Мои стоянки. три коротких текста. Из книги Короткие эротические рассказы

1

"БаракА". Вот так, с ударением на последнем слоге, просто-запросто говорят в Бухаре и, что это значит, я узнал много позже, лишь побывав в – Бахаутдыне.

А так: Баха ад-дин Мухаммад бин Бурхан ад-дин Мухаммад аль-Бухари, его называют лишь в книжках, этого мастера суфиев Накшбанди.

Мавзолей Мастера считается среднеазиатской Меккой, и до сих пор собирает верующих из мусульманских стран. Приходят просить исполнения желаний и отвращения грехов в святом месте, куда Мухаммед, бросая свой камень в Мекку, забросил большой осколок, по словам простых людей. Да и я не удержался, обошёл вокруг без обуви...

Наш водитель первый подсказал мне о существовании святого, как он выразился, места.

Прочёл же я о нём, лишь спустя несколько лет после съёмок, по совпадении воли и случайности, как писал мой покойный соавтор.

"В средние века при вступлении на Путь, у части суфийских орденов существовал обряд инициации и адепт должен был произнести байа, то есть, просто - клятву верности, и лишь тогда ему вручалась хирка, суфийское облачение. Ученик вкладывал свою руку - в руку шейха и, таким образом, происходила передача баракА – благодати", - прочёл я.

***

И вот я приезжаю перед новым годом в Париж с подарком, переданным московской мамой для дочери, что встречает меня с самолёта, на машине, вместе со своим мужем Бертраном.

И мы едем в его квартирку недалеко от метро Плэзанс. Печка не работает.

Он фотограф, а маленькая, однокомнатная студия ему досталась от матери.

Энциклопедию костюма, подарок с Малой Бронной, да банку грибов из Селятино, что на 50м км Киевского шоссе, где большой деревянный кабак «Дубрава», кто знает), мы с ними тут же и приговариваем под русскую водку.

Катя намекнула о ночёвке и я принялся названивать знакомым. Бертран из-под книжек достал с первой полки стеллажей "минитэль", но… - как обычно, то нет никого, то не получается говорить с механическими голосами автоответчиков и, в конце концов, предъявил я Бертрану свою «чековую книжку», из которой и стало ясно, что у меня есть счёт в Лионском кредите и там лежит нетронутый аванс за короткометражку с лета 90-го года. Целых шесть тыщ! старых денег, то бишь франков.

Уже под вечер он отвёл меня на ночёвку в ближайшее кафе, где на втором этаже были комнаты с общим душем в коридоре и я прекрасно выспался, а утром спустился вниз, взял кофе и пожаловался пожилому арабу за стойкой на проблемы в Париже pour moi.

- О! не только для тебя… - ответил он.

А когда я вышел в своих светлых - зимой) - штанах, а других тогда просто не было, да в тёплой джинсовой куртке из секонд хэнда(см. утраченный слайд)) и оглянулся, дабы запечатлеть место бабушкиным "Зорким" - дорогу надо бы запомнить, вдруг не найду... - смотрю, а над входом в кафе большая синяя вывеска, а по ней белыми буквами:

«bаrаkа»

Ну, Барака и барака, запомнил вроде, на наш барак похоже.

Нашёл банк, выпил кофе напротив, купил дочери бельгийского зелёного зайчика (см. фото)  и благополучно вернулся, а вечером мы втроём поехали, теперь уже в cafe speciale - мексиканское кафе, расписанное масляной краской с огромным американским флагом над стойкой, где я ел огромного краба и - первый раз в жизни! - пил текилу. Тут она и рассказала, что познакомилась с фотографом в "Современнике" и - сразу - отдалась ему в костюмерной, но теперь, мол, всё.

- Ты осторожно, говорит, она очень крепкая, - советовала мне потихоньку Катя.

Прохладным вечером, за пять дней до нашего нового года, на машине Бертрана, где не работала печка, мы всё же весело прибыли в следующее кафе у канала.

