Бывает...

Рисунок к притче выполнен архитектором - Юлией Поповой.                

*                *                *

Склонившись над ямой, скелет провёл факелом над головой узника. Свет иглами впился в его глаза так, что слезы затуманили взгляд.

– М-да-а… Живой! Не чаял свидеться!

Сквозь пелену слез узник различил черный фрак стюарда и его печальную костлявую улыбку.

– Вчера казалось, последний день живешь. Шибко слаб был, – сказал скелет, осветив угол, где в приямке базальтовой стены сидела жирная жаба. –  Подруга толстеет?

Улыбнувшись, заключенный провел ладонью по влажным глазам:

– Да-а. Скоро на ней можно будет кататься!

Скелет кивнул соглашаясь. Вставив рукоять факела в нишу, он взял прислоненное к краю скалы копье и вновь склонился над ямой:

– Да-а, человече! Крепок ты в дерзости. Духом силён! Твой предшественник был сожран этой жабою после месяца дружбы. А ты вон какой, больше года на ногах. Уважаю!

Стюард, посмотрев в черные глаза жабы, направил на нее копье. Дождавшись, когда наконечник окажется у самого носа, она чихнула, лениво скользнув в жижу, нырнула вглубь.

– Что есть будешь? – спросил скелет, оторвав взгляд от жабьего приямка.

Узник, тяжело вздохнув, пожал плечами:

– Не знаю, выбери сам.

Услышав ответ, скелет склонил голову. Он с удивлением стал рассматривать  голого,   изможденного мужчину. Потом, с вопросом в глазах, взял с блюда самый жирный кусок филейной баранины и нанизал на острие копья.

– Имея возможность,   съел бы этот самый лучший кусок на блюде! Ну...? Что медлишь? Ты голоден больше года, бери!

Запах пряностей пьянил обещаниями неземного наслаждения. Пленник протянул руку. Осторожно снял мясо с наконечника. Поднес кусок ко рту, но вдруг – острая боль! В ногу впилась жаба! Скользнув по влажному камню, пытаясь найти равновесие, несчастный с головой рухнул в зловонную жижу.

Вынырнул. С трудом и осторожностью, сжимая мясо в кулаке высоко над головою, он вновь выбрался на склизлый камень. Размазав грязь по лицу, встал на ноги,   и только теперь, в свете факела, узник увидел на пище следы нечистот. Превозмогая отвращение, он поднес мясо ко рту, но приступ тошноты остановил его.

Чувствуя опасность,   жаба заняла своё излюбленное место и с каменного уступа, стала внимательно следить за каждым движением "сокамерника".

Заключенный нашел её глазами. Он в ярости швырнул в жабу мясо и кинулся её ловить. Схватив кусок, жаба юркнула в жижу и затаилась где-то в глуби, заставив несчастного погрузиться в нечистоты с головою.

Устав от бесплодных поисков,   он выбрался на камень.

Костлявый служитель укоризненно покачал головою:

– Который раз одно и то же. Даю тебе мясо, а ты глупо кормишь им жабу.

Понимая безнадёжность положения, узник тихо спросил:

– А что делать?

Стюард выпрямился. Поставив копье на место, он вынул из ниши факел, поднял с камня блюдо и двинулся в глубь пещеры.

– Что мне делать?! – крикнул несчастный заключенный вслед.

Скелет остановился.

– Не знаешь? Удивил. Убей жабу! – сказал он, и вскоре шаги его стихли.

Тяжело вздохнув, бедолага глянул на приямок. «Подруга» уже была на месте и настороженно следила за соседом.

– Знать бы как, давно бы убил.

Успокоившись и довольно урча,   жаба вытянула из жижи баранину...

Тишина. Она везде и неразлучна с мраком так же, как узник и жаба.

Хотелось есть. Он не понимал, почему ещё не умер. Что-то заставляло жить. Но что? Камень, на котором стоял посреди ямы, едва выступал из грязной воды. Стена гладка, всего лишь в шаге, но, коснувшись её, он падал в яму. Только ногти в кровь. А дна у жижи нет, и там, где сидит жаба, ступне не встать. Свобода, что локоть, рядом, но... Все попытки тщетны.

Одиночество, словно договорившись с мраком пещеры, давило и ломало сознание узника так, что он снисходил до разговора с жабой. Сидя на корточках, он день и ночь рассказывал ей про один и тот же случай:

… Осень. Золото листьев и солнце… Через перекресток, взявшись за руки,   идут первоклашки. Машина друга резко вильнула в сторону. Она уворачивается от детей, но цепляет задним бампером за подол платья учительницы… Не сбавляя скорости, автомобиль потащил молодую женщину по трассе на встречную полосу…

В той аварии погибли двое: от тяжёлых ран молодая учительница, так и не дождавшаяся "Скорой", и без единой царапины его друг от разрыва сердца.

Обычно после рассказа узник, рыдая, рвал на себе волосы, а жаба смотрела на него умными черными глазками, в которых таился немой вопрос: "Почему ты так горько плачешь? ». Иногда он видел в тех глазах смех.

О-о! Как он хотел её убить! Всякий раз, когда жаба засыпала, узник бросался на неё. Но жаба пробуждалась вовремя и успевала спрятаться в жиже. А когда узник, стоя, задремывал, мстила уже она, кусая до крови его ноги. Вот и не спали ни узник, ни жаба.

