим движениям: вдох-выдох, выдох-вдох, вперёд-назад, назад-вперёд… Осмыслить это выходило долго, а на самом деле он двигался с ужасной быстротой, вот так: вперёд-назад-вперёд-назад… вперёдназадвперёдназад – не человек, а швейная машинка. У Леры мелькало в глазах. Лицо его перекосилось, лоб блестел от пота, волосы растрепались. Лера ещё никогда не видела своего папку таким – страшным, почти уродливым, и одновременно каким-то ужасно… красивым? Да, пожалуй, что красивым… Но главным были даже не движения и стоны, хотя и этого хватило, чтобы ноги девушки как будто приросли к ковровой дорожке. И мама, и отец были полностью одеты, и одеты как-то странно: обоих с ног до головы обтягивало что-то тесное, тугое и блестящее, как будто их недавно окунули в масляную краску и потом забыли просушить. На маме были красный лифчик и чулки, перчатки чуть повыше локтей, тугущий чёрный облегающий корсет, на узенькой спине которого играла в крестики упругая шнуровка, праздничные туфельки на тонких шпильках, и коротенькая юбка-клёш, бесстыдно задранная ей на спину. Наверно, были где-то там на ней и трусики, но Лере их отсюда было не видать: родители стояли к ней лицом, вполоборота к зеркалу. Отец был во всём чёрном, – глянцевая футболка в обтяжку с высоким воротом, перчатки, ботинки, носки и такие же брюки, облегающие тело как вторая кожа и слегка приспущенные вниз гармошкой. Невероятный этот материал струился словно шёлк, блестел, скользил, слегка поскрипывая, и подчёркивал фигуру каждой складкой. Зрелище было ужасное и вместе с тем неуловимо притягательное. Чёрные густые материны волосы спадали ей на лицо; время от времени она вскидывала голову, сдувая чёлку, оборачивалась на отца, и тогда Лере становились видны её приоткрытые губы и белки закатившихся глаз. Дыханье её было сбивчивым и хриплым: мамину шею охватывал широкий стальной ошейник с кольцом и цепочкой для привязи, и она непрерывно стонала, стонала, стонала! Стонала, тихо вскрикивала, извивалась, поддавала задом, ахала, кусала губы и звала отца по имени, тот тоже что-то ей шептал, склоняясь и наваливаясь ей на спину, рывком натягивал цепочку от ошейника и время от времени звонко шлёпал её по откляченной попке открытой ладонью. Их странные наряды тоже тихо шлёпали, шуршали, тоненько поскрипывали, будто жили собственною жизнью… Лере показалось в этот миг, что даже гроза за окном приутихла: все звуки сделались нечёткими, каким-то делёкими и стеклянными. Кровь ударила ей в голову, запылали щёки, Лера почувствовала, что вся горит, и что-то странное происходит у неё с животом, как будто ей в пупок вставили ключик и теперь заводят там какую-то пружинку. И когда мать вдруг запрокинула голову, забилась и завыла тонким стонущим надрывом, Лера не выдержала, громко икнула и, зажимая рот ладошками, в панике бросилась бежать.

Коридор вдруг сделался весь из одних углов, ковровая дорожка хватала её за ноги, тапки спадали. Едва соображая, что делает, Лера добежала до своей комнаты, закрыла дверь, изо всех сил постаравшись не хлопнуть ею, мышкой юркнула в постель и затаилась под одеялом. Сердце её гулко бухало в груди.

В коридоре тем временем послышался шорох шагов. Вспыхнул свет. Лера изо всех сил зажмурилась и постаралась выровнять дыхание. Ничего этого не было. Ни-че-го. Они ничего не видела, ничего не слышала и никуда не ходила. Она вообще не просыпалась.

– Что там? – тихо и с тревогой спросил отцовский голос.

– Нет никого.

– Может, Лерка?

– Да вроде не похоже…

Сквозь сомкнутые веки полыхнуло красным. Грохнул гром.

– Сквозняк, наверное.

– Наверное. Ой, Саш, солнышко, мне так жаль…

– Да ладно, я тоже хорош: девка дома, а мы…

Шаги приблизились к её комнате.

– Может, всё-таки это она вставала?

– Да вряд ли. Если хочешь, я посмотрю.

– Только свет не зажигай…

Тихо скрипнула дверь. Чуть приподняв веки, Лера сквозь ресницы украдкой рассматривала мамино отражение в трельяжном зазеркалье. Мама была в халате, уже без туфелек, зато в тапочках и жёлтых пижамных штанишках с утятами. Если и была на ней сейчас та странная одежда, всё было надёжно прикрыто и спрятано. Перчатки, видимо, она сняла. Мать подошла поближе, склонилась над кроватью, всматривась дочери в лицо, и Лера торопливо зажмурилась опять. От матери пахло резко и странно – немножко духами, немножко потом, и немножко – ещё чем-то, горьковатым, острым и терпким. Лера не поняла, чем.

– Спит, – обернувшись к двери, прошептала мать отцу. – Наверное, это и вправду сквозняк…

– Ты и вправду так думаешь?

– Ага. Пойдём?

– Двери надо плотней прикрывать, – ворчливо и чуть-чуть смущённо отозвался тот.

– Пойдём?.. – в голосе мамы послышались влекущие нотки.

