Stoned

Предупреждения: 18+ (наркотики, гомосексуальные отношения, нецензурная лексика)

1.

Клубная жара душит, обволакивает, поглаживает под тесными штанами из пошлого лаке, нежно ласкает влажную кожу, невесомо дотрагивается до напряженных сосков, трущихся о синтетику футболки. Музыка бьет по вискам, стройные ноги в грубых берцах двигаются, кажется, отдельно от их обладателя. Свет в глаза... Яркий, слепящий, безумный, раздирающий нервы и проникающий в самую глубь - за преграды расширяющихся зрачков. Энди легко трясет головой, быстрыми, рваными движениями собирает свои длинные русые волосы в небрежный высокий хвост и продолжает свой дикий танец. Его кто-то гладит сзади, задевая ладонями упругий крепкий зад. Энди совсем не против. Он по-****ски виляет бедрами, целуется с кем-то, чувствуя невероятное напряжение в штанах. Ему хорошо, как никогда. Смеется, ощущая краски жизни в стони-тысячи раз острее. Амфетамин отлично справляется со своей задачей.

Энди весь уже взмок, футболка липнет к телу, пряди на висках темнеют и начинают забавно виться.

- Малыш, ты такой горячий.

У воздуха в этом клубе явный передоз феромонов. Спертый, тяжелый, плавящийся в наркотическом опьянении собравшейся молодежи, для которой нет границ. Стены разъезжаются в галлюцинациях, в зеркалах чудесный, счастливый и свободный мир. Энди закидывает голову на плечо юноши, подстроившемуся к нему сзади и целует его в мягкие, влажные губы, ощущая языком всю прелесть ЛСД, затаившегося во рту паренька.

- Отличная марочка, что я за нее тебе должен? - шепчет Энди. Интимно, жарко, касаясь ладонью чужого, взмокшего лица.

- Отсосешь, и мы в расчете, лапуля.

Парень улыбается и немного истерично смеется, иногда касаясь сгибов локтей.

- О, чувак, да ты под хмурым(*). Ломка? Или что? Я могу и деньгами за ЛСД расплатиться, - нежно мурлычет Энди, поглаживая член случайного знакомого через плотную джинсовую ткань.

- Я не чувак, а Натан, - хохочет юноша, - Не, до ломки не дошло, небольшую дозу всегда с собой ношу, на всякий.

Энди понимающе кивает, поддевает джинсы Натана за шлейки и, глубоко целуя его, тянет в туалет.

- А мне бы не мешало хоть чем-нибудь уколоться. Вены чешутся, ****ец, хоть просто воду заливай.

- О, у меня есть кое-что получше воды.

Натан загадочно улыбается и заходит вслед за Энди в туалет...

... Под одеждой слишком-слишком жарко и некомфортно. Они чувствуют это оба. А Энди еще и под кожей тесно. Вены дико болят и ноют, мышцы крутит - пока не очень-то и сильно. Натан нервными движениями своих больших ладоней с огрубевшими ногтевыми пластинами сдергивает обтрепанную косуху, интуитивно касаясь "дорог".

Энди мутит. У его ночного знакомца-незнакомца с руками полный ****ец. Вены вздутые и синие, черные провалы от запястий и выше, около выпирающей кости большого пальца, на сгибах локтей. И, наверное, если задрать повыше влажную черную майку можно будет заметить синяки на животе. А коли уж дойдет дело до штанов - под коленями всенепременно засветятся следы инъекций джанка(*). Это очень серьезно. Более чем. И Энди своими жидкими, объебанными мозгами прекрасно осознает, что его ждет тоже самое. Ломки - страшные, от которых хочется удавиться. Изуродованное тело, букет всевозможных болячек... Но уже поздно. Когда ты плотно сидишь на героине, мескалине, опиуме и прочей жесткой дряни мысли путаются. И некогда думать о собственном благополучии, во время приступа абстинентного синдрома. Хочется лезть на стены, орать и выть от боли, скручивающей все внутренности.

Энди по себе знает какого это. У него уже было. И не раз. И не два. Он заходился в судорогах и приступах тошноты. Желудок будто палило огнем, мышцы стягивались в тугие узлы, и даже кости предали, перемолотые дробилкой отвратного героина.

Энди тогда плакал, скалил зубы, заламывал руки, пока, наконец, не смог набрать номер хэпа(*), умоляя привезти пару гран наркотика.

Ему было ***во и страшно. Он чувствовал близкое присутствие Смерти. И это угнетало, крошило до порошка самосознание и вообще понимание окружающего мира.

Сейчас, глядя на изуродованные руки Натана, которые уже через пару лет придется ампутировать ради спасения никчемной жизни джанкового наркомана, Энди понимает, что ушел не особенно далеко. Его вены синеют пламенем на бледной коже и чернеют дырами от инъекций. На пальцах ожоги от нетерпеливых прикосновений к раскаленной ложке с вожделенным наркотиком. Даже волосы - жесткие, мертвые, будто вытравленные самой дерьмовой перекисью. Но с этим уже ничего не поделаешь. Мало кто из зависимых идет лечиться по собственной воле, а родители давно уже забили на сына. И некому даже в морду дать, попросить опомниться и лечь в клинику, пока не поздно.

Но, хотя, нет.

Поздно!

Лечения больше нет. Остаются лишь таблетки Коделака(*) в кармане на самый крайний случай, а там - пустота. Дверь в будущее заперта. Плачь, кричи, бейся головой, срывай глотку - все одно. Шанс утерян, безнадежно проебан, растворен в той херне, которой наполнены вены.

Бескровие.

Лишения.

Тьма...

... Натан пропихивает Энди в кабинку - судорожно и слегка нервозно, хватается за желудок:

- ****ь, нахуя я выпил этот гребаный мартини?

Натан говорит еще что-то крайне нецензурное, но Энди уже потряхивает, и он ничего вокруг не слышит. Сам виноват. Нехуй, сидя на джанке, еще и градусами заливаться.

Натан сжимает кулаки, разгибается, видимо, боль немного отступила, и наклоняется к Энди, хватая его за щеки и подбородок, целуя в сухие губы. Зачем? К чему вся эта нежность? Чужие руки с дорогами вен дрожат.

Натан шипит сквозь зубы.