Вошли, присели за круглый столик недалеко от сцены с камерным оркестром. Классическая музыка, а потом… Катя мне призналась, что в книжке, переданной мамой, прямо там, в корешке! - был заложен небольшой бриллиантик.

Детектив закончился за три дня до Нового года.

Получив свой аванс, я почти весь истратил на подарки, ведь в Москве тогда не было ничего в магазинах, улицы плохо освещались, да так, что проезжая с включённой камерой по проспекту Мира, в материале я видел сплошную темень и жОлтые фонари по одному на сотню метров.

И только потом, через пару лет, наверное, когда уже был готов фильм «Мираж» о поисках дочери и моём неосознанном паломничестве в Бахаутдын, вспомнил я название парижского кафе, где пару раз только переночевал.

* * *

Я смотрю слайды, сделанные тогда, в предновогоднем Париже (утрачены) и, конечно же: вот он я! - на слайдовой плёнке, в светлых штанах, прямо у входа в кафе с номерами - это Катя меня и щёлкнула.

И вывеска: "Ваrаkа"

***

Теперь вот читаю о Бахаутдыне - выясняется, что баракА, вовсе не барак, конечно же, а это по-нашему просто благодать (!) от латинского gratia, пришедшая к нам из того языка через Грецию и в христианском богословии понимается, как нетварная Божественная сила.

Так Бог являет Себя человеку и даруется она для его же спасения. С помощью этой силы человек преодолевает в себе греховное начало и становится Человеком, то бишь, "достигает состояния обожения".

Также благодатью называется незаслуженная милость и благоволение Бога по отношению к людям.

Не заслуженная...

Особенно чуешь её, благодать эту, когда называешь цифры в банке, волнуясь, а тебе вдруг говорят, что на вашем счету 60 франков… "Но как!? Pourqoi? Должно же быть 6000 тысяч франков?" - тихо вопрошаешь ты.

Но мы же не знали, говорит польская эмигрантка, открывавшая летом девяностого счёт по рекомендации Паскаля, приютившего меня тогда, во времена парижской авантюры, у своего брата в районе Монмартра, на rue de la Goutte d’Or Luciere d’Art.

И вот теперь мадам достаёт из сейфа ту самую книжку, оборванный из которой листок, я намедни гордо предъявлял во время распития под солёные грибки, присланные в Подмосковье тётей Тамарой с Урала.

Из-под водки Бертран показывал журналы с цветастой фотографией мамы на обложке, а Катя вдруг говорит так гордо, что вот, смотри! в шестидесятые годы! - мама Бертрана была моделью! - и погибла в автокатастрофе...

Прям Камю, чёрт побери, поддакнул я и тут увидел первый и последний раз, скандал во франко-русской богемной семье.

Бертран кричал:

- Ты дуррра, Катя! - всё ффукал, а она как-то виновато суетилась.

"Bo-bo", одним словом - бо-бо, буржуазная богема, как теперь говорят.

Так вот, мадам имела родственников в Бескудниково, помню, два года спустя, передавал от неё флакон, оплетённый соломкой, видать с духами, да ещё 30 долларов, встречаясь с родственницей польской дамы в метро Арбатская, прямо под старым выходом - по ступеням и наверх :-)

***

И вот молодой, в белой рубашечке и бейджиком на груди, французик за стойкой банка Лионский кредит, бодро называя меня месьё, весело отсчитывает положенное. Красивые такие, с портретами поэтов, да писателей на широких банкнотах.

Вот такая баракА случилась в Париже недалеко от метро Плэзанс.

И это - ещё одна из моих стоянок на Пути, трёхдневная, в декабре 1992-го года, перед самым Новым нашим годом, а улетел я на три дня раньше, не дождавшись парижского...

______________________________

2

А в 92-ом, помню, было так:

ДЕНЬ-ЛЕТО

Бухарская область, кишлак Бахаутдын.

