Поручик Ржевский в Москве 3

(продолжение)

Начало:

3

Потихоньку шум торжеств по поводу победы над Наполеоном стих, и москвичи больше не задавали балов, кои должны были начаться лишь в Рождество. Только наш с Марией  праздник любви продолжался и за прошедшие три недели мы не наскучили друг другу обоюдными ласками.

– Ах, милый, – проговорила Мария на следующую ночь после моего повествования о Дашке и Маньке, – ты восхитительный любовник, умеющий искусно услаждать женщин, но доводилось ли тебе вводить в сад Амура и Венеры юных девственниц, ещё не познавших любовных услад?

– Доводилось, милая, – ответил я.    

– Расскажи мне, – встрепенулась Мария. – Кто была первой, с сосуда коей ты сорвал печать непорочности?

При сих словах моей очаровательной возлюбленной я вновь воротился думами к отчему дому, к Дашке и Маньке, с коими проводил время в баньке у бабки Романихи, но, будучи ненасытным, не упускал благоприятного часу в укромном местечке заворотить подол той или другой жёнке. И хотя я досыта дрючил их обеих, помыслы мои о Матрёнке, дочери хромого Егора, не отпускали меня. Опыт, обретённый мною при содействии моих любовниц, придавал мне должную уверенность в совершении желаемого.

Я обратился к дядьке Николаю и потребовал, чтобы он привёл ко мне в баньку мою желанную.

Дядька почесал голову и отказался:

– Не по мне, барин, сие паскудство. Да и не справиться вам Матрёнку снасильничать. Сильная она.

– Не перечь мне, – прикрикнул я на него. – Мне помогут Дашка с Манькой. Делай, что я приказал.

Дядька рухнул на колени.

– Не могу, барин. Ваш батюшка присмотрел сию красавицу себе. Он собирается на «Красную горку» выдать её замуж и, как заведено, первым спробует её. А сведав, что девка уже тронута, он всяко дознается, что сему паскудству поспособствовал я, тады не миновать мне батогов, да и вам, барин, быть выпоротому.

– Ну, к тому времени я уже поступлю в гусары и буду далеко от батюшки, – усмехнулся я, но отпустил дядьку с Богом.

О Матрёнке я за целковый сговорился с Дашкой и Манькой. Они обещали обманом привести в баню Матрёнку и пособить мне в деле, коли сие потребуется.

Я ожидал любовниц с Матрёнкою. Дядька, не ведавши о сём подвохе, баньку истопил на славу и от жара меня малость разморило. Мои любезные подруги запаздывали. Я уж опасался, что им не удастся соблазнить мою ненаглядную зазнобу банным паром, как в сенях послышались голоса и смех. Я напрягся, подпрыгнул и мой дружок, в нетерпении высунувши малиновую головку.

В дверях показалась голая Матрёнка. Увидевши меня, она испуганно торкнулась попой назад, но за её спиной стояли мои любезные подруги.

– Погодь, Матрёнка, – сказала Манька. – Барин тебе дурного не сделат.

Она усадила трепещущую, словно воробышек, Матрёнку на лавку насупротив меня. Девка, стыдливо прикрыв обольстительные холмики, сконфужено опустила глазки к моему животу, к коему притиснулся вставший колом милейший дружок. Невиданное ране чудо изумило её.  

– Манька, Дашка, вы должны обучить Матрёнку нашей забаве, – сказал я, помахивая головкой разбухшего члена. – А пока пусть глядит да ума набирается, – и скомандовал: – А ну, Дашка, в стойку! Дашка подошла к лавке середину и, согнувшись, уперлась руками в неё руками.

Я подошел к ней сзади, громко похлопал по пухлой её попе, отливавшей белизной, и сунул торчащего штыком дружка под крутые ягодицы Дашки, впихивая его головку в скользкую вагину. Мой живот прижался плотно к округлому заду заурчавшей от удовольствия жёнки. Я с наслаждением задвигал низом. Дашка начала сладострастно постанывать при каждом моём погружении в её лоно и, помогая мне, двигать задом.  

Манька смотрела на нас, всецело занятая творящимся. Очи её расширились, рот раскрылся, а тело невольно задёргалось. Пальцы она погрузила в своё заветное место и принялись его страстно потирать.

Поначалу Матрёнка робко отвернулась от нас с Дашкой в сторону, но любопытство одолело стыд. Заметив, что на неё никто не глядит, она осмелела и стала смотреть на нас во все глаза. Мне, погружённому в океан наслаждения, перестало существовать время и окружающее, кроме Дашкиной вагины, захватившей всё моё внимание и чувства.

Но пришёл миг и, излившись в Дашку тугой струёй, я освободил из неё опадающего на глазах дружка. Благодарная Дашка облизала его и, погладив, пощекотала ему шейку под головкой.

– А теперь всем париться, – приказал я. – Манька, поддай пару. Матрёнка, бери веник, будешь меня охаживать им.

Манька плеснула воду на каменку, баня наполнилась паром.   Я вскочил на полок, следом за мною влезла Матрёнка.

Некоторое время я исходил потом, затем Матрёнка начала похлёстывать меня веником, наполняя воздух берёзовым запахом…

Отпарившись, я спустился вниз, сел на лавку. Мокрые и потные Манька и Дашка опустились на вторую лавку, усадив меж собой уже обвыкшую и не прячущую в сторону от меня глаза Матрёнку.

