Глава 8. Boy с Чеченцем

Это Восьмая Глава повести «Злостное английство меня»

Начало – вот здесь:

Это эротическая повесть. В ней любится английский язык.

В дверь постучали. В дверь моей комнаты. Это означало, что я не один в квартире. Тут обнаружился кто-то еще. И он уже - в квартире. Ведь не мог же этот кто-то постучаться в мою комнату, находясь по ту сторону входной броневой двери? Это было бы антинаучно, это был бы какой-то телекинез и полтергейст…

Пока я думал себе эти мысли – постучали снова. Да, соображал я тогда не очень резво. Что поделать, обучение иностранным языкам – процесс мозгоёмкий, чтобы не сказать хлеще. А эта игрушка, за девичью персонажиху, которая должна соблазнять парней, - и вовсе измотала последние мои извилины.

«Ах да, сантехник! – наконец сообразил я. – Тёмка сказал, что тот сам войдет в квартиру… доступ для коммунальных служб… Access granted… Fuck! »

Я тряхнул головой, встал, подошел к двери и открыл. Сантехник оказался парнем лет двадцати, в мешковатых линялых джинсах и тельняшке. Он был невысок, лишь немногим выше тогдашнего меня, но крепок с виду. Что же всего примечательней в его наружности - он явно был кавказцем. Более того, насколько я мог судить, - не просто кавказцем, а чеченцем.

Как-то Братец Леша толковал мне про чеченцев: «В принципе, они как бы разные. Вайнах – понятие растяжимое. Там у них компот из кровей, из всяких… беспокойных, блин, которые с долин в горы утекают, супротив закону гравитации. Есть и черкесские тейпы, и грузинские, и еврейские, и русские. Но чего-то общее у них имеется. Повадки… взгляд… типа – менталитет абрекский на морде прописан. «Нос крючком, глаза волчком», вроде того».

Визитер блестяще подходил под эту этнографическую дефиницию. И нос хищный, ястребиный, и взгляд – насмешливый, как улыбка, нарисованная под подбородком. Несмотря на малый рост, его глаза будто всегда и на всех смотрели с высоты горного склона, да сквозь оптический прицел. Во всяком случае, нам с моей фантазией тогда так показалось.

Но держался гость вполне корректно и по-русски говорил чисто.

- Здрасьте! Хозяин дома?

- Хозяина нет, - ответил я. – Но кран в ванной.

- Кран? А что у нас с краном?

«Мне-то почем знать? – подумал я, немного раздраженно. – Кто из нас сантехник? »

- Говорят, сломался… - буркнул я и неопределенно махнул рукой: - Это в хозяйской ванной.

- Понятно. Ладно, поглядим.

И абрек-умелец вышел в коридор. Я последовал за ним. Проводил из вежливости. Да всё же – и приглядеть не мешало. Тёмка сказал, что «сантехник – свой человек», но мало ли? Там ведь шампуни, пена для бриться… поди, недешевые?

- Кран… Вот, значит, кран… - задумчиво, размышляя вслух, молвил этот сын гор, остановившись перед раковиной.

«Да уж, не арык в ауле…» - подумал я. Роль «вертухая» малость тяготила меня, и потому я злился.

- И, значит, кранты крану? – обращаясь сам к себе, уточнил джигит. Протянул крепкую смуглую лапу, покачал ручку туда-сюда. Из сопла изверглась неохочая, можно сказать, «пунктирная» струйка.

- Да, определенно! – заключил эксперт. – Что ж, будем лечить…

Он распахнул стоячный шкаф, оглядел его внутренности, удовлетворенно кивнул:

- Инструмент в наличии!

Приподнялся на цыпочках и стащил с верхней полки большой серебристый ящик.

«А свой носить – адат не велит? » - с хмурым ехидством подумал я.

Не обращая никакого внимания на мои мысленные колкости, джигит поставил ящик на пол, присел на корточки и щелкнул замком. Секунду помешкав, выбрал потребный ключ и приступил к операции.

Работал он сноровисто, если не сказать – лихо. Я невольно залюбовался. Будучи натурой созерцательного и философского склада, я всегда любил наблюдать движение стихий. Горение костра… бег ручья… download… чужой физический труд.

