волшебный голос Джельсамино

Первого декабря светило майское солнце, и это уже никому не казалось странным. А вчера целый день шёл проливной дождь. Его отчаянно ругали, так же ругали, как сегодняшний холодный май, обнаживший бесцветные улицы поздней осени.

Люди любят ругать погоду. Хотя смысла в этом не больше чем в психоаналитике, ещё меньше чем в «напиться с горя», ещё глупее, чем «плакать в рубашку».

Ехала в маршрутном такси домой. Дорога вращениями колёс сокращалась, уже виднелась моя остановка. Сосед армянин громко разговаривал по телефону, не оскверняя своего родного языка, он пересыпал свои многословия обрывками русской брани и речь становилась похожа на татарский. За ним внимательно следила девочка лет пяти, белокурая и розовощёкая, отвесив нижнюю влажную губу. Её мама, слушала плеер. Дама напротив, возмущённая громким фоном армянина, цеплялась за меня глазами, искала поддержки. Я, как здоровый союзник, делала вид, что читаю книгу.

- Будьте любезны, - обратилась к водителю, - на следующей остановке… -

Он был любезен.

Остановив машину, покинул своё место, открыл передо мною дверь, протянул руку, подхватил меня словно тряпичную куклу, и аккуратно поставил на тротуар.

- Спасибо, - растерянно произнесла я, и стала оттирать полученное, рука в руку, от водителя, пятно какого-то масла, с резким техническим запахом.

Чудовищная толпа на остановке. У тётки из набитой до отказа сумки торчал молочный пакет. А у меня дома оно закончилось, спасибо, что напомнили. Мне нужно много молока. Я всегда пью молоко.

Магазин.

Обращаюсь к продавщице:

- Дайте мне, пожалуйста.., - совершенно молча, не дослушав, продавщица начала выставлять на прилавок ордена каждой победы науки над бурёнкой. Делала она это довольно быстро. Выстроилась приличная башня. И мне уже не было видно лица продавщицы. Тут было всё! Отсутствовало лишь обычное, трёхпроцентное молоко.

- Мне только молоко.

- Нету молока, - у неё был уставший вид, - возьмите кефир.

- Спасибо, я не пью кефир.

Может быть, в этот момент и пошкреблось ко мне прозрачное подозрение на счёт странности этого дня. Видимо, я его не расслышала.

Другой магазин был закрыт. Табличка на двери с приветствием: «Учёт. С 16-17».

А сколько время?

Возле меня обнаружилась ретро старушка с мягким морщинистым лицом. В сером стареньком пальто, и выцветшей фетровой шляпке с вуалеткой. Она сосредоточенно разматывала носовой платок руками в штопаных капроновых перчатках. В нем были деньги. Пересчитав их, женщина переложила купюры в карман. Затем поднесла платок к лицу и высморкалась, громко, несколько раз.

Я овцою уставилась на происходящее, и только когда дело было кончено, и старушка полировала платком нос, я таки обратилась к ней:

- Простите, - мне снова не дали договорить.

Женщина медленно подняла свои большие, с пробивающимся сквозь старость блеском глаза и, осмотрев меня бегло, сказала:

- Я прощаю вас. Я прощаю вам вашу молодость и блеск в глазах. Я прощаю вам ваши сияющие здоровьем волосы. Ваши руки и стройные ноги, и цвет вашей кожи, я прощаю вам. И то, что вы одеты как-то странно и красивую сумку и новое пальто, и эти чулки. – Она говорила, делая заметные паузы между словами. Она простила мне многое, добравшись до моей бабушки, которая любила готовить пончики по воскресеньям. Хотя, бабушки своей, ни одной из двух возможных, я никогда не видела.

Происходящее уже казалось бредом. Моим собственным бредом.

Дальше старичок. Он шёл, точнее, ковылял. Лет семидесяти, но вполне себе статный и аккуратно одетый во всё серое. Из тех, что в аптеке перебирают лекарства от простаты, а потом, услышав стоимость, деловито отправляются к лечащему врачу за льготным рецептом.

- Вы не могли бы…

- Конечно могу, - ответил он живо, - смотрите.