- Возьми в кармане. За хмурый уже баблом расплатишься.

Энди не дурак. Он аккуратно лезет рукой в узкий задний карман чужих штанов, выуживает кусочек фольги. Шприц у него всегда с собой. Ложка и зажигалка тоже.

Энди достает смятые купюры.

- Сколько?

- Сотка.

- Недорого.

- Только для тебя, детка...

... Шприц с кровью внутри отлетает в сторону, глаза подкатываются, а кожа и кровь больше не чешутся. Энди поднимается с крышки унитаза, улыбается, придавливая Натана к хлипкой дверце кабинки, и нетерпеливо расстегивает ширинку на его пидорски-узких штанах. Их обоих выгибает и ломает одновременно. Мир летит выше, чем он есть сейчас. Мышцы сокращаются, скручиваются и все взмывает в воздух острыми вспышками.

Ладонь Энди лежит на стоящем колом члене Натана. Он у него красивый такой, чуть изогнутый с алой головкой и переплетением голубоватых вен. Пот выступает на висках, одежда липнет привычно к телу. Музыка долбит по ушам особенно четко. Песни разделяются на партии - ударные, бас, что там еще?

Рука двигается быстро-быстро, уверенно.

Натан стаскивает собственные штаны до щиколоток.

Потому что жарко везде.

Дыхание шумное, сиплое. Губы трескаются - обветренные. Их дергает, они ныряют в нирвану вместе – вдвоем, - делясь чувствами, эмоциями, прикосновениями.

Энди падает на колени. Ему ужасно хочется пить.

И отсосать.

Он любит это и умеет.

Губы накрывают головку, язык теребит чувствительную уздечку, пальцы проскакивают между ягодицами, задевая яички.

У Натана подгибаются колени, он еле-еле выстаивает.

А Энди все не терпится. Он глотает очень глубоко, почти до основания. Сначала - за щеку, потом пропихивает дальше, слегка вибрирует горлом, напевая, наверное, что-то. Перед глазами все взрывается ярко-алым и темно-синим. Закатное небо.

Натан протяжно стонет, почти воет, а умелый рот продолжает ласкать, ловкая ладонь сжимает слегка костлявый зад.

До настоящего прихода преступно много времени. Минут, наверное, двадцать. А трахаться хочется до изнеможения. Странно даже немного.

Обычно до трипа нет особого желания. Но тут другое. Вспышки, атомные бомбы, знак приближающейся биологической угрозы - угрозы быть неудовлетворенным, неполным.

С членом во рту думается неплохо.

Энди еще не до конца отпустило после отличнейшего ЛСД, мысли путаются-путаются, а потом резко появляются на подкорке сознания. Строчки. Много абзацев. И глава.

Название новой главы!

Пальцы гладят живот Натана быстро и нежно - будто порхают над клавиатурой.

Каждый платит за талант и искусство свою цену. Какой-то дико умный мужик однажды сказал, что человек творчества должен или долбить ежедневно наркоту, или бухать, не просыхая.

Энди приглянулся в свое время первый вариант. И нет никакого сожаления. Только мышцам иногда больно и мозгам. А еще хочется напечатать нечто невъебически разрывное! Это реально. Почувствовать себя в кои-то веки Гинзбергом или Берроузом. Они же тогда, в сорок четвертом, смогли. А чем Энди хуже?

Натан хватает длинные патлы на затылке, сжимает их в кулак и начинает насаживаться сильнее на умелый, жаркий рот. Руки трясутся, кости в ногах плавятся и все уходит - боль, тоска, одиночество и ломка.

Сперма стекает по глотке вниз. Энди жадно ее глотает. Живительная влага, по-другому не скажешь.

- Бля, это было что-то. За такое я готов тебя хоть каждый день бесплатно кислотой откармливать.

Энди жмется к бритой ноге с огромной татуировкой, водит рукой по коленке, ныряет под нее, заглядывает. Синяки - не такие заметные, как на руках, но они есть. Значит, все совсем ***во. Натан шумно падает прямо на пол. Кабинка не очень тесная, явно предусмотренная для развлекалок определенного характера. Чего стоит только то, что разделения на женский и мужской туалеты в клубе нет в принципе.

Свободная любовь!

Энди вытирает распухшие губы салфеткой, уделяя особое внимания раздроченным, лопнувшим уголкам. Натан пихал свой член, явно не заботясь о человеке, стоявшем перед ним на коленях.

- Еще немного... Подожди. И сможешь выебать меня, как тебе хочется... Я хочу под... Ну, ты понял.

Энди тяжело дышать. Всем известно, что приход от ЛСД очень долгий. И что будет, если смешать кислоту и героин? Неизвестно. Но от того и любопытно в какой-то мере.

Можно курить.

Вообще шикарно.

Пухлые губы обжигает фильтр, рот пощипывает, будто кислоту пролили.

Натан очень тормознуто кивает. Он под кайфом, в себе, внутри и снаружи, и видит мир совсем иначе. Сейчас Энди для него - все, как очередная инъекция. Жить от дозы до дозы. Что может быть прекраснее и мучительнее? Яркие всполохи жизни, любви и отчаяния, в башке пусто, такое охренительное чувство вакуума. Прикрыть глаза и просто подождать...

... А у Энди в голове разворачивается целый, детально проиллюстрированный мир. Строчки бегают перед глазами. Слова. Предложения. Деепричастные обороты, синтаксические средства выразительности, тропы.

Ох, как замечательно. Пальцы трясутся. Ноутбук далеко, хоть маркером на станах пиши. Но подождать можно. К тому же, в анусе намечается такой привычный зуд, от которого срочно нужно избавиться.

Есть только один способ...

... Они сидят в небытие еще минут пятнадцать - каждый в себе, над всей землей и в другой реальности. Еще чуть-чуть и сорвутся. Острое дыхание наркоты и секса. Очень правильное сочетание. Не хватает только перегара. Но его и быть не может, в общем-то.

Энди закрывает глаза и стонет. Он чувствует себя самым лучшим, самым красивым.

- "Я видел лучшие умы моего поколения сокрушенными безумием, подыхающими с голоду бьющимися в истериках нагими,

влачащимися через негритянские улицы на заре в поисках гневного кайфа,

ангелоголовые хипстеры смерть как жаждущие возобновить древнюю небесную связь с искрящейся звездами динамо-машиной среди механизмов ночи..."(*) - громко и с расстановкой цитирует наизусть Энди.

