Bulletproof

Как измерить глубину иллюзий? Я думаю об этом постоянно.

Что есть мир и что есть мы. Где найти грань. Болит голова -

это как, по-настоящему? Или просто причина для того, чтобы

меня пожалели? Ведь я могу и не знать этого - открой учебник

по нейрофизиологии и найдёшь тому массу примеров.

За окном дождь - это как - по настоящему? А если это обои

на рабочем столе и файл rain. wmv? И даже если окно

самое настоящее - где гарантии? - я не выхожу на улицу и

разница с обоями на столе и файлом - неразличима.

Я хочу счастья, я думаю, что я знаю, что для этого нужно -

но где гарантия того, что я буду счастлива, когда получу это?

Сколько раз я получала желаемое? Мне грех жаловаться.

Грех живёт во мне - но почему бы не назвать это "коллективное

бессознательное греха", как мудро сделал Юнг и не отбросить

это с улыбкой? А где мои принципы? А, вот же они - старые и

немного поношенные, потёртые, но начищенные до блеска,

как значок и пистолет полицейского, старого седого полицейского,

который видел многое и теперь стреляет - не раздумывая. Пуля,

под действием пороховых газов разгоняется в стволе, приобретая

вращательное движение вдоль оси полёта - и облегчённо вырывается

из металлических объятий ствола, за её спиной упорные газы,

бессильно рассеиваются в воздухе, теряя скорость и создавая

характерный звук выстрела. Пуля преодолевает звуковой барьер,

разрывая воздух хлопком - и устремляется к цели. Мои слова,

создающие мои иллюзии - это та же пуля.

Хлопок - и они устремляются к цели.

Кто эта цель? Не ты ли зайчик, не ты ли?

***

Эта история начинается намного раньше,

в далёких степях, по которым бродили стада коз и которые

были раем для пастухов и их отар. Но пришли римляне,

коварные, хорошо вооружённые - и уж конечно им

ничего не стоило захватить всё, что они только пожелали.

В том числе и нас - молодых девушек. Меня незадолго до

этого выдали замуж - но и меня тоже схватили, связали и

с такими же как я - отправили в Рим. Добыча, кажется так

это называется, да? Под строгими взглядами надсмотрщиков

нас разделили на две группы - рабыни и гладиаторы. В первую

попали девственницы и те из нас, чья грудь была больше -

говорили, что такие пользуются успехом у римлян. Остальных,

в том числе и меня - отделили и отправили в казармы -

мы должны были драться и умирать на потеху публики.

Но это было гораздо лучше, чем то, что было уготовано рабыням,

так мне казалось, по крайней мере тогда. Я видела, как

новых рабынь учили покорности - те, кому не повезло остаться

невинной - были вынуждены покоряться по первому знаку или

взгляду. Такого унижения я не могла принять или понять - и потому

под руководством озверевшей одноглазой наставницы круглые

сутки поводила, тренируясь в обращении с трезубцем и сетью -

одними из самых безобидных, на первый взгляд, оружий. То ли

дело меч или пика. Другие выбирали их и жестоко платили за

самонадеянность - запутавшиеся в сети - они уже не могли ни колоть

ни рубить, а трезубец.. Ну вы же понимаете, что в этом зрелище

не было места снисхождению или жалости. День за днём я

выходила на арену, закаляясь в жестокости и мастерстве.

В дни праздников это было по два раза - с утра это были животные

и после полдня, когда солнце клонилось ко сну и окрашивало

стены арены в красное - это были такие же воины, как и я - они

приходили и большинство из них оказывалось либо разделанными

либо нанизанными. Кровь так пропитала песок площадки, что под вечер

неопытные новички поскальзывались и уже не поднимались с колен.