ВОДИТЕЛЬ старого разбитого микроавтобуса, обернувшись, спрашивает нашу съёмочную группу:

- Бахаутдын были?

Алишер, наш оператор родом из Ташкента и тот не знает.

- Что это?

- Святое место, - говорит пожилой бабай за рулём мятого и пыльного рафика, уже когда мы едем вдоль глинобитной стены, потом выходим на солнцепёк, Алишер даже не берёт с собой кинокамеру – тяжёлая.

На входе меня просят снять обувь.   Во дворе, мощёном каменными плитами, отшлифованными до блеска задолго до нас, у квадратного каменного сооружения прислонена белая плита в тени старой чинары и на ней выбиты буквы на неизвестном мне языке. Похожи на арабские.

Или на каком-то древнем неизвестном языке, не знаю…

Служитель говорит, что если обойти вокруг этого камня, то твоё желание исполнится.

И я иду. И фильм получился: МИРАЖ/MIRAGE (35mm,50 ‘ sous titres fr.) –

filMirage-реж/rеаl-Sacha Kuznetsov|Саша Кузнецов/оператор Алишер Хамидходжаев ---

Алиша в своих неуместных шортах, просто вынужден идти за камерой.

Я обхожу вокруг каменного сооружения метров шесть на десять или меньше, появляюсь в кадре из-за угла, вновь останавливаюсь перед плитой с буквами на незнакомом мне языке, до меня доносится пение муллы и птиц в ветвях старой чинары, и тут я, погрузившись в древнюю атмосферу, провожу вдруг ладонями по лицу так, будто совершаю омовение, ведь я это много раз видел здесь, в Азии, в городе моего детства.

Я ведь жил здесь когда-то, а теперь возвращаюсь сюда опять и опять… «рок ли меня ведёт или подсознание безобразничает…»

***

И вот уже в Москве, на студии мы смотрим материал в монтажной.

Последний этаж старого здания в Лиховом переулке, где работал революционный Дзига Вертов, пока его брат снимал во Франции.

Выходим из монтажной на балкон вдоль всего этажа - покурить.

Перед нами вид до холма перед Чистяками: крыши, дворы, а прямо под нами - заброшенный особняк и кучи строительного хлама, похожего на перестройку, вернувшую ЦСДФ женскому монастырю.

Монтируем дальше: приклеиваем скотчем (!) - с помощью тяжёлого металлического пресса, муллу в белом, в окружении учеников, прямо на берегу хауза со священными рыбами, что в Нурате, где теперь живёт Наиль, руководивший дискотекой и поработавший на Мираже ассистентом, пребывает в сумасшедшем дома (привет, Наиль)

Как нам тогда повезло, думаю: по воде идёт божественная рябь, сейчас так можно сделать лишь с помощью компьютера, а там прямо в нужный момент ветерок подул с Нуратинского перевала! Того самого, куда уходил Эмир Бухарский, а вдоль дороги слева – басмачи, справа – будённновско-фрунзевские могилы (до сих пор пальцами дразнят пацаны – усы проведешь под носом местным старикам и бабаИ злятся – многих порубили тут русские конники в ту пору)

И пение муллы над водой…

Собрав фильм по пути героя, следуя за моим автором-персонажем, перемещающимся автостопом по пустыне, от самого Уч-кудука до горного урочища Бахмал, что под Ташкентом, принимаюсь лишь теперь - за книги.

Читаю: шестая могила пророка Али. Ё!

Читаю: Бахаутдын, где мы были, в средние века принимал паломников, аж из Индии! - и они шли сюда пешком.

А Баха-ад-дин Накшбанди – основатель суфистского ордена в Бухаре.

Камень, брошенный пророком Мухаммедом в Мекку, осколком своим упал именно в то самое место, где мы снимали фильм, тоже попав туда по Случаю, совпадению воли и случайности.

Если бы не мудрый бабай за рулём киношного рафика, никогда бы я не сподобился совершить мини-хадж, совершенно не понимая, но пребывая в Образе.