Вопль.

Рвется из сердца, из горла.

Он стонет - возбужденно, ласкает себя через плотную, жаркую ткань штанов. Влажная рука юркает внутрь, водит по горячему члену в нетерпении. Уже предел, хотя Энди знает, что это отчасти и неправда.

Под героином вполне реально не кончать долгое время, и это лишь добавляет остроты. Бедра покрыты каплями пота, стянуть штаны - задача максимум на данном этапе.

И Натан не может больше. Он ждет. Мучительно и нетерпеливо. Его пальцы бесцельно шарят по телу Энди в трепетной надежде. Плоский, мягкий живот, набухшие, острые соски на впалой груди, торчащие кости ключиц, натянутый до предела кадык, покатые плечи. Хочется рычать и кричать. И надавить на ребра, проломив сердце и душу. Вынуть ненужную требуху и выкинуть. И пусть бездомные подберут чужой талант!

Энди извивается, бесится, стягивает штаны до кромки армейских берцов, подстелив под зад косуху. Кулак врезается в дсп-шную стенку, едва ее не пробивая.

- Ааа, ну же, давай, удиви поэта!

"кто кусал детективов за шею и визжал от восторга в полицейских машинах, не совершив никакого преступления кроме дикой еды, что готовили себе сами, кроме своей педерастии и опьянения,

кто выл на коленях в подземке кого стаскивали с крыши трясущих гениталиями и рукописями,

кто подставлял жопу праведным мотоциклистам и взвизгивал от восторга,

кто отсасывал, и у кого отсасывали матросы, эти серафимы в обличье людей, ласки Атлантического океана и карибская любовь" - продолжает декламировать Энди, которого трясет в экстазе.

- "кто совокуплялся в экстазе и ненасытный с бутылкой пива с возлюбленной с пачкой сигарет со свечой и падал с кровати и продолжал на полу и дальше вниз по коридору и, в конце концов, падал в обморок, сползая по стене с видением тотальной ****ы и кончал, стремясь избегнуть последнего проблеска сознания", - вторит Натан.

Поэты, поэты! Пишите, пишите! На останках своей юности, в забытие. Творите, вкалывая в вены свои дрянь. Тряситесь в припадках и мастурбируйте, добавляя в кофе неизменный бензедрин. Верните вдохновенные сороковые, продавая мескалин на углу.

- Давай! Давай! Не тормози! Я прошу! Напиши на мне, во мне, внутри. Строки. Буквы. Что угодно.

Натан набрасывается на истомленного Энди, кусает бледную кожу, вылизывает пухлые вены. Пальцы нащупывают подтянутые ягодицы и безошибочно вдалбливаются в узкую дырку между.

Тела извиваются и плачут от счастья. Они вместе до поры, до времени.

А времени еще ох, как много.

Энди стучится затылком о перегородку, нашептывая строчки своей новой поэмы.

"Вмазка в сортире"

Или что-то на подобие того.

Пальцы быстро сменяются членом, и это куда более приятно. Головка касается простаты, и Энди вышибает на секунду из мира. Выламывается позвоночник и звонко стучит в висках.

Хорошо-хорошо-хорошо.

Подошвы ботинок жалобно скребут по кафелю, колени разъезжаются в стороны, член прижат к животу, пачкая его бесцветной, вязкой смегмой, большой палец надавливает на уздечку.

У Натана затекают ноги, на коленях остаются красные следы. Он вздергивает Энди за шиворот, словно кота, не без труда приподнимает его за бедра и, поддерживая, начинает долбиться в него с такой скоростью, что наркотой разит за километр.

- Ох, быстрее, пожалуйста!

Плач, смех, слезы. Животное совокупление недолюдей. Их реальность - иная. Им-то жить, наверное, не так-то долго и осталось. Хотя, кто знает.

Ребро ладони Натана упирается в кадык Энди, придушившая.

О, да!

Да!

ДА!

Кашель, вой и вопль.

Энди хрипит и улыбается, и забывает про время. Член внутри как неплохое дополнение к вдохновению. О, обнаженная Муза, приди, приди! Дай сил, больше - нехватка звучит угрожающе и страшно. Поэт, кто ты без Музы?

Ни-кто.

Натан упирается рукой в ненадежную поверхность ДСП, входит до предела и кончает внутрь. Глубоко.

Энди оседает. Он придумал. Он знает и видит. Он натягивает штаны прямо на сперму и выходит из кабинки - истраханный вдоль и поперек.

Ему открылось. Стало доступно и привиделось то, что давно хотелось. Пережатая шея - лишь начало.

Чего?

А это уже совсем другая история...

2.

Энди тряхнуло на кровати, он дернулся, расшибая вдребезги сон, потянул руку, дико гудящую с разъебанными синими дорожками в никуда. Недавно остриженный затылок, выкрашенный в кислотно-синий цвет, ныл и требовал чего-то. Мышцы скрутило, и Энди завыл. Какой-то русский урод впарил ему дезоморфин. А эта ***ня самая страшная после инъекции коаксила. Энди был настолько убит, его так трясло и ломало, что он даже и не заметил, кто ему вмазывал на вписке. Это потом вспомнилось: "седло" же одна из самых главных проблем далекой Russia. И до сих пор будто перед глазами ад из кодеина, фосфора и еще какой-то неведомой дряни. До недавних пор денег на винт и хмурый хватало. Добрые дяди-варщики готовы были даже в пятикубовые все самолично расфасовать. Но потом нечто вспыхнуло и загорелось. Энди больше не печатали. Слишком уж его поэмы выходили за рамки. Отказывали все издательства, и многие делали это лишь взглянув на дерганного Энди, который периодически забывал надевать кофты с длинными рукавами, стыдливо прикрывая вены

Кому нужен джанки? Нахуй-нахуй.

Потом приходилось трахаться с унылыми хипстерами и химиками даже за самый вонючий левак. Отсасывать их большие-маленькие члены и подставлять итак истраханный зад.

Энди не везло даже с МДМА. Подсовывали какую-то бодягу с метом, типа МДА, и все, прощай кайф, здравствуй нестояк и перекошенная челюсть.