– Манька, тащи сюда медовуху, – снова я приказал безотказной жёнке. Та выскочила в сени и принесла кувшин и медный ковш. Я наполнил его янтарным пенящимся напитком, сделал несколько глотков и пустил ковш по кругу. Манька с Дашкой, а за ними и Матрёнка тоже отпили из него.

Лёгкий хмель вскружил мне голову. Девки тоже малость захмелели. Я взглянул на Матрёнку и позвал её:

– Поди ко мне.

Она поднялась с лавки. Я раздвинул свои ноги с восставшим дружком и приказал девке:

– Встань на коленки и поцелуй царя.

Матрёнка послушно опустилась на колени.

– Ну, бери царя в руку и целуй его, – снова потребовал я.

Робко, но Матрёнка обняла ручкой моего дружка и застыла в нерешительности.

– Лобзай, лобзай, Матрёнка. Не боись, он не кусаицца, – подхватили мои подружки.

Манька не выдержала и пихнула Матрёнку так, что девка ткнулась лицом в дружка.

– Лобзай, дура, – прикрикнула Манька. – Лизни языком. Он скусный.

Я обхватил голову Матрёнки и прижал к дружку.

– Открой рот, высуни язык и лижи, – потребовал я, и, теряя терпение, велел Маньке показать ей, что нужно делать. Та, отодвинув растерянную Матрёнку, охотно всосала в себя моего дружка, раздразнивая его.

– Ну-ну, довольно, – усмехнулся я. – Разохотилась, стерва.

Манька освободила место для Матрёнки, теперь уже принявшей моего дружка. Сперва она взяла в рот головку и стала лизать её. Я медленно всаживал дружка дальше. Затем немного подал его назад и сказал:

– Делай так, Матрёнка.

Я почувствовал приближение экстаза, но не хотел спешить, поэтому вытащил дружка на волю. Я жаждал опробовать Матрёнку.

– Давайте устроим  смотрины Матрёнке! – скомандовал я – Девки, являй товар!

Дашка взяла Матрёнку, уложила на лавку и разжала ей ноги. Манька встала с другой стороны.

Охнув, Матрёнка прикрыла руками свой алтарь, но мои любезные подружки отвели их в стороны. держали крепко и ей пришлось оставить свои попытки. Я приблизил глаза к месту, заросшему роскошным золотистым руном, развёл волосы, прикрывающие чуть разлепившиеся створки, ввёл меж ними палец, нащупал довольно крупный бутон похотника, а ниже вход в сокровенное.

– Ты приложилась к царю, я приложусь к царице, – сказал я и, припав к святому источнику жизни, ввёл язык в щёлку, постепенно обследуя им уголки девичьего заповедного места и тщась доставить Матрёнке удовольствие.

Матрёнка перестала противиться и напрягаться, и, наконец, до меня донёсся негромкий стон, а в рот выплеснулось немного влаги. Пришло время к главной атаке. Я оторвался от раковинки и, вытянувшись в рост, оказался у лица Матрёнки. Она лежала с закрытыми глазами и с улыбкой на пухлых губах.

Едва мой дружок коснулся Матрёнкиного низа, Манька с Дашкой приступили к делу. Одна развела створки раковинки, другая подвела головку дружка ко входу в вагину. Поняв, что дружок у цели, я вдавил его вглубь вагины. Матрёнка дёрнулась, распахнула глаза и протяжно вскрикнула:

– Больно!.. Отпустите меня!..

Но было поздно. Я уже вонзился на всю глубину и стал осторожно двигаться, не внимая слезам девки. На её счастье, долго ждавший сего дружок, скоро выбросил упругую струю и за ней вторую.

– Всё, – сказал я Матрёнке. – Больно бывает только в первый раз, моя милая. Потом будет приятно. Правда, девки?

Дашка с Манькой захихикали:

– Скуснее баринова хера ничего нет…

А я приклонился в Матрёнкиной промежности и, увидев струйку крови, слизнул её и, ощутив во рту солоноватый её вкус, подумал:

– Вот и причастился…

Отправив Маньку с Дашкой вон, я задержал Матрёнку, успокоив:

– Не дрожи. Сегодня я тебя не буду больше еть. Придёшь послезавтра. Я буду ждать тебя здесь. Придёшь?

Сглотнув слёзы, Матрёнка прошептала:

– Чего уж таперя, барин, приду…

Я отпустил её, и сам следом за нею оделся и вышел на волю. С хмурого неба слетали на землю крупные хлопья первого снега. Близилась зима.

На этом я закончил свой рассказ.

– Ну, и дальше, пришла она? – спросила Мария.

– Пришла, – ответил я. – Мы с нею до конца зимы любились. А потом папенька повёз меня в Москву записывать в гусарский полк, в коем имел честь ране служить и сам.

– А что было потом с Матрёнкой? Папенька твой узнал, что она тронута тобой?

– Конечно, – усмехнулся я. – Но маменька не позволила её наказывать. Оказывается, девка затяжелела от меня. Выдали её за бобыля Мишку. Мужик хороший, добрый, набожный. Матрёнку он не обижает и сынишку, коего Матрёнка родила, любит. А Маньку с Дашкой высекли.

Мой отдохнувший дружок вновь запросился в недра Марии. Моя любезная не возражала сему, и я возлёг меж её призывно раздвинутых ножек.    

(продолжение следует)