Капли, стекавшие со сталактита, что в росте своем тысячелетия нависает со свода пещеры над ямой, смывали с грязного тела заключённого запахи и сгустки грязи. Эти же капли были единственным развлечением жабы. Она с удовольствием ловила их длинным красным языком и утоляла жажду.

Чтобы лишить ее радости чистого, заставить пить зловонную жижу, узник собирал капли в ладони. Когда набиралось столько, что вода начинала стекать по рукам, пил, мыл лицо и тело, злорадно улыбаясь разнице: он чист, а жаба в грязи нечистот. Напиться вдоволь не получалось, однако жажда отступала и вместе с нею – голод.

Хотелось спать, но жаба ждет. Она уверена! Наступит минута, когда сосед не выдержит и, сонный, упадет в жижу. Вот тут она на него накинется-навалится и, задушив, утащит в глубины зловония. Зная это или чувствуя, узник не дремлет. Дума о том, как погиб друг, до этой поры выручала. Сидя на корточках, осторожно поглядывая на сонную жабу, горемыка вспоминал этот случай.

Послышались шаги стюарда, а это значит: прошли очередные сутки.

*                *                *

Склонившись над ямой, скелет провел факелом над головой узника. Яркий свет пламени иглами впился в глаза так, что слезы затуманили взгляд.

– Живой! М-да-а! Обрадовал! Как там твоя жаба? Толстеет?

Сквозь пелену слез горемыка различил черный фрак стюарда.

– А что ей, суке, сделается?

Скелет вставил факел в нишу. Взяв у края скалы копье, он склонился над ямой.

– Да-а, человече! Крепок в дерзости и духом силен. Уважаю!

Посмотрев в черные глаза жабы, он направил на нее копье. Та лениво сползла в жижу, даже не удосужившись нырнуть вглубь.

– Что есть будешь? – спросил стюард, оторвав взгляд от жабы.

Пленник задумался.

– Знаешь, расскажи про свой крест.

– Хм. Зачем тебе это? – удивился скелет. – Говори, что есть будешь?

– Ты наказан за чревоугодие, так? – не сдавался узник.

Скелет задумался. Взяв с блюда кусок филейной баранины, он нанизал мясо на острие.

– Да-а. Ты прав! Это мой крест. Был случай, когда убил человека за кусок хлеба. ... Скоро уж триста лет, как ничего не ем. Ношу еду. Раздаю мерзавцам и ублюдкам, ожидая чуда! От меня давно остались одни кости, но запах еды продолжаю чувствовать.

Острие копья с мясом опустилось до лица узника.

– Ну! Что же ты медлишь? Давай!

Заточённый протянул руку и вдруг …отдернул её.

– Нет!!! – выкрикнул он. – Я знаю, мясо вновь упадет в жижу. Нет, не буду её кормить! Есть только один способ, как убить жабу – ГОЛОДОМ!!! Забери мясо и съешь сам!

Стюард удивился.

– Ты болен. Нет? ... Отдаешь мясо мне?! – спросил он, не веря тому, что слышит, но, увидев полный решимости взгляд, вскинул руки к своду и закричал что есть сил:

– Свершилось! Свершилось!! Все как есть!!! О Боже! Он, отдал мне своё,   САМ! Последнее!!! Все, что у него было!!!

В свете факела узник увидел, как на руках и лице скелета стала появляться плоть, а смех его, не умолкая, сотрясал своды.

Переведя дух и успокоившись, стюард поднял наверх копье. Положив мясо обратно на блюдо, он сделал шаг к самому краю ямы. Мерцающие блики факела осветили усталое лицо старика и его безумные глаза.

– Держи, друг! Я тебя вытащу, – сказал он, опуская копьё в яму.

Заключенный, не веря глазам своим, зарыдал. Он ухватился за древко и наконечник и старик, не без труда, вытащил горемыку из ямы. Усмехнувшись, он пнул носком ботинка уцепившуюся за голую ногу жабу. Плюхнувшись вниз, она недовольно заурчала.

– Можешь выбрать лучший кусок, мой спаситель! – стюард показал рукой на блюдо, что стояло у края ямы. – Не поверишь ждал этого предложения – триста лет! Здесь каждый готов кормить жабу, пока сам не сдохнет с голода. Столько лет... И только сейчас...

Со слезами на глазах старик снял фрак. Протянул его освобожденному узнику:

– Надень. Там, дальше, будет прохладно.

Горемыка кивком поблагодарил старика-стюарда и накинул фрак на голые плечи. Потом, робко взяв с блюда крылышко птицы, поднес мясо ко рту. Он не верил своему счастью! Вдохнув ароматный запах жареного и ещё теплого мяса, принялся есть, роняя слезы на пищу и руки.          

– Да-а! Нет лучше приправы, чем собственные слезы, – сказал старик и выбрал филейный кусок баранины, тот самый, который нанизывал на копье сотни лет.

– Я ждал этой минуты целую вечность, – сказал старик, разглядывая и вдыхая аромат пищи, спросил: – Вчера рассказал тебе, почему был наказан, а за что наказан ты?

Бывший узник положил мясо на край блюда. Устало вздохнув, он ответил:

– Зависть к успехам друга, заставила меня перерезать тормозной шланг на его машине.

Бывший скелет понимающе улыбнулся и дружески похлопал бедолагу по плечу:

– Бывает...

... Они ели долго и были счастливы. А после, насытившись, пошли вон из пещеры.

Их ждали еще восемь кругов АДА...