В последнее время выживать приходилось на долгах, жутчайшей абстиненции, воровстве и разбодяженном героине. Это все равно, что вместо кокаина в пакет насыпать муки или соды. Выходов, казалось, почти не было: переехать в Россию и прожить от силы год на дешевом дезоморфине, или угнать в Мексику или Афганистан. Все варианты выглядели одинаково непривлекательно для гордого британского поэта современности.

Но Энди действительно чувствовал себя отвратительно. Денег не хватало, а ломка приходила точно по расписанию. В аптеке реально было достать кодеиносодержащие сиропчики от кашля, но хотелось большего. Что-то типа чистого героина в стерильном баянчике, на квартире у мальчишки из модельного агентства, который умеет аккуратно и приятно вмазывать, нежно перетягивая руку чуть выше локтя жгутом. А потом можно было бы трахться. Долго-долго.

И догнаться утром еще дозой.

И цветные сны, будто нечто нереальное. Андрогинное лицо и голос, как у молодого Брайана Молко. Кислотно-джанковый рассвет встретить вместе, вогнав в чужую вену наркотик - на брудершафт.

Целоваться, пока губы не превратятся в пухлые равиоли. После всего - затянуться косячком с хорошей травой, заказать на дом кучу жратвы.

И опять трахаться.

Энди едва не скрипнул зубами. Сейчас, в эту секунду, он был один на влажных простынях, обливаясь потом, в жалкой надежде уснуть, дабы заткнуть боль во всем теле. Где-то на кухне валялась опрометчиво разбитая ампула, которая могла спасти Энди хотя бы на пару тройку часов. Но подвели судорожно трясущиеся пальцы с гудящими суставами. Мысли были совсем спутанные и хаотичные, как и сама жизнь того, кто плотно сидит на системе. На самом деле, джанк - это приговор. Как бы люди не пытались избавиться от столь пагубного пристрастия, исход всегда один - срыв, игла. Есть, конечно, очень редкие исключения, но их процент ничтожно мал. Практически все джанки начинают со всякой безобидной дряни по типу МДМА, кислоты, травы, амфетамина. Некоторые на этом и останавливаются. Галлюциногены быстро приедаются, эффект всегда один и тот же.

Начинает хотеться серьезных вещей. Чтобы вообще уносило. Тогда и приходит очередь героина, методона, всех производных опиума. И человек, сам того не осознавая, начинает упорно рыть себе могилу. Он может считаться счастливчиком, если имеет достаточно денег на качественный, чистый "товар". Продержится, возможно, чуть дольше. Остальные же идут по пути левака и дезоморфина. И жизнь таких вот индивидуумов слишком коротка.

Но Энди всегда был слишком наивен и глуп, и понял, что сел на иглу, довольно поздно. Сначала все казалось просто развлечением. Пока не пришли первые ломки. А о побочных действиях наркотиков он вообще предпочитал молчать.

Чувствовал ли он к себе отвращение?

Вполне возможно.

Тяжело сосредоточиться на столь важной теме, когда позвонки вот-вот треснут от страшнейших изгибов спины в приступе абстиненции.

Энди завыл не своим голосом, через силу приподнялся с кровати, достал из-под нее телефон с надтреснутым экраном и позвонил одному русскому знакомому. Тот был неплохим варщиком, но сам не ширялся из принципа. Баловался всякими таблеточками, конечно, но ничего серьезнее не признавал. И это казалось полнейшим абсурдом и бредом. Энди даже как-то заставил его раздеться, и осмотрел на наличие следов от инъекций. Но Макс (так звали химика) был чист. Гладкая кожа, здоровые волосы и ногти, абсолютно адекватное поведение. Ничего не выдавало в нем джанки. Энди смотрел на Макса с завистью. Варщик практически каждый день видел, как опустившиеся на самое дно недолюди тянут к нему трясущиеся руки, выпрашивая, умоляя. Он давал им такую необходимую дозу, но сам воздерживался. Не от хорошей жизни четырнадцатилетнему пацану пришлось осваивать науку химика, начиная от простенького винта и заканчивая более серьезными "продуктами". Мать Макса сбежала в свое время из России уже будучи беременной и плотно сидящей на черном. В их комнате на самой окраине Лондона всегда невыносимо воняло сырцом, в холодильнике вместо нормальной еды стояли ампулы и кастрюли с самой разнообразной наркотой. Макс видел все это. Как гниет его мать от ежедневных инъекций, как умирают одни за одним ее знакомые, "друзья".

Когда мальчику исполнилось двенадцать, и деньги в их небольшой семье закончились, родительница здраво рассудила, что и ее симпатичный сынишка может на что-нибудь сгодится. И теперь расплатой за методон и героин стал сам Макс, точнее, его девственный зад и ротик с пухлыми губками. На маленького ангелочка клиенты находились постоянно. Это были и прилежные мужья, и студенты, и извращенцы различных мастей. Макс никого из них не запоминал. Ему было больно и страшно. Но ради улыбки матери, вызванной наркотиками, он терпел.

Через два года все закончилось. Их квартиру опечатали, маму арестовали, а Макса отправили в приют, из которого он благополучно сбежал спустя пару месяцев, не выдержав издевок, колкостей и насмешек.

После этого и началась карьера пацана в амплуа варщика. Макс быстро уловил, что неплохой винт и дезоморфин приносят довольно много денег, и вскоре научился варить качественный джанк, поклявшись себе никогда не употреблять черный. Он слишком много видел и знал.

Теперь ему двадцать.

До одури красивый и талантливый химик пользовался огромным успехом. Мало того, что варит замечательно, так еще и за дополнительную сумму и вмажет, и зад подставит. У пацана было всего два условия: деньги вперед, член - в презерватив. Просто находка для лондонского андеграунда.

И Энди это прекрасно знал. Мальчик умел делать деньги и карьеру на несчастье других, и сам ни разу не сорвался. Профессионализм, от него никуда не денешься.

Макс приехал быстро, даже несмотря на то, что за окном стояла глубокая ночь. Желание клиента - закон.