Сначала дед задрал ногу и слёту сел на шпагат, поперечный, затем, из этой позиции, встал на руки и сделал несколько шагов. Глаза мои округлялись, округлялись, округлялись. После, вернувшись на ноги, взяв небольшой разбег он крутанул тройное колесо с ног на руки и обратно. Остановившись на ногах, снова разбежался, чтоб подпрыгнуть и исполнить двойное сальто в воздухе. Затем, в несколько прыжков, вернулся и упал мне под ноги на колени, как это делают исполнители лезгинки.

Недоумение смешалось с прокисшим, мерзким чувством зависти – я всегда мечтала прокрутить колесо. Хоть один разок!

Ну, и что вы мне пропишете?

Эта тонкая грань между разумом и его помешательством уже обернула в себя, уже дала себя потрогать, не цинично, как старая ****ь, а словно молодая блудница – хочешь ещё?

Через мгновенье всё прошло, но, кажется, я стала меньше любить фокусы.

Из-за поворота выплыла тётка. Вся в оттенках коричневого, как фарфоровая кошка уютная, изящно округлённая, но всё равно видно, что тётка. А это, знаете ли, настораживает, учитывая ситуацию. Она увидела меня, и по лицу пробежало короткое осветление. Как перед грозой, молния. Я уже представляла, что будет дальше, а она, будто меня и искала.

Рот открывать было страшно. Может быть, он сам открылся?

- Скажите…

- Скажу! Почему ж нет? – резко остановилась она.

И понеслось:

- Вы посмотрите, что творится?

Творилось страшное.

Сначала ничего, но это стало раскручиваться словно пружина, по мере того как она перечисляла свои ужасы, общественные и политические. Кажется мы все на краю гибели или это я так схожу с ума? Я не слушала, я тупыми глазами застряла где-то у её подбородка. Кусочек газовой ткани, выбившийся из-под воротника возмущался на ветру и закрывал говорливой тётке рот. Она его нервно отстраняла и продолжала, продолжала.

Что за бред? Что за дублированный, вязкий кошмар? Сердце вбивало в мозги свои беспощадные топоры. Отчаянные, неумелые, они кромсали меня в крошку.

В голове рождались невыносимые разрушительные, человеконенавистнические мысли. Я стремительно приближалась к убеждению - людей, в целях профилактики массовых помешательств, всё же стоит отстреливать. Только вот вопрос: кого именно отстреливать?...

Чем больше выпито, тем меньше должно остаться. Но так только с вином. Её Ниагара были полны. Снега копились долго и теперь обильно стаяли. На словах: «А вот пенсионеры…» я резко развернулась, сделала первый невероятно трудный шаг.

Похоже на сон, когда ты делаешь рывок, но остаёшься на месте. Ты прилагаешь максимальное усилие и получаешь нулевой результат, а между тем, искаженная реальность твёрдо обещает сожрать. Следующий шаг ещё мучительней, и вдруг поле поменялось. Я не просто побежала, я неслась, взлетала, отскакивая от земли, неизбежно приземляясь и снова отскакивая от неё. Чем дальше, тем легче становилось бежать и вообще становилось легче. Легче.

Стоп.

Тишина.

Бледная.

Кажется это в воздухе, воздух съел меня. Невероятная, обезжизненная тишина. И только за границей сознания угадывались какие-то звуки. Я во дворе дома. Без мыслей о молоке. Ха.

Если рвануло чердак, то ничего уже не может казаться подозрительным. Но что делают тут все эти люди? Словно солнце, выдавало сегодня витамин «Д» в последний раз перед затяжной зимой, и жители всех квартир вышли поглощать это дармовое благо целыми семьями, дружно. Почему они все не на работе? Почему не в детских садах дети? Школы сегодня работают? Точно помню, день - будний.

У подъезда моя соседка Таша, худющая как велосипед «Орлёнок».

Какой чёрт дёрнул меня спросить: « - Как дела, Таш?…», - ах нуда! мне нужно было с кем-то поделиться. Увидела знакомое лицо.

- Нет, ну ты представляешь, - начала она, словно это было не начало беседы, а её продолжение.