Это был очень жестокий способ сохранить жизнь. Настолько страшный,

что по ночам ко мне приходил не сон, а вереницы и толпы тех, кто ощутил

в себе холод моего трезубца, чьи ноги запутались в ловко брошенной

сети, те, кто уже никогда не увидит рассвета. Я хотела умереть, но не

позорной смертью, а в битве, в битве с теми, кто захватил нас и сделал

нас игрушкой. С этими жестокими зазнайками - легионерами.

И этот шанс мне представился. Один за одним выходили провинившиеся

в чём-то воины, чтобы отстоять свою честь в битве с гладиаторами.

Один за другими они платили свои долги - кровью и внутренностями,

размазанными и втоптанными в песок. И когда солнце уже коснулось

своей палящей кромкой земли - только тогда я осмотрелась. Из десяти

гладиаторов, встретивших полдень на арене - осталось двое. Я и гибкий

юноша, столь ловкий и сильный, что один раз смог спасти мне жизнь -

что было странно и удивительно, если знать что здесь - каждый за себя.

В этот день полилось столько римской крови, что мне уже стало всё равно -

я понимала, что этот путь ни к чему не ведёт - всё, что можно было сделать -

я сделала и сделала это хорошо. За всю свою родню, за сожжённые

кибитки, даже за убитого безбородого мужа - я заплатила сполна - может

быть поэтому, когда прозвучал горн к последнему бою - я не успела

развернуться и петля этого не в меру шустрого гладиатора захлестнула

мою шею -но мне уже было всё равно. Мой шлем слетел и покатился

по песку - и я смотрела на это равнодушно и устало. Рывок - и я упала

на колени. Так вот, как это происходит? Мне было всё равно, чем

этот прекрасный юноша прервёт мою и так растянувшуюся и полную боли

жизнь - меч, копьё, мой же трезубец? Всё равно. Но он захотел шоу. Или

просто пожалел меня? Откинув бесполезный трезубец ударом ноги - он

подошёл вплотную. Я стояла не шелохнувшись - и коротким мечом он обрезал

кожанные лямки моей брони. Помяты пластины соскользнули на землю.

Следом за ними скользнула разрезанная туника. Зрители замерли.

никогда ранее они не видели такого - я стояла перед победителем на

коленях, обнажённая - и ждала завершающего удара. Куда уж большее

унижение для меня, но он жестом приказал мне встать и повёл меня

вокруг арены. Голая, я шла на верёвке, чувствуя взгляды стольких людей,

что для их счёта я не знала чисел. Всё тело беззащитно и открыто.

И нет желания сопротивляться или бежать - но эти взгляды пробудили во

мне что-то новое, давно дремавшее. Поэтому, когда мы остановились

перед ложей цезаря, который мог одним жестом казнить или помиловать -

я не удивилась тому, что этот гибкий юноша, победивший всех и даже меня -

положил руку мне на плечо. Известный жест. И под взглядами всех этих людей -

я медленно опустилась на колени - как признание покорности и подчинение

силе, которую я признаю своим хозяином. Та секунда, что потребовалась

на то, чтобы принять это решение - изменила всю меня. На коленях перед

победителем стояла уже рабыня и мои колени с наслаждением чувствовали

приветливую мягкость песка. И мне не нужно было поднимать глаз, чтобы

понять, что меня не убьют. Рабынь не убивают, они нужны для другого.

Но именно этого "другого" - я сейчас и хотела больше всего. Хотела этого

с восхитительной бессильной покорностью рабыни.

***

*Большая часть описанных событий могла иметь место. Оружие и методы

борьбы описывались современниками именно так. Персонаж, одержавший победу

вполне мог оказаться сыном если не цезаря, то одного из знатных горожан -

в то время подобные фокусы были в духе "современной молодёжи". Практика

порабощения, столь нормальная в то время - в наше время приобрела форму

эпидемии, причём рабами, если не буквальными, то косвенными, являемся

так или иначе - мы все. Не верите? Тогда скажите мне - сколько дел из тех, что

вы делаете - вы действительно хотите делать? И кто после этого Вы?

С уважением, я.