Дверь у Энди была открыта, все необходимое лежало на кухне в беспорядке. Когда-то, он тоже варил, но у ничего не получалось, и он, в итоге, бросил. Максу было плевать, где, когда и с кем делать свою работу. И, тем не менее, вместе с Энди ему всегда было чуть удобнее, приятнее и комфортнее. Пацан влюбился в торчка, с кем не бывает. Варил ему за полцены, всячески помогал, в магазин ходил за продуктами. Макс жалел, хоть и немного, что отдал свое сердцу тому, кому оно оказалось совсем не нужно. Душа болела чуть-чуть и где-то на самом дне плескалась обида на весь окружающий мир. Почему он не смог стать обычным юношей, который пытается добиться внимания самой красивой девушки в университете?

Почему его заведомо лишили шанса на нормальное образование и хорошую работу?

За что тихий и робкий Макс такое заслужил?

Отплачивал за мать?

Вероятно.

Взгляд скользнул по бессознательному Энди, периодически содрогающемуся от спазмов. Даже сейчас он казался привлекательным. С гротескно-синими руками в тон коротко-стриженным волосам. Весь какой-то согнутый, гибкий, мягкий и податливый. Тонкая простынь, служившая одеялом, легко скользила по стройному, влажному телу. Макс поставил сумку-почтальонку на грязный, пыльный пол и направился к Энди. Вблизи пухлые вены смотрелись жутковато, но не так запущенно, как думал их владелец. Макс выдохнул чуть возбужденно, достал из кармана крохотный пузырек и потряс им. Внутри плескалась мутновато-коричневая жидкость, в темноте Энди особенно не мог разглядеть, но, прищурившись, едва не закричал от восторга.

Чистый, из Мексики.

- Макс, ты просто волшебник. Я люблю тебя.

Энди притянул мальчишку к себе и поцеловал отчаянно и обреченно, едва не прокусывая чужие губы от вожделения. Руки тряслись, кожа в сгибах локтей чесалась.

- Хороший, сладееенький, вмажь, а? Сколько тут? Четыре кубика?

Макс кивал больше на автомате. Естественно, денег на настоящий, хороший героин у него не было. Подвязок в Мексике тем более. И он, зажмурившись, набирал в шприц сильно разбадяженный сырец. Доза самого опиума в получившимся препарате была совсем небольшая. Макс оказался оптимистом, понадеялся отучить джанкового торчка от самого джанка, уже который день откармливая его чем угодно, только не привычными для организма Энди дозами. Ломки, естественно, от этого участились, но Макс еще таил надежду.

Крохотную-крохотную, больную, но это было лучше, чем наблюдать за медленной смертью любимого человека. Энди, естественно, не знал ничего о симпатиях юного химика. Когда в организме болтанка из опиатов перестаешь обращать внимания на подобные мелочи. Секс стал лишь способом заработать на дерьмовую жизнь, а любовь самоуничтожилась словно ненужный рудимент. Энди уже плохо помнил свое прошлое. Ему абсолютно точно нравилась учеба, соседская девчонка, а потом - тренер по футболу, ставший первым мужчиной в жизни будущего отброса. До семнадцати лет все текло по стандартному сценарию, возможно, немного скучному, но привычному для многих.

И в один момент жизнь Энди рухнула. Он решил расширить грани осязаемого, почувствовать, увидеть большее, ощутить на самых кончиках нервных окончаний боль, сладость, наслаждение. Пай-мальчик превратился в зависимую шлюху с претензией на гениальность. Стихи перетекли из новаторских в откровенно обдолбанные и непонятные. Смысл ускользал от читателя, словно трение обнаженного тела на шелковых, одуряюще неудобных простынях.

Макс больно перетянул предплечье Энди жгутом, набрал пару кубов раствора из пузырька и как можно аккуратнее, выверяя каждое движение, сделал инъекцию. Руки не дрожали, лицо казалось абсолютно спокойным, равнодушным и отрешенным. Просто парень пришел к торчку с волшебным раствором. Ничего более того.

Энди отчего-то закашлялся, дернулся на сбитой простыни и крепко-крепко сжал влажную ладонь химика.

- Принцесса моя, я совсем на мели. Не могу даже самую заниженную таксу оплатить. Может... договоримся?

Максим кивнул, поднялся с холодного пола и потянул вверх застиранную толстовку. У него, конечно, водилась одежда получше, но когда едешь ночью на другой конец города, с сумкой, полной реактивов и наркоты, лучше особенно не привлекать к себе внимание.

- Трахни меня, и мы в расчете.

Юный варщик не знал слов нежности и любви. Он делал все, как его научили.

Как он сам умел.

С долей мальчишеской прямолинейности и пошлости.

Энди выдохнул тяжело, моргнул пару раз.

- Пока не примешь хоть что-нибудь, никакого секса. Не привык ****ь адекватных людей. Если не согласен, то мой зад всегда к твоим услугам. Да и не только к твоим.

Максиму защипало глаза от обиды. Каким бы взрослым он не хотел казаться, он все еще оставался несмышлёным ребенком, брошенным на обочину жизни слишком рано. Иногда веки жгло, порой, текли слезы.

Но только не при клиентах.

Непозволительная роскошь для химика с хорошей репутацией.

Но Макс ожидал чего-то подобного, поэтому очень скоро отрыл в бездонной почтальонке блистер с МДМА. Он вообще предпочитал хорошую, настоящую кислоту, типа ЛСД, но собираться пришлось быстро, закинуть марки не получилось.

- Положи и мне под язык. Мало ли, вдруг это просто аскорбинка или анальгин.

Мальчишка согласно кивнул и угостил "клиента" волшебными колесами, чуть позже и себе закидывая в рот таблетку. Прихода и действия "лекарств" ждать абсолютно не хотелось. Макс спешно начал стягивать с себя рабочее тряпье, оставшись в одних модных брифах с узенькой резинкой. Нижнее белье отлично обрисовывало его заинтересованность в сексе, и, не думая, варщик с ногами забрался на кровать к Энди, напористо целуя того в губы, схватившись широкой ладонью за тонкую, бледную шею. Джанки такой прыти явно не ожидал и сначала немного опешил, но потом быстро втянулся и присосался к нижней губе Макса, прикусывая ее подточенными еще в подростковом возрасте клыками. Тогда тема вампиризма была жутко модной.