– Ладно, пошли, – наконец согласился отец. – Иди сюда…

Дверь за ними закрылась, послышался звук поцелуя, после чего шаги прошуршали обратно и свет в коридоре погас. Лера выждала секунд десять и только потом нашла в себе силы немного расслабиться. Наверное, ей и вправду всё померещилось. Такого просто не могло быть, того, что она видела, это был какой-то сон, дурацкий сон. Она, должно быть, вскрикнула во сне, вот мама с папой и пришли проверить, всё ли у неё в порядке…

Гроза уходила. Молнии уже почти не сверкали, громовые раскаты гремели всё дальше. Лера совсем успокоилась и уже начала засыпать, как вдруг снова села и нахмурилась. Посмотрела в зеркало. Что-то мучило её, какая-то деталь, которая в первый момент ускользнула от её внимания и теперь всплывала на поверхность, не давая ей покоя… совершенно незаметная деталь. Она припомнила мамино отражение в зеркале: чёрные волосы, махровый полотенчатый халат, пижамные штаны, блестящая полоска…

Стоп!

Ошейник, вдруг поняла она.

Мама забыла снять свой ошейник.

Значит, это ей не привиделось и не приснилось?

Лера шумно выдохнула, заморгала, и только сейчас сообразила, что так и прыгнула в постель, в чём была – в ночнушке и в тапочках. Хорошо ещё, что мама не заметила… Вслепую стянув под одеялом тапочки, она осторожно пристроила их возле кровати, зевнула, завернулась в одеяло и попыталась уснуть.

Вскоре ей это удалось.

***

– Отдай линейку!

– Не отдам!

– Отдай, кому говорю! Спятил, что ли?

– Не отдам, не отдам! Ишь, чего захотела! – Колька Родионов запрыгнул на стул и завилял тощим задом, передразнивая девичью походку. Кто-то хихикнул. – Воображала! «Мисс Америка»! Уродина! Ха!

– Пошёл ты…

– Лерка-дура! Лерка-дура!

– Сам дурак! Дурак и двоечник!

Школа гудела переменой. Носились в коридоре первоклашки, кого-то отчитывал завуч, из парничьего туалета тянуло табаком. Приближался урок, седьмой и на сегодня последний. Народу в классе было мало. Зубрилки Чижиков и Хайрутдинов что-то друг дружке доказывали у доски, Валька Смирнов сосредоточенно писал шпаргалки на подоконнике, Люська Харитонова причёсывалась, Зойка Плискина и Зойка Борменталь шептались у окна, Серёжка Бородин копался в сумке. Один Родионов прыгал и кривлялся как дурак, будто был не восьмиклассником, а каким-нибудь сопливым пятиклашкой. Наконец ему наскучило издеваться, он спрыгнул со стула, одёрнул на себе кургузый пиджачок, подошёл к Лере и бросил линейку перед ней на парту.

– На, забирай. Нефиг разбрасывать, где попало.

– Дурак ты, Родионов, – в сердцах сказала Лера. – Вырос, а дурачишься, как мальчишка. Посмотрел бы на себя. Стыдно должно быть… – она вздохнула и помотала косичками. – Все вы, парни, идиоты какие-то.

– Точно-точно! – поддакнула Машка Титаренко. Оперлась на парту кулачками, покачалась с пятки на носок и показала Родионову язык:

– Э-ее!

Колька набычился.

– А ты вообще молчи…

– Почему это я должна молчать? – обиделась та. – Ещё чего! Ты лучше сам заткнись. Ну его, этого дурака. Пошли, Лер, лучше в буфет, возьмём по мороженке.

Колька к Маше в глубине души был неравнодушен. Та об этом знала (а если и не знала, то догадывалась) и не упускала случая поставить его на место. В принципе, как Лера думала, Колька Машке был до фени, просто девчонке нравилось вертеть хвостом и видеть, как парень за ней бегает. Хохлушка Маша, в отличие от своей подруги, была девкой наглой, весёлой, от природы светленькой и рано созревшей. Грудь и бёдра у неё уже вполне оформились, она давно забросила девчачьи рюшки-бантики, носила мини-юбки и свитера в обтяжку, красила губы и ругалась, когда никого из взрослых не было рядом. Училась она не ахти как, но четвёрку в год по всем предметам уверенно вытягивала, а больше от неё и не требовали. Отец её был бывшим «новым русским», но потом решил свернуть бизнес от греха подальше, женился и теперь работал где-то в маркетинговой компании. Рядом с Машкой Лера ощущала себя неуклюжей тихоней.

Однако закусить подружкам в эту перемену было не суждено – только Лера встала, прозвенел звонок: «Ну, вот…» Ученики потянулись в класс. Седьмым уроком значилась биология. Преподавала её Анна Алексеевна, молодая – только после института, аккуратная незамужняя женщина в узких очках. Пришла она в школу недавно, и ученики ещё не успели толком составить о ней своё мнение. Невзрачная, с мягким голосом, с волосами, неизменно собранными на затылке в «учительский» узел, она обычно запаздывала, но в этот раз появилась вовремя. Начался урок. Лера слушала в пол-уха, что-то рассеянно записывала в тетрадь, даже что-то ответила, когда ей задали вопрос, но мыслями была целиком во вчерашних событиях – снова шла в туалет, смотрела на родителей, бежала по коридору, притворялась спящей…

Она покосилась на Машку. Та рассеянно слушала учительницу, отвернувшись к окну и изредка поглядывая на часы – тонкий золотой браслетик на запястье. Лерка потупилась. Ох, Машка… Наверняка торопится куда-то на свидание после уроков. Или в кино. Вот же везёт девчонке – парни так и липнут. А с другой стороны, чего бы им не липнуть? Блондинка, ноги от подмышек по линейке, попка – как по циркулю, грудки в небо смотрят… К тому же шмотки, колготки, косметика… Тут у любого зашевелится в штанах…

Лера покраснела от своих мыслей и снова потупилась.

