Балтус. глава пятнадцатая

15.

Oh oh, to know, know, know him

Is to love, love, love him

Just to see that smile,

Oh, it makes my life worthwhile

To know, know, know him

Is to love, love, love him

And I do, I really do, and I do.

(Amy Winehouse)

Ему нравилось слушать, как она писает в его туалете.  

Он вполне насладился её смущением, сказав ей об этом.

Ей нравились стрекозы, - он купил ей Богомола.

Ей нравились щедрые люди, – он не оставил чаевые  -

официанту в ресторане.

Его интересовали вампиры.

Её они пугали.

Много было в нем намешано разного, грязного, темного. Он весь был – одна большая черная дыра, и она меня засасывала .

Картина  близилась к завершению, оставался один сеанс, а я знала, что уже жить без него не могу.    Я вполне понимала теперь слова одной из натурщиц Люциана Фрэйда: « Позировать для него - было то же самое, что быть яблоком в саду Эдема. Когда же все это кончилось, я почувствовала себя изгнанной из рая».

Я  уже чувствовала себя точно так же.  

Тогда, в ресторане, после окончания ужина, он вдруг вынул из кармана маленькую коробочку. В нем лежало кольцо с большим аметистом. Он протянул его мне.

- Ты что, даришь мне обручальное кольцо? – пошутила я тогда.

- Можно сказать, и так, - усмехнулся он. – Это кольцо я купил много лет назад  во Вьетнаме, когда возвращался  с войны домой. Я подарил его моей матери, и она носила его, не снимая, пока не умерла. Тогда оно опять вернулось ко мне, а теперь я дарю его тебе.

-  Я не могу принять такой дорогой подарок. – Сказала я тогда, любуясь старинной работой.

Томас сам одел его на мой палец. – Смотри, совсем впору. Я хочу, чтобы оно принадлежало тебе.

Он был тогда такой тихий и серьезный, что я почти поверила, что он питает ко мне какие-то чувства, но мне хотелось это знать наверняка.

День последнего сеанса наступил. Томас, как обычно, сидел возле мольберта в своей любимой позе, со скрещенными на груди руками. Раздевшись, я вошла в комнату, но вместо того, чтобы лечь на софу, внезапно подошла к нему и села ему на колени, перекинув ноги по обе стороны кресла и обвив руками его шею.

Секунду помедлив, его руки обняли мое тело и крепко прижали меня к себе. Так мы сидели, вжавшись друг в друга, казалось, целую вечность. Ах , если бы… Смутившись,   я соскочила с его колен.

Он тоже встал и, пальцем, приподнял мой подбородок, пытаясь поймать мой ускользающий взгляд. Потом он вдруг быстро наклонился и прижался ртом к моим губам. Я почувствовала, как его язык проник вглубь, почти до моей гортани, а палец его руки оказался между моих ног, проникая еще дальше в мое тело. Ритм все учащался, как и наше дыхание, и я потеряла чувство реальности.

Надо ли говорить, что за этим последовали совсем иные сеансы . Однажды провалившись в бездну наслаждения, я уже не могла остановиться.   И не было пределов моему желанию изведать все это снова и снова, и в бОльших дозах. И с замиранием прислушивалась я к своему телу, которое, подчас, существовало как бы отдельно от меня и было мне незнакомо – жадное до новых ласк , и требующего  все новых ощущений. А на свою стыдливость я одела намордник, и загнала её в самый дальный-предальний угол, чтобы не мешала.

Балтус, между тем, превзошел самого себя, придумывая все новые, изщренные способы любви. Его язык был страшным орудием, которому я подчинялась безпрекословно, стоило ему проникнуть в воронкообразную глубь моей ушной раковины, или еще куда… Я научилась кусаться и царапаться, и это ему, явно, было по вкусу. И бешенный галоп моего сердца еще больше подстегивал его. Подчас мне казалось, что он  пьян. Иногда, вдруг, он прерывал все и уходил из спальной, а когда возвращался, то дыхание его пахло соленой кровью и он кусал меня. Сначала слегка, чуть зажимая мою кожу, потом сильнее, мои ягодицы, плечи, бедра, оставляя отпечатки своих зубов, и эти трофеи, счастливая, я несла домой.

Вытянувшись на своей, по-монашески узкой койке, я гладила свое тело,   там где только что царили его руки, и шептала его имя расбухшими губами : «Балтус»…