Предвкушая нечто невероятное, Энди привстал на локтях, беря инициативу в свои руки, принимая ласку и нежность, чувствовавшуюся в каждом движении и полужесте. Макс оказался умелым и опытным. Его ладони успокаивали, невесомо поглаживая, расслабляя напряженные мышцы спины, плеч. Энди не нравились девстенники-бревна, с ними было неинтересно.

Но обдолбанный варщик, с таблеткой МДМА под языком, абсолютно невменяемый, с ****скими, блестящими глазами превосходил все ожидания. С долей эротизма он снял с Энди длинную футболку, под которой ожидаемо ничего не оказалось, прошелся жаркими, жадными пальцами по бугрящимся мышцам груди, едва намечающимся кубикам на животе, растирая, взбудораживая и прогоняя кровь под кожей.

Ласкаться они могли хоть сутками, не кончая.

И в этом был плюс растраханного поставщика шикарной наркоты.

Максим присел на колени, забрал нестриженные волосы в хвост, чуть развел бедра и прогнулся в спине, демонстрируя невероятную растяжку. Его аккуратный носик коснулся коротких, жестких завитков волос, а язычок мягко лизнул особенно выделяющуюся венку на члене Энди.

- Рабочииий ротик, - прошелестело на грани отличного прихода.

Макс и сам уже чувствовал легкость в голове и пустоту. Так действительно было немного проще. Абсолютный... Полный релакс, неисчерпаемая любовь ко всему миру, тепло, поцелуи.

Умопомрачительная влажность рта, трепет горла, мягкость щек и запредельная глубина.

Энди погладил Макса по плечам, темной гриве волос, шейным позвонкам. Варщик едва не замурлыкал от удовольствия, напрягая глотку, проталкивая член глубже... глубже. Из глаз рефлекторно потекли слезы, солеными дорожками пересекая скулы.

Но это не было неприятно.

О, отнюдь.

Максим помогал себе рукой, надрачивая член Энди, вилял задницей, терся собственным стояком о матрац, проваливаясь в бесконечность сексуального наслаждения. Яркие эмоции раскатами грома отдавались в вакууме мыслей. Чувства усилились, выныривая через край запретного и нереального.

Энди стонал низко и томно. Макс - тоже. Но в его исполнении это вылилось в дополнительную стимуляцию. Кровь разогналась, разбежалась, словно ненормальная, перенося по венам наркотики и серотонин в незабываемых дозах.

- Ох, мальчик, какая же ты шлюха, - хныкал Энди, поглаживая Макса по оттопыренной щеке. Член глубже уже просто не помещался. Парней накрывало, словно лавиной, такой холодной и горячей с мелкими камнями джанка и качественного МДМА. Мазало. Накрывало и крошило в крохотные звезды настоящего счастья.

Макс выпустил изо рта твердый, напряженный член, пососал немного крупную головку, погладил пальцами яички, зажимая ствол у основания.

А у Энди ломило все внизу от болезненного желания.

Но у объебанного Максима были свои планы и идеи. Оставаясь в коленно-локтевой позе, он одной рукой приспустил трусы, цепляясь резинкой за эрегированный член. Его длинные, юркие пальцы, которые могли бы принадлежать известному пианисту, пробрались к собственному анальному отверстию, заранее смоченные слюной. Макс массировал чуть расслабленные мышцы, с трудом удерживаясь от того, чтобы не пропихнуть в зад всю ладонь до самого запястья. Жестко, больно и невыносимо сладко. Энди смотрел на изогнутую ленту позвоночника, припухшие, влажные губы, влажные пряди мягких, чистых волос, до сих пор пахнущих мятным шампунем.

Тем временем, Максим пропихнул в себя уже три пальца, ввинчивая, вкручивая, растягивая. Прижатый к простыне член блестел от смазки, чуть липкое пятно расползалось по несвежей, нестиранной простыни. Энди пришлось стиснуть яйца в кулаке (несильно, конечно), чтобы удержаться от разрядки. На самых гранях куба жизни началось хождение по ребрам - острым, ровным, выверенным по линейке. Стопы жгло искаженное пространство стереометрии с матричными снами, высчитанными длинами векторов и объемами упругих шаров. Как там? Четыре третьих пи эр в кубе? Или в квадрате? Под веками у Энди творился форменный беспредел, неясный, но разбавленный стонами молоденького варщика с хорошенькой круглой попкой, которая вот уже несколько минут просила члена. И в праве ли опустившийся-опустошенный джанки отказать милашке? Конечно, нет. Соски предвкушающе напряглись, член дернулся, пачкая смазкой живот, а рука уже сама потянулась к растраханному входу. Четыре Максимовых пальца выскользнули из дырки, будто маслом смазанные. Энди встал на колени за спиной химика, надавил ладонью ему на спину, заставляя полностью лечь на грудь и нерешительно коснулся кончиком языка подготовленного колечка мышц. Похотливый ****еныш знал, чем все кончится. Вымылся везде, смазался и растянул. Сучонок ****ый.

Последняя фраза была сказана вслух.

Макс начал вилять задом еще активнее, разводя бедра максимально широко, запинаясь в словах, поглаживая свой изголодавшийся по вниманию член. Энди провел пальцами дорожку от поджавшихся в ожидании яичек до копчика, поцеловал химика между лопаток и без презерватива и почти насухую вошел в благожелательно раскрывшийся вход. Макс не был особенно узким, за восемь лет практики его растянули достаточно, но трение оказалось вполне приличным, и краешком адекватных мыслей Энди надумал себе, что с ****енком они смотрелись бы неплохо вместе. Потом проплыла мимо картинка Максима в белых кружевных трусах и фате.

Но Энди подобное не вдохновило, и он вколотил свой член по самые яйца.

Ночь внутри и за окном плыла в сюрреалистичной картине Дали, покрываясь полями ярких подсолнухов Ван Гога, и скрываясь во тьме улыбки Мона Лизы Да Винчи. Непонятый черный квадрат Малевича укутал город, осыпая недоверием и осуждением. Загудели байки, полилось виски в Сохо, и джанки доверчиво открыли вход в мир сине-черных вен.

Максим стонал, кричал. Пальцы на ногах подгибались, кололись судорогами. МДМА в крови требовал любви, заботы и тепла. Огромный, красивый член заполнял мальчишку изнутри, убирая неудовлетворенность между ног.

