Кабуки - дуос

Подарок для моего любимого фонтанчика Бонни Роттен

Свежеумерший япошка из тесного, как прищуренный анус мертвого колхозника, мира кинематографа, возможно, был для кого - то богом, вполне можно представить ублюдочного фаната, дежурящего у комплекса турецких бань, где этот косоглазый трахается с борцами сумо, жирными, потными мужиками, елозящими миниатюрными восточными херами в спутанной волосне кинематографиста, прячется под карликовыми ивами, высаженными еще самим Грибовым и Хирохито на божественном саммите в историцком двадцатом годе, дышит горячо и прерывисто, цинично дрочит, представляя вылезающие из орбит глаза своего кумира, когда этот поклонник подберется в упор и оглоушит силикатным кирпичом, оплавленным яростью хиросимской вспышки, своего бога по затылку, залезет на горб и засадит, наконец, тому между лопаток. Я реально представил, вот просто воочию увидел этого ничтожного пидараса, фаната и поклонника, всю свою никчемушную жизнь мечтавшего узреть воочию наколку на ляжке поганой Свитолиной, тупорылой сучары из сраного мира хреновых гладиаторов, ни хрена не понявших замысловатого сказочника, на какие - то мгновения обратившего внимание на этих скользких и гадких свиней, скачущих по кортам и междусобойчикам, рекламирующих какую - то залупу, никому вообще не нужную, пытавшегося развеселить их, получая в ответ горы дерьма и скудоумные ухмылочки привыкших к поклонениям недостоверных двуногих проб... й, более гнусных, нежели честные порноактрисы или проститутки, дарящие простые радости простому потребителю, уже мальца подуставшему от ахинеи информационного мира, от бессмысленного калейдоскопа жрущих рож, чавкающих всеядными челюстями, на которых скрипели нерожденные дети, ужасные эмбрионы пэтэушного Паука Троицкого, извлекшего киянкой из матки Пряникова Пряникова, тавтологически замыкая тесный круг знакомых с носовыми очистками человеков, вынимавших сгустившиеся сопли Готфрик из любого проломленного сифилисом носа, скатывавших забавные зеленые шарики и тут же пожиравших их с мыслями о возвращении охренительно нееб... ой Машки Шараповой, только и думающей о любви к ней толстого адвоката - полинезийца, так и сгинувшего в лифте  " Амбассадора " вместе с ротастой блондинкой, скрестившейся с фотографом Ласардой ужасающей разум клятвой вечной верности к его сгнившим в ботинках носкам. Таится гандон - поклонник у театра кабуки, а там банкет, хули, сам Грибов прибыл с визитом дружбы и культурного сотрудничества кемпейтай и Новосибирского ТЮЗа, привез грандиозную постановку Звягинцева  " Как я е... л себе мозги, пока не понял, что п... дец " с примой Киреметьского жоперного театра Нетребкой, заслуженной дамбасской и почетницей Легиона Всех Святых, вынесших остатки чувства прекрасного у помнивших высокомерную посадку головы Галины Палны, и героем - любовником всех времен и народов Ивлукичем, полудурочным мужиком в противогазе, хотя, если по правде, не было у него никакого противогаза. Была боль, уже привычная, были стены и была мечта встретиться с Евой Браун на том свете, если он есть, конечно. Жаль, что не было под рукой наградного  " Зиг Зауэр " или чупа - чупса с цианидом, а иные методы побега не столь благотворно влияют на посмертный облик, в чем крылась ловушка смыслов, ведь если тебе по хер, то по хер, а если нет, то нет. Герой - любовник шатался по сцене, никогда не разучивая роль, положив с прибором и на сценаристов, и на режиссеров, чисто угорая над сложнейшими схемами тщательно прописанных вздохов, движений ампутированнных конечностей, изумленного перешептывания японских зрителей, ни х... я не понимающих в происходящем. Нетребка выла о героях былых времен, не оставивших даже имен, лишь кальсоны болтались над руинами Рейхстага, кощунственно предвещая рабскую жизнь идиотических победителей, привезших себе шариат на смену славному и доброму холокосту, в чем тоже крылась ловушка смыслов. Ибо если ты валил жидков, а они отомстили тебе потусторонней каббалистической местью седобородых колдунов, предрекая отрубленные по шариату головы ровно через сто лет и три дня на той же площади Нюрнберга, где недавно маршировали колонны штурмовиков, то, в - натуре, шило стоит мыла, а мертвый еврей перевешивает ценностью богоизбранной жизни тыщонку смертей чумазых цыган и мильон жертв на строительстве дамб и домн энтузиастных славян, подаривших плоды победы не за хер собачий.

Наконец, выходит. Мелкий. Ноги кривые. Рожа стремная. Бухал сакэ еще с Куросавой под Бобруйском в сорок втором. Помнит жаркие поцелуи Берии. Хранит фильдеперсовые чулки Зои Федоровой с кусочками головного мозга. Модный. Стильный, сука. Такой не в кипеш. Идет твердо и ступая всей стопой, вбивая свои шаги в покорную ко всему планету. Думает внутри себя о белобрысой прокурорше, отчего - то забывшей всех, бля, балерин и прочее надругательство над святынями. Подходит к театру кабуки, распаренный сумоистами, чуть хромает, ощущая зуд в дупле. И тут - х... як ! - поклонник. Херачит штангой по башке и убегает.

Вот тебе и вся слава земная, бля.