Игра с тенью. Дуэль Тениша. Глава 30 aka Семейная инцест игра

Глава 30. Бальзам

Боцман Нау привёл меня не в пыточную, не в карцер, а всего лишь в свою каюту. Там была настоящая койка, рундук, маленькое окошко и даже приставной столик, кокетливо накрытый обрывком роскошной, но грубо подшитой скатерти.

Он, отвернувшись, чем-то пошуршал в рундуке.

— Скидавай.

— Что?

— Рубаху, что.

Я и без того собирался это сделать, так что снял отвратительное, пропитанное кровью и водой рваньё без возражений, и тут же был развёрнут спиной к иллюминатору. Рассмотрев что-то, боцман хмыкнул скорее довольно, чем сочувствующе, как будто увиденное ему понравилось.

— Заголяйся и лягай.

Я понял.

Мне предлагалось снять штаны и лечь в койку. С ним. О, какие церемонии — меня будут драть не у фальшборта или в трюмном закутке, а в полном комфорте — на настоящей горизонтальной кровати!

Я огляделся по сторонам: нет, ни одного тяжёлого предмета поблизости. А голыми руками я с ним точно не справлюсь. И удрать некуда. А я бы удрал.

— Да лягай ты. Чего, матросню больше любишь, что ль?

Туповатый на вид боцман легко угадал мои мысли. Или не такой уж туповатый?

Морщась от боли, я стянул домотканые порты, в которые обрядил меня проклятый Ван Хуза, влез на койку, улёгся там, отвернувшись к стене и стараясь не дрожать.

Прикосновения были неожиданно невесомыми, почти неслышными. По крошечной каютке поплыл тихий, звенящий летом и сеном запах. Боль, ещё секунду назад рваная, ненавистная, утихала, напитанная чем-то целебным, травяным, масляным. Ужас и отчаянье куда-то отступили. Я смягчился и едва не разрыдался, когда почувствовал, как эти прикосновения переходят в ласку. С израненной спины — на бока. Ниже…

Нет. Я никогда не полюблю его, но за это безмолвное сочувствие, за это лечение, за эти словно извиняющиеся, осторожные движения — я готов простить.

Поддаться. Позволить. Принять.

С комом в горле. С мелькнувшим в глубине лицом — удивлённым лицом Дагне. Нет, о нём нельзя. Сейчас нельзя.

"Матросню больше любишь?"

О, Боже... Нет, не больше. Но там я бы дрался до последнего. Там не было бы шанса выжить. А ты мне его давал — вот так всё просто. Ты мой шанс. Чтобы бежать нужно жить.

Он был огромным, но не неуклюжим. Напротив, он оказался ловок и по-своему деликатен. Он даже попытался доставить мне удовольствие. Я мысленно пожал плечами. Зачем? Какая разница что я чувствую — ведь ты не уберёшь своих рук. Как не облегчай вес своего тела — оно давит тяжело.

Я закрыл глаза.

Всё это уже было.

Я просто не имею права умирать. У меня матушка и ... Кле-Кле. Моя бедная сестра. Что бы ни было.

Была ли это нежность? Было ли спасение? Была ли просто минута слабости?

Кажется, я всё-таки разрыдался  ещё мокрый, растерзанный, но уже чувствующий что-то, кроме беспросветного горя. Иначе с чего бы он прижимал мою голову к своей груди и мой нос щекотали рыжеватые волоски, от которых он весь как будто светился. С чего бы он целовал мой горящий лоб, утирал мои щёки своими шершавыми негнущимися пальцами?

Да, наверное, я расплакался.

— Теперь не тронут тебя. Не боись, я их, сук, знаю. Теперь ты мой, — говорил он мне, заглядывая мне в глаза. Я отворачивался, не понимая, что он пытается там прочесть свою судьбу.

Что ему в глупом, запуганном мальчишке, щенке, как они все меня называли… И были правы, чёрт! Да, были правы. Щенок!

И я потянулся к нему, к моему солнечному гиганту, потянулся сам, обнял бугристое от мышц тело — сам, без принуждения, и поцеловал маленький твёрдый рот, больше похожий на шрам.

< предыдущая – глава – следующая >