В затылке билась и орала музыка. Что-то вроде:

"... it's in the pills that pick you up...

... it's in the special way we fuck..."

Брайан пел из динамика телефона, и его музыка, казалось, подходит, как ни одна другая.

Энди вылизывал ровненький позвоночник Макса, ласкал пальцами ребра, торчащие из-под фарфорово-белой кожи. Член приятно терся о нежность внутри варщика, сперма рвалась наружу.

Хотелось обнять весь мир и стиснуть его, чтобы хрустнули кости.

Возможно, тогда прекратится боль.

Макс зашелся в оргазме, поглаживая свой напряженный член.

Энди кончил внутрь, раздрочив анус пацана еще больше.

Сперма внутри даже особенно не задерживалась.

Звезды, как непроставленные знаки препинания, с укором смотрели вниз, падали и разбивались.

Им тоже было больно.

Они тоже умели любить.

Махровый ночной плед прикрыл безобразие, укутал нерадивых полицейских, непойманных преступников.

Луна, скрутившись от негодования в узкий полумесяц, плакала серебристыми дорожками.

И белый виски млечного пути неспешно уносил с собой все печали.

Еще зеленые листья прошипели: "Спокойной ночи".

Но город ослушался.

Город не любит спать.

3.

Даже подыхая, Энди вполне мог назвать себя счастливчиком. Он непростительно долго сидел на игле без всяких неприятных последствий. Деньги сами текли ему в руки - стихи про наркотики, суицид и однополую любовь продавались очень хорошо, - отличный черный, - тоже. Без примесей, чистенький опиат, почти как обезболивающее в славные двадцатые. Жизнь джанкового наркомана отдавала сладостью, - нет, приторностью, - вседозволенности, бесконечного кайфа вперемешку с декламацией стихов Гинзберга и Бодлера.

Охуенные были деньки, впрочем, закончившиеся вместе с очередным отказом, прилетевшим от издателя, разглядевшего чернеющие пустотой колодцы на венах.

И все свернуло куда-то... не туда.

Хотя, опять же, ****ься за героин и не подхватить ВИЧ или СПИД тоже было везением.

Да и Макс, - милый, добрый, хороший варщик, фактически за бесплатно поставлявший ему пусть и дермовенький, но все-таки джанк, был будто подарком судьбы.

Мальчишка признавался ему в любви и всячески обхаживал. И Энди, ****ь, не мог понять какого *** вообще происходит?

Ведь для героинового наркомана такие понятия, как "любовь" и "нормальный секс" неведомы. Он живет от трипа до трипа, от ломки до ломки. Все четко, выверено и по расписанию.

Энди трахался с Максом не потому что хотел, а в качестве оплаты. ***венькой, конечно. А лучшего предложить он не мог.

Член все еще стоял, но секс для Энди превратился лишь в ритмичный набор фрикций.

О том, чтобы кончить нормально и говорить не приходилось. Пока его мазало отвратительной мешаниной опиатов, о трахающем его варщике думать было особо некогда.

Ну и вскоре произошло кое-что вполне ожидаемое. Макс притащил хороший героин, аккуратно упакованный в фольгу, и, даже не поделившись с Энди, снюхал все в два захода.

Все так, ****ь, начинают.

"Да я просто нюхну пару раз".

Ага, конечно.

В гниющих мозгах Энди зародилась тогда мысль отговорить Макса, но она быстро потухла. Парень с детства видел, что джанк делает с людьми, и если после этого ничему не научился, то значит сам идиот, и нехуй мозги вправлять, - уже не поможет.

Первые пару раз незадачливый химик очень много блевал и лыбился как придурок.

И к Энди с сексом лезть перестал. Когда в голове приятная пустота, тело расслабляется и мир под веками кажется ****ец каким крутым, о ебле как-то резко забываешь.

Все сужается до вожделенного порошка, разъедающего слизистую к ***м.

После первого раза остановиться еще был шанс. Даже после второго, третьего и десятого. Сесть на систему, только нюхая, достаточно тяжело.

Ну, нужен примерно месяц бесконечного употребления, чтобы началась первая, самая настоящая ломка.

И к Максу она пришла, когда впервые начались небольшие финансовые трудности, и на хороший героин не хватило бабла.

Пока еще абстиненция была легкой, на уровне больного желудка и гудящих до ломоты костей. Но физическая сторона далеко не предел. Самый ****ец - это когда человек понимает, что зависит от наркотика психически, на уровне подсознания.

Героин прочистил Максу мозги окончательно. Он уже просто не мог без этого кайфого чувства спокойствия и мира с самим собой.

Эфемерная любовь к Энди ушла на второй план, растворилась в порошке и вышла вместе со здравыми мыслями и блевотиной.

Она атрофировалась, самоуничтожилась, не выдержав соперничества с джанком.

На этом же этапе Макс, в принципе, уже мог прощаться с адекватной и приличной жизнью.

Нюхать - мало.

Надо больше.

Больше.

Еще больше!

Прошло полгода и первая, пока еще чистенькая, иголочка пробуравила девственные, нетронутые вены Макса.

Уже вмазанный Энди смотрел на все это и улыбался - безумно и злостно одновременно.

Проблемы с деньгами долго себя ждать не заставили, и Макс по привычке начал ****ься с мужиками за деньги. Энди не отставал, конечно, но клиентов у него было в разы меньше, - убитый в дрова наркоман мало кому нравился.

Смешно, но бывшему уже варщику настолько не повезло, что первый секс без гондона вылился ему в сифак, а второй, - не поверите, - в ВИЧ.

Хотя, к двадцати девяти годам Энди всеми этими прелестями жизни тоже обзавестись успел, практически одновременно с Максом.

Карма у него что ли такая плохая оказалась?

Естественно, ни о каком лечении не шло и речи. Таблетки стоили огромных денег и пить их надо было курсом. На такую роскошь объебанные джанки тратиться не могли. Тут едва на вмазку хватало.

Ожидаемо анализы становились хуже. За здоровьем никто следить не собирался, и иммунитет падал к чертям.

Спустя ровно год Энди узнал, что дошел до СПИДа.

Макс в это время подыхал от обычной простуды.