Странная пора – четырнадцать лет! У парней, наверное, свои дела на этот счёт, у них ещё не всё в порядке, ещё детство в жопе играет, из уверенности – только гонор. Да и у девчонок в этом возрасте одна проблема – какой лифчик сегодня в школу надеть: белый с кружевами или розовый с фестончиками, и пусть эта дура на соседней парте сдохнет от зависти! Но уже и те, и эти смотрят друг на дружку как-то по-другому. Уже вроде, ты не девчонка, но ещё не девушка, пусть даже и первые месячные уже прошли (тут она невольно поморщилась). Ещё ничего нельзя, а паспорт уже выдали (а в паспорте, между прочим, есть и графа о браке). Ничего не знаешь, а уже всего хочется, тело думает быстрее головы. Ответственности все от тебя какой-то требуют, а накраситься не позволяют. Столько парней вокруг, а у тебя башку саму на мужиков постарше разворачивает…

Интересно, – Лера подперла ладонью подбородок и устремила свой взор в потолок, – каково это – любить? И каково это – трахаться? Трахаться, любиться, чикаться, е…ться… Ну, она, конечно, видела любовь в кино, читала, но там всё было не о том, вокруг да около. А в жизни всё не так. Все только и говорят об этом, но ведь, наверное, врут. Врут ведь, наверное, и парни, и девчонки! Наверное, никто об этом толком ничего не знает. Или знает? Лера вздохнула и вновь покосилась на Машу. Спросить у неё? А вдруг засмеёт: такая взрослая, мол, а до сих пор не знает…

Стыдно. Стыдно, ох, как стыдно… Наверное, отец и мама той ночью трахались. В принципе, она всегда знала, что взрослые занимаются этим, и родители её в том числе. Знала, но… как-то не думала об этом. Иногда у неё возникала мысль, что мама с папой как-то это делают, но наверное это всегда происходило, когда её не было дома. Но вчера… Ночь, гроза… Решили, что она их не услышит…

Наверное, это именно так и происходит: он сзади, она впереди, ошейник на горло и – вперёд. Вперёд-назад, вперёд-назад… Лера невольно погладила шею и задумалась. Куда, интересно, член тогда входит? В попу, что ли? Да ну, ерунда какая… ерунда-манда, манда-ерунда… А если – в губки, в те, внизу, то как они-то там оказываются? И потом, ОН такой… большой. Больно, наверное… Наверное, затем и надевают ошейник, что больно, а иначе и не дашься… Ужас какой… Хм… Надо будет дома попробовать так изогнуться… Только зачем на них была эта одежда? Это что, тоже так надо? Из чего она?

Память услужливо и как всегда не вовремя подсунула ей перед глаза картинку прошлой ночи – скользкая, как змеиная, кожа, волшебный завораживающий блеск сплетённых тел, упругие шлепки, сияющие блики на кровати… чёрное и красное… чулочки, юбочка, корсет… Низ живота вдруг резко потеплел, Лера вздрогнула и почувствовала, как между ног у неё становится влажно. Что за чёрт… Месячные, что ли? Вроде, ещё не время… Она закусила губу. Трусики уже намокли и прилипли к телу. Лера покраснела, спешно сдвинула колени и постаралась заставить себя думать о чём-нибудь другом. Было неприятно, ей казалось, что все на неё смотрят. Снедало желание скользнуть ладонью под колготки и пощупать, что там у неё за ерунда творится. Ерунда-манда… манда-ерунда…

Она встала и подняла руку.

– Анна Алексеевна, можно выйти?..

Та обернулась:

– Что тебе, Соколова?

– Мне… – Лера закусила губу. – Ну, выйти.

– Ладно, иди.

Ловя на себе сочувствующие взгляды и пытаясь не спешить, Лерка вышла в коридор, а уж там перешла на быстрый шаг. Пулей долетела до таулета, заперлась в кабинке и приспустила колготки.

Никакой крови не было. Тем не менее её беленькие трусики были совершенно мокрыми в промежности. Она осторожно пощупала киску, присела, пригляделась и принюхалась к пятну. Размазала по пальцам. Н-нет, не кровь и не моча… Какая-то слизь. Уже почти вся высохла. И запах… Хм… Она нахмурилась: показалось, или от мамы вчера пахло чем-то похожим?

Заболела она, что ли?

Она стянула колготки, то и дело оглядываясь на дверь, быстренько отполоскала трусики под краном, высушила сушилкой, натянула всё обратно и напоследок повертелась перед зеркалом, проверяя, всё ли в порядке. Поправила блузку. Вроде, ничего… Хорошо, что утром она выбрала юбку в складку из шотландки – если даже и были пятна, следов всё равно не осталось.

Тревога, тем не менее, не покидала девушку. На урок возвращаться не хотелось. Она посмотрела на часы: до звонка чуть меньше десяти минут. Ладно, чего уж…

Она побродила по коридору, вышла на улицу, а когда прозвенел звонок и из дверей посыпалась шальная от весны и солнца ребятня, вернулась в класс за сумкой и жакетом.

Дежурные шаркали швабрами, стирали с доски, ставили стулья на столы. В форточки рвался свежий ветер. Лера вздохнула, смела со стола в сумку третадь, и прочие линейки-ручки, вышла в коридор, забрала из гардероба пальто и тут же столкнулась с Машкой Титаренко.

– Ты чего умчалась? – полюбопытствовала она.

– Так… просто, – потупилась та. – В туалет захотелось.

– Не ври. Ты что, влюбилась в кого-то?

– С чего ты взяла? – опешила Лера.

– С чего, с чего… Ты ж потекла вся на уроке. Думаешь, я дурочка? Мы же рядом сидим, я ж всё чувствовала.

– Что ты чувствовала? Запах, что ли? – глупо спросила Лера, понимая, что выдаёт себя этим с головой.

