уж если про эротику 1 из романа Твой след. Из сборника Эротика читать

Но сегодня он появился стремительно, шумно, может быть, даже чуть взбодрённый спиртным. Она испугалась, что он куда-то спешит и скоро покинет её мастерскую. Но он уже по-хозяйски расположился в кресле около окна, закурил, как обычно.

-Что у нас сегодня? – спросил он.

-Сама не знаю. Некоторые детали остались, -Таис мельком глянула на себя в зеркало, всё выглядело нормально, разве вот пуговка на блузке  расстегнулась в самом пикантном месте. Но,    Кирилл Николаевич не обращал на это никакого внимания, и Таис успокоилась. Хотя под блузкой ничего не было.

-Вы, Кирилл Николаевич, садитесь, как Вам будет удобно, я некоторые нюансы подработаю. Можете рассказать что-нибудь.

-А что бы ты желала услышать?

-Хотя бы из детских впечатлений. Вы сразу другим становитесь.

-Надеюсь не хуже, чем сейчас?

-Лучше, лучше, не беспокойтесь.

-А такой не нравлюсь?

-Нравитесь, - и поспешила добавить. – Торопитесь?

-Вроде бы, нет.

Кирилл Николаевич молчал. Таис стояла метрах в двух от давно законченной картины и грустно смотрела на человека, о возрасте которого она не думала, как и о его отношении к ней. Как искусство манило её к себе, так и этот человек, жаждущий правды в обнажённом виде, без одежд, в чём она убедилась в неоднократных  беседах с ним: будь то политика, экономика, жизнь, - заставлял думать о нём, прислушиваться к нему, не забывать его. Она заметила, в каком удивлении он иногда смотрит на неё, необычно долго задерживая взгляд. И поняла, что яркие солнечные лучи сквозь окно пронизывают её насквозь, а значит,   её блузка похожа сейчас на прозрачную тунику, существуя условно.

Кирилл Николаевич что-то говорил.

-Тебе из окна не дует? Не простудишься?

-Нет, - улыбнулась она, - август.

-Уже скоро осень.

-Кто Вы сейчас, Кирилл Николаевич? – Таис даже не вопрос задала, а сама с собой размышляла, но он услышал.

-Совершенно недавно, в день рождения, открываю “Литературку”, а там стихотворение неизвестного мне поэта Владимира Шемшученко:

Меня спросили: “Кем ты был? »

Я не ответил, я забыл.

Меня спросили: «Кем ты стал? »

Я не ответил, я устал.

Меня спросили: «Как ты жил,

Какие песни ты сложил,

Какого сына воспитал,

О чём несбыточном мечтал? »

Жена в глаза взглянула мне:

«Как страшно ты стонал во сне! »

Таис казалось, что о его жизни она знала так много, а оказывается – ничего. И её охватил озноб. Собственное тело, принадлежавшее лишь ей одной и иногда Саше, вдруг взбунтовалось и зажило самостоятельной, вне разума, жизнью, словно желало соединения невозможного и необходимого. Живыми, жёсткими и упругими стали соски на груди, казалось и цвет их – ненужно-ярко-тёмно-коричневый -  пытается прорваться сквозь прозрачную блузку. Она опустила глаза и убедилась, что мраморно занемела грудь. Невольно попыталась прикрыть её руками, и этот жест не ускользнул от Кирилла Николаевича. Таис чувствовала, что он смотрит на неё, как до этого на неё не смотрел никто.   Даже Саша, потому что с ним никакой внутренней борьбы не происходило, а всё получалось естественно и просто. В изнеможении она опустилась на стул, спрятала лицо в ладони, совсем не думая о том, что предательски расстёгнутая блузка в таком положении уже совсем ничего не скрывает.

-Что с тобой? – услышала она голос Кирилла Николаевича.

-Придёт время – Вас не замечу.

Безразлично скажу: «Привет! »

На бессловный вопрос  отвечу:

«Вы не мой, но всё тот же,

Только чётче и строже

Седины голубой просвет».

Страстная часть души Таис ожидала команды. Она ринулась на свободу наслаждением и болью, которая обязательно следует за ним.

«Сейчас он рассмеётся надо мной и вся эта сладость плавного наслаждения, резкая боль стыда – исчезнет. И никогда уже больше не повторится», - она подняла голову, боясь открыть глаза. Но ничего не происходило. Только бесшумно шевелилась на  груди распахнутая блузка. Свежий августовский ветер порывами врывался через открытое окно в комнату. Она открыла глаза. А Кирилл Николаевич сидел, судорожно потирая виски пальцами, словно изгонял наваждение. Таис увидела и портрет бабушки на столе, которая смотрела на неё с состраданием: «Невеста ты моя, неневестная…»vi «Господи! – прошептала Таис. – Что же я делаю? » - но тихо и осторожно повернула портрет лицом к окну. Расстегнула одну пуговку, вторую, медленно повела плечами.    Ткань с шуршанием упала на пол. Наконец она сделала шаг, который в снах, в мечтах, в мысленно рисуемых сценах   проделывала не однажды, но всегда оправдывала себя мыслью, что это происходит не с ней.

-Ты же не простишь мне потом, - он уже стоял рядом с ней, и только её грудь датчиками сосков пока прикасалась к нему, пытаясь возжечь красный сигнал тревоги.

-Лишь бы… Вы простили себе… - и она рванулась к нему, чувствуя,   как стон поднимается в ней, горлом вырываясь наружу.

Кирилл Николаевич обнял её, прижал к себе. А датчики не сработали. И было тихо, если не считать шелеста листьев за окном. Она уткнулась в плечо Кирилла Николаевича – жёсткое и напряжённое. Пока,   оставаясь чужой для него.   Но рядом,   за его спиной, стоял портрет. И там, созданный ею Кирилл Николаевич, существовал другим: способным на поступок, стремительным, отзывчивым, - таким, каким она хотела. Один стоял рядом, а другой наблюдал со стороны, не имея возможности подойти. Но и десятки глаз с других картин, набросков, эскизов наблюдали сейчас за ними.    Возникало чувство, что ты на перроне вокзала. И ничего нельзя было с этим поделать.

-Вы не со мной? – прошептала она. – Где-то далеко, в детстве?

-Дальше, - он покачивался, будто усталый путник в седле медленно бредущей лошади.

Но в щели действительности пробивался свет. vii  Флюиды, которые невозможно пощупать, а лишь почувствовать, уже проникали в обоих.

-Я великая грешница, простите меня! – она медленно встала на колени,   и слёзы капали теперь ему на ноги.

И он опустился на одно колено, расстегнул и сбросил рубашку, окунул своё лицо в её распущенные волосы, которые касались пола, и целовал их. Но это был поцелуй искупления, а не страсти. И всё равно Таис ощутила,   какими влажными стали её губы, как томно заныло в коленях, напрягся живот, а ниже всё занемело в ожидании его рук, губ, мимолётных прикосновений и утомительно долгих ласк. Она почувствовала, что его тело очнулось. Вот теперь все девяносто тысяч километров кровеносных путей, какие есть в каждом человеке: артерий, вен, капилляров, - ожили, запульсировали, гоня кровь от горячего сердца к осторожному разуму, пытаясь затмить его. Одновременно оба поняли, что стоят на краю пропасти… ещё шаг…