В считанные мгновения мастеровитый абрек раскурочил смеситель и снял головку с джойстиком-краном. По ходу дела он комментировал свои манипуляции.

- Здесь система – проще некуда. Проще – только… - он прищелкнул пальцами, - супрематизм!

Вряд ли последнее словцо было чеченским, и потому я решил запомнить: «Супрематизм – самое бесхитростное устройство водопровода. Можно где-нибудь козырнуть…»

- Здесь всё элементарно, как у компьютерной мышки в брюшке, - продолжал словоохотливый горец. Сейчас он изображал легкий акцент: – Поток квантового излучения, красного спектра, исходит из лампочки, отражается от поверхности и возвращается к датчику. И говорит: датчик-датчик, я немножко вправо сместился, по оси абсцисс. Вах! Скажи водогрею, чтобы градус Цельсия накинул!

Я хмыкнул. Специалист же – вел дальше свою лекцию:

- Или, вот, кран вверх задираешь, высоко, как Эльбрус, - и лучик говорит: «Передайте компьютеру, чтобы позвонил насосу и прибавил напор! Много воды хочу! Мощно мыться буду! »

Я снова хмыкнул. Положительно, этот горский парень был нисколько не опасным, но весьма забавным персонажем.

- Однако, - он поднял палец, - иногда возникает проблема. Немножко нарушается прокладка, и на датчик набрасывается конденсация. Газообразной субстанции воды с примесью нехороших солей металлов. Отчего происходит помутнение сознания датчика с вытекающей отсюда частичной утратой дееспособности. Что здесь плохо? Для святого схимника или аравийского бедуина - тут ничего плохого. Но если человек привык мыться – ему придется отвыкнуть. А вот что здесь хорошего? То, что проблема решается за две минут времени и один клочок ватка!

С этими словами он установил умную смесительскую головку на место, привернул и попробовал кран. В одну сторону – «пшш! » В другую – «пшш! » Вверх – «пШШ! »

- Вот и всё! – довольный, он сполоснул руки и вытер об штаны. Добавил негромко, снова на чистом русском и малость ворчливо: - Вообще-то, кое-кто в край обленился… Мог бы Тёмка и сам ручками поработать…

Я не стал возражать в том плане, что кое-кому платят деньги за ручную работу. Судя по последней реплике, отношения Артёма с обслуживающим персоналом были специфические, фамильярные, и, наверное, не стоило мне в них влезать, проживши в этой квартире без году пару дней.

Тут у сантехника сработал мобильный, и я был предоставлен своим размышлениям о нетривиальности житейского уклада в этом кондоминиуме. Однако ж – слушал разговор вполуха. Поначалу. Потом – в целое ухо, потом – в оба, а очень скоро - ушей у меня обнаружилось штук восемь.

- Да, Егор… Что?

…

- Что значит «не пропускают»?

…

- Ах вот как? «Досмотреть хотят»? Ну-ка дай-ка мне этого… любознательного!

…

- Капитан Тарасюк? Очень приятно. А я – капитан Джаридов. Почти что тезки, да? Значит, поймем друг друга.

…

- Да, именно так. Две фуры – дипломатической почты. И ее досматривать не надо.

…

- Слушайте, Тарасюк… Как, простите, вас по имени-отчеству? Игнат Алексеевич? Понимаете, Игнат Алексеевич, здесь, наверное, недоразумение какое-то вышло. Вас должны были предупредить о нашем конвое… Нет, не предупредили? Точно говорю: недоразумение! Значит, поступить предлагаю так. Я сейчас позвоню вашему КГБ, а оно позвонит вам. Но только, большая просьба: ничего не пытаться досматривать, пока мы звонить будем!

…

- Нет, я же говорю: просьба!

…

- Какая угроза? Кто угрожает?

…

- Экспедитор? А он по-другому не мог сказать! У ребят – приказ. Никому не разрешать срывать пломбы.

…

- Игнат Алексеевич! Еще раз: я не угрожаю! Я уведомляю. Там пятнадцать бойцов с автоматами, и у них инструкция: к грузу не допускать никого. И я ничего плохого сказать не хочу… долгих лет вам!.. но если возникнет обострение – они всех положат! Это очень ответственные и компетентные парни!

…

- Вот и я говорю: подождите звонка!

