Ширли

ШИРЛИ

/ ненаписанный рассказ неизвестного американского писателя /

Это был именно тот тип женщины, который нравился ему. Ему вообще нравились в женщинах не индивидуальности, а типы. Невозможность объяснить такое пристрастие, ничуть его не смущала. Но высокая, немного костлявая блондинка с большой грудью и кукольным личиком, производила в его сознании такой переполох, что для возвращения на «круги своя» требовалось не меньше времени, чем на восстановление здоровья после тяжёлой болезни. К тому же, при таких требованиях к избраннице не всегда получаешь то, что хочешь, а добившись желаемого, не всегда чувствуешь себя победителем.

Когда она прошла мимо,   на широкой и многолюдной улице, соединяющей центральную часть города с привокзальной площадью, он не сразу сообразил, что в плотной толпе промелькнула его мечта, его «козырная дама», но сообразив, не стал терять времени на размышление и прикидки, а тотчас устремился вослед. Она же уходила в отрыв с неменьшей скоростью, и в предстоящие несколько минут ему ничего другого не оставалось, кроме лицезрения её спины, так что нетерпение, им овладевшее, сможет понять каждый, у кого хватит на это воображения.

Он не рискнул подойти к ней сразу, хотя обычно ему не требовалось дополнительного времени для разбега. По его словам, хотя и хвастливым, но достоверным, он сразу брал «быка за рога», не позволяя, себе расслабиться, а «жертве» опомниться. Но, неожиданно проявив слабину, не позволил ей овладеть собой полностью. Слишком желанна была цель и, к тому же, заманчиво близка. Вернув, таким образом, самообладание, он поравнялся с нею и, стараясь не выдавать охватившего волнения, произнёс:

– Давайте знакомиться. Меня зовут Боб.

Девушка, надо полагать от неожиданности, резко обернулась к нему, и хотя всё, о чём мечтал, было при ней, кое-какие детали могли показаться его чуткой восприимчивости излишними. Например, хищно оскаленные, безупречной белизны зубки. Правда, спустя мгновение, их смягчила улыбка, но сейчас они напоминали клавиши рояля, к которым не прикасалась рука музыканта, и вполне могли бы внушить мистический ужас, окажись у навязчивого кавалера сколько нибудь времени на осмысление увиденного.

Он не был ловеласом, хотя мысли о женщинах занимали его воображение всё время, не отданное музыке. Без женщин для него не существовала музыка, а без музыки — женщин. К таким, не очень оригинальным, как всё «вечное», мыслям приводили его десять-двенадцать часов ежедневного сочинительства, а нынешняя, похоже, счастливая прогулка была лишь заслуженным отдыхом между поиском вдохновения и возвращением к творчеству.

К тридцати годам Боб Таузенд сумел не только удовлетворить своё тщеславие, сделавшись предметом заинтересованности топ-менеджеров, но и придать банковскому счёту солидную увесистость, отчего отношение к нему окружающих сделалось, из пренебрежительно-холодного сначала, слегка заинтересованным, а вскоре и вовсе признало своим. А такое признание порой дороже денег, хотя, если быть откровенным, столь привычное, казалось бы, сравнение, в наше время давно переосмыслено, ибо не уважение окружающих приближает нас к деньгам, а деньги / и только они! / способствуют уважению окружающих.

Свидетельством чему стал трёхгодичный контракт с Томом Флетчером, известность коего зиждилась на фокусе, несложный смысл которого сводился к умению превращать пустое место в кумира толпы, а подтверждением, столь успешно начатой карьеры, совместный с рок-певцом Джеком Каутли концерт в одном из лучших залов Нью-Йорка, в результате чего три его песни: «Одеяло на двоих», «Возьми, пока не передумала» и «Любовь вверх тормашками», сделались хитами минувшего года.  

С тех пор  он утратил контроль над торжествующей самонадеянностью, устремлённой в будущее со скоростью сверхзвукового лайнера, и только женщины возвращали его в реальность, в которой, не будь их, чувствовал бы себя чужаком. Вот и сейчас, отвлёкшись от мыслей о собственном величии ради удовлетворения мелкого тщеславия, он вовсе не ощущал душевного дискомфорта. Больше того, с любопытством ждал, куда его заведёт случайно начатая интрижка. Ибо, обращённый на него взгляд девушки смягчила, уже упоминаемая нами, улыбка, окончательно придавшая намерениям соблазнителя, на какое-то мгновение поколебленную, уверенность.

– Благодарю за внимание, – мистер Таузенд, – услышал он. – Чем обязана такой чести?

– Вы меня знаете? – притворное удивление выглядело столь искренним, что незнакомка проглотила её, не поперхнувшись.

– А разве есть девушки, которые не знают вас? – и, оценив его радостное смущение, добавила: –  Но не каждой так повезёт, как мне. Тем более, что это не первая наша встреча.

– Вот как?

– После одного из концертов, я взяла у вас автограф.

– И я дал вам его?

– И даже поцеловали?

– Автограф?

– Меня, – громко рассмеялась девушка, обращая на них внимание прохожих. – Автограф поцеловала я, вернувшись домой.

– Жаль, что не повезло при этом присутствовать.

– У вас нет повода для сожалений. А вот у меня их в избытке.

– Почему?