Так мне и надо, сама напросилась. Слушателя хотела? вот тебе - слушай. Оплачивая собственную глупость, я погружалась в глубинные подробности чужой, совершенно ненужной и неинтересной мне жизни. Благодаря чему получила новую порцию информации: брат Колька вернулся из армии в отпуск, подрался в первый же день с кем-то и теперь сидит в ментуре, как будет дальше пока неизвестно; нет ли у меня знакомых коррумпированных чиновников, которые могли бы помочь? – нет, нет у меня таких знакомых; - подруга взяла в долг денег, и, сучка, не отдаёт; Ташкин друг упал с лестницы, когда вешал люстру у себя в комнате, и всё это потому что она, Таша, пощекотала его в том месте, в котором, ну как бы это сказать – короче, нечего шляться по дому в семейных трусах; теперь он лежит в больнице со сломанным при крайне неудачном приземлении бедром, а она носит ему фрукты и никак не может вымолить себе прощения…

Мою голову прощупывали молотками, но рот отчаянно молчал. Это вот-вот случится. По венам, как бы по шнурам, побежали злые огоньки. Полная фрустрационная истерика на излёте.

Сквозь всё это неслось:

- А Ленка, едет со своим в Одессу. Он от жены он не уходит. Сказал, после отпуска… деньги… а она… а жена-то… трое детей… алименты… сопливые… квартира Ленкина… такая дура… все… у него дача… сука… а может… строится… не брезгует… мужики… ещё простит… кинет… бабушку…

Её рот открывался, но целых фраз я уже не слышала, только видела раскрывающуюся дыру её забрала:

- трое… козлы… а Васька… затариваться… гульнём… тупые родственники… грозила отравить… послала… держит за яйца… врёт… как думаешь? – вроде бы она закончила, потому, что смотрела на меня вопросительно.

В следующую секунду, я набрала полные лёгкие воздуха и, на запредельно высокой ноте, волшебным голосом Джельсамино, заорала:

- Идите все на-а-а-ху-у-у-у-й!

Я закрыла глаза и слышала звон стёкол разлетающихся в дребезжащую мелочь. Горлом вытягивая эту невыносимую, раздирающую меня в ошмётки, ноту, до тех пор, пока не пересохло горло. Время и предметы проскальзывали в меня, я просачивалась в них и выходила на свободу за новым вторжением. Солнце вырезало мелкие лоскутки из моего тела. Слышен был звук захлопывающихся дверей. Ветер притаился за деревьями. Рассыпалась частицами, частицы рассыпались пылинками и каждая пылинка имела разрушительную силу.

***

Когда сознание вернулось, я была в своей комнате. Кошка щурила зелёные глаза, глядя с книжной полки. Зудели десны.

Стояла у окна и смотрела во двор. Видели бы вы, что там творилось!

Таша орала дурным голосом:

- Она послала меня на-а-***! – всё повторяя и повторяя, это то на распев, то отрывая слова друг от друга. Её настойчивость таки обратила на себя внимание, когда из толпы выскочило:

- …куда послала?

- Нахуй

- Кого?

- … меня? – врезался кто-то третий.

- Меня! – орала Ташка.

В толпу пошло вдохновение:

- …ты меня послала?

- …куда?

- … ты куда меня послал?

- … я пошёл нахуй?

Учитывая, что все присутствующие приходились друг дружке соседями, им было о чем поговорить. Припоминались перегороженные машинами машины, покусанные дети, обгаженные собаками клумбы, затопленные стены и потолки, поздние гости, заблёванный лестничный пролёт. Люди посылали друг-друга и получали в морду, получали в морду и были взаимны.

Я – склянка с зарином.

Темные энергии будоражили двор и поглощали все звуки из вне. Но этой тишины теперь бы тут никто и не заметил. Затем появилось что-то… толчки. Я уверенна. Когда это начинается, вы сразу понимаете что к чему. Этот резкий удар в ноги, отдающийся где-то между рёбрами, у солнечного сплетения, невозможно спутать ни с чем. Люстра пошатывалась, заметно нервничал рыжий глазастый телескоп Жора, в аквариуме. В вероятности происходящего не было ни мельчайшего сомнения. Снова удар в ноги, уже сильнее. Покосились книжки на полке. Что-то упало на пол.