Разорвав связь, «сантехник» ругнулся: «Совсем бульбаши охренели… черти нерусские! »

С этими словами он тряхнул мобильником, словно градусником, сбивая температуру, вышел из ванной, проследовал на кухню и притворил за собой дверь. Я решил, что едва ли он замышляет циничную кражу колбасы из холодильника и едва ли нуждается в моей «опеке». В конце концов, я и так наслушался довольно – столько, что уж начинал потихоньку жалеть об этом. Шайтан его знает, что там за стремные движения – и стоило ли мне прознавать про то, о чем не ведает даже шайтан?

От греха я удалился в свою комнату. Да, грешить расхотелось – и я прихлопнул похабную игрушку. Открыл наобум какой-то фильм. Документальный, про австралийских зверушек. Что-то из цикла BBC о живой природе.

Через пять минут раздался уже знакомый стук в дверь. Не стану скрывать, сердце екнуло, и я аж подпрыгнул в кресле, из солидарности с кенгуру на экране. Тем не менее, откликнулся: «Не заперто! »

Таинственный горец распахнул дверь и порывистым шагом вошел в комнату.

- …да, наверное, ты мог подумать, будто мы занимаемся чем-то нехорошим… Вроде, там, поставок оружия незаконным и вредоносным бандформированиям… или - завозом героина в детские сады и дома престарелых…

Он завел свою речь без какой-либо преамбулы, словно с прерванного места, и тараторил бойко, расхаживая по комнате. Поэтому я не сразу просек, что кавказец обращается ко мне, а не говорит по мобильнику.

- Да, ты мог подумать так. Но это не соответствует действительности. Потому что в действительности ничем таким предосудительным мы не занимаемся. Всё благородно, как родословная графини де Монсарро, и благопристойно, как ее моральный облик. И если ты хочешь знать, что в тех фурах – то тебе я скажу. Ибо ты – не капитан белорусской милиции Тарасюк, который, конечно, тоже хочет знать, но ему не надо совсем! В общем – всё очень романтично и лирично. «По небу, по звездам проносит шаланду…»

Он умолк, очевидно, прикидывая, нуждаюсь ли я в продолжении.

- «Три грека в Одессу везут контрабанду», - школярски старательно дополнил я. Не буду понтоваться: в литературах я тогда был дремуч, как заповедный муромский ельник, но с рождения имел хорошую память на стихи. Особенно – на хорошие стихи. Вот – попалось где-то на глаза и запомнилось.

- Точно! – «сантехник», явно обрадовавшись, прищелкнул пальцами. – В самую точку! Даже по части ассортимента. В тех фурах, Саша, - презервативы. Да, речь идет всего лишь о контрабанде презервативов под дипломатическим прикрытием, хвала аллаху на небе и коррупции на земле!

Горец остановился, поглядел на меня с лукавым нахальством, вздернул плечи:

- Ты спросишь, зачем контрабанда? – он раскинул руки, шире своей улыбки, разверзшейся на полкомнаты: - А зачем таможенные пошлины? Вах, я скажу, зачем: чтобы кто-то занимался контрабандой! К тому же, мы не смогли бы легально ввести в Россию эти презервативы. Не потому, что они плохие – это очень хорошие презервативы! – а потому, что краденые. Их воруют интенданты американской армии. Понимаешь, на каждого американского солдата полагается пять презервативов в сутки, за счет налогоплательщиков. Это мало кто знает – потому что большие резиновые фирмы давали откаты вовсе не для того, чтобы все об этом знали. Это прописано очень мелким почерком в консолидированном военном бюджете США. Хотя, возможно, дело тут не в откатах, а в патриотической гордости конгрессменов за мощь своих вооруженных сил. Шутка ли – пять в сутки! Но – вопрос! - могут ли вооруженные силы оправдать такое лестное мнение о своей мощи? Нет, при всем уважении – едва ли. Если каждый солдат будет тратить по пять презервативов каждые сутки – у него просто не останется времени на боевую подготовку, не говоря уж про «воевать». Извини за грубость, Саша, но US ARMY просто ЗАТРАХАЕТСЯ оправдывать такие высокие надежды Конгресса!