– Потому что относитесь к тому типу мужчин, от которых я без ума: жгучий брюнет, способный прожечь женщину насквозь, будь она даже в бронежилете, с высоким лбом и семитским типом лица. А уж ваша известность приятное, хотя и не обязательное, дополнение. Моя подружка Ширли, когда я рассказала ей обо всём, загорелась желанием встретиться с вами. И хотя я отчаянная эгоистка, отказать ей не смогла, потому что бывают ситуации, когда женщина просто не имеет права сказать — это моё. И значит, то, что, по счастливой случайности, однажды принадлежало мне, по праву принадлежит и другим. Видимо, вы не поняли тогда того, что я сказала сейчас, и...

– И что?.. – он поглядел на неё удивлённый и озадаченный.

– А то, что исчезли из моей жизни раньше, чем я осознала происшедшее.

– Неужели всё так серьёзно?

– Куда серьёзней, чем вы думаете.

– Тогда объясните.

– Телефон, который мне дали, не вывел на вас. Какой-то старушечий голос сообщил, что время от времени ей звонят бойкие молодые особы, осведомляясь о некоем Бобе Таузенде, но она, ни в молодости, ни теперь не имела счастья знать мужчину с таким именем, и уж совершенно точно, имя это не принадлежало её покойному мужу, иначе бы, несомненно, облегчила  неудачливым искательницам их поиски.

– Выходит, я... – Незадачливый соблазнитель предпринял отчаянную попытку не заблудиться в неожиданно возникшей ситуации, но девушка опередила его, ответив по существу на непрозвучавший вопрос.

– Конечно, вы, а кто же ещё, вместе с автографом, захотели подарить мне и вечер, и хотя я не была готова к такой щедрости с вашей стороны, но отклонить предложение не посмела. Все последующее особой оригинальностью не отличалось, но к радости своей убедилась в том, о чём прежде догадывалась: мужчина, преодолевающий штампы, впечатляет куда сильнее тех, кто пытается придумать новое.  

У него закружилась голова, и она, подхватив его под руку, увела под навес импровизированного бара, где, истомлённые жарой посетители, окружённые батареями кока-колы, с интересом вслушивались в рассказ, не уступающий сказкам Шехерезады.

– Нельзя ли поконкретней? – попросил он, явно обеспокоенный всеобщим вниманием и удаляющейся развязкой.

– Мне как-то неловко напоминать вам то, о чём, судя по всему, хотели бы забыть. Но, с другой стороны, такое и самой вспомнить приятно. И хотя я, тоже не новичок в сексе, диву давалась, откуда у вас берутся силы, когда мои давно на исходе? Но потом подумала, что евреи, в особенности, музыканты, все такие. И потому приказала себе: Ширли, терпи! О чём ни капельки не жалею. Наша первая встреча останется в моей памяти на всю жизнь, и даже вторая, коль скоро ей судилось повториться, её не затмит.

– Но ведь Ширли, – неуверенно перебил он поток её воспоминаний, – ведь Ширли, если не ошибаюсь, ваша подруга.

Она улыбнулась, и он мгновенно уловил, сорвавшуюся с губ-клавиш мелодию, страдая от того, что не может записать её или, хотя бы, запомнить.

– Ах, вот вы о чём! Ну да, мы обе Ширли. В расчёте на то, что если не понравится одна, вполне подойдёт другая.

– Невероятно! – воскликнул он, совершенно ошеломлённый. – Невероятно!

– Вы и вправду так думаете? – поглядела на него удивлённо. – Возможно, вас удручает некоторое однообразие, но это типичная для мужчин ошибка. Мы с Ширли, хотя в жизни действительно напоминаем двух сестёр, но в постели между нами ничего общего.

И она подняла на него огромные голубые глаза, что, кстати, так же составляло непременную принадлежность излюбленного им женского типа.

– И где именно все это  происходило?

– В отеле. Там ещё был отличный ресторан. Особенно креветки. Потом мы пошли в ваш номер, и я захватила с собой недопитую бутылку «Сантильяно». Скажу откровенно, на возможность повторить эту встречу ещё раз, согласилась бы, не задумываясь. При одном, впрочем, условии... – её голубые глаза излучали хорошо отработанную наивность проститутки.

– Каким же? – поинтересовался он, и сидящие за соседними столиками, кто улыбками, а кто кивками, поблагодарили его за интересный вопрос.

– Если вы... – собеседница замялась. – Сама не знаю, как вам сказать...

– Говорите, как знаете. Судя по всему, мы с вами почти свои люди.

– Если расплатитесь со мной за предыдущий раз. Вы исчезли столь стремительно, что я не успела даже...

Он инстинктивно огляделся. Окружающие столики глядели на него с нескрываемым осуждением. И, чтобы замять неловкость,   быстро спросил:

– Сколько я должен?

– В принципе, такого рода решения целиком передоверяю мужчинам, рассчитывая на их джентльменство, но поскольку с того времени минуло почти два года, мне кажется, было бы честно, с вашей стороны, добавить к сумме долга ещё некоторую, скажем, из расчёта двадцати процентов годовых. Если мои требования покажутся слишком скромными...

Дрожащими руками вынул он, из сверкающего свежей кожей портмоне, несколько солидных купюр и, рассчитавшись с подбежавшей официанткой, остальные подвинул ничему не удивляющейся Ширли, и мимо насупленных столиков, выбежал в солнечное безумие.

Он не скоро пришёл в себя. Не удавалось даже забыться в музыке. И только на следующий день сумел по достоинству оценить юмористическую сторону происшедшего. И хотя чувство досады всё ещё не покидало его, заставил себя сесть за рояль и в срок, удививший его своей короткостью, выдал, наконец, столь долго ускользающий от него шлягер. И назвал его «Ширли», успокоившись на том, что тип женщины, столь ему нравившийся, достоин быть прославленным всеми доступными искусству способами.  

Борис Иоселевич