– Ну, и это тоже. Хотя при чём тут запах… То у тебя глаза в потолок, то в пол, вся красная сидит, коленки стиснула, юбчонку книзу тянет… Потом вскочила и умчалась как бешеная. Так?

– Ну, так…

– В кого влюбилась-то?

– Да ни в кого. Они… ну, сами… это…

Она поспешно оглянулась по сторонам, придвинулась поближе к Маше и стыдливым шёпотом спросила:

– Машк, слушай… а это отчего… а это часто трусики мокрые бывают?

– Как описаешься, так сразу и бывает, – усмехнулась та, но тут же посерьёзнела, увидев, как она покраснела и отстранилась. – Брось, Лерка! – она поймала её за рукав. – Брось! Ты чего?

– Отстань, – угрюмо вырывалась та.

– Лер! Ну ты что, Лерк? Ну, ты прикидываешься, что ли? – она обхватила упирающуюся подругу и притянула её к себе. – У всех бывает, что ты! Тебе что, родители не говорили? Как ты думаешь, взрослые тётки как трахаются? Маслом мажутся, чтоб хрен вошёл, что ли? В природе всё предусмотрено, все эти палки-дырки.

– Ты… ты никому не скажешь?

– Вот ещё! – фыркнула та. – С ума сошла? На кой ляд? Девчонкам всё и так известно, а пацанам незачем знать. Домой идёшь?

– Иду.

– Пошли, я провожу до автобуса.

– Да я пешком…

– Всё равно давай провожу.

Некоторое время они молча шли рядом. Лера теребила косичку.

– Машка, – позвала она. – А как это, когда трахаются?

– Да просто: парень сверху, девка снизу, ручки вместе, ножки врозь и поехали. А что?

Лера покраснела, Машка говорила об этом цинично и легко, как о чём-то привычном и обыденном. Неужели это в самом деле так – раз, два, и больше ничего хорошего? Она представила, как член какого-нибудь парня проникает ей ТУДА, и её передёрнуло.

Зачем тогда люди вообще этой гадостью занимаются?

– А бывает так, что трахаются сзади? – спросила она.

– Да сколько угодно!

Лера, осмелев, решилась задать следующий вопрос.

– А ты пробовала?

– Я? – насмешливо переспросила та. – Да сколько угодно! – но тут же грустно поникла и усмехнулась: – Знаешь, если честно, то на самом деле – нет. У меня вообще только один парень до сих пор и был.

– Да? И… как?...

– А, – скривившись, отмахнулась та.

У Леры сразу полегчало на сердце. Уж если у Маши ещё ничего толком не было, тогда…

– Слушай, а бывает так, что перед ЭТИМ нарочно одеваются во что-нибудь… в такое… в такое, – тут она замешкалась, подыскивая слова, но вскоре сдалась: – Ну, я не знаю! Ну, в такое – блестящее, обтягивающее… Как краска непросохшая!

Маша с нехорошим прищуром посмотрела на неё.

– Не поняла… Трико, что ли?

– Да нет! Ну, я не знаю, как сказать! Такое… гладкое. Как кожа. Только лучше, и блестит сильнее.

– Только извращенцы трахаются в коже! – отрубила та. – Это же мерзко. Я удивляюсь, как такая хорошая девчонка про такие вещи спрашивает? Зачем тебе это нужно? Сама, что ль, такая? Ты где такого насмотрелась?

– Я? Ну, это… на картинке. Мне Серёжка Бугаев на дне рождения показывал. Он её это… в интернете где-то нашёл.

– Серёжка? Из соседней школы который?

– Ага.

– «Угу! » Больше смотри всякую дрянь.

Лера потупилась.

– Зачем ты так? Это же, наверное, не так страшно. Наверное, в секс-шопах продаётся…

– В секс-шопах вообще всякая пакость продаётся. Проституточьи шмотки. Я нормальная. Меня это не интересует.

Лера шла и ошарашенно молчала. Грязью поливали её родителей, но чувствовала она себя так, будто поливали её. Что ответить подруге, она не представляла.

– Ненавижу всякий сброд, – Машка между тем всё распалялась. – Это низкие люди. Все эти извращения – грязь! Если люди нормальные, им ничего лишнего в любви не надо…

Тут разговор их был совершенно неожиданно прерван. Из-за угла вывернул Родионов, завидел девчонок и на всех парусах устремился к ним.

– А, Соколова! – закричал он, подходя. – Ну и как? Чего с урока умчалась? Красный флаг выбросила?

Лера вспыхнула.

– Гад ты всё-таки, Родионов!

– А чего тогда? Да брось ты! Так и скажи, что в баке пробоина. А может, ты потрахаться бегала? А? «А слониха, вся дрожа, так и СЕЛА на ежа»!

– Гад! Гад! Урод! Бугай недоношенный! – Лера вскинула сумку и с размаху обрушила её на стриженую Колькину квадратную башку. Ручки, тетради, учебники и всякие девчачьи мелочи градом посыпались вниз.

– Ой, – озадаченно сказал Родионов и отступил, потирая ушибленный нос. Пожал плечами, покосился на Машу, буркнул под нос: «Сумасшедшая какая-то…», и удалился.

Маша присела, помогая Лере собрать вещи.

– Ну всё, не надо, дальше я сама, – отвернулась Лера. – Типа спасибо.

– Так я пойду?

– Пока!

***

Мамы с папой дома не было. Лера прошлась по квартире, забросила сумку с книжками под письменный стол и переоделась в шортики и майку. Есть не хотелось. Она сгрызла пару крекеров, запила молоком, включила магнтофон, взяла журнал «Кул-гёрл» и повалилась на диван. Но читать не получилось. Буквы разъезжались перед глазами.