Он перевел дух. Убедившись, что я слушаю с интересом, хотя и в некоторой охуелости, кавказец продолжил:

- Соответственно, образуются излишки. Куда их девать? Известно, куда! В море. Да, в море выходит кораблик US NAVY – и встречается с нашим корабликом. Океанские просторы безграничны, как наша вера в победу добра, но – случаются такие совпадения. И корабли встречаются. А перегрузив товар – расходятся, как это тоже бывает с кораблями в море. Дальше – посуху. Часть добычи оседает в Европе, часть – идет на Россию. Знаешь, сколько стоит фура презервативов? Это, Саша, очень компактные деньги! И хоть мы чужды алчности, и дух стяжательства претит нам – но мы всегда готовы протянуть руку помощи страждущим. Решать чужие проблемы – это наше призвание. «Доброе дело, хорошее дело». И все - счастливы. Американские интенданты имеют сбыт, торговцы имеют дешевый качественный товар, молодежь… безопасно имеет друг дружку. И все лучатся улыбками радости. Правда, вот, капитан Тарасюк плачет, что его не допустили до барашка на курбан-байрам… Но ничего. Ему подарят платочек нежнейшего ситца, чтобы почтенный альгвазил вытер слезки и слюнки!

Я прыснул. Теперь я снова считал этого болтливого хачика не опасным, а забавным. Главное – он знал мое имя, а значит – был предупрежден Артемом, и вряд ли станет резать меня как нежелательного свидетеля.

- Кстати, будем знакомы! – горец протянул руку. – Искандер, для друзей - Иса!*

Уточнил:

- А для русских друзей – преимущественно «Саша». Так что – тезки!

Тут ему снова позвонили. Разговор происходил на немецком (если это не был шведский, датский, норвежский – или какие там еще языки я не знаю?) А спрятав трубу, Иса обратился ко мне по-английски:

- Hey, fella! Why didn’t you tell me that only THIS language is permitted here?

Я тактично промолчал. Не объяснять же было, что поначалу принял благородного и высокообразованного гостя за сантехника, который из английского знает в лучшем случае water-closet?

Иса продолжал распекать меня:

- Ты думаешь, Артём ТЕБЕ яйца оторвет за срыв учебной программы? Или, может, думаешь, мне? Нет, этот злодей найдет на улице несчастное дитя, какую-нибудь маленькую невинную девочку, притом круглую сироту – и вот ей он оторвет яйца! Уж я-то знаю этого фашистского ублюдка!

Да, судя по всему они были хорошими друзьями. Вскоре Артем заявился, как и обещал. Обнявшись с Исой по самой что ни есть мафиозной моде – “Hi, bro! – Hi!” – он обратился ко мне:

- Знаешь, мы решили обучить тебя игре в бридж. Это модно в лучших домах Ибицы и Малибу. Вот, ждем четвертого.

- Кстати, что с ним? – полюбопытствовал Иса.

Артём поморщился:

- Ссорится с женой. Говорит, за час управится.

Мы сидели на кухне, пили чай и ждали. Однако ж, неведомый четвертый партнер вскоре позвонил и сказал, чтобы на него особо не рассчитывали.

- Теперь он, наверное, с ней мирится, - предположил Иса. – Это, конечно, дольше!

Они с Артёмом фыркнули на пару, я тоже улыбнулся, до крайности многозначительно, выражая понимание.

- Значит, бридж не состоится. No fucking way across the matrimonial river… - пробормотал Артём. – Что ж, можно расписать пульку… Ты, Александр, имеешь какой-либо experience of preference?

Я задумался. Сказать по правде, на тот момент мой опыт в преферансе был примерно таков же, что и в сексе. В смысле, я худо-бедно знал теорию. Ну, там, доводилось, конечно, помусолить... что девичьи губки без серьезных последствий, что фишки по столу, без коммерческого интереса. Да, нас учил как-то «ментенок» Дрон, мой разоритель, сам впоследствии так изящно и безжалостно разоренный Артёмом.

- Там ничего сложного! – живо заверил Иса. – Проще – только… солипсизм эвглены зеленой! Главное правило, Саш: коль игры на руках нет – завсегда мизер заказывай! Не прогадаешь!

И абрек-доброжелатель подмигнул мне. На голубом глазу. То бишь, на карем – но все равно до бесстыдства невинно. А говорят еще, чечены прямодушны, как режущая кромка кинжала…

Вмешался Артем:

- Ты этого не слушай! Фишку метать – не баранов пасти!

