С первого взгляда (Истории первого секса)

С первого взгляда?

А если ничего не происходит ни с первого взгляда, ни со второго, ни...

Она просто уже примелькалась мне.

Каждый день в 7. 30 мы встречались с ней на остановке троллейбуса, я ехал в Управу, она ловила частника и ехала по своим делам.

На неё нельзя было не обратить внимания хотя бы в первый раз.

Среднего роста, густые темные волосы, солнцезащитные очки, строгий деловой костюм и несерьезные кроссовки. Но, да извинит меня взыскательный читатель, не это притягивало взгляд. Она ходила на костылях, и было видно, что её правая нога почему - то просто висит, только прикасаясь к земле кончиками пальцев, а вторая как - то неестественно выворачивается при каждом шаге.

Привлекало мой взгляд и то, что в качестве манжет на её костылях какой - то умелец приспособил кожаный офицерский ремень, расшитый ни с чем не сравнимым узором. Не могу сказать, что она выделялась какой то особенной красотой, правильные, словно выточенные из слоновой кости черты лица, ничего более. Да и не мог я тогда рассмотреть её более подробно, смотреть на незнакомых женщин - страшное табу, а на женщин инвалидов тем более.

Но было в ней нечто, что притягивало мой взгляд, заставляло рассматривать её лицо краем глаза, самым окончанием поля зрения. Может когда - то в самом начале, когда я только начал работать в Управе, у меня мелькала игривая мысль подойти и предложить вместе сходить в только открывшуюся пиццерию, где как это и бывает в самом начале и пиццу выпекали согласно рецептам, и хозяин лично ездил на Привоз за свежими продуктами для своего заведения, и даже кофе эспрессо подавали с пенкой и не остывшим. Проклятые условности, своего рода какой - то там закон роботехники, наливающий свинцом мои ноги и не дававший промолвить и слова в её присутствии.

Так дело и шло из месяца в месяц. От регулярности встреч пропала сначала острота, а потом и любопытство, пока в один прекрасный день при очередном профосмотре для каждого кто имеет честь принадлежать к племени железнодорожников, врач пожилая женщина в старинных очках и со стетоскопом, висящем на шее, сказала, обращаясь вроде бы и не ко мне «Молодой же мужчина, мог бы ещё жить».

Врачи Черноморска, как правило, за словом в карман не лезут, но такое высказывание явно переходило за грань позволенного юмора. Я застыл в замешательстве, не зная как реагировать на подобное высказывание. Обидеться, хлопнуть дверью и попытаться объясниться с главным врачом или потребовать объяснений прямо сейчас. Но доктор прервала своё молчание первой – «У Вас сердце как у старика. Наверное, пьете, курите и ведете малоподвижный образ жизни».

Не курю, у меня от табачного дыма сразу начинает болеть голова. С алкоголем почти то же самое, могу выпить стакан Перлины степу под шашлык в выходные дни, но это всё.

Она помолчала, явно на что - то решаясь, достала из кармана халата желтую пачку папирос Сальве, но видимо вспомнив о моем отношении к никотину, решительно положила её на стол. Затем поставила штамп в мой бегунок. «Лекарств я Вам выписывать никаких не буду, но если Вы в самом ближайшем будущем не измените образ жизни, то нам придется встретиться, и уже не по поводу медосмотра».

Но что же я конкретно должен делать?

«Велосипед, бег или, если Вы можете себе это позволить, зайдите в один из тренажерных залов и начните регулярно заниматься собой, своим здоровьем. Там, по крайней мере, Вам помогут подобрать дозированную нагрузку, да и будет там не один бег, как никак предполагается известная самодисциплина».

Часть 2:

Меня всегда пугали все эти предметы обихода типичного сердечника: причудливой формы ампулы с кокорбоксилазой, таинственно мерцающие боксы из нержавейки, в которых на заботливо подстеленной марле покоились индивидуальные шприцы с иголками различных диаметров, ртутные тонометры в коробках из эбонита. У меня вызывал тихую панику сам запах, который поселялся в квартире такого человека. Сложная смесь из пряного запаха пролитых лекарств, в которой доминировал соленый запах валокордина, сладковатый запах нездорового пота несвежего белья и острый тревожный запах спирта.

Я просто не мог переносить сам взгляд больных - заискивающий взгляд раненого животного, которым они глядели на меня когда мне приходилось набирать в градуированную колбу из толстого стекла очередное патентованное, просто таки чудотворное лекарство, только что присланное из - за рубежа заботливыми родственниками. Я как мог, избегал зрительного контакта, ведь от таких эмоций у меня могла дрогнуть игла, которая искала хоть единственный живой ручеек в медленно угасающем кровеносном русле.

Мне приходилось видеть всё может не с самого начала, когда человеку казалось что с помощью денег и связей можно купить всё от лучших платных докторов Черноморска, самых современных приборов и лекарств вплоть до собственного утраченного навсегда здоровья.

Вот тогда и наставала моя очередь, я приходил в остывшие почти разоренные квартиры, напоминавшие раньше залы музеев редких и ценных вещей, видел обрывки проводов, оставшиеся от хрустальных многоярусных люстр. Пыльные прямоугольники на полу от исчезнувшей антикварной мебели. Незаштукатуренные дырки с обрывками дорогих импортных обоев в толстых стенах из ракушника, которые оставались от полированных полок, где покоилась когда - то моя мечта - блестящий хромом и разноцветными светодиодами музыкальный центр Грюндиг.

На него я мог только любоваться в комиссионном магазине, стоящем на углу улиц Ленина и Бебеля. Порой я находил на непременном столике возле кровати бланки

с неразборчивыми иероглифами, начертанными торопливой рукой местного светилы медицинского мира, давно уже забывшего дорогу к дому ставшего и его стараниями неликвидным пациента.

Болезнь, казалось, овладевала не только телом человека, она предъявляла права и на его собственность и на его душу. Хотя в этом мне было легче, мне не приходилось находить фигуры умолчания на один и тот же вопрос «Доктор, а я буду жить? » Мне было вполне достаточно блеять что - то неразборчивое, типа «О, как Вы сегодня выглядите, новое лекарство, похоже, творит чудеса. А мой знакомый, который перенес три инфаркта, благодаря этому средству уже вышел на работу». Мог назвать и фамилию несуществующего счастливца, прекрасно понимая, что все эти мои сладкозвучные песни забудутся сразу же после того, как серая от переутомления и давящего чувства обреченности хозяйка закроет за мной тяжелую обшитую дерматином, а то и настоящей тисненой кожей входную дверь.

Я не собирался спорить с мастодонтами и их рекомендациями, я не собирался рассказывать чадам и домочадцам о том, что стоящие целого состояния опалесцирующие жидкости в солидно выглядящих ампулах можно вполне заменить обычной самой дешевой тройчаткой с таким же в прочем результатом. Для меня было важно сделать как можно лучше свою работу, причинить страдающему человеку как можно меньше боли и уйти, исчезнуть до того, как мои услуги уже перестанут быть нужны. Мне, дремучему чайнику, было ясно, что никакие лекарства уже не оживят черных страшных участков на ещё пульсирующем человеческом сердце.

Что умерло, то умерло.