Что же всё-таки произошло вчера? Неужели её родители… ну, тоже эти… извращенцы?

Она посмотрела на часы. Мама должна была прийти с работы в шесть, отец – и того позже. Времени было достаточно. Замирая от собственной смелости, Лера вошла в родительскую спальню и начала шарить в ящиках.

Ничего нигде не было. То есть, конечно, было – всякое бельё, костюмы, простыни, халаты, но всё было самое обычное – лён, хлопок, шёлк, синтетика. У отца, правда, была кожаная куртка. Лера задумалась. Окинула взглядом комнату и двинулась к комоду. Комод был старый, ещё бабушкин, но отец очень славно его подреставрировал в тон шифоньера и кровати. Она выдвинула по очереди все ящики. Ничего, за исключением начатой пачки презервативов. Лера покраснела и задвинула ящик обратно. Посмотрела на своё отражение в зеркале. Дрянная девчонка, шариться в родительских вещах – это же надо, до чего додумалась…

Но… где же тогда?..

Она снова выдвинула ящик. Вынула его совсем, с усилием поставив на кровать. Перебрала бельё. Ну ничегошеньки же! Ничего, подобного вчерашнему! Хотя… Стоп-стоп… А это что? Лера посмотрела на ящик, на комод, опять на ящик. Показалось, или нет? Она сходила к себе в комнату за линейкой («Лерка-дура! Лерка-дура! »), измерила в длину сначала ящик, затем комод. Почесала уголком линейки щёку. Так и есть – пятнадцать сантиметров куда-то пропали!

Она наклонилась и заглянула в дыру. Пощупала рукой. Стенка, как стенка… Постучала. Пустое? Полное? Не понять…

Со вздохом Лера вылезла и принялась вытаскивать все ящики один за другим. Когда последний, пятый, взгромоздился на вершину пирамиды, Лера поняла, что не ошиблась: в задней стенке изнутри обнаружилась дверца. Отец, наверное, когда чинил комод, укоротил все ящики, а заднюю стенку сделал двойной, где и устроил тайник. Надо же! Сколько лет они тут это прячут! Справа на дверце поблёскивала жёлтым скважина замка. Лера поскребла в затылке. Если ЭТОГО нет тут, то его нет нигде. Ключ мама с папой наверняка хранят где-то в другом месте или носят с собой.

Она поцарапала скважину пальцем. Вряд ли там внутри что-то сложное. Обычный замочек с защёлкой. В любом магазине для мебели продаётся. Лера прошлась по квартире, перебрала все ключи, какие нашла – от стенки, от серванта, от шифоньера, даже от чемоданов принесла, однако ни один не подошёл. Она пошатала дверцу. Ручки нет, но держится неплотно. Стрелки часов подбиралась к пяти, надо было уже на что-нибудь решаться. Лера принесла из кухни нож, а из комнаты – ножницы, засадила в скважину ключ, попробовала поддеть край дверцы возле язычка замка одним лезвием, другим, и вдруг – о, чудо! – дверца распахнулась и к ногам девушки посыпались какие-то пакеты и коробочки.

Она опасливо подняла одну и распечатала. Извлекла хрустящий пакет с какими-то тряпками и вытряхнула содержимое на кровать. Перчатки. Красные. Те самые – мягкие, шелковистые, тугие, до локтей. Она опасливо подобрала одну и ахнула: блин, да ведь это же резина! И тальком пересыпана, и пахнет как резина! Как же она сразу не догадалась? Так вот чем пахло в ту ночь от мамы – резиной!

Лера повертела перчатку в руках, попыталась надеть. Рука не лезла, застревала, резина больно шлёпала, цепляла волоски. Перчатки оказались заметно толще хирургических, были гладкие и непрозрачные. Лера аккуратно, как только смогла, свернула их и уложила обратно, и вытащила следующий пакет. Достала, развернула. Юбка! Тоже красная, и тоже из резины. Потом был лифчик, отцовская футболка, корсет… А это что? Лера развернула следующий пакет и покраснела, как те перчатки. Это были трусики, очень славненькие на вид, но с вырезом внизу для киски и для попки. Ничего себе…

Сердце её колотилось, руки тряслись. Она сама себя не помнила, перебирая вещи. Пакет следовал за пакетом, Лера всё перебирала и перебирала странные резиновые шмотки, и в соответствии с ними сменяли друг друга и мысли в её голове. Сперва: «Зачем им это всё? », потом: «И как же всё это надевают? », и наконец: «А не найдётся ли здесь чего-нибудь подходящего и для меня? » Например, вот эти трусики. Или вот эти… А что, очень даже ничего! Чёрные, без всяких вырезов… Очень симпатичные. Вот только как их надевать…

Лера сложила все вещи на место, стараясь, чтоб всё выглядело так же, как раньше, скинула шорты и трусики (чёрт! опять мокренькие!) и подошла к зеркалу. Прибросила трусики на бёдра. Резина тянулась под пальцами, было неясно – велики? малы? Она отбросила сомнения и, закусив губу, осторожно стала натягивать на ноги свою находку. Так… осторожненько… ещё чуть-чуть… ещё… Готово!

Лера повернулась. Подцепила пальцами за низ, за верх, расправила, подвигала туда-сюда. Ощущения были странными и, скорее, приятными, чем наоборот. Трусики как будто влипли в тело и сидели на Лере, как влитые. Попку обтянуло, как воздушный шарик. Лера смахнула тальк, погладила себя по бёдрам, потрогала киску и поразилась тому, как прекрасно всё прощупывается через тонкий слой резины. Больше того – с промежности, казалось, сняли кожу, таким чувствительным вдруг сразу стало это место. Лера застонала, колени её задрожали, и она без сил опустилась на кровать.