Иса тотчас оскорбился решительным моваши в лоб, неожиданно высоким и непринужденным для приземистой комплекции горца, но Артём лишь лениво мотнул головой, будто бы даже не уклоняясь, а так – выражая брезгливую досаду на докучную осу или муху. И недрогнувшей рукой продолжил разлиновку листа к игре. Джигит, разочаровавшись, плюхнулся на стул и откинулся назад, скрестив руки на груди. Типа – отстранился от нашего общества.

«Точно дети…» - подумал я, осуждая с вершин своей зрелости… и «не-до-мовашестости»… Вот так всё было сложно…

Покончив с черчением, Артём сказал:

- Так! Сейчас, Саша, мы займемся отстрелом зайцев. Грохнем сразу троих. Во-первых, разучим английские названия мастей. Во-вторых, запомним их старшинство в торговле. А в-третьих… ты приобщишься к изящной поэзии.

Он быстро начеркал на чистом листке четыре строки и протянул мне:

- Зазубри, как зазубрины на шнобеле рыбы-пилы!

Там был стишок. Такой:

I search for jewelry with SPADE

I am a chief of diggers’ CLUB

I’ll give a DIAMOND to maid

And win her HEART and grab her bub

- А что такое “bub”? – полюбопытствовал я, ознакомившись с образчиком изящной поэзии.

- У maids их обычно две, - малость уклончиво ответил Артём.

- Поня-атно, - протянул я. Признаться, в своих личных планах я рассчитывал на большее. Тоже, великое счастье – за сиську подержаться. И я спросил: - А почему не за обе?

- Потому что иначе с club не срифмуется, - ответил за Артёма Иса. – Поэзия – дело тонкое.

Чуть напрягши свой орлиный нос, он покашлял и заявил:

- А вот, тебе, пожалуй, в нагрузку – русский вариант для уяснения старшинства мастей.

И выдал экспромт:

Скачет рыцарь в поле с пикой,

Скачет поп вокруг креста,

С бубном скачет чукча дикой -

Но червям… эээ….

- Смешна вся эта суета, - дополнил Артём.

- Слишком готично, - усомнился Иса. – И в размер не лезет.

- Мы тут утаавасэ разводить будем – или делом займёмся? – нахмурился Артём, очевидно, уязвлённый.

- Утаавасэ – это состязание японских рифмоплётов, - пояснил просвещённый горец.

Мы занялись делом. Поначалу игра шла не шатко, не валко. Мы с Артёмом слепили по шестерной. Иса нас завистливо обвистовал. Сам он в драку не лез, утверждая, что «вырабатывает концептуальную стратегию».

Очевидно, мозговой штурм прошёл успешно, потому что стоило объявиться у меня верной, с раздачи, восьмерной, как Иса провозгласил с абреческой отчаянностью: «М-мизер! »

Мне было обидно, однако интересно. И бодаться «на верхотуре» я не стал.

Когда Иса принял прикуп и продиктовал свои карты, Артём фыркнул:

- Ну ты оборзел – с таким дырьём на мизер лезть! Лимбургский сыр, а не мизер!

Иса тотчас возразил, с горделивым достоинством:

- Я не «оборзел», я и есть борз!

- Хам ты трамвайный! Впрочем, - Артём мимолётно скосил глаза на карты, когда мы с ним раскрылись, - чистяк по-любому…

- Да ты ребёнку-то растолкуй! – возмутился Иса.

- Ага! – подхватил я. – Вот по-моему, семь-десять тут замечательно ловится.

Артём устало вздохнул:

- У тебя второй король, под игрока. И хрен пронесёшь… Впрочем, попробуй поймать. Вдруг он бланкового туза в трефях оставил?

- Целых два – и трефовые оба! – истово заверил Иса.

Понимая бесперспективность затеи, я всё же открыл охотничий сезон на одинокого туза треф и провёл мероприятие со всей добросовестностью. Многоопытный Артём – корректировал артподготовку.

- Да не так! Когда свои отбираешь – не давай перехватить. А то уйдёт ведь за две… Если впрямь туза оставил… Мою третью пику – на своей черве неси. Ход сэкономим – на одну больше впарим. Шестерик – как с куста.