«Слезой случайной обозначу свой Путь по Лику Твоему»… - читаю за кадром ближе к финалу Гурин, соавтора моего покойного стихотворение... музыка, титры, КОНЕЦ

3

Париж. Осень-04

А заканчивая историю дороги в монастырь, можно вспомнить, что после ночи, проведенной по кафешкам, да в машине Мити Эделя, заночевавшего у фестивальной подруги-коллеги, когда я, покуривая в его автомобиле, припаркованном у трехэтажного старого дома недалеко от метро Журдан, дождался Диму, и наутро, мы, наконец, покинули первый город, где всегда негде ночевать - мы выехали из Парижа на юг, с тем, чтобы расстаться с товарищем, предложившем псевдоним Эдель, - в Лионе: мне автостопом до Монпелье, а товарищу Эделю - в Германию, но попав в тоннель под Дефансом, выехали не туда и, вынужденные шлагбаумом заплатить за авторут, оказались в направлении монастыря, телефон которого товарищу  выдал батюшка ещё в храме на Белорусской, как интеллигенту-неофиту.

Решив, что там, в женском монастыре! - мы и заночуем, принялись искать дорогу. И глубокой уже ночью, нашли.

Но нас не пустили.

Сестры сходили к матушке-настоятельнице (потом оказалась, прекрасная, гостеприимная женщина) и… порекомендовали приходить утром на службу.

Благословляет, матушка Макрина, значит.

Заночевав в холодной машине, мы так и сделали, но Дима заболел и, попросил матушку приютить нас в монастыре, где я и познакомился с Юлием, что отслужил иностранный легион в Африке (собирал что ли кости слонов по берегу? хз...) и ждал теперь документов на карт де сежур, а жил пока в домике, что разрешили построить русской писательнице-диссидентке на территории монастыря. Женского, Ё!

Договорились, что он отвезёт меня в Монпелье к belle soeur, где я планировал занять денег на обратную дорогу домой, хоть бы на автобус сотню евро, что ли взять у Наташки...

Через четыре дня товарищ Митрий оставил мне 20 евро и укатил, поклонившись до земли: прости, мол, если можешь (привет! не парься)

Отбыл он в сторону Германии, прихватив подарок своей маме от меня: ведро грецких орехов, собранных тут же за домиком с гордой табличкой, снятой, видать, откуда-то по пьянке:

«VILLA GULIA»

В Германии Дима проверился в медпункте и у него натурально обнаружили желтуху.

Тем временем, Юлий предложил мне поработать на ремонте крыши в семье искусствоведов Ракитиных. У них ещё сын DIMA хороший художник, известный. Помню, спрашивает у Василия Ивановича, можно мне шоколадку? А ему на вид лет сорок, не меньше... подпрыгивает так у шкафа - папу просит...

Мы договорились о работе и поехали на юг на его стареньком ситроене, ведь Юлию нужно было в Оранж к бывшей жене и однополчанам, а это по пути. Недалеко от Монпелье, где значит ждёт меня belle seure...

А Dima такой: сидим мы у них в доме на кухне с Еленой Николаевной, да Юлием, - втроём. В. И. не пьёт и даже не присаживается, а мы выпиваем по рюмке водки и...

... входит Дима. Стоит, молчит, улыбается у шкафа и говорит:

-Папа, я хочу шоколадку.

- Возьми, Дима,- отвечает папа.

Дима ест шоколад и принимается весело попрыгивать. Vоilа!

- Эмиграция - это в любом случае - трагедия, - после второй уже рюмки серьёзно говорит Елена Николавна...

Добрались мы до Оранжа, куда Юлий выписал в своё время жену с Украины, а она его отписала потом, как только вернулся он живой с берега Атлантики, где самый большой в мире католический храм с лифтом :-)

Сел я в электричку и поехал в Монпелье, где меня встретил художник Жан-Франсуа. Он как-то от Наташки из Монпелье передачку нам привозил в Москву и мы резко сдружились - встретил и повёл к себе в дом 17-го века, на последний этаж, в большой зал с каменным полом, оборудованный всем необходимым для современной жизни.