– Что ж это такое? – с недоумением прошептала она. – Что же это такое у них тут, а?..

Она никогда доселе не слыхала ни о чём подобном.

И тут она услышала звук, от которого душа её упала в пятки – в дверном замке поворачивался ключ. Кто-то из родителей вернулся раньше! Лера вскочила, сгорая от стыда и ужаса, не зная, куда себя деть и что теперь делать. Снова села на кровать, прижала ладони к щекам. Посмотрела на вынутые ящики, на трусики на себе, вскочила, торопливо запихнула в тайничок пустую коробочку из-под них, захлопнула дверцу и подхватила первый ящик…

Поздно! Дверь уже хлопнула. Ящик выскользнул из её ослабевших пальцев и упал на кровать.

Она тоскливо огляделась. Может, спрятаться? Вдруг не заметят…

– Кто дома есть? – донёсся до неё отцовский голос. – Лерунчик, ты?

И отец, прежде чем она успела ему ответить, торопливо прошёл… в туалет.

Лера чуть не завизжала: фортуна была на её стороне! Во всяком случае, ещё не всё было потеряно. Стараясь не шуметь, она торопливо задвинула все ящики обратно в комод, напялила поверх трофея шорты, спрятала свои трусишки в карман и прошмыгнула к себе в комнату, чуть не забыв «на месте преступления» орудия взлома. Бомбой рухнула на кровать, схватила первый попавшийся под руку журнал и уткнулась в него.

«Я! Хочу быть с тобой! Я! Хочу быть с тобой! » – стонал Бутусов из динамика магнитофона. – «Я ТАК! Хочу быть с тобой…»

Зашумела вода, послышались шаги, и отец заглянул к Лере в комнату.

– Тук-тук! – позвал он. – Ты дома?

– Угу, – отозвалась та из-за журнала.

– А чего не откликалась?

– Угу, – невпопад ответила та. В голове была каша, мысли путались. Злополучные резиновые трусы казались надетыми поверх шортов.

– Ну-ну, – покивал отец. – Есть будешь? Я бананов купил. Хочешь банан?

– Я уже поела, – стараясь говорить спокойнее, ответила та. Голос всё равно слегка дрожал.

– Может, прогуляешься? Как в школе дела?

Она пожала плечами. Взрослые любят задавать два вопроса сразу.

– Дела нормально. А гулять не хочется.

– Ну тогда лежи, отдыхай. И это… сделай музыку чуток потише.

Вскоре из кухни донеслось скворчанье масла, звяканье тарелок и отцовское «тирим-пам-пам». Щёлкнул телевизор; «…тампоны «О. Би. » – ваше новое ощущение свежести! » – дурным голосом заорала реклама. Лера опустила журнал и только теперь заметила, что держала его вверх ногами. Вытащила из кармана белый комочек трусиков и торопливо спрятала его под подушку. Запустила ладонь под шортики и осторожно потрогала «кисульку» под резиной: как оно там? «Оно» было очень даже ничего, как будто так и родилась. Она закусила губу и покосилась на дверь. Вот влипла… Вот же влипла… Теперь до завтрашнего дня их на место не положишь. Чёрт, – она вдруг аж подпрыгнула, – ведь завтра же суббота! Оба родителя два дня будут дома! Чёрт, чёрт!

Что же делать?

Пальчики её меж тем всё гладили и гладили тёплую гладкую резиновую поверхность, киска под которой стала уже совсем мокренькой, и останавливаться почему-то совершенно не хотели. Сердце вдруг засбоило, дыханье стало частым-частым. Лера испуганно выдернула руку из-под шортиков, вскочила и принялась ходить по комнате туда-сюда, сжимая-разжимая кулачки. Возбуждение постепенно спадало, кровь по жилам заструилась спокойнее. Всё время хотелось сжать ноги вместе и потереться коленкой о коленку. Ну, дела… Не-ет, с этим надо было срочно что-то делать! Срочно! Хотя бы для начала – снять.

Она почему-то остановилась возле трельяжа, решительно посмотрела на своё отражение, положила ладони на пояс и одним движением стянула шорты вниз…

Отцовский крик ударил, словно плеть. Шорты будто сами собой взлетели чуть не до подмышек, аж в паху сделалось больно.

– Лера! – звал отец из коридора. – Иди сюда: тебе Маша звонит…

Лера вздохнула, с трудом подавила нервную дрожь в ногах и поплелась к телефону. Трусики почти не чувствовались на теле, не натирали, не давили, только мягко массировали киску и подтягивали ягодицы вверх. Однако…

Она переговорила с Машей, после сразу зашла в туалет, заперла за собою дверь, сбросила шортики и оттянула трусики спереди за край. Как будто прикипели! Она подула вниз, на лобок. Резина уже нагрелась до температуры тела, и трусики сидели ещё лучше, чем раньше. Лера подумала, что у неё никогда ещё не было такого удобного белья. Чувствовать их на коже было очень приятно – Лера была как будто сразу и одетой, и раздетой. Такого ей ещё ощущать не приходилось.

Как же их, всё-таки, снимают?..

Она повозилась так и сяк, боясь, что ненароком разорвёт резину, стянула их до колен, потом вдруг задумалась.

А собственно, чего ей опасаться? Трусики эти без дырочек, и мама вряд ли надевает их во время секса. Хм… А когда тогда? Неужели на работу в них ходит? Но сегодня же она не в них? Нет. Лежали они в коробочке, и снаружи не видно, есть что-то внутри, или нет. Чего волноваться? Коробочка на месте, дверца закрыта. Так что до понедельника вполне можно обождать, а там пораньше улизнуть с уроков и спокойно положить их на прежнее место.