- Добрый ты… - буркнул Иса и милостиво бросил свои карты на стол: - Ладно, не морочьтесь: нет там туза!

- А если в рукавах посмотреть? – дежурно кольнул Артём. Но было ясно, что мизер сыгран.

- «С почином вас, Глеб Егорыч! » - поздравил я.

- За это надо… увлажниться! – Иса встал, обратился к Артёму: - У тебя пиво в холодильнике?

- Нет, в стиральной машине, конечно.

Была у меня мысль как-нибудь пройтись на тему религиозных запретов – но я решил, что это может оказаться бестактным.

Вполне телепатически, Иса ухватил мои терзания и сам принялся объяснять:

- Многие люди, знающие силу и чистоту моей веры, порой недоумевают: почему я, будучи образцом добродетели во всех иных отношениях, позволяю себе употребление этого порочного жидкого яда? Но дело в том, что я не просто правоверный, а реально – адепт суфизма. Причем что характерно – в степени хакикат, то есть – полностью постигший истину. И более того, я не просто суфист, а привержен высокому учению маламатийа. Которое проповедует внутреннее очищение путём нарочитого и показного неблагочестия. Вроде того же потребления бухла. Что должно вызывать нарекания окружающих и смирять мою гордыню.

С этими словами он выставил на стол три бутылки, по одной на брата. Чтобы нам, значит, с Артёмом комфортнее «нарекалось».

- Ты слушай и запоминай, - посоветовал Артём. – Перед тобой – реально великий теолог! Что хошь тебе обоснует, причём по самым грамотным религиозным понятиям. Хрен подкопаешься.

Иса же, изучив вновь розданные карты, набрал в грудь воздуху и, рубанув рукой наотмашь, опять изрёк с той же абреческой решимостью: «Ммизер! »

Повисло молчание. Я видел, как напряглось хмурое, варяжское лицо Артёма.

Потом он покачал головой, хмыкнул и вполголоса пробормотал:

- Вот ведь настырный зверек…

«Зверек? » Я чуточку сжался и непроизвольно перевёл взгляд на Ису. Теперь он тоже мигом напрягся. Глаза метали файрболлы, растопыренные ноздри извергали клубы жаркого сернистого дыма. Медленно положив свои карты на стол, кавказец уточнил, негромко и кинжально-членораздельно:

- Ты кого тут зверьком назвал?

Мне сделалось малость не по себе. Мне – но не Артёму. Тот, выдержав пристальный взгляд горца так же невозмутимо, как давешнее моваши, ответил в тон оппоненту, внятно и мрачно:

- Тебя! А что?

Было несколько секунд предгрозовой тишины, в которые я прикидывал, куда бы укрыться от летящих кровавых ошмётков, а потом – Иса моментально расслабился, благодушно заулыбался и примирительно раскинул руки:

- Ничего! Спросил просто, слушай!

Клянусь, это было очень комично и стильно – эта их реприза на тему «ксенофобской непонятки». Может, в описании оно и банально, но исполнено было, как говорится, с «неослабным драматическим накалом». Как я потом убедился, это обычная их манера общения, когда дело касается национальных вопросов. Впрочем, я давно уж убедился, что все, кто окружает моего Братца Лёшу, – люди артистичные и ****утые на всю голову. Для них нет ничего святого и важного, кроме, пожалуй…

- Ладно, чего у нас там с мизером? – напомнил Артём.

- Ну… - Иса покривился, прикладывая прикуп. – На сей раз я дам вам шанс.

И продиктовал.

- Та-ак… - пробормотал Артём. – Вот тут да. Гудок-то паровозный – того, пронзает степную тишь, - кивнул мне: - Анализируй курс, юнга! Разрешаю – по-русски.

Я почесал себе голову под челкой, выскребывая правильный секстант, и принялся анализировать:

- Трефа чисто, черва чисто, в пиках семь-десять-валет, в бубнах – просто валет. В сносе что-то одно. Другое – ловится, - и доверительно признался, делясь своей игроцкой мудростью: - Я бы пику оставил. Так – только одна взятка будет. А в бубнах – там голимый швах.

- Вот давай сразу пику от меня и резанём, - сказал Артём.

