Ступени возмужания. повесть гл. 1-2. Тематика: Эротические повести

Первая ступень.

Воспоминание из раннего детства навсегда осталось в моей памяти. Мне было всего пять лет, но этот момент запечатлелся. Мы с мамой отправились мыться к знакомым, так как в нашем доме не было горячей воды. Причины того, почему в квартире никого не оказалось, мне не известны. Мама забыла мыло и позвала меня из ванной. Я открыл дверь — это воспоминание отчетливо сохранилось в моей голове, хотя о многих других моментах тех лет я ничего не помню. В ванной стоял пар, мама была голой с мокрыми длинными волосами, которые она носила распущенными и пышными. Одна рука закрывала грудь, а другая — промежность; из-под ладони выглядывали темные волосы.

Это длилось всего несколько секунд. Я положил мыло на раковину и быстро выбежал прочь, но этот образ остался со мной навсегда. Не могу сказать, что вижу ее как женщину; для меня она всегда будет мамой. Однако стоит признать, что позже этот эпизод вызывал во мне определенное возбуждение по мере роста интереса к противоположному полу. Иногда в подростковых фантазиях она всплывала в моем сознании и провоцировала эрекцию — хотя тогда даже поездка в автобусе могла вызвать такие ощущения.

Когда мне исполнилось восемь лет, я вместе с другом увидел за сараями девочку у уличного туалета — она не успела добежать до него. Соседка младше нас на год писала прямо у дверей. У нас возникла идея исследовать ситуацию. Конечно же, никакого сексуального желания ни я, ни мой друг тогда не испытывали; это был просто мальчишеский эксперимент познания мира вокруг нас. Мы решили обменять девочку на конфеты: мой друг жил с бабушкой, а его родители часто откупались от него коробками сладостей — они были настоящим дефицитом тогдашних времен. Привели её к нему домой — бабушки не оказалось рядом. После долгих уговоров и порядка двухсот граммов конфет девочка согласилась раздеться.

Вероятно, я бы и не вспомнил этот случай, если бы не то, что у соседей на даче часто бегала их маленькая дочка, которая была почти такой же. В общем-то, я уже знал, чем отличаются мальчики от девочек — хотя и не видел этого так близко. Но когда она начала снимать короткое платье, которое носили все девочки того времени, и осталась без трусиков, это ощущение запечатлелось в памяти. Затем последовало тщательное исследование: пока она ела конфеты, мы с другом изучали её тело. Мы заглядывали между её ножек и даже пробовали прикоснуться к ней руками и носом. Друг пытался воспроизвести половой акт — откуда он мог знать об этом, живя у бабушки?

Поскольку девочка недавно пописала, у неё был запах мочи; возможно из-за нашего любопытства она снова сикнула. Все мои пальцы оказались в моче, а запах держался со мной еще два дня. Честно говоря, тогда мне это совсем не понравилось и на некоторое время интерес к девочкам пропал. Это напоминало случай из того же возраста — я закурил три пачки сигарет за два часа с друзьями и затем долго не мог смотреть на них до армии. После того эпизода она увлеклась какой-то игрой и оставила свои трусики у моего друга, которые вскоре нашла его бабушка. Девочку долго не выпускали гулять на улицу; мой друг три часа простоял в углу за свои проступки, а я остался в стороне — меня никто не выдал. Это добавило мне еще больше мук совести.

Избегая общения с девочками, я постепенно о них забыл. Однако природа взяла своё: во дворе мы начали лепить из пластилина солдатиков и танки. В десять лет мне было лень читать книги — предпочитал рассматривать картинки. Однажды наткнулся на скульптуру Афродиты в энциклопедии и захотел создать её собственноручно — с открытым влагалищем. Получилось у меня не очень удачно: фигурка вышла скорее примитивной без лица и ног высотой около десяти сантиметров; но вот влагалище удалось сделать довольно детально — я использовал иглу для разделения половых губ.

Возможно, меня не сильно впечатлила промежность девочки. Вспомнив, как мама прикрывала ладонью свой лобок, я решил сделать волосы. Старался изобразить их максимально тонкими, но в итоге они напоминали извивающиеся локоны мифической Горгоны. Это меня расстроило! Тогда я взял карандаш и заточил его более остро. На бумаге появилось нечто похожее на возбужденный женский орган. Не помню, откуда у меня это представление взялось. Удовлетворенный своим творением, я стянул трусы и приложил созданное к своему половому члену — и он вдруг стал больше. Возможно, это было не в первый раз — какие-то первые признаки эрекции, но этот момент запечатлелся в памяти.

Я положил свою «Афродиту» рядом с собой в постели. К счастью, когда мать разбудила меня утром для школы, это уже был просто бесформенный комок пластилина. Получив выговор за грязь под одеялом, я отправился в школу рассказать другу о своем ночном приключении с греческой богиней любви. До настоящего оргазма мне предстояло ждать еще три года.