Удивляла только кошка. Для завершения картины она б должна была нервничать, вздыбить шерсть, мяукать. Все животные имеют сейсмологическое чутьё! А эта тварь никак не реагировала на происходящее. Даже не нахохлилась!

Наплевав на шестое чувство, полосатая, преспокойно сидела возле меня, на подоконнике, обернув задние лапы хвостом, только изредка поднимая его кончик, словно выравнивая, плавно укладывала на место. Она смотрела на происходящее, с абсолютным покоем в зрачках, те показывали что-то около шести вечера. Я с таким видом, наверное, сижу перед ящиком в воскресный вечер, ожидая обещанную передачу. Пожалуй, даже, в её выражении был оттенок легкого разочарования, мол, «мало огня». Спокойствие кошки удивляло куда больше, того факта, что ближайший эпицентр землетресения возможен лишь где-то к югу континента, в горах Альпийского пояса.

Я – «разрушитель кварталов».

Резко потемнело, и спустя несколько минут небо пронзила беззвучная раскаленная нить ярко-голубого цвета. В том месте, где во дворе была организованна общественная бытовая сушилка, крепко притоптанная поверхность земли пошла трещиной. Трещина стала разрастаться со скоростью десятков сантиметров, в какие-то секунды. За считанные минуты в разлом ушла бытовая общественная сушилка, вместе с влажным барахлом. Те, кто стояли вблизи разлома, провалились в него тут же. Ор стоял во дворе, неописуемый! Со стороны движущейся трещины - крик тех, кто проваливался под землю, а в нескольких метрах ей навстречу, - люди с пьяным упорством продолжали посылать, и отправляться в догоняющую их даль.

Я – гипоцентр.

Но меня, происходящее словно загипнотизировало. Какой-то такой спокойный шок. Я не чувствовала своего тела, вообще ничего не чувствовала, даже своего отношения к происходящему и удивления по этому поводу.

Разлом ушёл за двор и вылился на проспект Кутузова. Говорят, асфальт поднимался огромными ломтями, после, уходя в зыбучий грунт. Машины сталкивались друг с другом, водители выскакивали на улицу и продолжали рассылать весть о том, куда им всем следует идти. И это был тот невероятный случай, когда гора сама шла к Магомету. Трещина сжирала большинство находящихся рядом людей, машин. Она прошла под монументальным произведением Осипа Ивановича Бове, нанеся памятнику много стоящий ущерб. И после, стала замедлять свой ход, остановившись у новых плит Парка Победы. Напоследок, не из жадности, а скорее из вредности, схватила проезжающего велосипедиста, оттяпав у него голеностопный сустав, и чуть повыше кусок большой берцовой, одной ноги, да погнув заднее колесо чёрного байка.

***

Я открыла глаза в совершенном молчании стен. Голова из ваты. Никак не могла уловить звук, обычно раздражающий ухо. Тот, что всякую секунду неустанно настукивает новое утро. Никакого вам тик-так-тик-так-тик-так. Совершенный ноль. Странная тишина.

В ней, нащупывалась память о вчерашнем хаосе. Но ничего мучительного, просто.., воспоминания.

Сработал будильник телевизора. День наступил. Я встала с постели и пошла в душ. Утром нужно особенно много воды. Много тёплой воды. Сквозь шум её, в открытую дверь ванной, вмешивались отрывочные фразы ведущей из телевизора.

Утренние новости! Подборка оптимизма, кофе или чай по вкусу. Убили девушек: подозреваемых поймали, показания их странные, возможно заказное убийство, возможна ревность… Преступления ревнивых баб, идут передовицей в теленовостях. А может, и не плохо. Эта война уже больше похожа на мир. На губернаторском баллу, закусывали бутербродами с сальмонеллой. Какой милый чёрный PR. чувствуется почерк Старушки Шапокляк. Старушки Шапокляк.

В конце говорили что-то про большой провал Мостеплоцентрали. Жертвы. Машины. Пострадавшие.

Виновных не ищите.

Оп-па.., тёпленькую выключили...