Мои родственники в это время были на гастролях. Вечером познакомились с друзьями Джефа (Жан Франсуа), поехали за город на дискотеку, а на следующий день пришла Валери, местный режиссер-документалист.

Договорились встретиться на улице, куда я вышел, сразу же натолкнувшись на компанию у окна первого этажа напротив, где жил эмигрант из… даже не помню откуда, но не негр, наверное из Марокко, коричневый такой и, похоже, электрик на пособии.

Выставили на подоконник пластиковую канистру с местным вином и сходу предложили покурить травы:

- Друг Джефа? Московит?! давай – курнИ пока!

Пока значит, то да сё – подходит стройная блондинка, лет на вид, под тридцать - в лёгком таком, совсем тонком платьишке. С другом, как она сразу объяснила мне, у них ничего нет (слегка говоря по-русски), а друг её стоит рядом такой грустный, потому, что его только что кто-то назвал голубым, а он не голубой, пояснила мне обстановку Валери.

Ну и двинули мы все в кафе, потому, что «это вино грустное», как сказала она, отпив пару раз из канистры электрика. В кафе, её кучерявый приятель, думая, что я не пойму, сказал обо мне:

- А он не похож на русского.

Потом гуляли и дальше пили вин руж. Ей понравилась фраза из фильма «Мираж»: «Кино – это подглядывание за реальностью, когда она думает, что на неё никто не смотрит».

В следующий раз встретились впятером. Валери со своим, не печатающимся другом-писателем, который приехал к ней из другого города и я со Стефаном, что тоже был у нас в Москве, вместе с Жаном-Франсуа по кличке Джеф. Да ещё марокканский кинодокументалист, подаривший мне Брессона на французском гордился знакомством в интернете с Лозницей (привет, Сергей!)

Нервный писатель, ревнуя, бросал в лицо Валери орешками, а уходя, купил нам всем по бокалу вина.

В третий раз когда мы увиделись, она позвала меня ужинать с её отцом у них дома, но я отказался, оправдываясь тем, что мне очень трудно весь вечер будет говорить с незнакомым человеком по-французски.

Она пригласила поехать с ней снимать в Белоруссию документальный фильм об исходе евреев и потом, когда я уже был дома, позвонила из Минска и, говоря: Мы сможем увидеться, приезжай… - звала, на самом деле, поработать на неё оператором, но я сказал, что у меня нет денег на дорогу. Она не ответила.

Через неделю тусовок на берегу Средиземного моря я вернулся вместе с Юлием на его машине в монастырь, где мы приступили к работе в доме Ракитиных. Дом они купили при помощи матушки Макрины, настоятельницы монастыря, куда теперь ходят на службу по воскресеньям. Приводит в храм Елена Николаева и Диму. Он блаженный, так сказать.

Как-то вечером смотрели у них документальный телефильм, сделанный Еленой Николаевной ещё в России. То ли в Москве, то ли в Питере – о Татлине.

Приехал в гости скульптор седобородый, не помню имя, но русский. И - сразу -  отправил нас в магазин. Говорит, что доктор сказал, если не можешь не пить, пей только Бордо.

Посмотрел мой «Мираж» и твёрдо заявил:

- Здесь ты такой фильм не продашь.

Хочет купить старый свинарник в Провемонте и переоборудовать под дом-мастерскую. Жене его - парижанке, скульптуры мужа хранить негде. Поехали смотреть объект вместе с бригадиром строителей из Португалии и худой, кривоногой французской женой скульптора. Похоже, что она зарабатывает и хочет иметь больше места для громоздких художественных произведений мужа. А самой, видать, чаще оставаться в Париже хочется – такая поджарая, загорела где-то уже…

Однажды, поехали мы кататься. А надо сказать, автомобиль Юлию достался прекрасный: антИк, предыдущая модель перед той, на которой Фантомас ещё ездил.