От умственного усилия он закурил, не забыв включить вытяжку. Иса – раскрыл старомодный серебряный портсигар и тоже закурил. Папиросу. Причем почти тотчас до моего носа донесся не столь привычный, как табачный, но всё же знакомый сладковато-хвоистый запах.

До Артёмова носа, видимо, он тоже донесся. На сей раз уже безо всякого грозного позерства, Артём молниеносно вырвал у гостя косяк и безжалостно прикончил его о выступ пепельницы.

Вопросил, выразительно скосив глаза на меня:

- Охуел? Лёха узнает – мигом глаз на жопу натянет! Причём глаз будет твой!

Иса сконфузился, неловко покрутил руками:

- Прости… Чего-то я… задумался…

Мне же показалось, что Артём несколько преувеличивает суровость моего старшего Братца, и я решил вступиться за сконфуженного горца

- Да ладно! Пробовал я это дело – и Лёха в курсе! – соврал я дважды, не моргнув ни разу. Потому что, как ни дико это может кому-то показаться, но тогда, в четырнадцать с половиной лет – я ни разу не пробовал ганжубаса. Запах знал – но сам не пыхал. И вот я, стесняясь своей малоопытности, – соврал.

Артём был краток и неумолим:

- Shut up!

Это прозвучало – примерно как щелчок пастушьего кнута, безжалостно сбивающего пыльцовые кокошники с расфуфыренной степной «марьиванны». И я сделал себе shut up…

Иса, желая отдалиться от пикантного инцидента и вернуться к игре, прикусил губу и рек:

- Ладно, пожалуй, вот так сделаем, - и он жестоко насадил на Артёмову пику свою маленькую, бедную семерочку.

Я захлопал глазами. Озадачился:

- Но ведь если…

- Он блефует, - ровно объяснил Артём. – Теперь что пика, что бубна – сидит он… как Шамиль под Калугой. Главное – не промахнуться.

- Во-во! – Иса скривился. – Ты уж не промахнись, Акеллушка-Ермолушко!

Мы быстро отобрали свои - и уперлись в жирную точку бифуркации. Или – или. Или этот ушлый абрек закроет пулю – или… ему уже пофиг будет пуля.

Исполнившись глубокой и страстной картёжной философии, я с пылом увещевал тугодума Артёма:

- Послушай! Наверно, он все-таки оставил вальта бубей (теперь я сменил первоначальную точку зрения). Сто пудов! Ведь в прошлый раз мы ловили голого туза – и его там не было… Поэтому он наверняка решил, что в этот раз мы наверняка решим… - я малость запутался, но тряхнул головой и решительно повторил: - Короче, бубна!

Артём приложил палец ко лбу. Переспросил, помявшись:

- Думаешь, бубна?

- Однозначно! Только бубна! Он бы не стал так рисковать, кабы пика! Семеру не скинул бы. Отожрал бы одну – и всё.

- Сечешь… – похвалил Артём. – Ну а если пика?

- Еще не поздно взять деньги! – предложил Иса. – Зачем вам знать, какие бриллианты лежат в этом черном ящике?

Артём пожал плечами:

- Давай. Три взятки – и без базара. Иначе – я тебе сейчас пять нарисую. Па-Лю-Бому!

- Хрен! – опротестовал непреклонный Иса.

- Ладно, давай кинем монетку, - предложил я. – Орел – бубна.

- Орел! - воскликнул я, когда Артём разжал ладонь.

- «Орел» - первый русский военный корабль, - уведомил энциклопедический Артём. - Малый фрегат. Заложен на Оке близ села Дединово в одна тысяча шестьсот шестьдесят седьмом году.

- Ну так по-любому же бубна? – Отмахнулся я от нерелевантной ссылки и поспешно добавил: – Слушай, он ведь сам проговорился! Бубны – diamonds – бриллианты. Типа, подсознание…

- У вас осталось еще две подсказки, - порадовал Иса. – Помощь зала и звонок другу. А то ещё можно кофе заварить, кости на огне поджарить…

- Итак, мы любим бубну? – Артём очень медленно, будто нехотя коснулся девятки означенной масти. – Мы любим бубну… мы выбираем бубну… и мы прибережем бубну для себя!

