Чужбина ты, чужбина

— ... С тобой я могу не ломать голову, христопродавец, откуда взять денег. Не на путешествия, дорогие цацки, прихоти и капризы — да черт с ними. Яркие, красочные, идиотские перфомансы ценности для меня не имеют никакой, если взглянуть в глаза печальной правде.

— Поиски Мальвиной хозяина кукольного театра завершились оглушительным успехом. И теперь ни какому Буратино не помещать ее счастью с Карабасом Абрамовичем Барабасом.   Ур-ра, товарищи!

— Элементарно не смотреть, сколько стоят фрукты для сына и лекарства для мамы — и я вполне довольна жизнью. И охотно размножаюсь в неволе.

— Я это ценю, кукла Лена.

— Да что ты ценишь, обормот? Я себе так зарабатываю на нормальную жизнь моим беспомощным близким.

— И красавице себе.

— И красавице себе. Потому что без этого я находилась бы в полной панике и истерике. Но ты, своим УАЗом Патриотом, смахнул слезы с моих ресниц, нехристь.   Цензурными словами мои чувства по этому поводу не описать. Тем более сейчас, когда «Ширится, растёт заболева-ни-ва-емость».

Потому что с тобой я женщина, не сломленная обстоятельствами даже во время свирепствования Сухого Закона.

— Какого еще Сухого Закона, кукла Лена? Ты меня пугаешь.

— Сухого Закона во время чумы с коронавирусом этим чертовым.

— А-а, выражаешься фигурально. Так ты, кукла Лена, так и скажи, а то я от твоих слов чуть не впал в панику.

— Испугался до полусмерти, понимаю.

— А, кстати, устроиться на лазурных берегах тебя не тянет? Я вот тут давеча...

— Там, где не говорят на русском — мне делать нечего, заруби это на своем кривом носе. Это пускай евреи на чужбинах живут, если им это так нравится. А то пугает он меня все время медным тазом и приглашает поселиться с ним в Израиле. И сейчас вот, исподволь, продолжает он настойчиво щелкать клювом мне над ухом на эту тему.

Ну будет здесь, допустим, очередная борьба с космополитизмом — мне-то что до этого? Ты вот про это думай, космополит безродный, а я-то тут при чем? А то чувствует он сердцем, что грядет здесь задница.

Мы то с мамой простые женщины из деревни под Рузой по любому (см. картинка над текстом). Нам хоть задница, хоть другой какой орган — нас этим не запугать. Мы, у нас, в деревне под Рузой, и не такое видели.

Если у человека на шее голова, а не кастрюля, то она все это понимает.

— Кастрюля?

— Голова. Сейчас получишь у меня. А если все-таки кастрюля — то тогда пусть наполняется стеклянными бусами в свое удовольствие, конечно.

— То, что ты сейчас говоришь, кукла Лена — это фундаментальная черта русского национального характера. Российская диаспора, причем во всех странах, ненавидит все, что связано с Россией. Кроме, разумеется, березок.  

— Значит, мало их мордой о эти березки эти били. На их бывшей Родине.

— Вот именно, кукла Лена, и я о том же. Их бывшая Родина платит им тем же. Причем так было всегда. Со времен Ивана Грозного по крайней мере.

Впрочем, и я, совсем не будучи русским, с тобой согласен на 100%, кукла Лена.

— А чего ж ты тогда в России белую березу заломати норовишь? Чего тебе в Израиле не силится? И дети твои там живут. Вот и ломай березу в Палестине.

— Ангелочка на старости лет я тут на груди пригрел, «куклой Леной» зовут. А в Израиле я бы кем был при взрослых то детях? Одиноким пенсионером на пляже?

— Опять он применил в отношении меня домашнее насилие по попе. Что я такого спросила, изверг?

— Ты, широким жестом, сыпанула поваренную соль на мою незаживающую рану, кукла Лена.

— Это чтобы ты Мертвое море не забывал. Халат он мне помогает снять, обормот.

— Я бы хотел жить в Израиле, но...

— А что «но», собственно? Чего затрепыхался то, мировая закулиса? Здесь же ты вырос. Ну и чем тебе суровый мир деревни под Рузой не подходит?

— Не любят меня здесь, кукла Лена, обидят норовят если есть возможность. Отсутствием курносого носа попрекают.   Есть такая еврейская песня, которая называется «Семь сорок». А знаешь, кукла Лена, почему она так называется?

— Ну? Столько поллитра тогда стоила?

— Ты почти угадала, кукла Лена. В царской России лицам иудейского вероисповедания было запрещено проживать в губернских центрах.

— А Одесса?

— Одесса была уездным городом Херсонской губернии. Так вот, однако они могли находится в губернских центрах до 20 часов.

— Да, небось, по ночам евреи куролесили. А то я вас не знаю.

— Угу, иудейство вероисповедовали. Поэтому лицам иудейского вероисповедания приезжали утром в город, а в 19.40, когда из Киева уходил последний поезд в сторону Бердичева, уезжали в свои местечки. Об этом и поётся в знаменитой песне «Семь сорок».

Ну и при чем тут Родина при таком расписании поездов?

— Да кому ты здесь нужен, нехристь, с твоим носом иудействующим? Тем более по вечерам в пригородных электричках?   А люди на евреев всегда жалуются, так издревле повелось. Значит евреи сами и виноваты.

Наводит он тут дрожь на окружающий мир тяжёлой поступью, как же! Что, мама моя тебя не любит? Да она тебе вкуснейшее готовит, когда мы к ней приезжаем. И я тебя люблю, правда за деньги. Но какая тебе разницы? Ощущения то те же самые. Да и деньги небольшие, в сущности.

— Таже объективная реальность, данная нам в острых ощущениях, — как сказал бы Карл Маркс. А ему можно доверять, он тоже с шиксой сожительствовал в счастливом браке.

— С кем он сожительствовал? Я что-то не поняла?

— С простой женщиной из деревни под Рузой, кукла Лена. И тоже на заднем сидении УАЗа Патриота.

— У-у, смотри у меня. В спальню за ручку он меня ведет, как ребенка. Да не было у Карла Маркса никакого УАЗа Патриота, небось. Где ты это вычитал?

— В «Капитале». Страница 115-тая, в самом низу.

— Опять ведь врешь, наверное, обрезанная твоя душа...