Лето приближалось, и меня готовили к поездке в деревню, где я познакомился с баней и русской печкой.

На втором этапе моего путешествия оказался прадедушка — либо троюродный, либо четвероюродный — лет под девяносто и тетя его младшая дочь около сорока лет. Именно к ним меня отправили на летние каникулы. Они жили в Западной Сибири как отшельники: дед работал лесником глубоко в тайге на берегах Иртыша. Поскольку ему уже почти исполнилось девяносто лет, его должность занимала младшая дочь из коренного народа Манси. Мать этой женщины была рождена от приезжего промысловика; вскоре после войны мой дед прижил с ней дочь. Для Манси ничего удивительного в этом не было тогда и нет сейчас. Городская жизнь ей не понравилась, поэтому она вернулась к почти семидесятилетнему отцу в тайгу после того как родичи рассказали ей о нем.

Мировосприятие этой женщины существенно отличалось от общепринятого, и сегодня, изучив традиции коренных народов Севера и Сибири, могу предположить, что она была для деда не только дочерью, но и супругой. Нет, это неверно. Она действительно была его дочерью, но в более широком смысле для Манси. Как и все потомки смешанной крови, в юности тетка была красивой как куколка, а с возрастом стали проявляться характерные черты северного народа. Она обладала приятной внешностью, была невысокой и крепкого телосложения с небольшой грудью.

Не могу сказать точно, почему у тетки не было детей — их просто не оказалось. Вместе с дедом они жили вдвоем. Несмотря на удаленность места проживания, она оказалась умной и образованной женщиной. В доме деда находилась тщательно подобранная библиотека; позже я узнал, что он когда-то служил офицером в пластунском батальоне Его Императорского Высочества и не мыслил своей жизни без книг в тайге. В общем, тетка являлась настоящей амазонкой двадцатого века — стреляла метко и могла рассказывать мне о Ромео и Джульетте так увлекательно.

Первый раз я посетил их дом в одиннадцать лет — меня привез туда мой отец. Это был большой деревянный дом с крытым двором, где обитал огромный волкодав — помесь волка и собаки с зелеными глазами. Мы быстро подружились: я подкармливал его ватрушками, которые он съедал мгновенно. С ним мы гуляли по пляжу на Иртыше — пустынному плесу воды; собирали грибы с дедом и собирали ягоды с теткой. Правда, мы ходили за ягодами всего пару раз: она сильно ругалась на меня за то, что если я взял одну ягоду из кустов, то топтал десяток вокруг.

В целом же в то первое лето у меня не было ничего особенного связанного с сексуальностью: разве что в бане я парился вместе с теткой — но она была одета в рубаху. Меня мало интересовало то, что можно было рассмотреть сквозь мокрую ткань; вокруг происходило столько интересного! На какое-то время я забыл о своих экспериментах с пластилином. После нас в баню всегда шел дед; он никогда не мылся со мной — только уже после того как нагревал каменку до нужной температуры. Однажды после того как тетка отхлестала меня березовым веником и осталась в бане с дедом (которого она тоже скребла долго), я заметил вывешенную во дворе мокрую рубаху. Конечно же у нее было несколько рубах — сейчас думаю, что перед дедом она не испытывала стеснения. Да и выдержать тот пар от ее действий было сложно даже в одежде.

Мое сознание было еще чистым, но как представитель городской культуры, после похода в баню я сразу же запросил у тетки плавки из своего чемодана. Она с улыбкой передала мне трусы, которые привезла для меня из города. Сначала я сопротивлялся, но вскоре согласился, так как дед выходил из бани в длинной рубахе, и его старческие ноги выглядели весьма худощаво. Летом он вообще не носил трусов, надевал лишь холщовые штаны на завязках, сшитые теткой, и рубаху. Так я и гулял во дворе в трусах, а в плавках бегал с волкодавом к пруду. Я игнорировал намеки тетки о том, что вокруг нас на многие километры кроме меня, нее самой, деда и собаки никого нет.

Ближе к началу школы отец забрал меня домой, а зимой начали всплывать воспоминания о лете с эротическим оттенком. Часто мне представлялось, что тетка проходила мимо моей кровати голой и смотрела на меня с томным вздохом. Она вставала рано — в пять или даже раньше — чтобы подоить корову и покормить птиц. Русская печь ждала своего часа для растопки. Во дворе стояла газовая плита, однако дед ее не любил; еду тетка готовила исключительно на печи. До сих пор не могу однозначно сказать, было ли это реальностью или же видениями обнаженной тетки среди утренних хлопот — результатом гормональных изменений в моем организме. Это был сон, выдавшийся за реальность уже зимой дома с чувством неловкости в плавках.