Она куплена в монастыре за пару сотен после смерти монахини.

Выбрались подальше от монастыря, встретив возвращающегося из Жизора на своих подмосковных жигулях, батюшку Евтимия.

- Видел нас, не видел, не ясно что-то...

- Да он часто вечерами катается в город.

Смотрю, а вечернее небо полосуют вдали зеленым лучом лазера, да так бойко он шастает по чернеющему небосклону, прям взыграло, видать, во мне моё диск-жокейское что-то, из юности солнечной в городе имени поэта...

Наверное, дискотека, говорю - там… - как-то Юлия тоже повело, явно стратегически, по-военному, и сразу я почуял -  не к добру его повело-то...

Стал он, склонившись над баранкой, напряжённо вглядываться в кромешную тьму нормандских степей, а там лишь луч зелёный, да просторы для танков союзников, Ё!) Ну те, говорит, знаешь, что в Нормандии высаживались? как раз для танков просторы местных полей!!

Но нашёл он всё же эти частные ворота на краю огромного поля.

И попали мы на дискотеку в бывшем поместье, огромном, и, похоже, перестроенном уже наследниками.

В большом здании бар, танцпол и бассейн с раздевалкой и – прям рядом с водой - своя барная стойка.

Там мы с Юлием, сходу купившем на входе гранёную бутылку Смирнофф, вскоре уже плавали наперегонки, поднимая тучи брызг.

А я, надо сказать, занимался в детстве плаванием серьёзно, а он и так, сам по себе, бывалый товарищ, да и жил у моря-океана, говорит

Приняв душ и переодевшись в раздевалке, мы вернулись в бар…

Помню, сильно попозже, Юлия заталкивал, просто упаковывал в машину белокурый охранник, чуть ли не ногой. Да что там! – просто ботинкой заталкивал на место и все дела. Утрамбвал.

Проснулись рано утром в машине у ворот того свинарника, ещё не переродившегося в арт-мастерскую, но уже без хряков, если не считать нас двоих...

В монастыре целыми днями мы пахали большое поле у пруда на немецком тракторе. Обучила нас сестра Наташа-эконом, показав как двигать рычаги небольшого зелёного механизма. "Я и трактор!", - как эротически придыхает Машалариса в фильме Алейникова "Трактора".

И всегда вокруг нас суетилась старушка, с детства живущая в монастыре. Она перенесла операцию на голову, но давала довольно толковые советы, всю жизнь проработав в приютившей её обители.

На втором этаже основного здания, бывшего господского дома французского графа, расположена библиотека, где очень живая, интеллигентного вида старушка, оказалась редактором «Посева» на отдыхе :-)

- Ну, что? - говорит, вам у нас здесь, как в армии?

Взял у них книжку об истории монастыря, основанного в России, потом перебравшегося в Польшу, потом в Париж, а в 1952-ом году купившем бывшее поместье графа с лесом и землёй.

По воскресеньям сюда съезжаются наши эмигранты со всей Европы. Даже одновременно с нами, несколько дней прожила женщина-паломник с дочерью, жена физика-ядерщика из Канады.

Как-то раз она попросила Юлия сходить с ней к мэру деревни узнать, нет ли домика какого на продажу. Мэр предложил довольно большой участок с домом за 50 тысяч евро, женщина кинулась звонить мужу про кредит, но на следующий день появились французы и оформили на него свою сделку, что, видимо, до этого долго откладывали. Мы поняли так, что они давно раздумывали, а когда русская женщина уже договорилась с мужем, что они возьмут кредит – французская супружеская пара была вызвана мэром и это быстро решило всё дело в пользу местных. Но ещё остался участок поменьше, купленный когда-то заезжим арабом и мэр, сказал, что если вы его (араба) разыщете – он здесь давно не появлялся – покупайте - совсем недорого.

А дальше жизнь в монастыре потекла размеренно.

Контрастный душ после работы.

Здоровый сон после ужина.