Писать не хотелось. Она спустила для правдоподобия воду в унитазе, натянула шорты, вышла и закрыла за собою дверь.

Может, всё не так уж страшно? Может, Машка не права? Может, они вообще не такие уж плохие люди, эти… «извращенцы»?

Все выходные Лера не находила себе места. В субботу вечером мать, вернувшись с работы, сразу же затеяла уборку, потом стирку, пришлось ей помогать, так что вечером родителям было не до секса. Лера уже настолько привыкла к своим новым трусикам, что решила пока их вообще не снимать. Они не сползали, не натирали, не закручивались тряпочным жгутом, вообще вели себя на редкость примерно. Она испугалась только раз, когда обнаружила, что за работой так вспотела, что пот пропитал её шортики как раз по контуру резиновых трусов, но мать на это не обратила внимания, а отец тактично промолчал, а может, просто не заметил. Лера улучила момент и всё-таки сняла их, и тут же об этом пожалела – собственное тело сразу словно бы обиделось на неё и «замолчало».

Это уже не лезло ни в какие ворота. В резине оказалось быть приятнее, чем без неё!

Ночью Лера почти не спала и постоянно прислушивалась, ежеминутно ожидая возгласа: «Та-ак… Валерия! А ну, иди сюда…», но ничего подобного не произошло. Проснувшись рано утром, она сразу полезла под матрас, где спрятала свою находку, и не удержалась – влезла в трусики опять. В воскресенье родители вставали позже, так что теперь она хоть могла спокойно рассмотреть себя в зеркале. Зрелище ей неожиданно понравилось, трусики смотрелись как нарисованные, идеально облегая попку, бёдра и лобок. «Да что ж это такое… – растерянно подумала Лера, чувствуя, как снова плавятся коленки, а киска стремительно становится влажной. – Я уже совсем ничегошеньки не понимаю. Что со мной?! »

Снять трусики она, однако, не решилась, и провела в этом странном наряде почти весь день (естественно, нормальным образом одевшись перед этим). Эксцессов не случилось. В середине дня к ней заглянули Машка Титаренко и Юлька Кудымова, приволокли компашки «Танцев минус», нового Бутусова, посидели, попили чаю, послушали музыку. Всё это время Лера не могла думать ни о чём, кроме своего маленького секрета. Всё равно, грызла ли она печенье, вслушивалась в щебет подруг, листала ли с ними в обнимку новый журнал, в мыслях её повторялось с некоторыми вариациями примерно следующее: «Вот сидят они две и не знают… А интересно, что бы было, если бы они сейчас проведали о том, что там у меня под брючками надето? ». На краткое мгновение у неё возник соблазн рассказать им, но как раз в этот момент обе добрались до постера «Тату» и дружно запоказывали пальцами, закрутили носиками: «Ой! Фу, гляди, гляди! Опять эти две извращенки! », «Да не, ты чего, это клёво! Особенно это, где «Нас не догонят! », «Ага! », «А я такую же, как эту, юбку вчера в шопе видела», «Ух ты! Где? ». Они с головой ушли в девичий трёп, и Лерка спешно передумала. Даже рада была, что не успела. Она обиделась на них и как-то странным образом при этом возбудилась, всё время отвечала невпопад, пропустила всю музыку мимо ушей, а когда подруги ушли, ощутила, будто у неё гора с плеч свалилась.

Ближе к вечеру по телеку показывали новый фильм, родители смотрели до полпервого и после сразу завалились спать – обоим снова стало не до секса: завтра надо было на работу. Успокоенная этим, Лера заснула как убитая, прямо в своих резиновых трусиках. Именно, что в СВОИХ: думать по-другому она теперь просто не могла.

Расставаться с ними ей уже не хотелось.

***

В понедельник все уроки Лера отсидела, словно на горячей сковородке. Сбегать пораньше не потребовалось: в начале и в конце недели учеников старались загружать поменьше, пять уроков - и можно гулять, в два часа ты уже дома. Родионов со своим прихвостнем Лёшкой Тихомировым попытался подъехать к ней с ухмылочкой на перемене, но Лера была мыслями настолько далеко, что оба, отчаявшись её разозлить, отвалили. Помахав подружкам и состроив напоследок рожу Родионову, Лера добралась домой и, толком не успев раздеться, направилась к родителям в спальню, на ходу извлекая из сумки пакетик с трусами. Оставить его дома она поостереглась и весь день проносила в сумке, не расставаясь с нею ни на миг. Стиснутая учебниками и тетрадками, резина трусиков слиплась в комок. Лера не на шутку испугалась и осторожно расправила их. Слава богу, не порвались!

Лера торопливо отложила трусики и принялась вытаскивать ящики комода. Теперь, когда она знала, как открыть замок, ножницы ей больше не понадобились – вполне хватило пилки для ногтей. Вскоре раздался щелчок, и заветная дверца отворилась. Все коробочки были на месте, родители, похоже, ничего не трогали. Она убрала несколько штук сверху, пока не добралась до той, из-под трусиков. Однако положить обратно не решилась – вдруг опять слипнутся? Тальком их посыпать, что ли… Должен же у них быть тальк?

Два часа – не пять. До прихода родителей была ещё уйма времени, и Лера без особой торопливости принялась дальше исследовать тайник. Сердце её колотилось.