К весне мои воспоминания смешались с видениями настолько сильно, что я часто просыпался от последствий этих ночных переживаний. Наблюдая за своими ночными поллюциями во время стирки белья, мать начала настойчиво требовать от меня ношения трусов. В то время это казалось мне немыслимым из-за повального увлечения нейлоном. Однако мысли о деде и тетке заставили меня согласиться. Трусы принесли больше комфорта и временно прекратили поллюции или почти прекратили их вовсе.

Летом у меня возникло желание вновь посетить деда. Я чувствовал притяжение к этой загадочной местности, где все было совершенно иначе. Однако, поскольку у родителей появился отпуск, мы всей семьей отправились в Киев к нашим родственникам. С наступлением зимы я сильно соскучился по деду, тетке и волкодаву, и с весны начал настойчиво просить о поездке к ним. Моя мама нашла мне путевку в престижный пионерский лагерь, но я твердо заявил, что собираюсь только к дедушке. В знак протеста я снова начал носить нейлоновые плавки — ведь в пионерлагере ребята старшей группы не ходят в трусах. Из-за моего бунта мне приходилось менять их каждое утро. Так как о мастурбации я еще не знал, мой организм сам справлялся с возникающими потребностями довольно активно.

Теперь, когда мне за сорок, я предполагаю, что моя мать могла заметить проблемы юношеских поллюций, но не знала, как направить меня на правильный путь. Ведь я должен был сам разобраться с этим вопросом, но почему-то этого не происходило. В наше время мальчики могут обсуждать подобные вещи друг с другом или получать информацию от родителей через интернет или книги; тогда же это было табу: все знали об этом и одновременно молчали. Обсудив ситуацию с матерью, отец решил отвезти меня к деду — возможно на природе я быстрее пойму все сам.

До деревни деда оставалось еще около ста километров от конечной остановки автобуса в Тобольске, которые мы преодолели на уазике местного лесхоза вместе с теткой. Отец остался в Тобольске и вернулся домой на поезде из-за нехватки времени. Нас трясло по ухабам дороги; так как я был в плавках с момента поездки на плацкарте — трусы надевать под угрозой смерти не стал — это привело к тому, что из меня вылилось довольно много спермы подобно переполненному сосуду.

По приезду, как обычно, первым делом пошел в баню. Пока тётя занималась растопкой, я немного поиграл с собакой и вышел на улицу. Вдруг, когда я отогнул край плавок, обнаружил на крайней плоти странную склизкую массу. Определить её цвет было трудно из-за солнечного света, пробивающегося сквозь щели, но то, что она была липкой и тягучей, сразу дало мне понять — это явно не моча! Я невольно испачкал палец и понюхал — запах оказался резким и пряным.

Совсем недавно я с другом развлекался с импортной зажигалкой. Однажды она сильно нагрелась и случайно коснулась внешней стороны моей кисти. Я дернулся от ожога и содрал верхний слой кожи; рана в форме неправильного квадрата быстро заполнилась сукровицей. То, что я нашел в плавках, напоминало по запаху и текстуре то же самое. У меня закрались сомнения: не обжег ли я себя в автомобиле? Три вопроса терзали мой разум: чем? как? и почему нет боли? С этими мыслями я поспешил в большую комнату рубленого дома, чтобы снять плавки и убедиться, что моё отличие от девочки все еще на месте.

Когда я стоял там в недоумении — в рубашке и голыми ягодицами — ко мне подошла тётя.

— Решил переодеться? — спросила она.

— Да,— ответил я, держа в руках мокрые плавки.

— Давай их сюда,— протянула она руку,— попаришься — сразу постираю, чтобы воду зря не греть.

Мне ничего не оставалось делать, как отдать ей плавки с остатками спермы. Она бы просто не поняла фразу «сам постираю». Не хотелось вызывать споры или акцентировать внимание на этом моменте; если честно, у меня вообще не было ясности о том, что говорю или делаю. Наверное, такое же смятение испытывает девушка во время первых месячных.

Я старался не поворачиваться. Тетя подошла ко мне и взяла плавки. Краем глаза я заметил ее улыбку в зеркале, которая была мимолетной. Она сжала в руке мои влажные плавки и, кивнув на трусы, лежащие на стуле, произнесла:

— Надевай их. Я хотела отдать тебе после бани, но ты же не выйдешь по двору в рубашке? Или все-таки решишься? Сначала помоешься, а потом наденешь чистое.

Когда я направился в баню, на мне были только трусы. Я испытывал страх от мысли о том, что остался без плавок. Не потому что стеснялся — в голове крутилась другая мысль: что же со мной произошло? По дороге к бане из-за переживаний или из-за того, что я так и не вытерся после воды, на трусах возникло пятно.

Тетя заметила это и с нежным упреком сказала:

— Говорила же тебе! Но ничего страшного, все равно придется стирать…