Помню, однажды, принимаю душ, вернее, ещё стою не совсем раздевшись даже - только заперся в душе, вдруг стук в дверь:

- Батюшка, батюшка! - голос сестры Наташи. А она, надо сказать, нас постоянно опекала и даже одежду свою мы ей сдавали в прачечную, расположенную в большом сарае, бывшей каменной конюшне с мансардами, в одной из которых я потом жил, работая до конца визы.

Да и сапоги мне резиновые именно она выдала, подобрав по размеру. Да и возрастом моего поколения женщина, сестра, значит, Наташа. Помню, по утрам на турнике ещё раскачивалась – я подсмотрел, спустившись тайно покурить к пруду с утра пораньше.

Короче говоря, открываю – она стоит в облачении своём чёрном и такая чего-то разрумяненная. А расположен душ в отдельном домике на четыре номера, где жили на тот момент только я и мой болезный товарищ.

- Ой! – воскликнула наша экономка и убежала смущённая. Больше мы об этом не вспоминали.

Но как-то мы, вернее, Юлий со мной поехал в магазин и она заказала и себе бутылочку винца.

В монастыре двое мужчин священников живут постоянно – оба из России. Тот, что помоложе, отец Евтимий, когда-то пел в вокально-инструментальном ансамбле и сюда приехал на Жигулях с подмосковными номерами. Он часто уезжал в город по своим делам, вечером. А отец Николай, тот постарше и с седоватой бородкой, благообразный такой. Они служили в храме. Евтимий пел.

Я нашел в домике, среди хлама - пластмассовую большую косулю. Рыжую.

Домик чистенький, из двух комнат, с камином и необходимой сантехникой, но во дворике позади, у монастырской стены под огромным старым деревом с гладким стволом, где я собирал падавшие грецкие орехи, валялся всякий хлам.

Пока Юлий делал в домике ремонт провалившихся полов, нашёл эту игрушку и установил на берегу пруда в кустах... Ну, как бы олень типа. Безрогий.

И вот, как-то раз утром, батюшка Николай вышел после завтрака и сверху увидел  животное, да как воскликнет, обращаясь ко мне:

- Смотрите, смотрите, там косуля!

Неудобно получилось…

Ходили каждый день в храм по утрам, молились. Темно ещё и так тихо, тихо. Сначала мне было от ладана и свечей как-то душновато, а потом Юлий заставил меня сходить на исповедь и причастие - впервые в жизни - к женевскому священнику, отцу Александру, приезжавшему исповедовать монахинь.

Елена Николаевна заплатила мне по 50 евро в день за десять дней работы по ремонту крыши их каменного одноэтажного просторного дома, вернее, за помощь в строительстве наёмником сооружения (есть фото) - типа помоста для выгребания листьев по осени застрявших в жёлобе вдоль всей черепичной крыши – voila!

И я - с комфортом, на поезде, правда с двумя пересадкам в Берлине и Бресте, добрался до Москвы. Преодолев ночное препятствие в лице женщицы-проводника в шинели до пят в совершенно пустом вагоне куда я ввалился на ночной пересадке в Бресте. Пива, говорю! От самого Парижа пили вин руж с боксером, каким-то чемпионом, вот журнал тут где-то с обложкой этого типа лежал. Так она запирает вагон с двух сторон. Спать, говорить, надо. А на груди бейджик и фамилия: Лукашенко (!!) Еле уговорил.

Добравшись, обнаружил в спокойной домашней обстановке, привычно проведя перед сном ладонью по правой своей ляжке, где у меня, сколько себя помню, видимо, после взрыва ядерных отходов за полгода до моего рождения в закрытом городе, где Курчатов делал атомную бомбу -  такие маленькие шишки под кожей всегда были там, а одна была побольше, как пуговка выпуклая, выпершая наружу – так она просто исчезла! Разве это не Чудо?

Москва. 2005г. © Copyright: Саша Валера Кузнецов (Александр Валерьевич)