С этими словами он резко перекинул властную десницу на другой фланг своей карточной рати и небрежным тычком пальца двинул в наступление пиковую восьмерку.

Иса покривился с неподражаемым презрением:

- Как же ты предсказуем! Как же ты… элементарен! И вот чего ты добился, а?

Артём молчал. Иса продолжал распекать его:

- Вот надо ж было столько препираться с младенцем? Который, во-первых, сердцем чует, а во-вторых – истину глаголет… А ты? Уперся, как козлотур в арматуру! В пику – и в пику! Вот интерес-то пиковый! И всё - ради чего? Во имя какой цели? Нет… Ну да… если угодно – пять взяток! – он брезгливо бросил карты на стол, отрешаясь от подобной суеты. – Но вот чего добился ты? Стал ли ты ближе к просветлению? Разверзлись ли твои чакры? Обрел ли ты гармонию духа?

Артём ответил предельно лаконичным и неподражаемо смачным «Yeah! »

Производя же обновление счета на листке – с чувством, с напором, - объявил речитативом:

- Злой чечен ползет на гору…

Иса взвился:

- Это я-то злой? Да это вы…

Но мы не узнали всей правды о себе, потому что у него опять зазвонил мобильный.

Закончив разговор, Иса уведомил:

- Всё ладушки. Гандонный конвой вышел на Смоленщину.

Артём вздернул брови:

- А разве что?

Иса поморщился:

- Да был там замут… с альгвазилами… бобруйскими. Но – проехали. И за это – что надо сделать?

Не дожидаясь ответа, он встал и направился к холодильнику.

- Пьянь! – осудил Артём, усмиряя суфийскую гордыню и принимая бутылку.

***

Добив ту двадцатку, мы перекусили и начали новую пулю. В процессе игры – все более переходили на английский, по мере того, как я постигал терминологию. Да, было очень познавательно. Артём, правда, посетовал: «Бридж – было бы лучше. Преферанс у англофонов как-то не очень популярен».

- Успеется еще, - утешил Иса.

Артём покачал головой:

- Все-таки Стасик – скотина! Уж и с женой толком разругаться не может, когда надо для общества! Я-то вот – разругался?

Ближе к полуночи меня сморило, хотя пива я усосал от силы бутылки три. Видимо, сказывалось умственное напряжение последних дней. Артём взялся проводить меня до опочивальни, чтобы дать напутствие в мир снов – правильных обучающих снов.

Улучив момент, я не мог не выразить своего восхищения новым знакомцем:

- Первый раз вижу чеченца, который не залупается, когда его обзывают зверьком!

Я скромно умолчал о том, что вообще первый раз видел живого чеченца.

Артём глубокомысленно закатил глаза и молвил:

- Понимаешь, Саша… Есть люди, которым можно гладить ягуара… Причем даже против шерсти… И он – мурлычет… А есть те, кто думал так… и с тех пор - стыдливо прячет культи за спину!

- Надо запомнить! – привычно подлизнулся я. – А вообще, даже удивительно. Такой цивилизованный парень… Ну, типа, все-таки, запад есть запад, восток есть восток…

Тут Артём вдруг вскинулся, осененный свежей мыслью:

- Хм! А вот знаешь, что ты завтра сделаешь поутру? Первое: найдешь – откуда оно, про Запад и Восток. Второе – найдешь оригинал. Третье – переведешь. Не всё – там пыль глотать устанешь. Вот только это присловье. Просто – чтоб въехать, о чем там речь. Но переведешь – в стихах.

Я немного покраснел, подумав: «Откуда Артем знает, что я пишу стихи? Я ведь и Лехе даже не показывал… Неужели в самом деле – я на рыло такой одухотворенный? »

Как все четырнадцатилетние юноши лирического склада, я порядком стеснялся своего рифмоплетства. Примерно – как и онанизма. Вернее,

чуть больше. Хотя в глубине души понимал, что для искушенного наблюдателя очевидна и та, и другая порочная моя наклонность.

Но потом я понял, что Артема вовсе не волновало, писал я стихи когда прежде – или нет. Просто он исходил из той предпосылки, что если он прикажет быть поэтом – поэтом становится любой. И пофиг нюансы!

* Он действительно Искандер по паспорту, а не Иса. Говорит, в честь Фазиля Искандерова наречен был.