Коробочек было много. На некоторых были картинки: девушки в резиновых одёжках, парни, или просто - отдельные руки или ноги; другие были чистыми. Мужская одежда, женская… Лера вдруг опять почувствовала неясное томленье плоти: ощущение тонкой резины под пальцами, её мягкость, лёгкий горьковатый запах исподволь пробудили в девушке уже знакомое возбуждение. "Пора с этим кончать", – подумала девушка, и как раз в этот миг извлекла из очередной коробки что-то совсем уж странное. На первый взгляд это были просто трусики из толстой резины с высокой талией, такие же чёрные и блестящие, но, развернув их, Лера с изумлением обнаружила внутри два чёрных резиновых члена – побольше и поменьше. Она зарделась как мак и невольно обернулась на дверь: не видит ли кто? Ладонь, сжимающая "член", стала скользкой от пота, дыханье девушки опять перехватило. «Возьми себя в руки, – одёрнула она себя. – Это всего лишь резина. Две резиновые палки и больше ничего». Лера вернулась к своей находке и попыталась вытащить их, но потерпела неудачу: фаллосы составляли с трусиками неразделимое целое, будто росли вовнутрь. «Странно», – Лера повертела находку в руках. Вывернула трусики наизнанку. Нет, обратно не то. Тогда зачем? Как это надевать? Допустим, как трусы… Но ведь тогда эти две штуки… этот, позади, поменьше, входит в попку, а вот этот… ну… туда.

Она вздохнула и упаковала странное приспособление обратно в коробку. Потянула следующие. Чулки, чулки… А вот и тальк – сразу три флакончика. С коробки сразу же под ним улыбнулась девушка-японка в чёрной полуграции – приталенной, с подвязками и маленькими дырочками для сосков.

– Ух ты…

Лера сглотнула, торопливо распечатала пакет, развернула резиновое полотно и замерла в немом восхищении. Эта штука не нуждалась в полировке – латекс был шлифованный, каждая складочка блестела и переливалась. Вот это да… Дико захотелось примерить. А почему бы и нет? В конце концов, мама никогда не обижалась, если Лера меряла её вещи… Лера решительно сбросила брючки и майку, стянула лифчик и в нерешительности расправила находку. Что теперь? Это ведь не трусы, в это ведь протискиваться придётся… Она стянула волосы резинкой, решительно выдохнула и полезла в упругую резиновую трубу.

Грация надевалась тяжело. Мешались волосы, защемляло кожу, и всё время казалось, что резина вот-вот лопнет. Лера извивалась как змея и вся вспотела десять раз, прежде чем почувствовала, что бретельки легли на плечи, а подол обтягивает бёдра. Повернулась к зеркалу и ахнула: с той стороны стекла на неё смотрела тоненькая девушка-фотомодель, затянутая в чёрное, с распахнутыми глазами и приоткрытым в немом удивлении ртом. Ничего себе! Она повернулась. Надо же, а она и не замечала, что почти уже догнала маму и в груди, и в бёдрах. Или это грация так всё приподняла и ужала?

Маленькие девичьи губки трогательно выглядывали из-под резинового подола. Лера пощупала грудки, подвигала сосочки, оправила на себе грацию так, чтобы они выглядывали в дырочки, и почувствовала, что перед глазами всё плывёт.

Взгляд её упал на трусики, лежащие на кровати. Почти машинально Лера сделала два шага, подхватила их и судорожно, со скрипом, натянула. Развернулась к зеркалу так резко, что подвязки шлёпнули по бёдрам. Лера задержала шаг. Потрогала резиновые ремешки, покосилась на груду вынутых коробок и нахмурила лоб. В какой там она видела чулки?..

…С чулками она вся измучилась, но дело того стоило. Когда тугие каучуковые трубы сели на девичьи ножки и были надёжно пристёгнуты подвязками, Лера уже ничего не соображала. Три шага до зеркала показались ей тремя километрами. Полминуты она могла только стоять, держась за раму шифоньера, и пожирать глазами своё отражение, попеременно видя в нём то юную фотомодель из модного журнала, то бесстыдную резиновую ****ь с порнографической открытки, потом потянулась потрогать руками: одной вверх – погладить грудь, другою вниз – пощупать киску. «Перчатки… – как в тумане промелькнула мысль. – Надо было ещё перчатки надеть…». Но сил уже не было. Лера на подгибающихся ногах спиной отступила назад, почувствовала, как под колени ей упёрся край кровати, упала на спину и заработала руками. Остановиться она уже не могла. Грудки напряглись, сосочки затвердели в дырочках, влаги в трусиках – хоть ведром вычерпывай. Сладкая тёплая волна поднималась откуда-то снизу, захватывая всё тело, заставляя девушку содрогаться, кусать губы и стонать. На краю сознания на мгновенье задержалась мысль: «Так вот… должно быть… почему вчера… мама…», – задержалась и была сметена лавиной. Рука впилась в промежность, Лера вскрикнула и забилась в судорогах первого девичьего оргазма. Это было невероятно, немыслимо, и всё длилось, длилось, длилось… На миг она потеряла сознание, а очнувшнись, долго лежала без движения, всем телом ощущая мягкую, плотную хватку влажной резины. Посмотрела на часы, и увидев, что уже почти пять, со стоном встала и принялась раздеваться. Это оказалось нелегко – каждая вещица словно приклеилась. Она высушила феном мокрущие изнутри чулки и грацию, еле вспомнила, в какой коробочке что находилось, и разложила всё по местам. И только трусики оставила опять: рука не поднялась расстаться с ними.

Закончив всё и приведя в порядок комнату, Лера прошла к себе и повалилась на кровать. По телу всё ещё ходили эхом отголоски сладких судорог. От кожи за километр пахло резиной, надо было бы принять душ, но ей не хотелось. Лера уткнулась в подушку.

– Мамочка… – прошептала она. – Мамочка моя… Я хочу, хочу, ХОЧУ всё это!!!

Она сомкнула веки и через минуту провалилась в сон.

*

Продолжение следует