В свете белых ночей. Откровения Демона (Секс демон рассказы)

Мы с Самаэлем сидели у колонн Исаакиевского собора, в южной части фасада, обращенного к памятнику Николая 2 и прекрасного сквера по центру Исаакиевской площади. Сквер был засажен кустовыми розами, и легкий ветер едва-едва уловимо доносил до нас аромат цветов.

Самаэль крутил в руках свой блокнот, я читала стихи Бродского, полушепотом ему. Было около 3 часов белых ночей, свежий теплый май, в городе больше часа назад прошёл дождь, и теперь так хорошо дышалось.

- Невозможно хорошо! – подметил Сэм.

- Дьявольски! – игриво и лукаво добавила я. Он всё понял, улыбнулся.

Было тихо. Город спал, несмотря на соблазн ночи.

А мы исследовали город. Каждый уголок, пристань, набережную. Сэм искал след Бога, как говорил он. Хотя, мне кажется, он ищет что-то другое.

- Лилит, (когда мы были с ним вдвоем, он называл меня так) ты знаешь, что над нашими головами?

- Небо, Сэм. И… (я хотела добавить Бог, но передумала)

- Нет, я о храме. Ты видела барельеф южного фронтона собора?

- Я помню надпись под ним. «Храм мой храм молитвы наречётся»

Пойду посмотрю. Посидишь?

- Нет, не ходи. Побудь со мной. Там изображение «Поклонения волхвов»

По центру – Мария с младенцем, она сидит на троне, её окружают волхвы, они пришли ей поклониться.

Было ли это на самом деле? Затрудняюсь ответить.

Он замолчал. Открыл блокнот, стал что-то записывать.

Мне захотелось воспользоваться моментом, и я стала вслух читать ему стих.

- Я входил вместо дикого зверя в клетку,

выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,

жил у моря, играл в рулетку,

обедал черт знает с кем во фраке.

С высоты ледника я озирал полмира,

трижды тонул, дважды бывал распорот.

Бросил страну, что меня вскормила.

Из забывших меня можно составить город.

Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,

надевал на себя что сызнова входит в моду,

сеял рожь, покрывал черной толью гумна

и не пил только сухую воду.

Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,

жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.

Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;

перешел на шепот. Теперь мне сорок.

Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.

Только с горем я чувствую солидарность.

Но пока мне рот не забили глиной,

из него раздаваться будет лишь благодарность.

- Бродский – великий человек. И он действительно раздавал благодарность, пока не постигла смерть его.

Внезапно раздались хлюпающие шаги по мокрому асфальту.

Кто-то шел. Кто-то встал напротив нас (но мы были за колоннами, и нас кому-то видно не было).

Кто-то стал подниматься по ступеням к дверям.

«Всё закрыто! » - подумала я про себя.

Самаэль показал жестом «тихо».

Даже подумать нельзя, возразила я взглядом.

Человек поднялся и остановился у одной из колонн.