И *** поймет почему они все еще цеплялись друг за друга, две калеки, бля.

Самое смешное, периодически у них мелькали попытки потрахаться, - но ничем подобные рвения не заканчивались. Оба уже были выебаны вдоль и поперек, члену не обо что стало даже тереться, - только если об огромную, спидозную дырку.

Связь с реальным миром становилась все эфемернее и прозрачнее, тонкие веревочки рвались, их разъедала страшная болезнь.

Хороший героин превратился в плохой, отличные приходы в бэд трипы. Винт и дезоморфин уже казались не говном, убивающим организм к херам, а единственной надеждой на то, чтобы прожить еще хотя бы день или пару часов. Связи Макса с парочкой фармацевтом позволяли закидываться в неограниченных количествах трамадоном, кодеиновыми таблеточками, ширяться налбуфином и прочей малоэффективной для торчка дрянью. Этого всего не явно не хватало.

Трамал помогал лишь пережить ломку, но не более того. Он не давал кайфа, а просто усмирял адскую боль во всем теле.

Энди и Макс хотели слезть. Честно хотели. Но на клинику денег не водилось, а себя пересилить было просто нереально, - джанк убивал мозги и здравый смысл напрочь. Они честно пару дней сидели на одном валиуме и трамале, но помогало ***во. От таблов начались еще и проблемы с желудком и печенью.

Хуже, казалось, просто быть не могло.

У Энди по телу поползли гноящиеся раны, началось все, конечно, со сгибов локтей.

Макс ежечасно блевал кровью и расчесывал глубокие колодцы, которые вскоре должны были превратиться в такой же ****ец, как и у Энди. Дезоморфином они ширялись одинаково сильно. Героин в их доме теперь был гостем довольно редким.

Винт - пожалуйста, разбодяженные бело-желтые порошки в фольге, - тоже. Но никак не настоящий герыч, на котором и двадцать лет прожить было реально, лишь бы деньги имелись.

У Макса водились друзья, - успешные ребята, - утром улыбающиеся всем на работе, а вечером перетягивающие предплечье тугими жгутами.

Счастливчики.

Исключения из правил, выбивающиеся из общей системы.

Дни пролетали один за другим, - в неотапливаемой, неоплаченной квартире Энди на вонючих, мерзких простынях. Максимум на что их хватало, - добраться до ванной, проторчать под ледяной водой пару минут (горячую давно отключили) и вновь отрубиться, - возможно там же.

Жрать было нечего, не на что, да и не особенно хотелось. Такое положение вещей заставляло СПИД Энди и пока еще ВИЧ Макса прогрессировать со страшной силой, - недоставало мышечной массы.

Иголки начали промахиваться мимо вен, которых практически не осталось, таблетки, убивавшие печень, больше не помогали при зачастивших сильных ломках. Парни могли глотать трамал пачками, но результатов уже подобное "лечение" не приносило. Обезболивающие опиаты просто выдохлись для них.

Естественно, свое играли тут и дезоморфином с винтом, - руки и ноги Энди покрылись гнойниками, гангренами. Пока не до конца, но уже большая часть. Тело Макса все еще боролось с этой дрянью, хотя и было отравлено тысячами болячек.

Но все перевернулось, когда последний знакомый фармацевт отказал в помощи и напоследок выдал лишь блистер с коаксилом.

Макс знал, к чему все это потом приведет, но ломка так хрустела мышцами и косточками, что он не думая приволок антидепрессант домой, размельчил в порошок, бегло вспомнил, выжимая из расквашенных мозгов, как из него можно получить приличный раствор и спустя час-день-год (время в голове никак не хотело приходить в норму) ширнулся самой последней гадостью на свете.

И тут уже организм дал сбой, причем резко и особо сильно, - спустя буквально неделю, проведенную на растворе тианептина, появились первые сигналы к наступающему ****ецу, - абсцессы на кистях рук и лодыжках, мерзостный сепсис и пока еще маленькие, - размером с прыщ, - язвы.

Некогда симпатичное тело превратилось в рассадник гноя.

***вое ширево давало ***вые последствия, но героин все еще был редким счастьем для почти бомжующих Энди и Макса.

Опускаться ниже уже казалось просто нереально.

Крокодил и коаксил - это самое-самое дно. Даже заядлые героиновые торчки боятся их.

И правильно делают.

С героином у тебя есть все шансы жить более или менее прилично, с леваком - нет.

С этого момента жизнь быстро пошла на убыль. СПИД и наркотики выжигали все, как внутри, так и снаружи. Энди и Макси просто гнили, превращаясь в отвратительные куски просроченного мяса. Руки постоянно немели, ногами передвигать становилось все тяжелее, а боли и ломки не утихали даже на долю секунды.

Сколько они прожили в этом забытье сказать очень трудно, может неделю, а, может, целый год.

*** его знает.

Трупы их обнаружили стражи порядка очень нескоро, - уже разлагающиеся и вонючие.

Определить от чего скопытились два торчка оказалось на редкость тяжело, - их организмы были высушены миллиардами болезней, не считая наркотиков.

Лишь спустя месяцы удалось выяснить, что Энди умер от пневмонии, буквально захлебываясь кашлем с кровью, а Макс от передоза

тианептином.

Все закончилось вполне логично, иного исхода ожидать не приходилось.

Их никто не вспомнил.

На чисто формальные похороны не пришли даже родители.

Лишь стихи Энди спустя десятилетия оживут вновь, но он об этом, естественно, уже никогда не узнает.

Джанковый мир забрал его ровно в тридцать первый День Рождения.

Примечания:

Stoned (здесь) – обдолбанный, одуревший от наркотиков

Хмурый – слэнговая «кличка» героина

Джанк – общее название для опиума и всех его производных: морфий, героин, дилаудид, диосан, демерол, методон и т. д.

Хэп (хип/хипстер) – человек, который просекает в наркотиках, знает цены, имеет конкретные завязки, ориентируется в обстановке.

Коделак – лекарство от кашля с содержанием кодеина. Кодеин – алкалоид опиума, обладает слабым наркотическим эффектом.

(*) Здесь и далее Энди и Натан цитируют знаменитую поэму «Вопль» битника Аллена Гинзберга, написанную в 1955 году. При цитировании соблюдена авторская пунктуация.